2018-02-13
267
ЯЗЫК
Теоретический минимум
1. Образ и знак, значение и смысл. Семиотика как общая теория знаковых систем и её основные разделы: семантика, синтаксис, прагматика, другие. Текст и его понимание. Герменевтика.
2. Соотношение языка и речи, речи и мышления, речи и поведения. Разновидности и функции речи в жизни и деятельности людей.
3. Невербальная коммуникация и её размеры. Параязык (внешности, одежды, поведения, молчания, интерьера, т.п.).
4. Стиль письма и правила деловой переписки.
5. Культура речевого общения. «Болезни» русского языка и пути их профилактики.
6. Коммуникация в области медицины и фармации, её деонтологические нормы. Разговорная терапия и ее возможности.
Литература
Марков Б.В. Философия. Учебник для вузов. Cтандарт третьего поколения. СПб., 2012 (Гл. 6. «Человек и язык»).
Петровский А.В. и др. Введение в психологию. М., 2000 (Гл. 11 «Общение»).
Хроленко А.Т. Теория языка. Учебное пособие для студентов-филологов. М., 2009.
|
|
|
Лингвистический энциклопедический словарь. М., 1990.
Автономова Н. Познание и перевод. Опыты философии языка. М., 2008.
Барт Р. Избранные работы. Семиотика. Поэтика / Пер. с франц. М., 1994.
Бахтин М.М. Эстетика словесного творчества. М., 1988.
Бибихин В.В. Внутренняя форма слова. М., 2008.
Бикертон Д. Язык Адама: как люди создали язык, как язык создал людей / Пер. с англ. М., 2012.
Бурлак А. Происхождение языка: факты, исследования, гипотезы. М., 2012.
Выготский Л.С. Мышление и речь. М., 2008.
Интернет-коммуникация как новая речевая формация / Ред. Т.Н. Колокольцева. М., 2012.
Потебня А.А. Мысль и язык // Потебня А.А. Эстетика и поэтика. М., 1976.
Хайдеггер М. Путь к языку // Хайдеггер М. Бытие и время. М., 1993.
Айрапетян В. Герменевтические подступы к русскому слову. М., 1992.
Лотман Ю.М. Структура художественного текста. М., 1970.
Гадамер Г.-Х. Истина и метод / Пер. с нем. М., 1988.
Французская семиотика: от структурализма к постструктурализму. М., 2000.
Кубрякова Е.С. В поисках сущности языка: когнитивное исследование. М., 2012.
Барабанщиков В.А. Восприятие выражений лица. М., 2009 (Экспериментальные исследования).
Барулин А.Н. Основания семиотики. М., 2002.
Бутовская М.Л. Язык тела: природа и культура (Эволюционные и кросс-культурные основы невербальной коммуникации человека). М., 2004.
Гринёв-Гриневич С.В. Основы семиотики. Учебное пособие. М., 2012.
Гусев С.С., Тульчинский Г.Л. Проблема понимания в философии: философско-гносеологический анализ. М., 1985.
Дридзе Т.М. Текстовая деятельность в структуре социальной коммуникации. М., 1984.
|
|
|
Жинкин Н.И. Язык — речь — творчество. Исследования по семиотике, психолингвистике, поэтике (Избранные труды). М., 1998.
Зорина З.А., Смирнова А.А. О чём рассказали «говорящие» обезьяны (способны ли высшие животные к оперированию символами)? М., 2006.
Зубкова Л.Г. Принцип знака в системе языка. М., 2010.
Иванова Д.И. Правовые и этические нормы работы пресс-службы. М., 2009.
Каган М.С. Мир общения. М., 1985.
Каменская О.Л. Текст и коммуникация. М., 1990.
Канныкин С.В. Текст как явление культуры (пролегомены к философии текста). Воронеж, 2003.
Квадратура смысла. Французская школа анализа дискурса. М., 1999.
Китаев-Смык Л.А. Психология стресса. М., 1983.
Копнина Г.А. Речевое манипулирование. Учебное пособие. М.,2007.
Крейдлин Г.Е. Невербальная семиотика. Язык тела и естественный язык. М., 2002.
Кронгауз М.А. Русский язык на грани нервного срыва. М., 2009.
Лепская Н.И. Язык ребенка (онтогенез речевой коммуникации). М., 1997.
Линден Ю. Обезьяны, человек, язык / Пер. с англ. М., 1981.
Лурия А.Р. Язык и сознание. М., 1979.
Марков Б.В. Люди и знаки. Антропология межличностной коммуникации. СПб., 2011 (Слово о сущем).
Мода в языке и коммуникации. Сб. статей / Сост. и отв. ред. Л.Л. Фёдорова. М., 2014.
Монич Ю.В. К истокам человеческой коммуникации. Ритуализированное поведение и язык. М., 2005.
Назарчук А.В. Теория коммуникации в современной философии. М., 2009.
Николаева Т.М. О чём рассказывают нам тексты? М., 2012.
Панов Е.Н. Знаки. Символы. Языки. Коммуникация в царстве животных и в мире людей. М., 2005.
Панов Е.Н. Эволюция диалога. Коммуникация в развитии: от микроорганизмов до человека. М., 2014.
Песина С.А. Слово в когнитивном аспекте. М., 2011.
Пиз А. Язык телодвижений: расширенная версия / Пер. с англ. М., 1012.
Пиз А.. Пиз Б. Язык телодвижений: как читать мысли окружающих по их жестам / Пер. с англ. М., 2015.
Пиз А.. Пиз Б. Язык взаимоотношений / Пер. с англ. М., 2015.
Пинкер С. Язык как инстинкт / Пер. с англ. М., 2004.
Разумное поведение и язык. Вып. 1. Коммуникативные системы животных и язык человека. Проблема происхождения языка / Сост. А.Д. Кошелев, Т.В. Черниговская. М., 2008.
Резникова Ж.И. Интеллект и язык животных и человека. Основы когнитивной этологии. М., 2005.
Речевая коммуникация в бизнесе / Под ред. Л.В. Минаевой. М., 2011.
Рождественский Ю.В. Философия языка. Культуроведение и дидактика. Современные проблемы науки о языке. М., 2003.
Руднев В.П. Прочь от реальности. Исследование по философии текста. М., 2000.
Скрытые смыслы в языке и коммуникации / Сост. И.А. Шаронов. М., 2008.
Теория текста. Учебное пособие / Под ред. А.А. Чувакина. 3-е изд. М., 2012.
Толстая С.М. Образ мира в тексте и ритуале. М., 2015.
Успенский Б.А. Ego Loqens. Язык и коммуникационное пространство. 2-е изд., испр., доп. М., 2012.
Хейстад У.М. История сердца в мировой культуре от Античности до современности / Пер. с норв. М., 2009.
Хомский Н. О природе и языке / Пер. с англ. М., 2005.
Язык в океане языков / Сост. О.А. Донских. Новосибирск, 1993.
Аксёнова М. Знаем ли мы русский язык? М., 2011.
Арбатский Л.А. Ругайтесь правильно, или Довольно толковый словарь русской брани. М., 1999.
Басовская Е. Советская пресса — за «чистоту языка»: 60 лет борьбы. М., 2011.
Бредемайер К. Чёрная риторика. Власть и магия слова / Пер. с нем. 10-е изд. М., 2012.
Буторина Е.П., Евграфова С.М. Русский язык и культура речи. Учебное пособие. Изд. 2-е. М., 2012.
