Зачем был нужен Петр?

Михаил Геллер

ИСТОРИЯ РОССИЙСКОЙ ИМПЕРИИ

Том II

М.Я. Геллер. "История Российской империи". В трех томах. М.: Издательство "МИК", 1997. — Том II. – 320с.

Это издание подготовлено и осуществлено при поддержке
Издательства Центрально-Европейского Университета (CEU PRESS), Института «Открытое общество»
и фонда «Goodbooks», Guernesey.

Это исследование охватывает огромный временной период — с первого летописного упоминания о славянских племенах до Октябрьской революции. Автор рассматривает, историю России под оригинальным углом зрения, прослеживая процесс многократного образования и распада Российской империи.

Книга написана живо, полемично, ясным, простым языком, и уже приобрела мировую известность: в 1996 г. она издана в Венгрии, в 1997 г. — во Франции (издательство "Плон").

ISBN 5-87902-073-8 © М.Я. Геллер, 1997

ISBN 5-87902-074-6 © Издательство "МИК", 1997

© Оформление Н.Е. Эляшберг

Том 2

СОДЕРЖАНИЕ

 

Глава 5. РОЖДЕНИЕ РОССИЙСКОЙ ИМПЕРИИ

· Зачем был нужен Петр?

· Годы учения

· Северная война

· Реформы или революция

· Завещание Петра Великого

 

Глава 6. ВЕК ИМПЕРАТРИЦ

· «Птенцы гнезда Петрова»

· Дни русской «конституционно-аристократической» монархии

· Императрица и фаворит

· Поиски наследника

· Дочь Петра Великого

· Новые земли

· Дух времени

· Война в центре Европы

· Эксцентричный император

 

Глава 7. ПРОСВЕЩЕННАЯ ГОСУДАРЫНЯ

· Техника власти

· Регулярное государство

· Внешняя политика Екатерины II

· Новые планы

 

Глава 8. ГРОССМЕЙСТЕР МАЛЬТИЙСКОГО ОРДЕНА

· Новые рубежи

· Цареубийство

 

Глава 9. РЕАЛЬНОСТЬ И МЕЧТЫ АЛЕКСАНДРА I

· Негласный комитет

· Новая карта Европы

· Второй тур реформ

· «Спаситель Европы»

· Отечественная и заграничная война

· Реакционная декада

 

 

 

 

Глава 5
РОЖДЕНИЕ РОССИЙСКОЙ ИМПЕРИИ

Москва и град Петров и Константинов град —

Вот царства русского заветные пределы,

Но где предел ему? И где его границы —

На север, на восток, на юг и на закат?..

Федор Тютчев

Зачем был нужен Петр?

Необходимость движения в новый путь была осознана... народ поднялся и собрался в дорогу; ждали вождя, и вождь явился.

Сергей Соловьев

Так один из виднейших русских историков XIX в. изобразил появление Петра I. Взгляд этот не был общепризнанным. Ни об одном русском царе не написано столько, сколько написано о Петре, ни один из русских монархов не вызывал таких ожесточенных споров. Шли и продолжают идти дискуссии о деятельности другого популярнейшего русского царя — Ивана Грозного. Но разногласия вызывают, главным образом, методы правления, мера жестокости, необходимая государю. Споры о Петре касаются методов и целей, путей развития и выбора соратников, отношения к России и Западу. Оценка первого русского императора и его деятельности были и остаются выражением отношения к России — ее прошлому и будущему.

Сергей Соловьев, автор многотомной истории России, приходит к выводу о необходимости появления вождя, которого ждет народ, в результате научного анализа прошлого. Александр Сумароков (1717—1777), один из известнейших поэтов и драматургов послепетровского времени, нуждается только во вдохновении, чтобы написать: «Российский Вифлеем — Коломенско село, которое Петра на свет произвело». Сто лет спустя рационалист Виссарион Белинский (1811—1848), революционный демократ, влиятельнейший критик, один из духовных отцов русской интеллигенции, также не сомневался в божественном происхождении Петра: «Петр Великий есть величайшее явление не только нашей истории, но истории всего человечества; он — божество, воззвавшее нас к жизни, вдунувшее душу живую в колоссальное, но поверженное в смертную дремоту тело древней России».

Божественное происхождение московских монархов не вызывало на Руси сомнений. Ни в народе, ни у самих государей. Алексей, отец Петра, упрекнул возражавшего ему придворного: «С кем споришь, с Христом споришь»? Представление о божественности Петра носило несколько иной характер: первый русский император виделся современникам и, в еще большей степени, потомкам, как живой Бог, своими руками переделавший Россию, создавший из бесформенной массы великую державу. Как лаконично выразился Вольтер: «Наконец родился Петр, и Россия приобрела форму»¹.

Восторженное отношение к Петру отнюдь не было всеобщим. Сергей Соловьев, прочитавший в 200-летие со дня рождения Петра 12 публичных лекций, подробно изложил концепцию «величайшего исторического деятеля, наиболее полно воплотившего в себе дух народа». Автор 29-томной истории России с древнейших времен великолепно знал, что не было другого русского царя, которого народ бы так не понимал и так ненавидел, как Петра Великого. Многочисленные бунты, восстания, заговоры, заполнившие его царствование, были уделом и его предшественников. Но виновниками своих бед бунтари считали бояр, окружавших государя. Главной причиной всей несчастий, переживаемых Россией в годы правления Петра, всенародно был признан царь. Легитимность его происхождения не вызывала сомнений, нецарское происхождение Бориса Годунова или Василия Шуйского было известно, поэтому они не считались «истинными царями». Это открывало широкие возможности «самозванцам».

Поведение и деятельность Петра породили легенду о подмене. Невозможность для царя вести себя, как Петр, нашла логическое объяснение: он — ненастоящий царь, его подменили. Имелось несколько вариантов: подменили в момент рождения, подменили во время поездки за границу, истинного царя подменили немцем, ибо только немец мог позволить себе то, что делал царь. Немец или антихрист. Особенно широко легенда о царе-антихристе ходила среди старообрядцев.

Значение Петра в истории России определяется с одной стороны его деятельностью, а с другой — неизменной актуальностью ответов, которые великий царь нашел на два важнейших вопроса: как управлять Россией и куда ее вести. Основной идейный спор, который начался в России в начале XIX в. и продолжается в конце XX в., сохраняющий и сегодня первоначальное название спора между «славянофилами» и «западниками», идет вокруг оценки деятельности Петра I и его наследства. Водораздел между представителями двух важнейших русских идейных течений не всегда ясен, нередко обозначение имеет условный характер. Отношение к Петру проясняет суть спора. Один из идеологов славянофильства К. Аксаков (1817—1860) упрекал Петра в двух грехах: он нарушил гармонию, которая всегда существовала между русским народом и властью; его реформы носили антинациональный характер. Славянофилы резко противопоставляли «национальный» московский период русской истории и «антинациональный» петербургский.

За несколько десятилетий до рождения «славянофильства» Николай Карамзин резюмирует главные пороки петровской деятельности, не отрицая того, что «сильною рукою дано новое движение России; мы уже не возвратимся к старине!»². Написанная в 1811 г. по просьбе младшей сестры Александра I великой княгини Екатерины Павловны, одной из самых блестящих и образованных женщин своего времени, «Записка о древней и новой России» полностью была впервые опубликована в Берлине в 1861 г. Первая попытка опубликовать «Записку» в России, сделанная в 1870 г., закончилась неудачно: цензура потребовала вырезать текст Карамзина из готового номера «Русского архива» и уничтожить. Только в 1900 г. «Записка» публикуется на родине историка. Эта библиографическая справка необходима для того, чтобы продемонстрировать точность оценок Николая Карамзина: они воспроизводились потом — в менее блестящем виде — многими противниками реформ Петра.

