Войцеху Гжимале в Париж

[Лондон, 8—17 июля 1848]

Извини, что посылаю старое начало (от 8 juillet [июля]), но сегодня я его доканчиваю.

Моя дражайшая Жизнь!

Бог Тебя спас в эти последние дни, которые явились лишь началом (будто бы мотивированным) настоящего ожесточения двух партий (Шопен имеет в виду Июльское вооруженное восстание.). До сих пор всё это находилось в головах, в воображении и книгах, — во имя просвещения, справедливости, солидарности и т. п.; а теперь это болото будет взывать в качестве мучеников к отмщению. А мщению нет конца! Гражданская война принципов, а за нею неизбежный упадок цивилизации в ее теперешнем виде. Через несколько сот лет Твои прапрапраправнуки приедут из свободной Польши либо в возрожденную Францию, либо во что-то другое, что будет на этом месте.

Вчера (7 juillet [июля]) я дал второй matinée [утренник] (На этом утреннике Шопен играл Скерцо b-moll, Этюд c-moll, ор. 10 № 12, и ряд других пьес.) в особняке лорда Фальмута. Между прочими номерами Виардо спела мои Мазурки. Было очень хорошо, но не знаю, получил ли я гиней 100 дохода. Узнаю только в понедельник. Сейчас saison [сезон] здесь уже кончается. Поэтому не знаю, какой оборот примут мои планы. В кармане у меня не много; не знаю, что буду делать. Может быть, поеду в Шотландию. Мои шотландки добры и милы, но порой надоедают мне ужасно. Дурака итальянца я уволил. Квартиру еще держу, потому что у меня три фортепиано и нужна большая гостиная. Слуга у меня теперь получше. Мое здоровье когда как, но часто по утрам думаю, что выкашляю душу. На душе у меня тоска, но стараюсь рассеяться, — и даже избегаю одиночества, чтобы не предаваться размышлениям, — потому что долго болеть здесь нельзя и я не хочу позволить лихорадке одолеть меня.

Что поделывает Соль? Розьер написала мне милое письмо. Доброе дитя. А Ты напиши мне про Мать (Жорж Санд.). Едет ли Кле[занже] в Россию? Там сейчас холера!.. Дурак!.. Напиши мне о них словечко. В безопасности ли княгиня (Вероятно, Марцелина Чарторыская.)? Хорошие ли новости у Циховского? Гут[ман], добрый малый, писал мне; хорошо, что с ним ничего не случилось. Здесь никаких беспорядков не боятся, и если ваши газеты что-нибудь подобное и пишут, что в этом не много правды. Все, кто посостоятельней, записаны в констебли (Угроза чартистского восстания заставила английское правительство организовать для охраны собственности и общественного порядка добровольческую милицию, члены которой назывались констеблями. Число констеблей доходило до 250 тысяч; в их ряды была втянута и лучше оплачиваемая часть рабочих, которая уклонялась от участия в революционной деятельности левого крыла чартистов.), и среди них очень много чартистов, которые вовсе не хотят никакого насилия.

Сию минуту я получил письмо от Розьер; [пишет], что видела Тебя, как Ты шел к раненому Дюбо. Пожелай ему, пожалуйста, здоровья. Еду поблагодарить Виардо. Признаюсь Тебе, что я не хотел просить ее петь, но ее брат был у меня как раз, когда Бродвуд предлагал мне салон лорда Фальмута, и он сразу же поехал к сестре, которая с большим удовольствием обещала петь. Между прочими номерами пела мои Мазурки. Скажи де Розьер — это окольным путем вернется сюда — что пани В [иардо] была ко мне очень внимательна. Пани С [анд], я знаю, писала к В [иардо] и заботливо расспрашивала обо мне!!! Какую роль справедливой матери она, должно быть, там разыгрывает.

15 juillet [июля]

Не могу окончить это письмо, так у меня разыгрались нервы; страдаю от какой-то глупой тоски, и, несмотря на всю мою отрешенность, я не спокоен: не знаю, что с собой делать. После уплаты за квартиру и экипаж собранных денег у меня будет, быть может, гиней 200 (до 5000 франков). В Италии [на это] можно прожить год, а здесь [не проживешь] даже и полгода. Saison [сезон] уже почти кончился. У королевы я не играл, хотя у Сатерленд играл перед королевой. Герцогиня Сат [ерленд] уехала. Может быть, какой-нибудь королевский директор подставил мне ножку за то, что я не нанес ему визита, или за то, что не захотел играть в Филармоническом обществе. Если бы здесь saison [сезон] продлился Шесть месяцев, то я мало-помалу, на свой манер, заставил бы узнать себя, а так — слишком мало времени. Здесь такая сумятица во всем.