Введенская Л.А. Деловая риторика. Изд. 6-е. М., 2012 (Для бакалавров).
Вербицкая Л.А. Давайте говорить правильно. Пособие по русскому языку. М., 2008.
Водина Н.С., др. Культура устной и письменной речи делового человека. Справочник, практикум. 14-е изд. М., 2008.
Грачёв М.А., Мокиенко В.М. Русский жаргон: историко-этимологический словарь. М., 2009.
|
|
|
Григорьева С.А., Григорьев Н.В., Крейдлин Г.Е. Словарь языка русских жестов. М., 2001.
Елистратов В.С. Словарь московского арго. М., 1994.
Елистратов В.С. Словарь русского арго. М., 2000.
Елистратов В.С. Язык старой Москвы. Лингвоэнциклопедический словарь. Около 7000 слов и выражений. 2-е изд., испр. М., 2004.
Иванова-Лукьянова Г.Н. Культура устной речи. Интонация, паузирование, логическое ударение, темп, ритм. 5-е изд. М., 2003.
Карепина С. Искусство делового письма. Законы, хитрости, инструменты. М., 2010.
Кеннеди Г. Переговоры. Полный курс / Пер. с англ. М., 2011 (Сколково).
Королёва Л.Г. Основы этических знаний. Курск, 1994 («Речевой этикет»).
Кронгауз М. Русский язык на грани нервного срыва. М., 2017.
Левонтина И. Русский со словарём. М., 2011.
Левонтина И. О чём речь М., 2016.
Многоязычный словарь современной фразеологии / Под ред. Д. Луччо. М., 2012.
Мы живем среди людей. Кодекс поведения. М., 1989 («Культура устной речи»).
Непряхин Н. Как выступать публично. 50 вопросов и ответов. М., 2012.
Пиз А., Пиз Б. Библия языка телодвижений / Пер. с англ. М., 2015.
Тумаркин П.С. Жесты и мимика в общении японцев. Лингвострановедческий словарь-справочник. 2-е изд. М., 2002.
Формановская Н.Я. Речевой этикет. М., 1989.
Хайдарова В.Ф. Краткий словарь интернет-языка. Около 350 ед. М., 2012.
Хевеши М.А. Толковый словарь идеологических и политических терминов советского периода. М., 2002.
Шестакова Е. Говори красиво и уверенно. Постановка голоса и речи. СПб., 2015.
Чуковский К.И. Живой как жизнь. О русском языке // Собр. соч. в 2-х тт. Т. I. М., 1990.
Эрнст О. Слово предоставлено Вам (Практические рекомендации по ведению деловых бесед и переговоров). Пер. с нем. М., 1988.
Янгфельдт Б. Язык есть бог. Заметки об Иосифе Бродском / Пер. со швед.. М., 2012.
Язык и дискурс средств массовой информации в XXI веке / Под ред. М.Н. Володиной. М., 2012 (Gaudeamus).
Тематика рефератов
Происхождение языка: данные эволюционной генетики.
Первый человеческий язык в Африке: методы реконструкции.
|
|
|
Коммуникация в мире животных: открытия последних лет.
«Говорящие обезьяны»: триумфальный проект.
Возможности риторики.
Обсценная лексика: психофизиологические механизмы.
Язык тела — как его читать? Советы медицинскому работнику.
Физиогномика и медицина.
Тотальный диктант в России: перспективы проекта.
Жаргон современных российских врачей.
Текстологический практикум
Золотое слово России
По своему выбору прочесть, осмыслить, освоить, постараться объяснить одно стихотворение кого-то из лучших поэтов России XIX–XX веков: Г.Р. Державина, А.С. Пушкина, М.Ю. Лермонтова, Ф.И. Тютчева, А.А. Фета; А.А. Блока, Б.Л. Пастернака, В.В. Маяковского, А.А. Ахматовой, М.И. Цветаевой, О.Э. Мандельштама, Н.С. Гумилёва, И.В. Северянина, В.Ф. Ходасевича, Н.А. Заболоцкого, Н.И. Глазкова, А.А. Вознесенского, Е.И. Евтушенко, Б.Б. Рыжего или кого-то ещё.
В качестве образца, прямо относящегося к данной теме, приводится стихотворение в прозе А.И. Тургенева «Русский язык»:
«Во дни сомнений, во дни тягостных раздумий о судьбах моей родины, — ты один мне поддержка и опора, о великий, могучий, правдивый и свободный русский язык! Не будь тебя — как не впасть в отчаяние при виде всего, что совершается дома? Но нельзя верить, чтобы такой язык не был дан великому народу!»
Июнь 1882 г.
Источники и литература
Гаспаров М.Л.
Есин А.Б. Принципы и приёмы анализа литературного произведения. Учебное пособие. 8-е изд. М., 2007.
Иванова-Лукьянова Г.Н. Художественный текст как произведение искусства. М., 2007.
Иванюк Б.П. Поэтическая речь. Сб. упражнений. М., 2007.
Иванюк Б.П. Поэтическая речь. Словарь терминов. М., 2007.
Избранные имена. Русские поэты XX века. Учебное пособие. М., 2007 (И. Анненский, А. Блок, М. Волошин, Н. Клюев, А. Ахматова, О. Мандельштам, В. Ходасевич, Б. Пастернак, С. Есенин, А. Твардовский, Д. Андреев, А. Галич, Н. Рубцов, И. Бродский, В. Высоцкий).
Корнилов В. Покуда над стихами плачут… Книга о русской лирике. М., 2009.
Холшевников
Эткинд Е. Разговор о стихах. М., 1970.
Конспект
Язык, если разобраться, то нужен человеку, то нет. Ведь членораздельная речь — не более чем форма, а отнюдь не содержание наших мыслей и чувств. Многие моменты нашей жизнедеятельности никак не связаны с членораздельной речью. Так протекают не только рефлекторные реакции организма, но и масса вполне сознательных поступков. Звуки, издаваемые при занятиях любовью, или же в драке, не являются языком в собственном смысле этого слова. Ещё чаще речь вполне решает наши проблемы в отрывочной, самой грубой своей, неправильной форме. Ведь мы предпочтем грубое согласие, чем вежливый отказ. «Нате, возьмите своё лекарство, чтоб вы им подавились…» прозвучит всё же лучше, чем фраза «При всём к вам уважении, вы уж простите, но вы ничего не получите». Самая важная информация передаётся людьми без слов. Взглядом, гримасой, жестом. А то и просто молчанием. Слова чаще обманывают, чем говорят правду. Умный пациент поймёт отрицательный диагноз по выражению лица врача, хотя тот на словах может уверять пациента в благополучном ходе лечения. Порой мы лучше усваиваем информацию, принимаем важное решение при полном молчании, в отсутствие языкового сообщения. «С каким восторгом я встречаю / Твои чудесные глаза, — пелось в старинном романсе. / Но я всё чаще замечаю — / Они не смотрят на меня…» Вот и все дела. А ведь ничего между лирическими героями не сказано. Не написано. Но «прочитано». Опознано по взгляду. Как известно из другой песенки, «лучше всяких слов порою взгляды говорят…»
Всё это — с одной стороны, в опредёленные моменты нашего общения и остального поведения. В иных ситуациях одно слово может решить вашу судьбу. Таковы, например, приказ командира («В атаку, вперёд!»), вердикт судьи («… В колонии строго режима на 4 года»), просьба любимой (типа аленького цветочка), объявление чиновника («Объявляю вас мужем и женой!»), отметка в зачётной книжке студента, цифра на листочке с медицинскими анализами, т.п. безапелляционные заключения, сформулированные вербально. В таких случаях слова материализуются. Язык на время приобретает онтологический, бытийный характер.