Автор «Записки о древней и новой России» начинает с констатации: «Деды наши, в царствование Михаила и сына, присваивая себе многие выгоды иноземных обычаев, все еще оставались в тех мыслях, что правоверный россиянин есть совершеннейший гражданин в мире, а Святая Русь — первое государство. Пусть назовут то заблуждением; но как оно благоприятствовало любви к отечеству и нравственной силе оного!» Находясь сто лет в «школе иноземцев», — продолжает историк, — русские, которые раньше называли всех иных европейцев неверными, стали называть их братьями. Но, — спрашивает Карамзин, — «кому бы легче было покорить Россию — неверным или братьям?» И вывод: «Мы стали гражданами мира, но перестали быть, в некоторых случаях, гражданами России. Виною Петр». Карамзин выносит приговор: «Пылкий монарх с разгоряченным воображением, увидев Европу, захотел сделать Россию — Голландией»³.

Александр Пушкин, изобразивший в поэме «Полтава» героя, полководца-победителя («Он прекрасен, Он весь, как Божия гроза»), воспевший в «Медном всаднике» северную столицу — Петербург, («Петра творенье»), прорубленное в Европу окно, видел две стороны деятельности царя-реформатора. В неоконченной «Истории Петра I» Пушкин подчеркнул противоречие между общегосударственными указами Петра I и его повседневными распоряжениями: «Первые суть плоды ума обширного, исполненного благожелательства и мудрости, вторые нередко жестоки, своенравны и, кажется, писаны кнутом»⁴. Согласный с целями царя, поэт осуждал методы. И в этом он был согласен с Карамзиным, который помнил, что «Петербург основан на слезах и трупах».

Василий Ключевский, ученик Соловьева, наиболее яркий и талантливый русский историк, не разделял восторженного отношения своего учителя к преобразованиям Петра. Он видит их ограниченность практической целью: «Реформа, совершенная Петром Великим, не имела своей прямой целью перестраивать ни политического, ни общественного, ни нравственного порядка, а ограничивалась стремлением вооружить русское государство и народ готовыми западноевропейскими средствами, умственными и материальными...»⁵. Сопротивление народа вынудило Петра к использованию насильственных мер, которые и создали впечатление революции. На самом деле, — считает Ключевский, — деятельность Петра была «скорее потрясением, чем переворотом»⁶. Главный упрек историка: в государстве Петра «рядом с властью и законом не оказалось всеоживляющего элемента, свободного лица, гражданина»⁷.

Научные и идеологические споры о Петре I и его деятельности продолжались до революции 1917 г., когда очередное потрясение всколыхнуло страну и заставило обратиться в прошлое для лучшего понимания настоящего. Эпоха Петра стала одной из точек отсчета, позволявшей понять — или сделать попытку понять — характер и смысл большевистской революции. Почти одновременно два писателя обращаются к Петру: Алексей Толстой в 1918 г. пишет «День Петра», Борис Пильняк в 1919 г.: «Его величество кнееб Питер командор». В рассказе Толстого описан день, один из многих дней строительства столицы империи: «Строился царский город на краю земли, в болотах, у самой неметчины. Кому он был нужен, для какой муки еще новой надо было обливаться потом и кровью и гибнуть тысячами, — народ не знал... Но думать, даже чувствовать что-либо, кроме покорности, было воспрещено. Так Петр, сидя на пустошах и болотах, одной своей страшной волей укреплял государство, перестраивал землю»⁸. Чудовищная жестокость, абсолютная власть хозяина, — но есть, по мнению писателя, смысл в этой беспощадной деятельности: «И пусть топор царя прорубил окно в самых костях и мясе народном, пусть гибли в великом сквозняке смирные мужики, не знавшие даже, зачем и кому нужна их жизнь; пусть треснула сверху донизу вся непробудность, — окно все же было прорублено, и свежий ветер ворвался в тихие терема, согнал с теплых печурок заспанных обывателей, и закопошились, поползли к раздвинутым границам русские люди — делать общее, государственное дело»⁹. Петр строил могучее государство — в этом был смысл его деятельности, в этом было ее оправдание.

Борис Пильняк представлял совершенно иную точку зрения. Он написал безжалостный, уничтожающий портрет Петра, равного которому нет не ни в русской литературе, ни в русской историографии. Подобно говорили об основателе Петербурга старообрядцы, видевшие в нем Антихриста. «Человек, радость души которого была в действиях. Человек со способностями гениальными. Человек ненормальный, всегда пьяный, сифилит, неврастеник, страдавший психастеническими припадками тоски и буйства, своими руками задушивший сына. Монарх, никогда, ни в чем не умевший сокращать себя — не понимавший, что должно владеть собой, деспот. Человек, абсолютно не имевший чувства ответственности, презиравший все, до конца жизни не понявший ни исторической логики, ни физиологии народной жизни. Маньяк. Трус. Испуганный детством, возненавидел старину, принял слепо новое, жил с иностранцами, съехавшимися на легкую поживу, обрел воспитание казарменное, обычаи голландского матроса почитал идеалом. Человек, до конца дней оставшийся ребенком, больше всего возлюбивший игру и игравший всю жизнь: в войну, в корабли, в парады, в соборы, иллюминации, в Европу...»¹⁰ Борис Пильняк продолжает еще долго перечислять слабости, пороки, преступления первого русского императора. Писателю нравится собственная смелость и решительность, с какой проникает он в глубины сознания и подсознания Петра Великого. Но прежде всего разоблачение Петра нужно Пильняку для изображения Октябрьской революции, как явления истинно русского, следовательно, антипетровского.

В романе «Голый год» (1922) Пильняк объясняет: «С Петра повисла над Россией Европа, а внизу, под конем на дыбах¹¹, жил наш народ как тысячу лет... И революция противопоставила Россию Европе... Сейчас же после первых дней революции Россия бытом, нравом, городами — пошла в семнадцатый век...»¹² По убеждению писателя, большевистская революция была народным бунтом, который сметал все, что сделано Петром и его потомками, и возвращал Россию в счастливые допетровские времена. Он считал это вполне возможным, ибо «старая, кононная, умная Русь, с ее укладом, былинами, песнями, монастырями, казалось, замыкалась, пряталась, затаилась на два столетия...»¹³.

Борис Пильняк не понял характера большевистского переворота (он скоро в этом убедился), но прежде всего он не понял характера и целей вождей Октября. Петр I им нравился. Ленин ясно и коротко изложил свой взгляд на императора: «...Петр ускорял перенимание западничества варварской Русью, не останавливаясь перед варварскими средствами борьбы против варварства». Создатель партии большевиков, не перестававший повторять, что цель оправдывает средства, и видевший необходимость «перенимания западничества» для пробуждения России, одобрял деятельность Петра.

Эволюция взглядов Сталина на царя-реформатора соответствовала изменениям его представления о целях большевистского переворота. В 1931 г., в беседе с немецким писателем Эмилем Людвигом, Сталин, соглашаясь с мнением Людвига, что «Петр Великий очень много сделал для развития своей страны, для того чтобы перенести в Россию западную культуру», добавлял: «Да, конечно, Петр Великий сделал много для возвышения класса помещиков и развития нарождавшегося купеческого класса... Сделал очень много для создания и укрепления национального государства помещиков и торговцев»¹⁴. Не проходит и нескольких лет, как Сталин отбрасывает марксистский жаргон и категории, требуя прославления «национального государства». Идя навстречу пожеланиям вождя, Алексей Толстой пишет роман «Петр I», в котором прославляет строителя сильного государства. В конце 30-х гг. ставится по роману фильм «Петр I», в котором император представляется прямым предшественником Сталина. Но во второй половине 40-х гг. Сталин, к этому времени взявший себе в предки Ивана Грозного, обнаруживает в политике Петра серьезный недостаток. Беседуя с Сергеем Эйзенштейном, создателем «Ивана Грозного», и Николаем Черкасовым, игравшим грозного царя, Сталин объяснил: «Петр I тоже великий государь, но он слишком... раскрыл ворота и допустил иностранное влияние в страну...»¹⁵. Не возражая против методов, Сталин в конце жизни критиковал цель Петра — «перенимание западничества».

