Конец XIX — начало XX века — это, при всех сложностях и противоречиях поздне-монархического, посткрепостнического периода, время начинающегося расцвета российского общества. Прежде всего расцвета экономического, причем на всех участках передового индустриального развития, научно-технического прогресса. Источником такого расцвета, благоприятных и не очень благоприятных обстоятельств, наряду с другими факторами, условиями, и стало российское Возрождение.
При этом можно с достаточной степенью уверенности утверждать, рассматривая данный вопрос уже с несколько иных позиций, что здесь начал воплощаться в жизнь главный, исконно закономерный путь развития России, сообразующийся с указанными сторонами российских возрожденческих процессов, — путь права. Точнее — путь утверждения в России верховенства передового гуманистического права, возвышающегося над властью, путь правозаконности.
Теперь на основе содержания этого раздела главы можно сделать обобщающий вывод. Вывод о том, что верховенство права подготовлено в нашем Отечестве и древнерусскими правовыми истоками, и судебной реформой 1864 года, и передовой русско-либеральной правовой философией, а главное — спецификой российского Возрождения.
|
|
И с этой точки зрения можно было бы ожидать, что, как бы опережая западные страны, далеко ушедшие вперед по пути политико-государственного прогресса, отвечающего потребностям демократического общества индустриальной стадии капитализма XIX — начала XX века, российское общество начнет относительно быстро формировать передовую правовую систему. Такую правовую систему, которая основывается на высоком достоинстве и неотъемлемых правах человека, частном праве, независимом правосудии и которая в силу этого способна возвыситься над властью — пусть пока и не очень-то передовой, демократичной и совершенной, умирить и обуздать ее, а затем, быть может, и подстроить, "подогнать" под свои требования.
Словом, как бы в качестве компенсации за исторические запоздания и упущения в политической области в XIX— XX веке, для России, судя по ряду основательных данных, кажется, был уготован путь утверждения таких юридических порядков, которые в Западной Европе, Америке, в других странах стали реальностью лишь в 1950—1960-е годы. И в этом смысле надо подчеркнуть, что при всех нынешних восторгах в отношении "демократии цивилизованных стран" на деле современные институты либеральной демократии начали утверждаться в этих странах действительно только в 1950—1960-е годы, когда основой государственного устроения и политической жизни стали все более выступать неотъемлемые, прирожденные права человека. Именно в эти годы в ряде европейских стран были приняты новые конституции, исходным началом и стержнем которых явились права и свободы человека.
|
|
А ведь наше Отечество по вопросам права (решающим для формирования современной демократии!) могло еще задолго до 1950—1960-х годов вырваться вперед, "подогнав" затем, как это позже случилось на Западе, под требования гуманистического права и всю государственно-политическую систему...
Увы, это начавшееся в конце XIX — начале XX века восхождение России к современной цивилизации оказалось прерванным, и прерванным надолго, октябрьским переворотом 1917 года, когда "творцы новой жизни", опираясь на революционную романтику, фанатизм и не пренебрегая насилием, стали с беспощадным упорством осуществлять коммунистический социальный проект. И когда в этих условиях возобладала, приобрела безусловно-императивное значение Коммунистическая философия права.
Золотой ключик.
В жизни это встречается редко, почти не встречается, — такое положение вещей, когда бы существовала некая чудодейственная "отмычка": держишь ее в руках и раз-два — с ее помощью решаются все, казалось бы, неразрешимые проблемы.
А вот здесь все-таки случай именно такого рода.
Появление в результате эпохи Возрождения автономной, свободной, ответственной личности — это и есть своего рода золотой ключик для решения проблем общества, вступающего в стадию современной цивилизации. Без такой личности (ее атрибуты — высокое достоинство и неотъемлемые права) в принципе невозможны:
— ни свободный, основанный на конкуренции, рынок;
— ни действенная парламентская демократия в обстановке свободы слова, гласности и многопартийности;
— ни свободное и многогранное развитие культуры;
— ни строгий порядок в общественной жизни.