Хотя болтливость считается одним из наших пороков, но представить людей молчащими невозможно. Мы говорим, говорим и говорим — когда молчим и думаем про себя, когда общается, когда пишем и читаем, когда кричим от радости или плачем от горя; даже когда спим и видим сны, обычно с какими-то обрывками монологов да диалогов. Большинство теоретиков антропогенеза согласилось в том, что именно членораздельная речь — самое важное, принципиальное из отличий Homo sapiens от остальных животных. С тех пор развилось около пяти тысяч языков, принадлежавших тем племенам и народам, что населяли и населяют земной шар. Гораздо больше насчитывается социальных и региональных вариантов каждого языка — наречий, жаргонов, диалектов. А если причислить к этому лингвистическому «космосу» языки не только естественные, а ещё искусственные, специальные — технические, научные, компьютерные, а также «языки» насекомых, зверей и птиц, «языки» внешности и поведения (мимику, жесты, интонации, паузы), то придётся признать язык хозяином человека и каркасом, «нервной системой» культуры.
Само слово «врач» на славянских языках произошло от глаголов «врать», «ворчать», то есть в данном случае заговаривать, заклинать болезнь.
Мартин Хайдеггер сказал, как отрезал: «Язык — дом бытия». Этот постулат любят цитировать современные философы. Я бы уточнил: «Язык — дом идеального бытия (сознания)». Ведь природное, да и социальное бытие бессловесно. Оно вершится молча, само собой. Так растут кристаллы или формируются горные породы. Человек трудится, сражается, любит без слов. Выкрики и хрипы — не в счёт. Просто жизненные шумы организма. Та же любовь на самом деле безъязыка. Она выражается не словами, а взглядами, поступками, телодвижениями. Слова требуются ради осознания проблемной ситуации. Чтобы самому себе или другому сообщить некое знание — необходим язык. Но само по себе это знание приходит к нам из мира идей как правило без словесной поддержки, интуитивно. Поэтому хорошо говорит не тот, кто хорошо говорит, а тот, кто правильно думает; тот, кто тонко чувствует…
Сделав необходимые оговорки насчёт вторичности формы языкового выражения наших мыслей и чувств, займёмся всё же некой общей теорией языка и практикой его использования разными людьми в разных жизненных ситуациях.
Хотя говорить на родном языке мы учимся в раннем детстве как-то само собой, общаясь с членами семьи и прочих общественных микрогрупп, но разобраться в природе языка как такового можно только с помощью лингвистики и других филологических дисциплин, включая общую теорию, своего рода философию языка. С её исходных понятий мы и начнём эту свою экскурсию в мир языковой культуры.
Применительно к процессу и результатам воспроизведения мира в человеческом сознании надо различать понятия «образ» и «знак». Поскольку язык, с помощью которого люди по большей части мыслят и общаются друг с другом, можно определить как заданную биологией наших рецепторов и историей культуры человечества систему знаков, приспособленную для понимания и осмысления образов внешнего и внутреннего мира.
А кроме образов, язык оформляет, опосредует некие идеи, которые носят не наглядный, а умозрительный характер. Но это уже вторичная его функция.
Образ — это подобие, более или менее точная копия объекта в сознании человека или результатах его деятельности. Проще сказать, некая «картинка», более или менее реалистично, общезначимо для всех людей живописующая некий участок, момент реальности. Примерами образов могут служить наши аудиовизуальные впечатления в виде восприятий и представлений, а также реалистичные картины (скажем, пейзаж), скульптуры, фотография и кинематограф, тому подобные гомоморфные (одно-однозначные) подобия чего-то.
Знак, напротив, — не прямое, а косвенное, условное обозначение объекта. Тут перед нами явление изоморфизма — упрощённого уподобления (например, географической карты — реальной местности). Когда за одним объектом в нашем сознании стоит другой, ставший символом первого. Знак это своего рода конвенция, ведь он существует только в рамках договорённости между людьми, официальной или же негласной, по обычаю.
Большинство знаков поэтому же носят эзотеричный, то есть тайный для непосвященных характер. Что, например, означает герб первых русских князей-Рюриковичей, историки спорят без видимого успеха в его расшифровке (трезубец? атакующий сокол? профиль корабля? что-то еще? — узнать уже не у кого). Русь переняла его с Севера (у германских народов) или с Юга (у потомков ираноязычных сарматов)?
Тем более не понять непосвященному письменность или устную речь на чужом языке, особенно из далекой от родного языковой семьи (таковы для европейцев-невостоковедов арабская «вязь» или китайские иероглифы).
Буквы латинского или греческого алфавитов, используемые в медицинских рецептах или маркировке лекарственных препаратов, понятны только специалистам-медикам, которые учили эти древние, уже «мёртвые» языки.
Буквы, слова и предложения, другие грамматические знаки, из которых состоит любой национальный язык, обладают всеми названными признаками знаковости в высшей степени. Один и тот же на самом деле предмет может быть назван по-разному на разных языках.
Согласно разъяснению-метафоре Альберта Эйнштейна, образ относится к реальности как бульон к мясу, а знак — как номерок гардероба к сданному туда на хранение пальто.
Знаки могут быть в разной степени удалены от соответствующих им образов. Иконические знаки — это рисунки, напоминающие определённую часть реальности (таковы, например, знаки перехода улицы в виде схематических человечков или так называемые смайлики). В иероглифических знаках наглядности гораздо меньше, тут символ уже оторвался от реального прототипа (например китайский иероглиф «любовь» выглядит так: схема домика, внутри которого — контур сердца, а снаружи он охвачен лапами хищной птицы). Буквенные и иные подобные знаки целиком символичны, они произвольно «прикреплены» к тому или иному предмету или явлению. Скажем, в европейских алфавитах печатная буква А когда-то представляла собой рисунок быка анфас (алеф по-гречески), но затем эта условная связь совершенно оборвалась.
Вернёмся к определению языка. Этим термином обозначается по меньшей мере два явления.
В узком (собственном, семиотическом) смысле языком называют такая систему коммуникации, где участники общения передают и воспринимают информацию по определённым для всех них правилам. Текст как совокупность знаков на таком языке образует смысл больший, чем простая сумма использованных для его построения знаков. Увеличение смысла (информации) происходит за счёт правил сочетания знаков, которых необходимо придерживаться при использовании такого языка.
Иначе говоря, языком как таковым можно считать способ передачи мыслей и чувств, любых смыслов с помощью их материальных аналогов, символов.
Согласно авторитетной среди учёных гипотезе Ноама Хомски, мозг человека содержит врождённую систему усвоения правил языка (синтаксиси и грамматику), которая у нормально развивающихся детей всего мира приходит в действие примерно в одно и то же время. Не так давно учёных опознали ген, кажется отвечающий за усвоение устного языка. Благодаря этой наследственной программе дети усваивают тот язык, на котором говорят окружающие. Хомски называет эту систему универсальной грамматикой. Она лежит в основе всех грамматик мира. А вот письменной речи детям приходится специально учиться у грамотных взрослых.