Первый русский император в послесталинские годы утверждался на страницах исторических работ в роли великого монарха, строителя сильного централизованного государства, применявшего иногда излишне жестокие меры. Петр I вновь стал жгуче актуальным государем в середине 80-х гг., когда началась «перестройка», задуманная как «революция сверху». Было найдено в русской истории несколько моделей, в том числе и Петр I. Не мог не привлечь внимания царь, о котором Александр Герцен писал: «Петр, конвент научили нас шагать семимильными шагами, шагать из первого месяца беременности в девятый». Для Герцена русский император был таким же революционером, как и лидеры французской революции. Важно — умение шагнуть из первого месяца беременности в девятый.

Соблазнительная мысль о таком шаге, о «большом прыжке», видимо, побудила в конце 1993 г. общественно-политический блок либерально-демократических партий и движений пойти на выборы в парламент под знаком, изображающим памятник Петру в Петербурге (всадник, поднявший на дыбы коня — Россию). Вокруг изображения — программа из трех слов: Свобода—Собственность— Законность. Блок назвал себя: «Выбор России».

Неисчезающая актуальность Петра делает оценку его деятельности и его личности значительно более трудной, чем оценку царствования других русский монархов. Миф Петра — великого строителя государства или Антихриста, прогрессивнейшего из русских государей или «подмененного царя» — окрашивает взгляды историков, политиков и идеологов. Несомненно одно: никто не занимает в русской истории столько места, как Петр. И миф Петра, как подтверждают события конца XX в., имеет, возможно, большее значение, чем реальная деятельность царя-плотника.

 

Годы учения

Азъ бо есмь в чину учимых и учащих мя требую.

Девиз, который Петр вырезал на своей печати

Несмотря на интенсивное изучение эпохи Петра, его деятельности и характера, остается немало загадок, неясностей, расхождений. Несмотря на то, что сохранилось множество документов, а также воспоминаний, как иностранцев, так и русских. Василий Ключевский, не соглашаясь с мнением С. Соловьева о революционном характере петровских реформ, пишет: «Она была революцией не по своим целям и результатам, а только по своим приемам и впечатлению, какое произвела на умы и нервы современников»¹⁶. Были затронуты, как засвидетельствовали десятилетия, минувшие после высказываний Ключевского, умы и нервы не только современников Петра, но и его далеких потомков. Потрясение окрасило отношение к строителю Петербурга.

Большинство историков согласно в своих описаниях детства, юности и молодости Петра. Обычно начинают событиями, которые потрясли десятилетнего мальчика, оставили след на всю жизнь — стрелецким бунтом 1682 г., вспыхнувшим после смерти царя Федора. Провозглашенный, вместе с братом Иваном, царем, Петр видел, как убивали боярина Матвеева, братьев его матери, царицы Натальи, Нарышкиных. Детскими впечатлениями объясняют беспощадную жестокость, с какой Петр 16 лет спустя подавил новый стрелецкий бунт.

Расправа с родней второй жены Алексея Михайловича освободила место в Кремле для правительницы Софьи, третьей дочери от первого брака Алексея с Милославской. Семь лет правления Софьи — время мужания Петра. Обучение царевича грамоте началось очень рано — азбука, склады, чтение «Псалтыря», «Евангелия», каллиграфия. Затем, по старомосковским порядкам, полагалось перейти на вторую ступень — в руки киевских ученых монахов. Они учили грамматике, пиитике, риторике, диалектике и польскому языку. Старшие братья и сестры Петра проходили этот курс. Будущий император схоластических знаний не приобрел. Правительница Софья его образованием не интересовалась, а царица Наталья опасалась киевских ученых и их московских учеников, которые пользовались покровительством правительницы.

Приезжая в Кремль только по случаю официальных церемоний, на которых требовалось присутствие царя Петра, Наталья с сыном жили в подмосковных селах — Преображенском, Коломенском. Петр остался без традиционного образования: почерк его был, как говорит исследователь, «более чем безобразным», грамматикой и орфографией он полностью пренебрег. Но те знания, которые были ему нужны, он приобретал быстро и основательно. Предоставленный самому себе, Петр делал только то, что хотел, то, что ему нравилось. Два рода занятий увлекали его: война и техника. Все оказалось неразрывно связано. Военные игры, которые Петр организует с «потешными ребятками», становятся все серьезнее. Место деревянных пушек занимают настоящие. Появление огнестрельного оружия в играх пробуждает у царя интерес к ремеслам: столярному, плотницкому, к токарному делу. Дворцовые записи, регистрировавшие расходы на царскую семью, содержат записи о предметах, закупаемых для юного царя: сначала детское оружие, затем настоящее, а также — «верстак столярный», «кузнечная снасть» и т.п. С 1686 г. — Петру 14 лет — книги отмечают завоз в Преображенское большого количества строительного материала — возле села строится по желанию Петра «потешный городок», крепость, названная Прессбург.

Строительство фортификаций, появление артиллерии вынуждают мальчика заняться черчением, измерениями, арифметикой. Со времен Алексея Михайловича, когда появлялась при дворе необходимость в специалистах, обращались в Немецкую слободу. Голландец Франц Тиммерман объяснил Петру, как надо обращаться с астролябией, а также обучал его «математике, фортификации, токарному мастерству и огням артифициальным». Одним из результатов обучения было использование латинских терминов для обозначения, например, арифметических действий: не сложение, а — аддиция, не вычитание, а — субстракция. В селе Измайловском, «русском Вифлееме», по выражению Сумарокова, среди старых вещей, принадлежавших царю Алексею, мальчик нашел иностранное судно. Как объяснил Тиммерман, это был английский бот, который может ходить под парусами и по ветру и против ветра. Был найден другой голландец — Христиан Брандт (Петр называет его Карштен Брант), починивший бот и научивший царя плавать на нем. Море, мореплавание стали главной жизненной страстью Петра. Его отец, Алексей, начал думать о необходимости флота. В Астрахани был построен первый корабль — «Орел». Его сожгли казаки Разина. И царь Алексей затею оставил. Его сын воевал всю жизнь, чтобы дать России море и флот.

На отремонтированном ботике можно было плавать по реке Яузе, хотя и не очень хорошо — река узкая. Но на другом берегу находилась Немецкая слобода. От Преображенского до нее было две версты, а через реку — еще ближе. С Яузы Петр переселился на Переяславское озеро (возле Троицкого монастыря), где можно было не только плавать, но и начать строительство кораблей.

Петр рос, его игры становились все более серьезными: из «потешных ребяток» сложилось два полка — Преображенский и Семеновский, ядро будущей новой регулярной армии: все более сильным становилось увлечение иностранцами, которые помогали создавать военную силу и открывали юному царю новый мир. Полная свобода, отсутствие сдерживающих традиций и родительского надзора отучили Петра переносить какие-либо стеснения, отказывать себе в исполнении каких бы то ни было желаний.

Единственным крупным и неудачным вмешательством матери в жизнь сына, — пишет П. Милюков, — была женитьба его на Евдокии Лопухиной. Мать торопилась — Петру было 16 лет и 8 месяцев. Красивая, но безразличная Петру Евдокия была дочерью мелкопоместного дворянина: Нарышкины не хотели брака со знатной родней, которая могла бы конкурировать с ними. Вместе с невестой ко двору прибыло не менее 30 бедных родственников Лопухиных. Раздражение против них в кругах, близких Софье, отражалось на отношении к Наталье и Петру. Но напряжение между правительницей и царем усиливалось не только поэтому: совершеннолетний царь (заключение брака считалось совершеннолетием) и правительница, все более думавшая о венчании на царство, были естественными противниками. Приверженцы той и другой стороны делали все, чтобы отношения обострялись. Софья опасалась нападения «Преображенских конюхов» и готовила стрельцов к обороне, Петр боялся нападения стрельцов.