И вот решающую (и "завершающую") роль в формировании такой свободной и ответственной личности, являющейся своего рода итоговым выражением смысла и исторического предназначения эпохи Возрождения, играет как раз гуманистическое право, правозаконность.
Точнее даже так: само появление и вступление в жизнь общества гуманистического права, правозаконности — это и есть такой социально-правовой феномен, когда формируется свободная и ответственная личность. И когда, следует добавить, именно в силу указанного сцепления феноменов "личности" и "права" начинают реально работать и давать все более возрастающий эффект основные институты современной цивилизации: свободный рынок, парламентская демократия, многогранная культура, твердый общественный порядок.
Нет поэтому ничего удивительного и ничего случайного в том, что именно 1950—1960-е годы одновременно ознаменованы как второй "революцией в праве", так и "взрывным" подъемом рыночной экономики, развертыванием либеральной парламентской демократии — тенденцией к утверждению спокойно-достойной жизни людей (большинства людей, среднего класса).
Исходя из этого и вырисовывается с предельной ясностью то центральное, ключевое звено, которое играет незаменимую, без каких-либо альтернатив, определяющую роль в решении тех проблем, которыми озабочено и наше российское общество, — переход к действительной демократии, к свободной рыночной экономике, всестороннему развитию культуры, твердому правопорядку. Это — формирование свободной и ответственной личности. Личности — с высоким достоинством, неотъемлемыми правами.
Соответственно определяются те участки жизни нашего общества и те сферы деятельности, на которых надлежит (коль скоро не утрачена цель перехода нашего Отечества на современную, высокоразвитую стадию цивилизации) сосредоточить усилия общества. Усилия, которые, в свою очередь, объединены общим центром, названным в этой книге постижением права.
|
|
Неотложные шаги
Многоэтапное дело.
Даже тогда, когда, как надеется автор, более или менее корректно будет определен оптимальный с правовой стороны путь преобразований в нашем обществе ("постижение права") и обозначено главное звено в цепи таких преобразований (формирование свободной и ответственной личности), необходимо отдавать себе ясный отчет в том, что перед нами — долгий и трудный исторический процесс, который предполагает тяжелую, изнурительную, во многом неблагодарную для ее исполнителей работу, охватывающую все сферы жизни общества во всей сложности и многообразии существующих в каждой из них проблем.
И хотя ряд задач демократического преобразования российского общества в той или иной степени решен (освобождение общества от тотального страха перед репрессивной властью, свобода слова, гласность, институты свободных выборов и элементы парламентаризма, известные элементы рыночной инфраструктуры и рыночных отношений), совершенно очевидно, что российское общество находится только на начальной стадии преобразований, тем более что трудности и неудачи реформ породили новые тяжелые проблемы.
Исходя из этого в современной обстановке следует, на мой взгляд, прежде всего определить самые неотложные, необходимые шаги на пути демократических преобразований, связанных со становлением и развитием гуманистического права, правозаконности в России.
При характеристике этих неотложных, необходимых шагов представляется важным первоначально выделить своего рода сверхзадачу.
Сверхзадача.
При решении проблем правового развития России в современных условиях нужно с предельной ясностью осознать ключевую идею наших преобразований.
Наше российское общество сможет окончательно порвать с коммунизмом и встать на путь последовательно демократического, истинно правового развития, когда решительно и навсегда откажется от идеологии ("идола") всесильной государственности, допустимости во имя "великой цели", неважно, коммунизм ли это или процветающий капитализм, использовать институты государственного всевластия, насильственные акции в любом обличье и виде.
|
|
Этот вывод достоин того, чтобы получить необходимое и авторитетное философское подтверждение и конституционно-правовое закрепление.
С научной точки зрения представляется важным окончательно, во всех звеньях духовной и практической жизни твердо встать на ту позицию, что в ходе общественного развития в условиях перехода к либеральным цивилизациям единственным путем решения назревших проблем должна быть эволюция, исключающая саму возможность насильственно-революционных акций[175], манипуляции людьми[176], каких-либо "кардинальных преобразований" сверху, не соответствующих воле и устремлениям людей[177].