«Настоящий язык», обеспечивающий членораздельную речь обладает комбинаторной системой, благодаря которой любой словарь складывается из ограниченного набора отдельных звуковых элементов, так сказать «кубиков» или «пазлов». Таким образом можно вербализировать бесконечное количество и многообразие смыслов. Тогда как у животных набор их звуковых сигналов не организован никакими правилами комбинации, а складывается из механического набора разных сигналов Такая система резко ограничена по объему и качеству обрабатываемой информации. Только высшие приматы — шимпанзе, бонобо, гориллы и отчасти орангутаны оказались способны в условиях эксперимента с зоологами усваивать очень ограниченный набор знаков — жестов или жетонов на доске, значков на экране компьютера. От нескольких десятков и первой заговорившей обезьяны Уошо до сотен у самой способной гориллы Коко.
Языком в широком (переносном, метафорическом) смысле является любая знаковая система, вне зависимости от наличия или отсутствия в ней строгих правил или типа используемых знаков. Потенциально её можно использовать для понимания и даже коммуникации. Так своего рода языком являются звуковые сигналы животных, пейзаж на картине или же внешний вид человека.
Разница этих двух понятий языка относительна. Для тех, кто не владеет правилами языка, он становится «языком» в кавычках, в переносном смысле этого слова. Как любой шифр или код для непосвящённых. Вроде «пляшущих человечков» в одноименном рассказе А. Конан Дойля или жестов глухонемых, если вы не сурдопереводчик.
Первый вариант термина приложим к любому естественному этническому языку. А заодно к таким сложным формам передачи информации в живой природе и в обществе, как танец медоносных пчёл, языки изобразительного искусства, языки компьютерного программирования. Образцом второго может служить язык жестов у человека и обезьян, поскольку из отдельных жестов нельзя составить более сложные знаки. Нет правил сочетания знаков и в других паралингвистических системах коммуникации (мимики, интонации и прочих).
В человеческом языке адресат и адресант коммуникации — живые существа, а используемые ими знаки — условные, символические, а не иконические, как в искусстве.
Двойственная — образно-знаковая природа языка предполагает сочетание при его формировании и функционировании реалистических, объективизированных, с одной стороны, а с другой, — символических, условно-вариативных начал. Иначе говоря, у любого языка имеются свои законы и правила, но реализуются они не однообразно, а через массу вариантов и отклонений, находятся в постоянном «дрейфе» от одной нормы к другой... Ведь сами эти законы и правила развиваются, меняются в истории общества и его культуры, а точнее — множества разных субкультур (регионов проживания, общественных слоев, уровней образования, профессии и тому подобных характеристик языковой личности). На практике речевой коммуникации всё это означает, с одной стороны, примат содержания (истинности) высказывания над его формой (лучше, если с вами грубо согласятся, чем вежливо откажут). Однако в некоторых случаях форма (то есть правильность) речи не менее, а то и более важна, нежели предмет общения. Речь любого специалиста (врача или, допустим, фармацевта) на работе должна быть правильной и выразительной. Не у всех, но у многих собеседников малограмотного человека волей-неволей возникнут в его отношении сомнения примерно такого свойства: «Можно ли доверять столь серой личности? Он и разговаривать-то на родном языке не смог научиться, как же он будет делать своё дело?»
В любом знаке различаются:
· значение — то есть отражаемый им предмет или множество предметов, а точнее — закодированная понятным для субъекта способом информация о них;
· смысл — мыслимое с помощью знака содержание предмета или множества, совокупность их существенных (в определённом контексте) признаков.
Эти две характеристики любого знака находятся в обратном отношении друг к другу: чем шире значение какого-то термина, тем у́же его смысл, и наоборот.
Любой язык — это, повторю, богатая и гибкая система знаков, стихийно сложившаяся или искусственно созданная людьми для выражения определенных образов и умопостигаемых сущностей. Вне языковой системы нельзя понять отдельного знака из неё. Способ организации смысловой информации в обществе людей представляет собой текст. Мы привыкли называть текстом графическую запись речи — рукопись или печатную страницу. Однако в современной философии и науке понятие текста значительно расширилось и углубилось. Текст в полном смысле этого слова представляет собой любое сообщение, которое человек воспринимает с помощью последовательности взаимосвязанных знаков. Текст может быть выражен как вербально, так и в любой иной форме. Главное, что требуется от текста — возможность его понимания, «прочтения» кем-либо, интерпретации заложенных в него смыслов. Так что своего рода текстами являются и страницы книги, и сообщения на экранах мониторов, и любая созерцаемая нами натура, и замеченные нами мимика и жесты другого человека. Текст материализует каждый акт речи, поскольку он воспринимается кем-то, кто владеет «шифром» для его «перевода» на понятный для себя язык. Вне процедуры понимания текста не возникает — вещи «молчат», слова звучат как любой другой бессмысленный шум (славяне назвали своих западных соседей германцев немцами, то есть не знающими их языка, «немыми»; сами славяне — те, кто владеет понятной речью, «словом»).
Создание и потребление текстов — основа человеческой культуры. Текстовая деятельность пронизывает собой все человеческие занятия и, вместе с тем, представляет собой относительно самостоятельный вид деятельности. Люди живут в мире текстов: книг, инструкций, знаков дорожного движения, телефонных сообщений, фильмов, других произведений искусства, жестов, цветовой гаммы, звуковых «симфоний», пейзажей, образцов моды, рекламы и так далее, и тому подобное. По текстовым каналам циркулирует вся необходимая нам и ещё кому-то информация.
Текст — это знак знаков. Он представляет собой систему смысловых элементов, чья структура может меняться в зависимости от той или иной цели общения. В этой системе объединяются в разной пропорции различные способности человеческой психики. Прежде всего, это мысль, но кроме неё обычно еще и эмоции, и воля, и память. За словами любого собеседника всегда стоит его личность, со своими переживаниями и намерениями, влечениями. Целостный текст можно препарировать как всякий организм, но при этом помнить о единстве выделенных компонентов. Интерпретация текста означает углубление от явного смысла к скрытому (подтексту, контексту). Цель интерпретации — понимание. Эта последняя процедура состоит в том, чтобы перенести смысловую связь из другого мира (иной эпохи, иной души) в свой собственный. Иначе говоря, встать как бы на место источника информации, мысленно перевоплотиться в чужую жизнь. Знать и понимать — не одно и то же. Можно, например, прочитать роман Марселя Пруста или Джеймса Джойса, но ничегошеньки не понять.
Искусство понимания, его навыки и методики называются герменевтика (от античного бога Гермеса, который выступал вестником олимпийских богов). Это одно из влиятельных ныне направлений в философии и гуманитарном познании в целом.
Открытия генетиков и антропологов в последние годы позволили учёным приблизиться к разгадке тайны происхождения языка.
Язык возникает в начале первобытной эпохи, накануне выселения части сапиенсов с африканского континента, то есть около 50 тысяч лет назад как решающий рубеж и признак очеловечивания. Согласно разным гипотезам глоттогенеза (греческое glotta = язык) — из звуковых сигналов (криков) высших животных (приматов) или (скорее) из их же жизненных шумов (сопровождающих отдых, агрессию и прочие типичные состояния организма животного). Набирает авторитет гипотеза о том, что звуковой речи у наших предков предшествовал язык жестов, имеющийся уже у приматов (так, у горилл зоологи насчитали до 30 жестов). Рождение звуковой речи потребовало параллельного изменения головного мозга (формирование коры больших полушарий, способной обрабатывать «второсигналы», по И.П. Павлову) и усложнения социальной организации обезьянолюдей до уровня общин-коллективов, внутри которых «работала» речь. Слово — «сигнал сигналов», поскольку вбирает в себя такой массив информации, какого не уместить в сенсорных образах зрения, слуха и остальных органов чувств.
