2020-01-14
171
Горький решительно выступал против «мировой бойни», «культурного одичания», пропаганды национальной и расовой ненависти. Он продолжает свои антивоенные наступления и на страницах «Новой жизни», в «Несвоевременных мыслях»: «Много нелепого, больше, чем грандиозного. Начались грабежи. Что будет? Не знаю. Но ясно вижу, что кадеты и октябристы делают из революции военный переворот. Сделают ли? Кажется, уже сделали.
Назад мы не воротимся, но вперед уйдем не далеко… И, конечно, будет пролито много крови, небывало много».
Новожизненские публикации сильны и ценны как раз своей антимилитаристской направленностью, разоблачительным антивоенным пафосом. Писатель бичует «бессмысленную бойню», «проклятую войну, начатую жадностью командующих классов», и верит, что война будет прекращена «силою здравого смысла солдат»: «Если это будет – это будет нечто небывалое, великое, почти чудесное, и это даст человеку право гордиться собою, - воля его победила самое отвратительное и кровавое чудовище – чудовище войны». Он приветствует братание немецких солдат с русскими на фронте, возмущается генеральскими призывами к беспощадной борьбе с противником. «Этому отвратительному самоистреблению нет оправдания, - отмечает писатель в день трехлетия со дня начала войны. – Сколько бы ни лгали лицемеры о «великих» целях войны, их ложь не скроет страшной и позорной правды: войну родил Барыш, единственный из богов, которому верят и молятся «реальные политики», убийцы, торгующие жизнью народа».
Горький отмечает трагизм бессмысленного истребления человеческих жизней («Сколького здорового, прекрасно мыслящего мозга выплеснуто на грязную землю»), материальный урон, который наносит эта хищническая война, опустошая природу, уничтожая упорный труд народов («разрушаются тысячи деревень, десятки городов, уничтожен вековой труд множества поколений»); война – незабываемое преступление против культуры – причиняет огромный моральный ущерб, убивая в человеке человеческое. «Десятки тысяч изуродованных солдат, - пишет он, - долго, до самой смерти не забудут о своих врагах. В рассказах о войне они передадут свою ненависть детям, воспитанным впечатлениями трехлетнего ежедневного ужаса. За эти годы много посеяно на земле вражды, пышные всходы дает этот посев!»
Горький клеймит правительство, действующее методами самодержавия: «Светлые крылья юной нашей свободы обрызганы невинной кровью», - возмущается он в связи с расстрелом 21 апреля рабочих, вышедших на демонстрацию против Временного правительства. Горький надеется на мирное развитие революции. Он пишет: «Преступно и гнусно убивать друг друга теперь, когда все мы имеем прекрасное право честно спорить, честно не соглашаться друг с другом. Те, кто думают иначе, неспособны чувствовать и сознавать себя свободными людьми. Убийство и насилие – аргументы деспотизма, это подлые аргументы – и бессильные, ибо изнасиловать чужую волю, убить человека не значит, никогда не значит убить идею, доказать неправоту мысли, ошибочность мнения».
В «Несвоевременных мыслях», как и в десятках статей, написанных до и после революции, Горький не раз обращается и к «еврейскому вопросу», обнажая антисемитские спекуляции реакционеров. Клеветнические измышления, которыми полна реакционная пресса, с одной стороны, запугивают обывателя, с другой – «подогревают темные инстинкты шовинистов и черносотенцев», стремившихся все беды России представить как происки инородцев. За всем этим, кроме всего, указывает писатель, «гаденькая злоба» к «работникам – людям инициативы, влюбленным в труд». И вместо того, чтобы ценить таких людей, «господа антисемиты», страдающие комплексом неполноценности, «дико орут»: «Бей их – потому что они лучше нас». И Горький не однажды гневно вспоминает, как «их» били. Он пишет о погромах в Кишиневе и Одессе, Самаре и Минске, Киеве, Белостоке, Юрьеве…
Раздумывая о взаимоотношениях народов Российской империи, Горький с болью отмечает каждое явление национализма, национальной розни как разрушительный фактор культуры, попрание морали, нравственности. Скорбно и гневно пишет он по поводу кровавых кавказских событий, вспоминает разбои в Тифлисе, армяно-татарскую резню в Баку, организованную царским правительством в феврале 1905 года, зверский немецкий погром в Москве в мае 1915 года, спровоцированный охотнорядцами под воздействием русского поражения в Галиции и др.
Обсуждая любые проявления национализма – шовинизм и антисемитизм, Горький, убежденный интернационалист, предупреждал, что «нигде не требуется столько такта и морального чутья, как в отношении русского к еврею», к всякому представителю многочисленных народов России и этих народов «к явлениям русской жизни». Предупреждал, что «нигде не требуется» столько здравого смысла, гуманности, терпимости, лояльности. Недаром кончается статья Горького и вся его книга страстным призывом: «Хозяева страны – мы, мы завоевали ей свободу, не скрывая своих лиц, и мы не допустим каких-то темных людей управлять нашим разумом, нашей волей».
Горький верит в разум русского народа, в его совесть, искренность его стремления к свободе. И, обращаясь к прессе, так плохо пользующейся «свободным словом», писатель напоминает: «Но именно теперь, в эти трагически запутанные дни, ей следовало бы помнить о том, как слабо развито в русском народе чувство личной ответственности и как привыкли мы карать за свои грехи наших соседей… Мы употребляем «свободное слово» только в бешеном споре на тему о том, кто виноват в разрухе России. А тут и спора нет, ибо – все виноваты… и никто ничего не делает, чтоб противопоставить буре эмоций силу разума, силу доброй воли».