С конституционно-правовой стороны, надо полагать, было бы оправданным установление конституционного запрета на проведение социальных преобразований, затрагивающих права и интересы граждан, если они не соответствуют закону и необходимым правовым основаниям. Такого рода правовые основания должны включать, наряду с компетентными решениями уполномоченных на то органов власти и управления, широкое использование демократических форм, которые обеспечивали бы поддержку намечаемых преобразований "снизу" (местные референдумы, объединенные решения муниципальных учреждений и органов общественной самодеятельности и др.).
Важна здесь и основательная экспертная проработка планируемых нововведений, имеющая юридико-решающее значение.
Весьма конструктивной в этом отношении является практика государственной жизни современной Франции, где проекты любых преобразовательных акций, принятые правительственными учреждениями, ведомствами, муниципальными органами, перед тем, как обрести юридическую силу, должны защищаться в Государственном совете на коллегии экспертов, специалистов по данному кругу проблем.
Наконец, существенное значение имеет понимание роли тех ключевых, ныне уже внедренных в жизнь механизмов и средств, через которые в настоящее время под прикрытием демократических институтов осуществляется всевластие. И значит — понимание того, что, пока сохранятся эти ключевые звенья, а государство не сосредоточит свою деятельность на исконно государственных делах, попытки преодолеть наследие коммунистическо-правовой философии — государственное всевластие (а вместе с ним и сам феномен "Большой" власти) окажутся тщетными.
Сверхзадача при всей ее неотложности и необходимости — это все же в немалой мере фактор стратегического порядка. А какие реальные дела в области права относятся к практической работе нашего времени?
Первое из них — это защита и упрочение тех плацдармов гуманистического права, правозаконности, которые уже существуют в действующем российском праве.
Плацдармы.
Вряд ли в нынешних условиях (когда фронтальное утверждение гуманистического права требует еще долгого времени и тяжелой работы, а тенденции силового господства еще столь могущественны) можно рассчитывать на большее, чем укрепление и защиту позиций правозаконности, соответствующих высоким человеческим ценностям.
Какие позиции (плацдармы) передового гуманистического права, правозаконности являются здесь наиболее существенными?
Прежде всего это, конечно, те "островки" последовательно гуманистического права, которые уже сейчас существуют в Конституции, в законодательстве. Если не представится возможность юридически упрочить и расширить их (а это вряд ли: конституционные и иные фундаментальные законодательные проблемы закручены ныне, как и раньше, вокруг власти, ее дележа между "ветвями"), то важно сделать их незыблемыми, реально "работающими".
И тут, впрочем, существуют немалые трудности. Сколь ни громко, скажем, звучали осенью 1996 года голоса о недопустимости упомянутых в этой книге нарушений ведомственными актами положений Гражданского кодекса, соответствующей жесткой реакции от высших эшелонов власти так и не последовало. Даже постановления Государственной Думы и Верховного Суда на этот счет не стали такой реакцией. А то обстоятельство, что в данном случае нарушается одно из ведущих начал гражданского законодательства, вообще не было официально признано.
Видимо, потребуется немало усилий, настойчивости, а порой и гражданского мужества от приверженцев последовательно демократического развития российского общества для того, чтобы отстоять в качестве действующих, реально работающих юридические форпосты гуманистического права, не допустить того, чтобы они ушли в тень, превратились в пустые декларации, декоративные украшения юридической системы, фактически ориентирующейся на силовые действия.
