Различие подходов к объяснению динамики культуры

Существуют очевидные расхождения среди разных на­учных школ в подходе к объяснению того, как и почему меняется культура. В эпоху “до исторического материа­лизма” в рамках как религиозного, так и просветитель­ского сознания было принято утверждать приоритет “за­конов духа”, либо восходящих к божественному источ­нику, либо к человеческому Разуму. Философию Гегеля можно считать теоретическим завершением такой концеп­ции. Как марксистская, так и другие школы, отдающие приоритет материальным факторам, полагают, что изме­нения в культуре происходят в зависимости от роста про­изводительных сил,внедрения новых технологий,перемен в социальных отношениях, через классовую борьбу, отра­женную в господствующих идеологических и морально-правовых системах. Перемены в состоянии общества и со­ответствующие им изменения в культуре происходят по восходящей линии, что и составляет содержание общест­венного прогресса.

Направление, складывающееся в основном на основе подходов, разработанных в социологии М.Вебера и П.Со­рокина, выявляет потенции самостоятельного развития культуры как автономного блока социальной регуляции. В фундаментальном труде П.Сорокина “Социальная и культурная динамика” (1937—1941)*, составившем четы­ре тома, раскрывались этапы и содержание флюктуации в культуре, приводящих к смене материалистического, ду­ховного и промежуточного типа культуры.

В рамках исторического материализма концепция над­строенного развития культуры утверждала в качестве ос­новного фактора изменения в способе производства. В соответствии с этими изменениями выделялись и основ­ные периоды линейного развития мировой культуры, по­рождавшие соответствующие типы культуры: первобыт­ная, рабовладельческая, феодальная, буржуазная и соци­алистическая. Как предполагалось, смена характера про­изводства ведет за собой и изменение общественного строя, вместе с тем — и всей политической и духовной надстройки, а значит.—и культуры. Культура “уходящих в прошлое” классов также должна быть изжитой и за­менена новой, более отвечающей потребностям нового типа производства и общественных отношений.

Если в 20-х — начале 30-х гг. вульгарно-социологи­ческий подход вообще исключал признание ценности культуры “реакционных классов”, то впоследствии было предпринято немало усилий для хотя бы частичной реа­билитации литературы и искусства прошлого как вопло­щающего либо демократические идеи, либо общечелове­ческие ценности. Но источник такого “общечеловеческого значения великого искусства” не обнаруживался и при­ходилось ограничиваться либо описанием исторических обстоятельств формирования искусства прошлого, либо его отвлеченным эстетическим значением, либо “разди­рать” историю культуры на две противостоящие друг другу тенденции различного классового содержания.

Целостный и синкретический подход к проблематике изменений в обществе сформировался в рамках маркси­стской философии культуры, для которой культура пред-

• Sorokin P. Social and Cultural Dynamics: V. 1-4.-N.Y., 1962.

стала не как часть надстройки, “обслуживающей” свой базис, а как общее содержание производственной деятель­ности, совмещающее в себе и технологические, и социаль­ные, и духовные начала, “постигаемые в своем единстве и целостности”. В гл. I мы уже рассматривали методо­логические издержки такой позиции, вследствие которых оказывается проблематичным вычленение собственно культуры.

Очевидная трудность, с которой постоянно сталкива­лись как формационная теория, так и философия куль­туры, заключалась в невозможности адекватного объяс­нения того, почему же некоторые ценности и значения, получившие выражение в произведениях далекого про­шлого, не утрачивают своей функциональности и сохра­няются в духовной жизни много времени спустя после того, как условия, их породившие, очевидным образом ушли в прошлое. Почему некоторые представления и типы мышления (мифы и религия) продолжают удержи­ваться в общественном сознании, несмотря на все успехи в научном объяснении мира? Почему какие-то социаль­ные и культурные институты (например, семья и цер­ковь), подвергаясь изменениям, оказываются необходимы­ми и на поздних ступенях прогресса? И, наконец, почему вместо развития как восхождения по ступенькам про­гресса движение вперед сопровождается возвратом к, ка­залось бы, пройденным ступеням?

Попыткой найти выход из теоретического тупика ста­ло обращение к понятию “традиция”. Как полагалось, помимо собственно общесоциальных и социально-эконо­мических факторов в детерминации культуры действуют еще и традиции, как особое начало, поддерживающее пре­емственность в обществе вопреки смене формационных факторов. Под традициями стали понимать “элементы со­циального и культурного наследия, передающиеся из по­коления в поколение и сохраняющиеся в определенных обществах, классах и социальных группах в течение дли­тельного времени”*.

Достижением такого определения было то, что зна­чительная часть культурной жизни была изъята из ка-

• Философский энциклопедический словарь.- М., 1983.- С. 692.

тегории надстройка и уже не подлежала изъятию из употребления, хотя и допускалось деление традиций по классовому признаку, на прогрессивные, реакционные и т.д. Борьба против косных и отживших традиций по-прежнему оставалась важной идейно-политической за­дачей. Однако при этом традиция, по существу, лиша­лась содержательного социологического определения и превращалась в некую метафизическую сущность, опре­деляющую культуру в целом и способную даже доми­нировать в системе общественной регуляции. Поэтому внедрение более аналитических подходов в культуроло­гии привело к выяснению различных вариантов куль­турной динамики и признанию значения таких важных категорий, как культурное наследие и культурная са­мобытность.

Такого рода изменения происходили и в западной общественной мысли. Хотя понятие “прогресс” еще в начале XX в. было подвергнуто резкой критике и вы­теснено из научного обихода, понятия “развитие” и “модернизация” еще долгое время удерживались не только на уровне идеологической публицистики, но и в научной мысли, отражали установки, сложившиеся в рамках эволюционизма в период “покорения мира” ев­ропейцами, уверенными в просветительских, рационали­стических и модернизирующих потенциях своей циви­лизации. Еще в 50-х — начале 70-х гг. в русле “теорий модернизации” приоритет принадлежал концепции ак-культурации, т.е. постепенного приобщения населения покоренных стран к достижениям западной культуры через заимствование внешних образцов. Устойчивое со­противление таким тенденциям в большинстве стран Азии, Африки и Латинской Америки и крушение курсов на радикальное изменение “отсталых” обществ привели к тому, что стабильность стала рассматриваться как важная предпосылка перемен. Исходная стабильность, поддерживающая жизнедеятельность основной массы на­селения в приемлемых для него формах,—условие того, что перемены в более современных секторах жизни мо­гут более успешно не только “взять старт”, но и за­вершиться успехом. К тому же было отвергнуто пред­ставление, что развитие может быть достигнуто в основном за счет “трансферта” (т.е. переноса и заимство­ваний) достижений более развитых обществ в отсталые. Все интенсивнее стала отстаиваться идея “эндогенного”, (т.е. самостоятельного) развития, опирающегося на внут­ренние ресурсы данного общества и не разрушающего его самобытность.

Содержание перегруженного понятия “традиция” ока­залось распределенным между рядом менее широких, спе­циализированных понятий: самобытность, наследие, спе­цифика, культурное ядро, культурная динамика, эндоген-ность и т.д. Это позволило сформировать более содержа­тельную и дифференцированную концепцию культурных изменений.