Есть предположение, что речь заменила первым людям грумминг, на который у обезьян уходит до 20 % каждых суток. Обезьяны выражают дружеские и верноподданные чувства, выбирая из шерсти родственника или приятеля насекомых. Эта операция сплачивает первичные коллективы приматов, понижает в них уровень агрессивности. Люди, потерявшие сплошной волосяной покров на теле, Заменили эту социальную процедуру речевым общением.
Типология языков делит их, прежде всего, на естественные или же национальные («мертвые» и живые) и искусственные (науки, техники, другой сложной практики). Искусственные языки отличаются тем, что за каждым термином в их составе закреплено одно-единственное значение, строго определены и правила оперирования терминами, соблюдение которых дает заранее ожидаемый результат (как при написании химических формул, математических подсчетах и тому подобных операциях с искусственными языками науки и практики). Образцами искусственных языков могут служить знаки и формулы математики или химии; латинские термины медицины или юриспруденции; программы компьютеров.
Любой национальный же язык, в свою очередь, состоит из таких подсистем, каковы:
· просторечие — язык повседневного общения большинства населения, с менее строгими нормами правильности и множеством вариантов высказываний;
· литературный язык, на котором говорят отнюдь не только писатели, но и все образованные люди, интеллектуалы, представители творческих профессий, особенно руководители любого ранга, их представители в условиях официального общения, находясь на работе; к числу кодификаторов, то есть хранителей литературного языка относятся представители таких профессий, как педагоги, журналисты, актёры, дикторы, врачи, менеджеры, учёные, государственные чиновники, офицеры, политики, дипломаты и все прочие специалисты, для которых язык — рабочий инструмент достижения профессиональных целей с помощью других людей;
· упрощённые, искажённые варианты языка — они отражают особенности отдельных профессий или слоёв общества, условия жизни и труда их рядовых представителей (скажем, моряков, шофёров, спортсменов; крестьян, мещан и тому подобных общественных слоёв; представителей преступного мира); областной диалект, возрастной (подростковый) или сословный жаргоны (арго, сленг, «феня») облегают общение в соответствующих группах людей, служат их «визитной карточкой», но эти же особенности речи недопустимы для человека, получившего образование и занятого на квалифицированной работе. Тот же политик, общественный деятель не имеет права на публике изъясняться на блатном жаргоне. Вольные или невольные ошибки в публичной речи подрывают авторитет профессии.
Вместе с тем, сознательное нарушение устоявшихся норм устной речи в быту оживляет его, привносит в повседневную жизнь необходимую дозу юмора, игры, доверия. Так возникают черты своего рода семейного языка — запомнившиеся шутки, цитаты (из любимых фильмов, литературных произведений, спектаклей), яркие словечки (в том числе выдуманные, неправильные), прочие знаки интимного, доверительного общения самых близких людей. Посторонним такой микрогрупповой, внутрисемейный идиолект просто непонятен, при чужих людях его обычно не используют.
Речь — это язык в действии, в процессе вербализированного мышления или общения.
Виды речи:
· внешняя — звуковая;
· внутренняя (скрытая, отчасти редуцированная, оббычно сокращённая, упрощённая);
· внешняя — жестовая (как у глухонемых ИМЛИ же актёров пантомимы
· письменная — формализованная, упорядоченная с помощью искусственных языков и технических устройств.
У каждого из этих типов языка имеется своя грамматика и свой синтаксис. Всё это — настоящие языки.
Функции языка и речи:
· интеллектуально-познавательная (сбора и обработки информации о мире и субъекте речи);
· коммуникативная (общения между людьми, согласования их намерений и поступков);
· экспрессивная (выражения чувств, регуляции эмоционального напряжения, его снижения или повышения);
· мнемическая (сохранения информации в памяти или на письме);
· этнокультурная (сплочения народа, выражения его культурных ценностей и достижений, оформления индивидуального самосознания).
Вспомогательную роль по сравнению с живым или письменным языком при общении людей играет невербальная коммуникация. Так называют разнообразные каналы передачи информации между людьми, которые обходятся без слов или их заменителей-символов. Как правило, невербальные компоненты общения используются человеком бессознательно. Среди них психологи выделяют такие основные, как:
· параязык дополняет прямой смысл нашей речи с помощью той ли иной интонации, а также степени громкости, скорости, ритме, общем тоне произнесения высказываний; если степень эмоциональности говорящего усиливаются, в его речи учащаются оговорки, запинки, повторы; неуверенность говорящего обычно подчеркивается междометиями (ээ…, ну, значит и т.п.); к любимому человеку обращена речь, окрашенная мягким и глубоким тембром, а если мы рассержены, тембр становится пронзительным и резким;
· продолжением невербальных сторон общения выступает зрительный контакт собеседников; выражение лица и особенно глаз (в том числе расширенные зрачки подсознательно воспринимаются с симпатией, поскольку именно так и выражается симпатия к другому, их изменения, т.е. мимика; жесты и позы участников общения; их одежда и походка; прикосновения по ходу беседы; расстояние между собеседниками (проксемика); и т.п. иллюстративные сигналы от собеседника к собеседнику. Каждый жест — своего рода эмблема, как правило, определённая наследственностью (гнев, приветливость, страх, а также прощание, отказ, согласие и т.п.) или культурой социума (оскорбления, победы, одобрения, согласия и т.д.). Некоторые знаки встречаются практически у всех народов Земли, но большинство функционирует только в рамках отдельных культур. Иллюстративными сигналами мы подкрепляем, усиливаем нашу речь или же заменяем то, что затрудняемся высказать. Эти сигналы как правило аффективны, потому что передают эмоциональную окраску сообщения. Одна из коронных фраз О. Генри гласит: «Однажды я понял произнесенный по-китайски приказ удалиться, подкреплённый дулом ружья». Невербальные сигналы служат регуляторами общения, направляя разговор в ту или иную сторону. В норме разговаривающие люди время от времени заглядывают в глаза собеседнику. Тем самым мы стремимся убедить его в своей правоте или передать ему эстафету высказывания. Пристальный взгляд на собеседника говорит о том, что он нам мешает, а отведённый взгляд — о потере интереса к разговору. Невербальные сигналы играют роль адапторов, поскольку помогают нам справиться с теми или иными затруднениями при общении. Так, нервничающий человек вертит что-то в руках или чешется; в сильном горе обычно раскачиваются взад-вперед (моделируя детское ощущение укачивания?).
Повторим, что характер невербальных сигналов обусловлен как природой человека (потомка высших животных типа обезьян), так и культурой социума. Наблюдения за слепыми и глухими детьми показало, что выражения их лиц во многом совпадает с мимикой нормальных детей, только сменяются они быстрее. Значит, эти невербальные ключи общения запрограммированы генетически. Ещё Чарлз Дарвин установил много общего в выражении эмоций у человека и высших животных. Например, нас объединяет оскал зубов в минуты страха; эффект «гусиной кожи» при испуге вызван тем, что у человека волосы на теле слишком тонкие и короткие, у зверей волосы в позе агрессии встают дыбом. С другой стороны, общение представителей разных рас и культур демонстрирует нам большую разницу между ними. Так, южане говорят быстрее и громче северян; индейцы и японцы подавляют эмоции на своих лицах (когда они думают, что за ними никто не наблюдает, эмоции выражаются, как у всех нас). В игровом эксперименте греки располагали «разговаривающих» кукол ближе друг к другу, чем шотландцы или шведы.