Следующий по важности плацдарм крепкой правозаконности — независимый суд. Центральная власть глубоко заинтересована в независимости судебной системы (она — гарант государственно-правового единства, действенное средство предупреждения республиканско-областного сепаратизма и борьбы против него). И, кажется, власть готова даже мириться с издержками, связанными с судейской независимостью, терпимо относиться к судебным актам, пресекающим неправомерные государственно-административные акции, исходящие от федеральных учреждений. И все же, судя по всему, потребуются немалые усилия для того, чтобы органы российского правосудия "развернулись" к защите человека, его достоинства, неотъемлемых прав; причем — так, чтобы исходной правовой основой для этого служили, как это и предусмотрено Конституцией, неотъемлемые права и свободы человека, общие гуманистические принципы права (такие, в частности, которые выражены в первых статьях российского Гражданского кодекса).
Впрочем, в области действующего правосудия мы, по некоторым данным, встречаемся с иной опасностью, пагубные последствия которой в достаточной мере еще не оценены (и которой, увы, могут с успехом воспользоваться противники независимого правосудия). Эта опасность, особенно в условиях коррупции, проникающей и в судебную систему, состоит в возможности использовать "независимость" суда для неправомерного вмешательства в общественную жизнь в интересах денежного мешка, ведомственных интересов или даже личностных амбиций.
И наконец, еще один плацдарм. Это — традиции российского юридического образования, устремленные на подготовку высококвалифицированных, с высокоразвитым чувством гражданственности правоведов. Без таких правоведов, бойцов и проповедников передового права — носителей высоких человеческих ценностей — правовое развитие, ориентированное на гуманистические начала, невозможно.
И тут есть трудности, опасности. Главные из них кроются не только в правовых традициях советской юридической школы, ограниченных задачами подготовки юристов среднего уровня с необходимой партийно-идейной закалкой — верных служителей партии, но и в совсем новых тенденциях, навеянных коммерциализацией хозяйственно-деловой жизни, когда начинают пользоваться спросом не правоведы-профессионалы с высокой правовой культурой, а юристы-деляги, умельцы "выигрывать дела", "пробить вопрос".
Кто знает, быть может, судьба, будущее российского права находится ныне в руках немногих — к сожалению, немногих — российских правоведов, которые получили "по цепочке" от своих учителей и наставников то богатство профессиональной культуры, гражданственности и мужества, которыми были славны передовые юристы досоветской поры.
Возвышение.
Неотложная проблема нынешнего времени — возвышение передовых представлений о праве.
Здесь тоже дело обстоит совсем не просто. Ведь наше общество еще не "прошло", далеко не завершило тот этап, над которым по передовым правовым представлениям предстоит даже в чем-то возвыситься, — этап придания безусловной нерушимости, святости действующему закону. Сейчас в виде некоего труднодостижимого идеала воспринимаются такие формулы, как "диктатура закона" (которая в приведенном словесном выражении имеет и негативный оттенок, отражающий недобрый смысл самого слова "диктатура", а также однобокость мышления, связывающего крепкую, сильную власть с одной лишь "диктатурой").
Но ничего не поделаешь. Необходимость возвысить передовые правовые идеи до уровня общенациональных — необходимость острая, неотложная. И здесь для "увязки" с существующим положением вещей может быть использована категория "правозаконности", которая наряду с гуманистическим видением правовых явлений сохраняет и все положительное, что несет в себе идеология святости действующего закона.
При этом идея правозаконности вполне достойна того, чтобы, если угодно, официально приобрести статус той общенациональной идеи, о которой ныне заботятся многие политические деятели и идеологи, озабоченные тем, что место, ранее занятое "коммунизмом", ныне все еще остается вакантным.
Скажу со всей определенностью: если уж необходима некая общенациональная, да притом официально признанная идея (по моему убеждению, в принципе, такой "идол" в современном демократическом обществе вовсе не требуется, противопоказания против него очень серьезны), то подобной идеей могут стать именно начала твердой правозаконности, ценности и идеалы гуманистического права. Аргументировать это положение, наверное, нет необходимости: из всего вышесказанного с непреложностью следует, что ближе, роднее, ценнее для человека ("постигшего или постигающего право"), чем идея правозаконности, нет ничего.