В ночь на 8 августа Петру в Преображенскос донесли, что на его дворец идет военная сила, чтобы его «извести».

Историки до сих пор не знают, была ли опасность подлинной, кто сообщил о движении врагов царя на Преображенское. Известно только, что, услышав о приближении опасности, Петр ночью, в одной рубашке, бросив мать и беременную жену, ускакал в Троицкий монастырь. Позднее Петр не страдал трусостью, в минуты опасности проявлял необходимую отвагу. Возможно, его бегство было вызвано детскими воспоминаниями о стрелецком мятеже, о зверских убийствах, свидетелем которых он был. Современники сообщают, что с этой ночи Петр начал страдать нервным тиком, искривляющим лицо. Он сам приписывал болезнь испугу от стрельцов. При воспоминании о них, рассказывал Петр, «все уды во мне трепещут; помысля о том, заснуть не могу».

Став лагерем возле Троицкого монастыря, собрав семью и преданные воинские части, Петр потребовал у Софьи отказа от власти. Бояре и стрельцы, на которых опиралась правительница, не оказали ей поддержки. Постепенно Москва переходила на сторону царя: патриарх, бояре, регулярные солдатские полки, большинство стрелецких полков. Уверившись в своих возможностях, Петр отправил царскую грамоту в Немецкую слободу, приказывая всем иностранным генералам, полковникам и офицерам явиться, в полном вооружении и на конях, к нему в Троицкий лагерь. Первым принял решение пойти к Петру шотландец Патрик Гордон, генерал, один из командующих русской армией во время Крымского похода. За ним последовала вся Немецкая слобода. «Прибытие наше в Троицкий монастырь, — утверждает генерал Гордон в своем дневнике, — было решительным переломом; после того все начали высказываться громко в пользу младшего царя»¹⁷. До сих пор Петр встречал иностранцев-мастеровых — в Троицкий монастырь к нему явились военные, знавшие Европу, видевшие жизнь, непохожую на московскую. Некоторые из них оставались в окружении Петра долгие годы. Как Патрик Гордон, как самый любимый из иноземцев — женевец Франц Лефорт, явившийся в Москву при Алексее Михайловиче, служивший в войске, делавший карьеру, но не выделявшийся среди других полковников. До смерти Лефорта он будет одним из самых близких Петру людей: он будет рассказывать царю о Европе, учить его пить и гулять. Князь Борис Куракин, родственник царицы Натальи (следовательно и Петра) оставил интереснейшие записки о петровском времени. Многие из его характеристик прочно вошли в историографию, потеряв автора. Франца Лефорта Куракин назвал «французский дебошан», но отметил, что он не имел того высокомерия, которым отличались многие из иностранцев и, пользуясь благосклонностью царя, никому не вредил. Уверенный в победе, Петр потребовал выдачи ему руководителя Стрелецкого приказа Федора Шакловитого, фаворита правительницы и, по общему мнению, организатора заговора на жизнь царя. Софья, увидев невозможность сопротивляться, выдала Шакловитого и его соратников, которых после жестоких пыток казнили. Василий Голицин был сослан, а Софья заключена в монастырь.

6 сентября 1689 г. Петр пишет письмо своему брату Ивану, в котором объясняет необходимость отстранения Софьи от правления и, выражая готовность «яко отца» почитать своего брата, просит позволения не обременять его государственными делами. Таким образом, Иван также отстранялся от власти, исполняя номинально царские обязанности до своей смерти в 1696 г.

12 сентября от имени Петра были назначены руководители центральных московских учреждений. «Началом действительного царствования Петра, — пишет биограф, — можно считать 12 сентября». Избранный царем в 10 лет, Петр остается один на троне (в 17 лет и четыре месяца), но царствовать не начинает. Власть его не интересует. Правление страной перешло в руки царицы Натальи, а поскольку, по выражению Бориса Куракина, она была «править инкапабель, ума малого», властвовали родственники. Князь Куракин продолжает: «Правление царицы Натальи Кирилловны было весьма непорядочное, и недовольное народу, и обидимое. И в это время началось неправое правление от судей, и мздоимство великое, и кража государственная, которая доныне продолжается с умножением, и вывести сию язву трудно».

Одной из черт нового правления было резкое неприязненное отношение к иноземцам. Наступает реакция на западничество двора Софьи. Важную роль в борьбе с «иностранщиной» играет патриарх Иоаким. В своем завещании (патриарх умер 17 марта 1690 г.) он настаивал: «Не должно иметь общения с латины, лютеры, кальвины, безбожными татары...» В это время принимаются меры для затруднения связи с Западом (усиливается цензура переписки, ограничивается въезд в Россию), на Красной площади сжигают в октябре 1689 г. Квиринуса Кюльмана, наполовину поляка, наполовину немца, приехавшего в апреле этого года в Москву, чтобы подготовить ее к превращению в апокалиптическую пятую монархию, куда явится Христос, дабы начать тысячелетнее царство. Кюльман был признан еретиком и сожжен вместе с учениками и книгами.

В это самое время Петр начинает открыто посещать Немецкую слободу, завязывает там дружеские и любовные связи. В 1691 г. он влюбляется в дочь немецкого ремесленника Анну Монс — связь с ней будет длиться более десяти лет. Патрик Гордон, которому в 1690 г. исполнилось 55 лет, становится главным учителем военного дела и военной техники; Франц Лефорт, 37-летний «дебошан», обучает Петра не жалея сил поклоняться Бахусу и Венере. Здесь возникла идея создания «всешутейшего, всепьянейшего собора», состоявшего из ближних к царю людей. Ритуал «собора» был пародией на церковные обряды. Цель состояла в кутежах и разгуле. Собор возглавлял бывший учитель Петра, обучавший его грамоте, Никита Зотов, получивший титул всешутейшего патриарха или князя-папы, князь Федор Ромодановский именовался кесарем, Петр носил титул протодьякона. Иван Грозный также создал из опричников особую «церковь», которая молилась за жертв террора.

Пародия Петра носила, если так можно выразиться, невинный характер: давала рамки безудержному пьянству.

Были, несомненно, и другие, психологические причины, побуждавшие Петра до конца его жизни играть в «собор», высмеивать церковные обряды. Церковная реформа, радикально изменившая отношения между государством и церковью, была подготовлена многолетним высмеиванием обрядов. Точно так же, как юношеское увлечение плаванием на Яузе дало толчок к созданию флота, а игра в войну привела к созданию новой армии.

Петр не изобретал ничего совершенно нового: его отец любил спектакли, любил попировать, напоить бояр и духовника, интересовался флотом. Различие между отцом и сыном не только в темпераменте. Все природные качества Петра, его увлечения, страсти, чувства, желания приобрели качественно новый характер после встречи с «Немецкой слободой», с людьми из другого мира. Шаг, сделанный Петром в 1690 г. из Кремля в Немецкую слободу, был разрывом с древними традициями, разрушением стены. «Петр, — пишет Сергей Соловьев, — выбегает из дворца на улицу, чтобы больше уже не возвращаться во дворец с тем значением, с каким сидели там его предки». Для деда, отца и брата Петра, объясняет историк, «недоступный, окруженный священным величием и страхом дворец служил тем же, чем терем для древней русской женщины, — охранял нравственную чистоту... Младший сын Алексея, с пылкой, страстной природою, выбежал из дворца на улицу, а мы знаем, как грязна русская улица в конце XVII в.»¹⁸.

Молодой царь, выбежав на русскую улицу, оказался в Немецкой слободе — на полпути к Европе.