На ход и результаты общения влияет также его внешний фон —
· интерьер помещения или участок уличного, природного пространства; своя или чужая территория; размер компании; обыденная, рабочая, праздничная, либо ритуальная обстановка.
В общении прямо или косвенно участвуют многие другие материализованные символы, вроде знаков дорожного движения; формы одежды собственной и собеседников; прически;
· Даже молчание, пауза при речевом общении решает важные языковые задачи.
Невербальные компоненты общения влияют на него в большей или меньшей степени; обычно это влияние весьма высоко. То есть люди склонны оценивать собеседника и его речь не столько по словам, сколько по общему стилю его высказываний.
Примером этого рода передачи информации может служить так называемое «предметное письмо», живописанное Р. Киплингом в рассказе «За чертой»: «В пакете Триджего обнаружил половинку сломанного стеклянного браслета, кроваво-красный цветок, щепотку соломенной трухи и одиннадцать орешков кардамона. Пакет был своего рода письмом, но не бестактным и компрометирующим, а тонким и зашифрованным любовным посланием.... Во всей Индии сломанный браслет означает вдову индуса, потому что после смерти мужа браслеты на её запястьях положено разбивать. Цветок значит и «хочу», и «приди», и «напиши», и «опасность» — смотря по тому, что ещё вложено в пакет. Один орешек кардамона означает «ревность», но если в послании однородных предметов несколько они теряют свой первоначальный смысл и просто указывают на время. Триджего догадался – предметные письма невозможно понять, не обладая интуицией... Значит, послание гласило: «Вдова хочет, чтобы ты к одиннадцати часам пришёл в овраг, где солома».
О значении молчания в общении людей стихотворение Владимира Корнилова:
Будь мужчиной и молчи.
Будь, хоть нелегко.
Г о ря словом не мельчи,
Хоть и велико.
Ткнись в подушку головой
И молчи, пока
Безнадёжная любовь,
Как трава, горька.
Грозных молний не мечи,
Пей невкусный чай.
Будь мужчиной и молчи,
Тютчева читай.
Хотя мышление не тождественно языку (поскольку важная его часть может осуществляться на уровне бессознательной интуиции, невербально), но обойтись без хотя бы частичной вербализации интеллект человека не может. Естественные и искусственные языки материализуют процесс и результаты познания; с их же помощью выражаются переживания; осуществляется живое общение людей; передается, хранится и используется информация в обществе. Так что хотя мышление и язык не тождественны, они чаще всего помогают друг другу.
Психологи в конце концов выяснили, что не мышление проговаривается (далеко не всегда), а, наоборот, язык мыслится, если можно так сказать.
Будучи прежде всего, как уже говорилось, знаковой системой, язык изучается и моделируется такой научной дисциплиной, как семиотика (греческое semа — знак) — общая теория знаковых систем. Эта наука выясняет принципы отношений между значением и смыслом элементов языка. С точки зрения семиотики, объяснить любое слово можно двумя разными способами. Во-первых, — указать на тот предмет или событие, который (которое) оно обозначает. Скажем, определяя слово «карандаш», показать таковой. Так мы укажем на его значение. Это будет экстенсиональное определение. Во-вторых, можно раскрыть смысл этого же термина словесно (Согласно словарю русского языка, «от тюркских слов «кара» — «черный» и «таш» — «камень»; тонкая палочка графита или сухой краски в деревянной или пластиковой оболочке для письма, рисования, черчения»). Это будет интенсиональное определение. Экстенсия здесь называется также денотацией, а интенсия — коннотацией. Все наши слова (термины) обретают смысл в составе языка либо при помощи денотации, либо при помощи коннотации.
Важнейшие разделы семиотики:
· семантика — отношение слов и предложений ко внеязыковой реальности, т.е. учение о значении и смысле языковых выражений; с ее точки зрения языку задается вопрос «Что?» (именно выражают слова и предложения);
· синтаксис — структура знаковых систем, т.е. правила их образования и преобразования; иначе говоря, «Как?» (сочетаются слова и предложения друг с другом внутри данного языка);
· прагматика — отношение пользователей языка к его словам, т.е. тех индивидов и групп, которые применяют определенный язык для своих целей; говорят и слушают; «Кто?» они;
· стилистика занимается выразительностью, красотой языковых построений; «Насколько?» те гармоничны;
· риторика — трактует убедительность речи для аудитории, «Кому?» адресуется речевое высказывание.
Культура речи, устной и письменной,состоит прежде всего в том, чтобы за ними следить, стараться избегать ошибок и искать верную интонацию высказывания в каждой конкретной ситуации. Правильно построенная речь сочетает в себе тактичность, вежливость и выразительность, красочность. Не каждому дано говорить красно. Но всякий может постараться не портить свою и чужие жизни лишними словами. Язык, по мудрым словам маркиза Талейрана, дан человеку для того, чтобы выражать одни мысли и скрывать другие.
Правда, порой выразительность речи конфликтует с её правдивостью. За пределами своих официальных обязанностей не всегда надо обращать внимание на культуру речевого высказывания, гораздо важнее будет суть слов, стоящая за словами реальность. Вот сценка из замечательной сказки Кеннета Грэхема «Ветер в ивах», где действуют маленькие зверьки, похожие на нас: «Жаб подхватил дубинку поувесистее и начал ею размахивать, круша воображаемых врагов.
— Я проучу их врываться в чужие дома, — гремел он, — я их так проучу!
— Не говори так — «проучу врываться», Жабби, — поднял голову Крыс. — Это неграмотно.
— Что ты к нему цепляешься, — Вступился Барсук. — Подумаешь, неграмотно! Я, например, сам говорю точно так же, а что грамотно для меня, то грамотно и для вас, понял?
— Прошу прощения, — откликнулся Крыс, — мне просто казалось, что правильнее "Я отучу их врываться".
— А мы и не собираемся их отучать, — ответил Барсук. — Мы собираемся их именно проучить, и, будь уверен, мы их проучим.
— Ну, пусть будет, как вы хотите, – сказал Крыс. — Мне всё равно.
Он сам уже немного запутался и потому сел в углу и бубнил себе под нос: "проучу, отучу, отучу, проучу", пока Барсук не приказал ему замолчать».
В другой известной сказке Карлсон, «лучший в мире укротитель домомучительниц», заявляет:
«— Я начну с того, что буду её низводить.
— Ты хочешь сказать "изводить? " — переспросил Малыш.
Такие глупые придирки Карлсон не мог стерпеть.
— Если бы я хотел сказать "изводить", я так бы и сказал. А "низводить", как ты мог понять по самому слову, — значит делать то же самое, только гораздо смешнее.
Малыш подумал и вынужден был признать, что Карлсон прав. "Низводить" и в самом деле звучало куда более смешно.
— Я думаю, лучше всего начать с низведения плюшками, — сказал Карлсон...»
Сказочные персонажи воплощают собой детство со всеми его милыми и досадными недостатками, включая речевую путаницу, так или иначе неизбежную у ещё маленького человека. Дети, учась говорить, попутно творят свой собственный язык, пополняют семейный фольклор своими забавными высказываниями (Смотрите, пожалуйста, об этом замечательную книгу К.И. Чуковского «От двух до пяти»).