Не скрою, что есть и наивное (посему об этом прямо говорится) лукавство в пожелании, чтобы такого рода идея получила даже какое-то официальное признание (хотя официальное признание не всегда идет на пользу дела) — прозвучала в официальных документах высокого ранга, в речах руководящих деятелей. Такое признание, хочешь—не хочешь, крепко связывает власть, делает ее заложницей официально признанных идей, пусть и провозглашенных для вида, с чисто пропагандистскими или декоративными целями (недаром чуть ли не главным лозунгом-требованием диссидентов брежневского времени были слова: "Соблюдайте свою собственную Конституцию").
Правда.
Неотложный шаг в трудном деле утверждения гуманистического права в России — это со всей определенностью сказать правду — всю правду! — о коммунистической философии права и, что не менее существенно, о тех ее приметах и проявлениях, которые сохранились до нынешнего времени. Причем сделать так, чтобы эта правда дошла до всех людей страны. И чтобы все мы, общество, наконец-то с необходимой четкостью определили свою позицию, сделали выводы в отношении коммунистических, ленинско-сталинских взглядов на право — и в их общем, мировоззренческом виде, и в их практическом применении
Может возникнуть сомнение: нужно ли все это? Зачем людям при сегодняшних бедах и трудностях какая-то "философия"? Ведь мы сейчас, кажется, преодолеваем магию всяких "измов", "капитализмов-социализмов"? Тем более что коммунисты нынешней поры, судя по их заявлениям и даже как будто бы делам, другие: они — патриоты, выступают за людей труда, против бед и трудностей, порожденных демократическими реформами, и, что особенно характерно, отстаивают незыблемость закона, твердой законности. И вообще в настоящее время пропагандируется дух согласия, во имя достижения которого, наверное, не следует ворошить прошлое и делать акцент на идеологических особенностях.
Между тем необходимость со всей определенностью сказать правду о коммунистическом, ленинско-сталинском (в том числе о неосталинском, брежневском) отношении к праву становится ныне особо острой именно потому, что в российском обществе существует и крепнет сдержанное и даже благодушное, чуть ли не поощрительное отношение к идеологии коммунистов, к их новому амплуа — борцов за незыблемость закона, твердую законность.
Что ж, коммунисты новой формации — это действительно не прежние фанатики-большевики, они действительно в общем верно оценили однобокость и в чем-то очень тяжкую для людей неправедность проводимых под флагом демократии и рынка реформ, и их суждения по поводу нарушений закона, в том числе самой властью, по большей части справедливы.
Но, спрашивается, куда уйти от вопросов и сомнений, - особо острых после войны в Чечне — истинно большевистской акции, прикрытой благообразными формулами? Спрашивается, не считает ли себя и сейчас коммунистическая партия, по-прежнему объявляя коммунизм — пусть и как "перспективу" — в качестве своей исторической цели, носителем революционного права, служащего коммунизму, — права на то, чтобы добиваться коренного преобразования всего общества и идти во имя этого, во имя всеобщего счастья на решительные революционные меры? И не следует ли в этой связи понимать приверженность к закону и законности в смысле идеологии "социалистической законности", провозглашающей святость своего, советского закона и вместе с тем допускающей "в случае необходимости" ("угрозы социализму") решительные вооруженно-насильственные действия? (Только такое "революционное право" понимается теперь не впрямую, а по-неосталински, по-брежневски — под маркой всесильного государства, его крепости, целостности.)
Я далек от мысли адресовать поставленные вопросы большинству сторонников нынешней коммунистической партии (основной массе современных партийцев и тем более сочувствующих коммунистической партии людей сама постановка подобных вопросов просто невдомек: для их веры и симпатий по большей части вполне достаточно воспоминаний о добрых сторонах социализма да партийной позиции в отношении недостатков реформ, сегодняшних бед, борьбы за бесплатное здравоохранение, образование,
за закон).
Но — внимание! — нужно твердо знать: основной вопрос, касающийся самой принципиальной стороны нашей жизни и, пожалуй, ее сути, сути нашего будущего, — это отношение коммунистов к присвоенному ими праву переделывать мир.