Потехи полностью занимали молодого монарха, уклонявшегося от государственных дел, может быть и потому, что к его мнению не прислушивались. После смерти патриарха Иоакима Петр предложил свою кандидатуру — псковского митрополита Маркела, но царица Наталья и близкие ей духовные лица настояли на избрании казанского митрополита Адриана. Семь лет спустя, за границей, царь рассказал об этом: «Когда умер последний патриарх московский, он желал назначить на его место человека ученого, который много путешествовал и говорил по латыни, по-итальянски и по-французски; но русские шумным образом умоляли царя не назначать такого человека, а именно по следующим причинам: во-первых, потому, что он знал варварские языки, во-вторых, что его борода была недостаточно велика и не соответствовала сану патриарха, в-третьих, — что кучер сидел обыкновенно на козлах, а не на лошади, как требует обычай»¹⁹.

Не занимаясь государственными делами, Петр занимался тем, что его интересовало. Прежде всего — флотом. Дважды он едет в Архангельск, чтобы увидеть море и единственный русский морской порт, заказывает строительство двух кораблей. Организует военные маневры, в которых участвуют «потешные полки». Биограф царя замечает, что «Нептуну и Марсу он служил, как Бахусу, без удержу и стеснений»²⁰.

В январе 1694 г. умирает царица Наталья, не достигнув 45 лет. Царю еще нет 22 лет. Это — второе начало царствования Петра. Он начинает с войны. Вольтер, писавший историю Петра по документам, полученным из Петербурга, замечает, что царь мог выбирать между военными действиями против Турции, Швеции и Китая. Теоретически — это верно. Но Китай был слишком далеко, Швеция — слишком сильна, оставалась Турция и ее вассал — крымский хан. Историки по-разному объясняют причины решения начать войну с могучей Оттоманской империей в 1695 г. Счеты были давними, отношения обострились, в частности, в результате кровавых набегов татар на Малороссию, но кроме того, стремление выйти к Черному морю было одним из моторов русской внешней политики, начиная с XVI в. (Лжедимитрий был убит накануне похода на татар). Необходимость в Черном море стала настоятельной после присоединения Малороссии. При отце Петра казаки захватили Азов, но вынуждены были по требованию Москвы, понявшей невозможность сохранения порта, вернуть его. Правительница Софья дважды пыталась захватить Крым — и оба раза неудачно.

В знаменитом антирусском сочинении «Секретная дипломатия XVIII в.» Карл Маркс писал: «России нужна вода». Эти слова... стали девизом его (Петра) жизни». В этом случае трудно спорить с Марксом (для советских историков его слова звучали, как оправдание завоевательной политики строителя империи), но первый поход к Черному морю был лишь началом страсти.

Объявленный Петром поход на Крым выглядел повторением экспедиции Василия Голицина. Подлинной целью был Азов, закрывавший выход с Дона в Черное море. Основной причиной неудач Василия Голицина стала безводная степь, которую необходимо было преодолеть для захвата полуострова. План, составленный, по-видимому, Патриком Гордоном, предусматривал отвлекающее движение в направлении Крыма, а также, что было новшеством. — переброску части войск и снаряжения реками. Огромное войско старинного московского устройства — 120 тыс. человек под командованием боярина Бориса Шереметева — должно было действовать совместно с казаками против турецких укреплений на Днепре. Войско нового типа, возглавляемое боярином Артамоном Головиным. Патриком Гордоном и Франком Лефортом, появилось под Азовом и начало штурм крепости, которую защищал гарнизон, насчитывавший 8 тыс. турок.

Петр находился в «новой армии» в чине «бомбардира Преображенского полка» и заботился прежде всего об артиллерии. Коллективное руководство осадой обернулось полной неудачей: командующие постоянно спорили между собой. Недостаточная подготовка солдат и офицеров, упорное сопротивление гарнизона, мощные укрепления Азова — стали причинами поражения. После трехмесячной осады и трех штурмов, отбитых с большими потерями для русских, было решено уходить. Отступление по степи, под ударами татар, стоило армии многих новых жертв. Потери были значительнее понесенных во время походов Голицина.

Первая неудача царя Петра выявила важнейшую черту его характера: поражение вызывало в нем подъем энергии, он напрягал усилия, чтобы повторить задуманное и добиться успеха. «Благодаря неудаче, — замечает Сергей Соловьев, — произошло явление великого человека: Петр не упал духом, но вдруг вырос от беды и обнаружил изумительную деятельность, чтобы загладить неудачу, упрочить успех второго похода».

Началась подготовка к второму походу. Было решено атаковать Азов не только с суши, но и с моря. Для этого необходимы были суда, которые начали строиться на верфях в Воронеже. В свое время, при царе Михаиле, здесь началось строительство плоскодонных судов — дремучие леса, дубовые, липовые, сосновые, доставляли замечательный строительный материал. Петр приказал строить галеры — по образцу, привезенному из Голландии. Первая, спущенная на воду галера, получила название «Принципиум», ее капитаном стал Петр, лично следивший за строительством своего флота. Кроме галер и транспортных стругов был сооружен 36-пушечный корабль «Апостол Петр». 26 тыс. человек трудились на воронежских верфях: согнанные силой крестьяне работали плохо или убегали. Работой руководили иноземные мастера.

Весной 1696 г. Азов вновь был осажден, на этот раз и с моря. В июле крепость сдалась. Победа произвела огромное впечатление. Русские войска уже давно не знали успеха. Победа над султаном повышала значение Москвы в глазах Запада, не перестававшего воевать с Оттоманской империей. Москва стала свидетельницей невиданного триумфа. Была построена грандиозная триумфальная арка не менее 10 м высотой, украшенная совершенно непонятными москвичам эмблемами и надписями. Образцом для триумфа служили триумфы римских императоров. Поэтому всюду висели лавровые венки, надписи гласили о подвигах Геркулеса и Марса. На русский язык были переведены слова Цезаря: «Приидох, видех, победих». Кто имелся в виду — озадаченным зрителям было неясно: шествие возглавляли кареты, в которых ехали главнокомандующий боярин Шеин, затем адмирал Лефорт, а за ними шел пешком в черном немецком платье — мундире капитана — царь Петр. Ничего подобного Москва никогда не видела и даже не могла вообразить.

Петр одновременно ощущает недостаточность победы, необходимость ее закрепить, развить и уверенность в своих возможностях. Он призывает боярскую думу «схватить фортуну за власы» и найти средства для реализации плана царя: построить флот и выйти в Черное море для продолжения войны с турками. Для строительства флота не было денег и не было специалистов. Вводится специальный тяжелый налог: все жители московского государства участвуют в сооружении кораблей. Организуются «кумпанства», группы землевладельцев, как духовные, так и светские, которые обязаны обеспечить строительство одного корабля, свои корабли должны были построить купцы. Специалисты — корабельные мастера, плотники — выписывались из-за границы. Царь подгоняет строителей, переселяет три тысячи стрельцов с семьями в Азов, начинает сооружение порта в Воронеже.

Павел Милюков, исследовавший состояние русского народного хозяйства в период петровских реформ, констатирует: «Построенные «кумпанствами» корабли оказались позднее никуда не годными, и весь этот первый флот, стоивший населению около 900 тыс. тогдашних рублей (ежегодно казна собирала около 1,5 млн. рублей налогов), не мог быть употреблен ни для каких практических целей»²¹. Военные походы, конца которым не предвиделось, ибо Петр готовился воевать с «неверными», лихорадочное строительство флота, тяжелые подати, изобилие иноземцев в окружении царя — вызывали нараставший ропот.