По отношению людей к языку, которым они пользуются, филологи делят их на две группы. «Пуристы» (от латинского рurus — чистый) всегда обращают внимание на правильность своей и чужой речи и настойчиво добиваются её грамматической правильности. Они обращают внимание на ошибки в речи и предлагают все их исправлять. Напротив, «нигилисты» (латинское nihil — ничто) говорят и слушают, как придётся, они не замечают ни мелких, ни грубых ошибок в своей и чужой речи. Надо признать, что по-своему правы и те, и другие. Пуристы заботятся о «здоровье» языка и конкретной «языковой личности», «языкового коллектива». Кто хочет или должен научиться говорить и писать правильнее, может этому поучиться. А нигилисты протестуют против своего рода «языкового расизма», который несправедливо унижает хороших людей только потому, что они говорят не слишком гладко. Помирить пуристов с нигилистами нетрудно. Обратим внимание, что ошибки обязаны исправлять пользователи профессионального языка, а в сфере просторечия по сути нет правых и виноватых. В приложении к этой лекции объясняется, почему даже «реальные пацаны» обязаны «фильтровать базар», если не хотят серьёзно пострадать от языковых ошибок в своих профессиональных «языковых играх».
Лучший писатель нашей эмиграции Сергей «Довлатов должен был родиться профессором Хиггинсом. — вспоминает один из его друзей Пётр Вайль в статье «Без Довлатова». — Его бросало в жар от неграмотного правописания и произношения. … Сергей был нетерпим к пошлым пословицам и поговоркам, к ошибкам в ударении, к вульгаризмам и украинизмам. Люди, говорящие "позвОнишь", "катАлог", "пара дней", переставали для него существовать. Он мог буквально возненавидеть собеседника за употребление слов "вкуснятина", "ладненько", "кушать" ("мы кушаем в семь часов"), "на минуточку" ("он на минуточку оказался её мужем"). "Звякни мне завтра утром" или "я подскочу к тебе вечером"». «Достаточно было произнести при нём вялую пошлость типа "Жизнь прожить — не поле перейти", чтобы Сергей занудно приставал весь вечер: "Зачем ты это сказал? Что ты имел в виду? ", — записала нам на память Людмила Штерн в книге «Довлатов — добрый мой приятель» (2005).
«Болезни» русского литературного языка. Как известно лингвистам, любой национальный язык затруднительно оценивать в категориях «норма / патология». Пока существует его носитель — этнос — язык внутреннего общения в нём медленно, но верно изменяется по всем статьям. То, что вчера официально и негласно считалось ошибкой, сегодня может стать вариантом нормы. Примеры чему из русского языка всем известны. Так что принцип историзма в языкознании не позволяет говорить о «порче языка» со временем: Пушкин не грамотнее Державина, а Борис Рыжий (с его «кентами» да «стр е лками») не безграмотнее, ну, допустим, Бориса Пастернака. Просто язык народа и особенно его литературный вариант гармонируют с общим состоянием культуры того или много периода, времени и места.
«Страдает», даже «портится» при определённых культурных условиях речь — способ пользования языком, его применения теми или иными общественными группами, их характерными представителями. В этом последнем смысле мы и говорим о «болезнях» того или иного национального или даже искусственного языка. «Тяжесть» же отклонений от принятой сегодня (печатно, т.е. как говорят языковеды — кодификационно, или даже негласно) зависит не столько от того, насколько ошибки частотны и способны мешать общению, самовыражению (им никакие пороки речи вообще не мешают — общие чувства и даже мысли вполне можно передать и ненормативной лексикой, и даже невербально), сколько тем, какие проблемы, пороки социума диагностируются по распространённым речевым ошибкам.
1. Самая массовая из «лингвистических хворей» (но не самая тяжёлая, по-моему) — элементарная безграмотность, общее бескультурье говорящего или пишущего с непростительными ни по каким меркам ошибками. Когда школа оканчивается формально, без видимых последствий для интеллекта и эрудиции выпускника. Например, неправильные ударения: средств а́, нужн о́, зв о́ нит, пр и́ нять, н а́ чать, кил о 'метр, свекл а́ (вместо свёкла); ложить вместо класть, положить; курей вместо кур; путаница предлогов («приехал с Москвы», «говорить за что-то» (а не о чём-то»); «пришла со школы» — украинизмы; наоборот, сейчас всё чаще говорят «в Украине», что пока режет ухо); падежей (пойти к мам ы; писать письмо Свет ы; но почему-то: у сестр е).
Как ни парадоксально, не слишком грамотные люди чаще образованных настаивают на том или ином варианте языковой нормы. На самом деле эта норма со временем меняется. Скажем, иностранные по происхождению слова «пальто» и «кофе» («кофий) первоначально по-русски были исключительно мужского рода. Однако на протяжении XX века всё больше образованных людей стали употреблять их в среднем роде. Теперь для этих слов оба рода считаются словарями русского языка равноправными.
Встречаются выражения, которые употребляются большинством населения, но правильнее они от этого не становятся и вряд ли когда станут, потому что противоречат глубинным конструкциям нашего языка. Допустим, «извиняюсь» дословно означает — «сам себя»; надо бы — «извините меня», «прошу прощения». Многие из нас «кушают», хотя столь возвышенно (дословно: вкушаю) можно сказать применительно к гостям, детям, больным, пожилым людям. Применительно к остальным фразы вроде: «Я хочу кушать», «пойдем, покушаем» считаются вульгарными, это индикатор мещанской речи. Не сразу разберёшься, что по-русски надевают, а что одевают. То, что можно надеть, можно и снять (платье, обувь). А если можно одеть, то можно и раздеть (ребёнка, например). Согласно скороговорке: «Одеть Надежду, надеть одежду».
В русском языке есть слова, ударение в которых не меняется при склонении: аэропорт, договор, петля, склад, торт, трактор. Во множественном числе большинство существительных в позапрошлом веке оканчивалось на на -ы: дом ы, том ы и т.д.; потом окончание изменилось на -а; дом а¢, том а¢; у других слов такого изменения пока не наступило, так что будет неграмотно сказать: инженер а¢, шофер а¢, бухгалтер а¢ и т.д. — это признак очень уж простонародной речи. А соответствующая языковая тенденция распространяется и на французские фамилии с окончанием на -а: то и дело встречаются выражения типа: гол Кантан ы, трактат Деррид ы и т.д. Так скоро получится и роман Дюм ы …
В составных порядковых числительных склоняется только последнее слово: В 2013 году — в две тысяча тринадцатом. Мало кому из «говорящих (на экранах) голов» нынешних российских чиновников и политиков удается правильно склонять и спрягать мало-мальски громоздкие числительные. Это неумение с головой выдаёт тех, кто не учился, а правдами и неправдами получат школьный аттестат и диплом о высшем образовании, а то и просто купил его.
Нельзя по-русски сказать: «Трое девушек». Девушек только три; трое — мужчин, парней.
Географические имена с окончаниями на –о в русском литературном языке всегда склонялись («Дело было в Останкин е» и т.п.). Но в последнее время это делается всё реже — всё меньше остаётся грамотных людей. Многие неточные выражения получают массовое распространение. Вроде: «где-то» не в пространственном (дома, в Москве и т.д.), а во временн о ́м смысле («где-то в пять часов»).
Как видно, язык в наши дни стремительно упрощается, обедняется, клишируется. И это, похоже, ответ на ту свободу, которую худо-бедно обрели новые поколения россиян — после имперского, большевистского, коммунистического диктата. Мария Петровых в своё время сочинила обо всём этом немудрёный, но искренний стих:
«Горько от мыслей моих невесёлых.
