Москвитяне в столице наносят по нашим удар и захватывают Белые стены

Москвитяне этой ночью не бездействовали. Задумав нанести удар и выбить нас из стен, они все приготовили и за три часа до рассвета тихо двинулись под стены Китай-города к квартирам пана Зборовского и пана Струся. Приставив лестницы, несколько десятков москвитян уже взобрались на стены около пана Зборовского. Мои же ворота были хорошо укреплены и имели свободный выход для вылазок (остальные присыпали свои ворота землей). По всем окнам я расставил бдительных сторожей, один из которых – пахолик Щавинский – заметил москвитян, когда те сновали по соседству со мной у квартиры пана Струся. Сначала он решил, что это собаки, целые своры которых бродили на пепелище, и сказал: «Не пойму, что там такое: то ли собаки, то ли москвитяне?» Потом увидев людей, закричал «Москаль! Тревога!» Я вскочил и приказал бить в колокол (у москвитян есть такой обычай: на каждой башне крепить колокол, чтобы в случае опасности оповестить остальных). Так на своей башне поступил и я.

Как только на моих воротах ударили в колокол, москвитяне, до этого двигавшиеся бесшумно, с криком полезли на лестницы. По тревоге наши выскочили из своего расположения, и мои товарищи первыми бросились на квартиры пана Струся. А там уже пытались сбросить со стены москвитян вместе с их лестницами.

Другая часть нападавших, проделав в стене большие отверстия, вела огонь внутри, ранив некоторых из наших людей. Пока мы отражали неприятеля, стало светать, и москвитяне всей мощью обрушились на квартиры Бобровского, который держал угловую башню в Китай-городе над Москвой-рекой и башню в Белых стенах, прилегавшую к первой. Там москвитянам повезло: они сразу выбили наших из башни в Белых стенах. Бобровскому приходилось туго и в угловой башне: дело шло к тому, что наши вот-вот оставят и ее.

Как можно скорее мы послали им подкрепления из других квартир. С Божьей помощью они защитили и угловую башню и выбили москвитян из башни в Белых стенах. В этом сражении погибло несколько храбрых товарищей: Сокол, Бобровницкий, остальных не помню. Выбитые оттуда, москвитяне пошли к нашим воротам на другом конце города в Белых стенах. Перво-наперво они напали на Никитские ворота, где стояла немецкая пехота. Наши упорно оборонялись, но мы не могли им ни помочь, ни спасти, ибо сами едва оправились от неожиданности. При помощи огненных стрел они подожгли крышу, которая быстро занялась, а когда стала рушиться, немцы вынуждены были отступить.

Взяв эти ворота, москвитяне перешли к следующим и без труда ими завладели, ибо их обороняли уже вяло. Затем неприятель двинулся к угловой (с пятью верхами) башне над Москвой-рекой. Ее защищали полторы сотни польской пехоты во главе с ротмистром Пеньонзким. Они долго и храбро сражались на верху башни, подножие которой было захвачено москвитянами. Найдя там старые запасы каленых ядер, неприятель обстрелял ими башню и выкурил пехоту, принудив ее к отступлению.

В тот день москвитяне взяли вокруг нас все Белые стены с башнями. Каждую башню и ворота они хорошо укрепили и расставили людей, а на следующий день пошли под Девичий монастырь добывать разместившихся там иноземцев. Те также упорно сражались, но не смогли удержать монастырь и отступили.

Наши заперты в Китай-городе и Крым-городе

Захватив стены вокруг нас, москвитяне, чтобы зажать нас со всех сторон, быстро поставили за Москвой-рекой два острожка и разместили в них сильные отряды. А до этого ими был вырыт глубокий ров от одного берега реки на всю протяженность Крым-города и Китай-города, — прямо до другого берега. В течение целых шести недель мы находились в плотной осаде. Выбраться от нас можно было, разве что обернувшись птицей, а человеку, будь он хитер, как лис, хода не было ни к нам, ни обратно.

Башню Бобровского в Белых стенах мы сторожили по очереди, ибо рота Бобровского в одиночку ее охранять не желала — уж очень опасное это было дело. У Китай-города, там, где с ним смыкались Белые стены, москвитяне пробовали выбить нас, подложив пороховые заряды. Пока пан Сапега с нашими людьми не вернулся из-за Волги, москвитяне много раз пытались до нас добраться, пробовали даже поджечь Китай-город калеными ядрами.

Нельзя было и думать о том, чтобы кто-нибудь мог избавить нас от такой осады и утеснения. Не только пану Сапеге, но и самому литовскому гетману, даже с большим войском (которого у него, впрочем, и не могло быть), это было бы не под силу. Ведь московские стены, во-первых, сделаны сплошь из кирпича, а шириной они в три — три с половиной сажени^[192]; во-вторых, изнутри они усилены валом такой же высоты и ширины, что и стены.

Во время осады москвитяне издевались над нами, говоря: «Идет к вам литовский гетман с большими силами: а всего-то идет с ним пятьсот человек». Они уже знали о пане Ходкевиче, который был еще где-то далеко. И добавляли: «Больше и не ждите — это вся литва вышла, уже и конец Польши идет, а припасов вам не везет; одни кишки остались». Так они говорили потому, что в том войске были ротмистры пан Кишка и пан Конецпольский.

И вдруг послал нам Господь чудесное спасение не во сне, а наяву, и при помощи одних лишь наших пахоликов.