Сергей Платонов в биографии Петра пишет: «...Позднейший наблюдатель его действий в этот период готов признать в Петре не зрелого политика и государственного деятеля, а молодого утописта и фантазера, в котором своеобразно сочетались сильный темперамент и острый ум с политической наивностью и распущенным мальчишеством»²². Историк говорит о себе, «позднейший наблюдатель». Он начинает биографию царя-реформатора в 200-ю годовшину со дня его смерти. Но это — одновременно — 8-я годовщина Октябрьской революции. Великий писатель Андрей Платонов пишет, примерно в это же время, историческую повесть «Епифанские шлюзы» о строительстве по плану Петра канала между Доном и Окой, который был частью великого проекта соединения русских рек каналами, чтобы создать «сплошной водный тракт» между Балтикой и Черным и Каспийским морями. Историк и писатель обнаруживает сходство между планами Петра и планами Сталина: строительство ускоренными темпами, не взирая на жертвы и конечный результат.

Даже критики деятельности Петра, как современники, так и позднейшие наблюдатели, не отказывали ему в последовательности. Понимая необходимость подготовки собственных специалистов, Петр отправляет за границу 61 стольника (23 из них носили княжеские титулы), сопровождаемых солдатами (по одному при каждом). А затем, в марте 1697 г. отправляется за границу сам, в составе огромного посольства. Во главе посольства были поставлены сибирский наместник Федор Головин и адмирал Лефорт. Царь ехал инкогнито, как капитан Петр Михайлов. В постоянном желании Петра оставаться в тени, выдвигая на авансцену своих слуг, была игра, которую так любил царь, было искреннее убеждение в том, что другие знают больше него и он должен учиться.

Царь покинул страну несмотря на очевидные признаки нараставшего недовольства. В начале 1897 г. монах Авраамий подал Петру обличение поступков царя. В числе главных обвинений были упреки в «играх», которыми увлекается царь, вместо того, чтобы заниматься государственными делами. Монаха пытали, и он показал на многих, которые осуждали Петра и его правление, как «неугодное Богу». В феврале, за две недели до отъезда, царю донесли о заговоре стрелецкого полковника Ивана Цыклера, готовившего убийство государя. В свое время полковник поддерживал Софью, и следователи искали нити, связывавшие заговорщиков с бывшей правительницей. Несмотря на жестокие пытки, связи обнаружены не были — заговорщиков казнили, стрельцов удалили из Москвы, доверив охрану столицы полкам, которыми командовали иностранцы; надзор за Софьей был усилен.

Сразу после казни заговорщиков, 9 марта 1697 г. Петр выехал за границу. На время отсутствия он передал управление государством дяде — Льву Нарышкину, ведавшему посольским приказом, и князьям Борису Голицину и Семену Прозоровскому. Опеку над Москвой царь вручил князю Федору Ромодановскому. Один из столпов «всепьянейшего собора», «князь-кесарь», возглавлял Преображенский приказ. Штаб-квартира Преображенского полка довольно быстро превратилась в тайную полицию — Преображенский приказ. При Алексее Михайловиче существовал приказ тайных дел, который занимался многими делами и, в том числе, полицейским сыском. Преображенский приказ стал первой русской политической полицией. Федор Ромодановский руководил им до своей смерти в 1717 г., освободившийся пост занял его сын Иван. Сыска приказ не вел, рассчитывая на доносы. Правило — доносчику первый кнут — должно было гарантировать от фальшивых обвинений. После произнесения публично сакраментальных слов — «слово и дело государево», означавших, что доносчику известно преступление — слово или дело, он препровождался в приказ, где под кнутом должен был повторить обвинение. Для получения признания применялись кнут и другие пытки (арсенал их был велик и разнообразен). Приговор выносил, как правило, Федор Ромодановский.

«Большое посольство», как оно официально называлось, насчитывало более 200 человек. Это была свита, сопровождавшая первого посла — Франца Лефорта, второго посла — Федора Головина, опытного дипломата, подписавшего в 1689 г. Нерчинский договор с Китаем, третьего посла — думного дьяка, профессионального дипломата Прокофия Возницына. В свите находился и «капитан Петр Михайлов» — ехавший инкогнито царь.

Официальная причина решения царя отправить посольство к императору, королям английскому и датскому, Папе римскому, в Голландию, к курфюрсту Бранденбургскому и в Венецию была дипломатической: «Для подтверждения древней дружбы и любви, для общих всему христианству дел, к ослаблению врагов креста Господня, султана турского, хана крымского и всех бусурманских орд...». Причина убедительная: захватив Азов, Петр пожелал получить подтверждение готовности других противников Оттоманской империи продолжать войну с «врагом креста Господня», договориться об общей стратегии. Официальной цели поездки соответствовал и маршрут. Антитурецкий альянс, возникший в первую половину 80-х годов XVII в., включал австро-венгерскую империю, Польшу, затем к ним присоединилась Венеция. Протектором и гарантом союза стал римский папа Иннокентий XI. давший ему имя — Священная лига. Вечный мир с Польшей, подписанный в 1686 г. в Москве, включал статьи о наступательном союзе против турецкого султана и крымского хана, что связывало Россию со Священной лигой.

Оказавшись за пределами России, Петр вскоре убедился, что Европа занята прежде всего войной Габсбургов с Бурбонами, а затем узнал, что император готовится заключить мир с султаном, даже не предупредив Россию. Особого возмущения это у царя не вызвало, ибо главным для него в это время была не дипломатия. Петр без душевных переживаний оставил страну, ибо до сих пор ею фактически не управлял. За границу влекло его любопытство, желание увидеть и узнать то, чего он еще не знал в тех областях, которые его интересовали. Французский посол в Стокгольме граф д'Аво. следивший за продвижением русского посольства по Европе, писал Людовику XIV, что «поездка царя очень странна и совершенно противна здравому разуму»²³.

Петр хорошо знал, зачем он поехал. Многочисленные письма из-за границы, которые он писал в Москву, были запечатаны сургучной печатью, изображавшей молодого плотника, окруженного корабельными инструментами и оружием, с надписью: «Аз бо есмь в чину учимых, и учащих мя требую». Царь хотел учиться и поехал туда, где были учителя. Позднее, во введении к Морскому Регламенту он объяснял цель своего путешествия: «Дабы то новое дело (строительство флота) вечно утвердилось в России, государь умыслил искусство дела того ввесть в народ свой и того ради многое число людей благородных послал в Голландию и иные государства учиться архитектуре и управления корабельного. И что дивнейше, аки бы устыдился монарх остаться от подданных своих в оном искусстве, и сам восприял марш в Голландию»²⁴.

16 месяцев путешествует Петр по Европе: из Риги, где русских встречают плохо, посольство едет в Курляндию, где их встречают очень хорошо, затем в Бранденбург, который вскоре станет Пруссией, наконец, в Голландию и Англию. Петр проведет в этих странах, главным образом на верфях, девять месяцев. Затем русское посольство приезжает в столицу империи — Вену, которая должна стать этапом на пути в Венецию. Известие о стрелецком мятеже в Москве заставило Петра прервать путешествие и поспешить домой.

Петр хочет видеть все и видит очень много. Интересуясь прежде всего корабельным делом, он посещает также музеи, анатомический театр в Лейдене, парламент в Лондоне, встречается с монархами, государственными деятелями и учеными. Всюду он остается собой: заметив, что некоторые в его свите с отвращением смотрели на мертвое тело в морге, он приказал им зубами разрывать мускулы трупа. В одном из первых советских романов (1922) герой-чекист, объясняя, что зрелище убийств развращает, приводит в пример Петра, велевшего раздирать мускулы трупа зубами: «Это небось не развратило. Что необходимо, не развращает»²⁵.

Карамзин упрекал Петра за то, что он хотел превратить Россию в Голландию. В начале XIX в. это казалось несколько смешным, но в конце XVII в. Голландия (Нидерланды, Генеральные штаты — как называли страну в России) была одной из великих европейских держав — государством в расцвете силы, богатства, как материального, так и культурного. Петр любил Голландию — заочно — с детства. Голландцы, обитатели Немецкой слободы, были его первыми учителями в морском деле и разных ремеслах, единственный иностранный язык, который он знал, был голландский. Царь не был разочарован встречей со страной своей мечты. Домик в Саардаме, в котором жил инкогнито Петр, стал позднее местом паломничества. В него заглянул даже Наполеон. Когда будущий царь Александр II посетил домик Петра, его спутник Василий Жуковский написал на стене карандашом стихи: «Над бедной хижиною сей Летают ангелы святые. Великий князь! Благоговей: Здесь колыбель империи Твоей, Здесь родилась великая Россия».