Каждый день я где-нибудь на вечере. На прошлой неделе у некоей леди Комбермир были герцог и герцогиня Кембриджские (Герцогиня Кембриджская — тетка королевы Виктории.) и какая-то старая [герцогиня] Веймарская и [герцог] Гессенский, все они очень любезны. В некоторых кругах меня уже знают с хорошей стороны, но нужно время, а между тем уже конец saison. Некоторые газеты несли всякую чепуху, впрочем, как будто благожелательно (О концертах Шопена, состоявшихся 15 мая и 7 июля, появились рецензии в «Athenaeum», «Musical World» и «The Daily News» (Самуэля Роджерса).). Люди говорят, что здесь это имеет очень большое значение. Но чего здесь не так много, как говорят, — это гиней. Лгут много; а как только им что-нибудь не нравится, — так сейчас же едут в деревню. Одна моя ученица уже уехала в деревню, не заплатив за 9 уроков; а другие, которым надо брать по два урока в неделю, обычно два пропускают, следовательно, больше делают вид, чем работают. Я этому не удивляюсь, они за слишком многое хватаются. Одна тут приехала учиться из Ливерпуля на неделю! Я ей дал пять уроков, потому что в воскресенье здесь не играют, — она и довольна. Леди Пиль (Жена бывшего премьер-министра Англии Роберта Пиля.), напр [имер], хочет, чтобы я давал уроки ее дочери, у которой большие способности, но так как у нее был учитель, который брал полгинеи и давал два урока в неделю, то меня просят об одном уроке в неделю, чтобы в итоге не пострадал кошелек. И всё это для того, чтобы сказать, что она берет у меня уроки, а через две недели, она по всей вероятности уедет.

Понедельник, 17 juillet [июля]

Получил от Тебя письмо и сию же минуту Тебе отвечаю. Прежде всего, Жизнь моя, мне пришлось отправить обратно присланные Тобою газеты, несмотря на то, что они крайне интересны для меня, потому что почта потребовала за них 1 фунт и 15 шиллингов, что составляет 45 фр[анков], а так как я получил Твое письмо, то с меньшим огорчением отказался от газет, которые стоят так дорого оттого, что Ты что-то написал на конверте, и поэтому за них потребовали оплату, как за письмо. Я забыл Тебе сказать, что «Charivari», который Ты мне однажды прислал, обошелся мне в 5 шиллингов с лишним, оттого что на конверте тоже было что-то написано, и поэтому потребовали уплатить, как за письмо. Но 5 [шиллингов] или 1 фунт 15 шилл [ингов] — разница большая, поэтому я попросил домохозяина хорошенько мне всё это повторить и растолковать. Оказывается, такой был почтовый вес. Я отказался и думаю, что Тебе не вернут, потому что, наверное, там нет Твоего адреса. Если, на беду, это каким-нибудь образом вернулось бы к Тебе обратно и нужно было бы платить, то Ты поступишь правильно, если отошлешь их снова мне. Но в другой раз этого больше не делай, потому что здесь очень внимательны к такого рода вещам, опечатывают почтовыми штемпелями и, как видишь, приходится дорого платить.

Мои шотландки милы, я передал им Твое письмо; но они так мне надоедают, что не знаю, как мне быть; они непременно хотят, чтобы я поехал к их родным в Шотландию; это превосходно, но сейчас у меня ни к чему нет охоты. Здесь не скучно то, что не английское.

Что делает Соль? А ее мать? А де Розьер? A propos [что касается] письма, которое Ты мне прислал в своем, — это один дурень, которому я помог выехать из Парижа (его зовут Виман (Виман, которого тут упоминает Шопен, мало известен; вероятно, он принадлежал к так называемой «молодой эмиграции», то есть к тем, кто покинул Польшу после поражения революционного движения 1846 г.. Шопен, видимо, опекал его и после революции 1848 г., помог ему вернуться на родину; однако значительная часть польских эмигрантов, направлявшихся из Франции в Познаньское княжество, была задержана прусскими властями и возвращена во Францию.)) и который мне пишет о деньгах, чтобы иметь возможность снова вернуться в Париж. Болван! Почти целый год я его кормил, и он непременно хотел ехать; отправился с первым или со вторым отрядом и теперь снова в нужде. Боже спаси и сохрани, — что делается с нашими!

Сердечно обнимаю Тебя.

Преданнейший Ш.