Гибнет язык наш, и всем — всё равно.
Время прошедшее в женских глаголах
Так отвратительно искажено.
Слышу повсюду: «Я вз я ́ла», «Я бр а ́ла»...
Нет, говорите «взял а ́» и «брал а́».
(От унижения сердце устало)
Да не «пер е ́жила» — «пережил а ́».
Девы, не жалуйтесь: «Он мне не зв о ́нит»,
Жалуйтесь девы: «Он мне не звон и́ т!»
Русский язык наш отвержен, не понят,
Русскими русский язык позабыт!»
Вряд ли следует поправлять неграмотно говорящих людей, где бы то ни было, кроме школы. Неграмотные люди чаще всего не виноваты в том, что не научились литературному языку. Обидеть их легко, лучше понять. Вместо учёбы они тяжело и долго трудились, выкарабкивались из нищеты. Неграмотность — плата за бедность. Научить правильной речи нищие смогут в лучшем случае своих внуков. В хорошей школе, а главное — в семье, где речь в основном правильная.
2. Диалект — областной говор, он отличается от общенационального языка по всем показателям — фонетике, лексике, даже синтаксису. Литературный, нормативный язык — это, по сути, тоже диалект, только столичный, признанный за эталон (в России это новомосковский говор). В Архангельске услышишь: «Лонись»; в курской деревне: «Бежи важить!»; в Курске в булочной попросишь продать хлеба, а продавщица-курянка отвечает, что, дескать, хлеба -то нет, остались одни булки; здесь в автобусе спрашивают попутчика: «Какая марка?» (на что правильнее ответить: «Икарус»); когда курянин скажет «кров», он будет иметь в виду не крышу, а кровь; когда он скажет «пион э ры», «цв э ты», «сне х», «войтить у транвай», где «во всех есть билеты» (южнорусский говор перенял от соседнего украинского языка мягкое, фрикативное «г»/«х» и другие особенности произношения) и т.п., всякий соотечественник поймёт, с кем имеет дело. Владимирцы и волжане «окают», москвичи «а кают» и «и¢ кают» («поц а луй», «ш ы ги»). В Петербурге произносится «ч» («ч то», «пра ч ечная»), в Москве «ш» («ш то», «було ш ная», «ску ш но»). Однако речь уроженцев разных регионов России лексически не совсем понятна за пределами их областей. В.И. Даль, составитель знаменитого словаря русского языка, по речи собеседника определял не только губернию, но и уезд, откуда тот родом, а нередко даже и деревню. Диалект труднее всего изгладить из речи, поскольку он, что называется, впитывается с молоком матери. Смеяться над чужим произношением так же странно, как над вашим собственным выговором на чужом языке. Несмотря на это, в речи образованного человека диалект должен быть по возможности стёрт.
И это происходит на наших глазах! Нынешние студенты в своем абсолютном большинстве говорят на усредненном общероссийском. Диалектные особенности, еще звучащие в речи их дедушек и бабушек, стираются у внуков и внучек. Отчасти тому виной массовое переселение из деревень в какие-никакие, а города; отчасти телевидение и Интернет, с малых лет дающие именно усредненные образцы языка повседневного общения.
3. Жаргон (арго, сленг) — внутренний язык социальных или профессиональных групп (моряков, подростков, преступников и многих других). У студентов это язык молодежный, отчасти блатной («короче», «тащиться», «зависнуть», «прикид», «прикол», «наезд», «забить стрелку», «штука», «грузить» и т.д., и т.п.). У жаргона есть свои преимущества. Это всегда новый слой языка, который расширяет рамки нейтральной лексики за счет дополнительных, чаще всего образных, ярких выражений, которые ведь подчиняются общим нормам национального языка — склоняются, спрягаются по его правилам. В прошлом многие ныне литературные выражения пришли из разных вариантов жаргона: втирать очки (шулерами на игральных картах), отдавать концы, отчаливать (кораблю) и т.п. А словечко «беспредел», что из сугубо лагерной «фени», теперь красуется в официальных документах РФ (так, «террористический беспредел» фигурирует в нотах МИДа). Однако политики и даже юристы разоблачают свою общую некультурность, когда пользуются сугубо уголовными словечками, вроде «подельники». Правильно говорили во времена большого террора политические заключенные: «однодельцы». Кто не понимает смысловых оттенков, пусть не лезет в политику.
Впрочем, при описании бандитизма, организованной преступности, невозможно пользоваться другим языком, кроме блатного, потому что для соответствующих явлений преступного мира нет терминов в литературном языке: «стрелка», «пробивка», «наезд» (совсем не то, что старый добрый налет), «разводка», «отжимать» и т.д. Эти и т.п. словечки переходят из профессионального жаргона «силовых предпринимателей» в общую речь и, надо признать, ее оживляют, разнообразят. Теперь тот же «наезд» это не только и не столько попытка запугать клиента, разбив ему мебель, стекла и физиономию, сколько любое давление, как физическое, так и психологическое. Жаргон обычно честнее официальной речи, он помогает общению «родственных душ», ибо выражает их сопричастность, отвергает ценности большого мира, обнажает суть явлений, снижает ложный пафос, разоблачает и отвергает лицемерие, словесный обман.
Однако этот же упрощённый язык свидетельствует о низкой культуре своих пользователей, которые остановились в своем умственном развитии; замкнулись в узком мирке общения и не желают из него выглядывать. Жаргон есть у всех, только обычно из него вырастают, когда переходят в следующую возрастную группу или другой социальный слой. Если учительница заговорит со школьниками на их внутреннем языке: «Я вчера зависла в гостях, и сейчас, извините, с бодуна...», то такой речевой оборот, наверное, не обрадует детей (потому что нарушит их монополию на свой собственный язык-пароль).
4. Своего рода «мусор» в повседневной речи. Слова-«паразиты»: вот; значит(ь); да; так сказать; это самое; ну; как бы; некоторые другие, вставляемые вместо пауз, пока говорящий думает; или же просто так, по речевой безалаберности, а то по излишней нервозности, даже невротичности. Вместе с тем, подобные вставки придают устной речи естественность, непринуждённость. А высказываемые в ответ, слушателем чьей-то речи, даже требуются правилами вежливости, поскольку обозначают интерес к сообщению.
Сейчас самыми частотными, «модными» в российской речи выступают ныне такие выражения, как типа, на самом деле, реально и особенно как бы. На первый взгляд, это просто заразительные штампы, случайно залетевшие в нашу речь. Через какое-то время они сменятся новыми. Но, если вдуматься, можно предположить, что именно эти словечки отражают особую обстановку 1990-х – начала 2000-х годов в истории нашей страны. Мгновенная ломка традиций, зыбкость новых порядков, случайность успеха или краха, непредсказуемость завтрашнего дня — вот вам и как бы. То есть не на самом деле, а понарошку…
Или типа — то есть примерно, временно, условно.
Просто сказать «да» или «нет» — могут не поверить. Усилим: на самом деле, реально «да» (не думай, что обманываю…). Не просто «ребята», но «реальные пацаны». Нечто подобное слышалось на Западе в кризисные для него 1970-е годы. Во время войны США во Вьетнаме и массовых протестов против неё возник жаргонизм sort of… Что можно перевести нашим нынешним типа, как бы, своего рода, некий и т.п. К примеру: «Sort of наше правительство объявило...» Такого рода речевые штампы под