Быть может — это поэтическое преувеличение и Российская империя родилась не в саардамском домике, но стихи Жуковского выражают впечатление, произведенное путешествием Петра по Европе на позднейшие поколения. В России конца XVII в. длительное отсутствие царя пугало, стало источником тревожных слухов о подмененном царе, о предстоящем появлении Антихриста.

Петр смотрел Европу, но и Европа смотрела на царя. Австрийский представитель в Москве успокаивал императора, сообщая, что поездка царя не может рассматриваться, как неслыханный факт, ибо в X в. один русский государь посетил двор императора Генриха IV в Вормсе. Дипломат имел в виду поездку великого князя Изяслава Ярославича в Западную Европу в 1075 г. Европа не видела более 600 лет русского монарха. Начиная с середины XVI в. появляются записки путешественников, открывающие далекую и чужую страну — Герберштейн (1549—1556), Поссевино (1568), Флетчер (1591), Петрей (1615), Олеарий (1656). С 1629 г. сведения о России начинают появляться в популярном информационном журнале XVII в. «Европейский театр», с 1638 г. «Великое княжество Московское» появляется на обложке журнала, как постоянный сюжет. Появление царя Петра в Европе привлекло внимание к России, одновременно изменив представление о ней и подтвердив многое из того, что было известно.

Все биографы Петра не могут удержаться, чтобы не процитировать мнение о нем двух немецких принцесс — ганноверской и бранденбургской, матери и дочери, с которыми царь встретился в начале путешествия. Дочь, Софья-Шарлотта, замечает: «Видно, что его не приучили есть опрятно, но мне понравились его естественность и непринужденность». Мать, Софья, нашла, что «если бы он получил лучшее воспитание, то из него вышел бы человек совершенный, потому что у него много достоинств и необыкновенный ум». Все, кто встречался с Петром во время его путешествия и написал об этом, согласны с мнением принцесс: талантлив, умен и совершенно невоспитан, не знает, как себя ведут в Европе.

Современники, удивленные видом и поведением, безграничным любопытством и странными нравами царя, были единодушны в мнении: Петр, приехав в Европу, засвидетельствовал свое желание прогресса, движения из темноты к свету. Одни, среди них был Лейбниц, не сомневались в удаче, поверив в силу и ум царя. Другие были настроены более скептически. Венецианский дипломат Рудзини выражал их точку зрения: «Нельзя сказать, окажутся ли наблюдения, сделанные во время путешествия царя, и приглашение многих лиц в Россию, для обучения подданных и для развития ремесел, достаточным средством для превращения этого варварского народа в цивилизованный и для пробуждения в нем деятельности. Если бы громадным размерам этого царства соответствовали дух и сила воли народа, то Московия была бы великой державой»²⁶.

Полтора столетия спустя знаменитый английский историк Маколей увидел в поездке Петра «эпоху в истории не только его страны, но и в истории Англии и во всемирной истории»²⁷.

Деятельность Петра, в значительно большей степени, чем активность всех его предшественников, носила двойной характер. Каждый его акт был взрывом, сила которого многократно увеличивалась в результате волн, которые, распространяясь во времени, продолжали действовать столетия после смерти царя-революционера.

Сергей Соловьев пишет: Петр поехал от крови и возвратится к крови. Царь уехал, казнив стрелецкого полковника Цыклера, он приехал, когда стрелецкий мятеж был разбит, чтобы судить бунтовщиков.

В конце мая высланные из Москвы стрельцы решили вернуться в столицу, чтобы «разорить Немецкую слободу и побить немцев за то, что от них православие закоснело, побить и бояр...государя в Москву не пустить и убить за то, что почал веровать в немцев...». Навстречу стрельцам было выслано правительственное войско под командованием Шеина. 18 июня произошло сражение, артиллерия Патрика Гордона сыграла в нем решающую роль. Разбитые стрельцы были арестованы: после первых допросов Ромодановский казнил 56 бунтовщиков. В ответ на письмо «князя-кесаря» о мятеже Петр ответил: «Пишет ваша милость, что семя Ивана Михайловича растет: в чем прошу вас быть крепким; а кроме сего ничем сей огнь угасить не можно». Царь извещал, что вернется немедленно, хотя это означало, что он вынужден отказаться от поездки в Венецию.

Имя Ивана Михайловича Милославского, который представлялся Петру организатором первого стрелецкого мятежа и казней, свидетелем которых был 10-летний царь, пугало его. Когда Петр расправлялся с Цыклером, он приказал вырыть труп Ивана Милославского и казнить покойника. Оказалось, что его семя растет. Приехав в Москву, Петр решил покончить со стрельцами, которые 12 лет колебали трон. Поскольку он всегда старался во всем участвовать, он участвовал в расследовании причин стрелецкого бунта, искал его связи с Софьей, присутствовал при пытках. Историки расходятся во мнениях относительно личной роли царя в казнях. Сергей Соловьев, поверив австрийским дипломатам, пишет, что Петр отрубил головы пятерым стрельцам и заставил Ромодановского, Голицина. Меншикова последовать его примеру. Главным источником сведений о подавлении стрелецкого мятежа был — и остался — дневник секретаря императорского посольства, Иоганна-Георга Корба, посланного Леопольдом I в Москву в 1698 г. Дневник был издан в Вене на латинском языке, но вскоре после публикации книгу уничтожили по требованию русского правительства. По-русски дневник Корба был опубликован в 1866—1867 гг. Написал о своих впечатлениях и глава посольства Игнатий-Христофор Гвариенти. Однако австрийцы рассказывали о казнях не как очевидцы, но со слов русских знакомых. Это дало основания некоторым историкам отрицать личное участие Петра в казнях.

Петр вряд ли был более жесток, чем его отец, жесточайшим образом подавляющий многочисленные бунты. Петр не был более жесток, чем стрельцы, рубившие на куски бояр и иноземцев в 1682 г. Но в 1698 г. имелось больше свидетелей, в том числе иноземцев. Личная заинтересованность царя в искоренении мятежного стрелецкого семени создавала впечатление особой жестокости. Впрочем, даже по тогдашним нравам, наказание было суровым: в сентябре и октябре число казненных доходило до тысячи. В феврале 1699 г. было казнено еще несколько сот человек. В июне 1699 г. Петр раскассировал все 16 стрелецких полков и разослал стрельцов, лишив оружия, по разным городам страны, откуда они не имели права отлучаться.

Следов связи стрельцов с Софьей, которые Петр усердно искал, не обнаружили. Тем не менее бывшая правительница была пострижена под именем Сусанны и оставлена в том же Новодевичьем монастыре, где она жила, под усиленной охраной, до смерти 3 июля 1704 г.

В третий раз началось царствование Петра. На этот раз по-настоящему: царь взял всю возможную власть в свои руки.

 

 

Северная война

Так тяжкий млат,

Дробя стекло, кует булат.

А. Пушкин

Александр Пушкин рассказал о том, как «мужала Россия» в поэме, посвященной битве под Полтавой, где была разбита шведская армия, долгое время считавшаяся лучшей в Европе. Поэт не оставляет сомнений в имени творца победы, утверждая, что Россия крепла в тяжелых испытаниях «с гением Петра». Немецкий биограф Петра назвал главу о войне со Швецией — «Война как судьба». Для этого имеются основания. Петр становится подлинным, не только по титулу, царем России в конце 1698 г. В 1700 г. началась Северная война — это была самая длинная война XVIII в. — она закончилась в 1721 г. Петр умер в 1725 г. Война со Швецией заняла практически все его царствование, была осью, на которую нанизывались все реформы. Война была причиной всех изменений: она изменила границы государства, оказала влияние на администрацию, финансы, экономику. Подавление последнего стрелецкого мятежа, ликвидация стрелецкого войска завершили историю Московского государства. В Северной войне рождается империя: титул императора подносят царю в 1721 г. после подписания Ништадского договора, регистрирующего победу над Швецией.

