– Уличенный в грехе патриарх? Мое мнение таково, – заявил Реш‑Лакиш: сорок ударов плетью и лишение патриаршества навсегда!
Доложили об этом патриарху р. Иудану. Воспылал гневом патриарх и послал арестовать Реш‑Лакиша. Бежал Реш‑Лакиш – одни говорили: в какую‑то башню, другие: в село Хитин.
Пришел назавтра в коллегию р. Иоханан; явился и р. Иудан. Видя, что р. Иоханан долго не появляется на кафедре, р. Иудан спрашивает:
– Отчего, раби, не начинаешь своей лекции?
Начал р. Иоханан читать, но трудно вязалась речь его, точно однорукий за работу взялся.
Р. Иудан так и выразился, обращаясь к нему.
– Да, – сказал на это р. Иоханан, – без Реш‑Лакиша я, точно, что без руки.
– Но куда же девался Реш‑Лакиш?
– Находится, говорят, в какой‑то башне.
– Завтра, – заявил, смягчившись, р. Иудан, – пойдем со мною к нему.
Послал р. Иоханан предупредить Реш‑Лакиша и сказать ему:
– Приготовь подходящее приветствие к приходу патриарха.
Когда патриарх, в сопровождении р. Иоханана и других, приблизился к башне, Реш‑Лакиш встретил его такими словами:
|
|
– Мое освобождение отсюда, патриарх, ты обставил по примеру Всевышнего: для освобождения Израиля из Египта Он не послал ни смертного, ни ангела, но явился Сам со всем воинством Своим.
Говорят ему:
– Как же ты позволил себе так резко выразиться относительно суда над патриархом?
– А вы как думали, – отвечает Реш‑Лакиш, – стану я из страха перед вами изменять учению Господа моего? (Иеруш., Санг., 2)
Рав (рав Аба)
Искры мудрости
Когда Иси бар Гуна прибыл из Вавилона в Палестину, встретился с ним р. Иоханан и спрашивает:
– Кто у вас теперь в Вавилоне главою академии?
– Аба‑долговязый[190], – отвечает Иси.
– Долговязый! – восклицает с негодованием р. Иоханан, – я живо помню его еще в то время, когда я учился с ним в школе Раби. Я помещался семнадцатью рядами ниже Рава, – и помню я, когда между ним и Раби, бывало, завяжется ученый диспут, искры божественного огня перелетали у обоих из уст в уста. Я за потоком их ученых речей и уследить не в состоянии был. А ты, кроме «долговязый», и названия другого не нашел для него. (Хул., 117)
Ложь недопустима никогда
Жена Рава была чрезвычайно непокорного характера и всегда делала наперекор ему: попросит он сварить ему чечевицы, она сварит гороху, попросит гороху – сварит чечевицы. Когда сын их Хия подрос и заметил это, он стал передавать ей просьбы от отца наоборот, так что выходило почти всегда так, как желал Рав. Говорит он однажды сыну:
– Нрав у твоей матери, я замечаю, куда лучше стал.
– Так ведь это же потому, – отвечает Хия, – что я твои распоряжения передавал ей как раз наоборот.
|
|
– Так вот оно что! – улыбнулся Рав, – недаром люди говорят: «У детей учитесь мудрости». Это ты умно придумал, а все‑таки бо2льше так не делай: ложь недопустима никогда. (Иеб., 83)
Самуил (ЯрхинаЙ [191])
Сиротские деньги
Абе бен Абе, отцу Самуила, часто отдавались на хранение сиротские деньги. Умер он в чужом городе, вдали от семьи. Самуилу не было известно, где спрятаны были отцом те деньги, и он не мог возвратить их сиротам. Стали люди упрекать Самуила, называя его «сыном пожирателя сиротских денег».
Решил Самуил во что бы то ни стало узнать, где находятся деньги и с этой целью отправился в тот город, где умер его отец.
Приходит он на кладбище и начинает допытываться:
– Где тут погребен Аба?
– Покойников с именем Аба, – отвечают ему, – здесь много.
– Аба бен Аба.
– И Аба бен Аба не мало.
– Об Абе бен Абе, отце Самуила, спрашиваю я.
[И слышит он Голос:]
«Отец Самуила вознесся в Иешиба‑шел‑Майла».
Видит Самуил – отец явился перед ним, на глазах его слезы, на устах радостная улыбка.
Спрашивает он отца:
– О чем плачешь и чему радуешься?
Отвечает отец:
– Плачу я оттого, что вскоре и тебе лежит дорога сюда, а радуюсь потому, что высокие почести ждут тебя в жизни вечной.
Спрашивает затем Самуил:
– Где спрятаны тобою сиротские деньги?
– Ты найдешь их, – отвечает Аба, – в мельничном поставе; сверху и снизу лежат наши собственные, а в середине сиротские.
– Для чего положил ты их таким образом?
– А вот для чего: лежащие сверху деньги могут быть замечены кем‑нибудь и похищены, лежащие внизу– попорчены от сырости; и в том, и в другом случае пострадаем мы, а деньги сиротские останутся в сохранности. (Берах., 18)
Рав Гуна
В общественной и частной жизни
Рава просил однажды Рафрама бар Папу поделиться с ним своими воспоминаниями о рав Гуне.
– В молодые годы, – ответил Рафрам бар Папа, – я с рав Гуной знаком не был, а знал его уже стариком. Помню я такую его привычку: когда наступало ненастное время года, рав Гуна, несомый в золоченом паланкине, обходил все улицы города, осматривая строения, чтобы удостовериться в достаточной их прочности. Если где‑нибудь стена или забор оказывались недостаточно прочными и угрожающими общественной безопасности, он приказывал тут же их повалить и возвести новые. Если же хозяин не в состоянии был произвести требуемый расход, рав Гуна производил ремонт на собственные средства.
Кроме того, в каждый канун субботы, когда начнет вечереть, он посылал на базар с поручением скупать все оставшиеся непроданными овощи и зелень. Делалось это им с той целью, чтобы торговцы не терпели убытков и продолжали привозить зелени и овощи на каждую субботу.
Дома у себя рав Гуна держал открытый стол и перед каждой трапезой приказывал открывать настежь двери своей столовой и всех желающих приглашал к столу. (Таан., 20)
Четыреста бочек скисшего вина
У рав Гуны однажды скисло четыреста бочек вина[192].
Узнав об этом, пришли к рав Гуна законоучители и говорят:
– Раби, исследуй и взвесь поступки свои.
– А вы, – спрашивает рав Гуна, – считаете возможным заподозрить меня в каком‑нибудь дурном поступке? Если кому о чем‑либо подобном известно, пусть скажет.
– Нам передавали, что ты своему арендатору не выдаешь положенной ему доли хворосту при обрезке виноградников.
– Но ведь арендатор этот лучше делает – ворует все целиком.
– Вот видишь, люди и правы, говоря: «Укради хотя бы и у вора – и войдешь во вкус воровства».
– Вы правы, – согласился рав Гуна, – беру на себя отныне отдавать ему все, что следует.
Вскоре после того уксус настолько вздорожал, что рав Гуне удалось продать все сорок бочек по цене настоящего вина. (Берах., 5)