Если современная коммунистическая партия сохраняет за собой указанное высшее революционное право (а в этом как раз и есть само существо коммунистической философии права и главное в ортодоксальном революционном марксизме вообще), то, значит, она по-прежнему считает себя "вправе" делать и переделывать в обществе что угодно сообразно своим идеалам и объявленным перспективам. И, значит, "при необходимости" вправе на началах революционного правосознания принимать любые меры во имя всеобщего счастья, преодоления сопротивления врагов, революционной социалистической законности.
Если же, как уверяют нынешние партийные функционеры, в современных условиях коммунизм "совсем другой" и отныне коммунисты будут достигать предопределенной логикой Истории коммунистической перспективы одними лишь демократическими методами, только через демократическое право, правосудие, права человека, то коммунисты обязаны... перестать быть коммунистами (наверное, поэтому определенных и внятных заявлений на этот счет до сих пор не прозвучало). Ибо коммунисты потому, как уже говорилось, избрали кардинально-революционную идеологию и соответствующее словесное обозначение своего движения, что коммунизм для них — не мечта, не отдельные добрые идей, которые должны реализоваться естественным путем только по логике Истории, по мере экономического и социального прогресса, а практическое дело, когда поставленной цели нужно добиваться решительно и радикально.
И еще одно, наверное, самое главное. Ни по каким критериям нельзя отделаться, откреститься одними лишь публичными заявлениями о том, что "мы теперь другие", от того, что действительно содержит коммунистическая доктрина, и от того, что на ее основе совершено в обществе. Глубина античеловеческой порочности самоприсвоенного ими "права" творить с людьми все, что угодно сообразно их утопическим социальным проектам, фатально наступающая при осуществлении этого "права" разрушенность общественной жизни целых стран и континентов, массовое в этой связи истребление людей и имущества, необузданный террор и расправа над людьми, десятки, сотни миллионов убитых и искалеченных, — все это не предполагает ничего иного, как безоговорочного и полного осуждения и покаяния за содеянное коммунизмом.
Правда должна восторжествовать во всех сторонах нашей жизни в прошлом и настоящем. Надо знать правду и о характере акций, связанных с обретением советской республикой — РСФСР статуса и атрибутов "независимого государства", и тех, что связаны с проведением с 1992 года кардинальных реформ. Будем откровенны: и там, и здесь проскальзывали коммуно-большевистские интонации и симптомы — действия, в которых просматривалось не только данное руководителям российского государства свободными выборами право на демократическое управление общественными делами и демократическое реформирование общества, но некое право на быстрые и решительные преобразовательные меры "сверху" для достижения нового идеала — процветающего капиталистического общества.
Нужно серьезно задуматься над тем, не воспроизводит ли наша сегодняшняя демократическая действительность на новом витке большевистский расчет — во имя замечательной либеральной цели воспользоваться доставшимся нам в наследство инструментарием всесильного государства? И не упустили ли мы из поля зрения то обстоятельство, что эта всесильная государственность несет в себе неуничтожимые "гены" большевизма? И что на известном этапе своего неудержимого роста такого рода власть, отшвыривая демократические идеалы и тех, кто сделал ставку на власть во имя быстрого свершения либеральных преобразований, начинает работать на себя, на свое могущество, величие и неприкасаемость?
Ведь что ни говори, есть нечто роковое и неотвратимое (до сих пор наукой по-настоящему не осмысленное, но явно коренящееся в бесовских законах власти) в цепи событий, начинающейся с благородных стремлений использовать могучую власть во имя замечательных целей, всеобщего счастья и процветания и завершающейся нежданными горькими последствиями, бесправием, несчастьем для людей.
Сдается, что и по этому пункту проблемы, названной "правдой", нам тоже никуда не уйти от честной и суровой оценки всего того, что не позволило реализовать великие начала свободы и принесло людям незаслуженные и неправедные беды.