Петр уехал за границу с мыслью о Крестовом походе против турок, рассчитывая получить поддержку Священной лиги в борьбе за Крым. Он вернулся с планами войны за Балтику. Русская внешняя политика в своей сути не менялась: менялся приоритет, направление главного удара. Московское государство, едва оно оперилось, начинает искать пути к морю — и на юге, и на западе. Движение к «большой воде» носит одновременно оборонительный (с юга и запада грозят Москве смертельные враги) и наступательный характер, позволявший государству непрестанно расширять свою территорию.

Азовские походы Петра продолжали восточную политику московских государей, реализуя мечтания Дмитрия Самозванца и правительницы Софьи; война за балтийское побережье была также продолжением традиционной политики — со шведами воевали дед и отец Петра. Историки нашли множество причин, которые могли побудить молодого царя объявить войну могучей Швеции. Он сам не один раз объяснял, чем были вызваны его планы. Одна из первых остановок Петра по дороге в Западную Европу была Рига, где его встретили очень плохо. Он этого не забывал многие годы и, кажется, только овладение Ригой в 1710 г. его успокоило. Значительно более серьезной причиной (хотя Петр считал обиду поводом вполне достаточным) было желание вернуть «древние русские земли». Советский историк, академик Тарле, напоминает, что «насильственное отторжение от России ее приморских владений началось еще в XVI столетии» и что «борьба Ивана Грозного за доступ русского народа к морю не увенчалась успехом и окончилась потерей очень ценной территории»²⁸. Сергей Соловьев за сто лет до Тарле говорит об исторической легитимности возвращения к морю — к тому морю, «откуда пошла Русская земля и куда должна была возвратиться для приобретения средств к продолжению исторической жизни»²⁹. В XIX в. русский историк подкрепляет свои аргументы ссылкой на активность варягов, отправившихся с балтийского побережья строить киевское государство. Советский историк использует в дополнение неотразимое свидетельство Маркса и Энгельса, которые «неоднократно высказывались..., что Россия не могла нормально развиваться, не получив свободный выход к морю»³⁰.

Желание иметь морские порты было у всех московских государей, многие из них вели войны за выход к «воде». Петр мечтал о море больше других, ибо питал к морю и мореплаванию подлинную страсть. Но могущественные державы — Оттоманская империя и Швеция — преграждали Москве путь. Реализация морской мечты требовала союза с другими государствами — врагами Турции и Швеции. Попытки завоевать Крым, а затем удачный азовский поход Петра были возможны, ибо существовал сильный антитурецкий союз, центром которого была империя Габсбургов.

Заграничная поездка Петра убедила русского царя в отсутствии союзников для войны с Турцией: Австрия готовилась подписать мир с Блистательной Портой. Одновременно Петр увидел возможности приобретения союзников для войны со Швецией.

Торопясь из Вены в Москву, встревоженный известием о стрелецком мятеже. Петр, получив по дороге весть о разгроме мятежников, остановился в польском местечке Рава, где встретился с королем Августом II Сильным. Эта встреча была много раз описана — подчеркивалось физическое сходство двух монархов, великанов, обладавших геркулесовой силой, почти ровесников (Петру было 26 лет, Августу — 28). О чем они разговаривали, о чем договорились, точно не известно, ибо беседы шли без свидетелей. Остались воспоминания о гомерическом пьянстве, которое продолжалось все три дня (31 июля — 3 августа 1698 г).

В «Гистории Свейской войны», составленной под непосредственным наблюдением Петра после победы над шведами, говорится, что Август просил царя помочь ему против поляков, не признающих его, а московский государь говорил об оскорблениях, нанесенных ему в Риге. Несомненно, что понравившиеся друг другу монархи обсуждали возможность союза против Швеции, но «без письменного обязательства». Об этом убедительно свидетельствуют дальнейшие события. Полтора года идет дипломатическая подготовка войны. Строится система договоров: Дания подписывает договор с Польшей. В Москву приезжает датский посол Пауль Гейнс с инструкцией подготовить русско-датский договор. В декабре приезжает к Петру в Воронеж посланник Августа генерал Карлович. Впервые Петр говорит ясно о своих целях: Россия нуждается во всех портах на Балтийском море³¹, которые у нее были отобраны.

Формула Петра — «все балтийские порты» — свидетельствует о том, что он ясно представлял себе, чего хочет. Ни Рига, ни Ревель никогда не были русскими. Москве принадлежала некоторое время только Нарва, Ингрия и восточная Карелия — то. что называли «древними русскими землями», ибо они некогда были колонией Новгорода. Желание Польши и Дании рассчитаться со Швецией, отобрать у нее потерянные территории, было так велико, что они соглашались на все требования царя. В апреле 1699 г. был согласован текст русско-датского договора. Он назывался оборонительным, но предусматривал, что в случае вступления в войну одной стороны, другая «без всякого противоглаголания и спрашивания» поддерживает союзника, кто бы ни начал войну. Петр не торопился с его подписанием, а когда в августе умер датский король Христиан V. инициатор договора, русский царь ждал, пока новый король, Фридрих IV, не подтвердил желания ратифицировать союзные обязательства.

27 октября Петр принял Гейнса, которому задал прямой вопрос: хочет ли датский король начать войну со Швецией? Затем был приглашен Карлович, который подтвердил готовность Августа II участвовать в войне. 11 ноября в Преображенском царь подписал пакт о нападении на Швецию. Договор предусматривал помощь России в ее планах приобретения «твердого основания» на Балтийском море: отвлекающую атаку Августа на Ригу (при участии русских вспомогательных сил); вступление России в войну немедленно после подписания мирного договора с Турцией, но не позднее апреля 1700 г.

Сергей Соловьев говорит о двух великих войнах в русской истории: Северная война в начале XVIII в. и война с Наполеоном в начале XIX в. Историк, живший в XIX в., не мог знать, что и XX век начнется «великой войной» — первой мировой. В словах С. Соловьева обращает на себя внимание уравнивание двух войн: 1700 и 1812 гг. А между ними имеется различие: первая была наступательной (Петр начал войну со Швецией), вторая — оборонительной (Наполеон напал на Россию). Русский историк не сомневался в том, что в 1812 г. имела место агрессия, он отвергает саму мысль об агрессивных намерениях России в 1700 г.

Огромные размеры русского государства, — признает С. Соловьев, — могут привести к мысли, что Россия «образовалась посредством завоевания, как образовались древние колоссальные государства — Персидское, Македонское, Римское». Это представление совершенно ошибочно. Распространение Московского государства на восток было, по убеждению историка, «не завоеванием одним воинственным, сильным государством других больших государств, более или менее цивилизованных», это была «колонизация, занятие пустых пространств под мирный труд». Поскольку «народы или, лучше сказать, народцы, встречающиеся на этих необъятных пространствах», находятся на низкой ступени политического развития, хищничают, не уважают право, постоянно враждуют с соседями, «их невольно приходится покорять»³².

Несколько иначе объясняется необходимость продвижения в западном направлении. В конце XVII в. «опасность большая вставала с Запада; благоразумие требовало идти к ней навстречу, благоразумие требовало приготовить средства, чтоб не посылать поминков на Запад...»³³.

Концепция Сергея Соловьева представляет интерес не только своей простотой и ясностью — на востоке необъятное свободное пространство, занятое немногочисленными «народцами». на западе — опасность попасть в зависимость и платить «поминки», как их платили турецкому султану. Она заслуж