2020-04-20
130
Георгий Шилин – один из немногих писателей, которые уже в советское время смогли ввести в «поле зрения» литературы целую новую область: он написал роман о жизни прокаженных.
Его можно назвать своего рода «летописцем» этих, как он их называет, «людей с львиными лицами»: роман, действие которого происходит в 1920-х годах в лепрозории, включает в себя исторический экскурс и отличается потрясающим обилием научных подробностей. Возможно, что в художественной литературе это самое глубокое, подробное и вдумчивое исследование быта прокаженных и их переживаний, связанных с болезнью и изгнанием из общества.
При этом Шилин отличается каким-то особенным простым, гуманным и теплым отношением к своим героям: он старается стереть грань между больными и здоровыми, показать, что прокаженные – такие же люди, как все остальные, только поставленные в необычное положение.
В определенном смысле, он относится к ним просто как к «бедным людям», продолжая в литературе линию писателей XIX века, изображавших забитых и несчастных людей – только в данном случае сами беды их специфические. При этом если в XIX веке произведения о «маленьких людях» обыкновенно были мрачны и их герои представлялись горемыками, беззащитными под ударами судьбы, которых ждут только все новые и новые несчастья, то роман Шилина выдержан в оптимистическом ключе.
Роман озаглавлен просто – "Прокаженные". Действие в нем происходит в лепрозории, расположенном в степи, вдали от города. Он разделен аллеей из лип на две части – здоровый и больной двор. Первый из них описан как «семь белых домов, никогда не теряющих своей великолепной белизны». Это в какой-то мере выражает и характер его обитателей, представленных как своего рода подвижники, посвятившие свою жизнь больным и медицине.
Основную группу персонажей составляют сами пациенты. Здесь Шилин сумел собрать целый «букет» неожиданных деталей и удивительных историй – с одной стороны бытовых, житейских, а с другой – имеющих специальный медицинский оттенок.
Среди прокаженных есть целый ряд странных, самобытных личностей, состояние и ход мысли которых преображаются под воздействием мучающей их болезни. Например, один из них, священник Протасов, видит в микроскопе «свою лепру», увеличенную в несколько сот раз, и после этого проникается идеей самостоятельно найти лекарство от нее.
Для этого он начинает изучать истории болезни других пациентов и изменение их состояния: «Его интересовали сотни вопросов, связанных с условиями, в которых жили исцелившиеся прокаженные. В своих исследованиях он доходил до того, что пытался установить – сколько шагов они делали в сутки, сколько дыханий производили в минуту, какое количество воды потребляли ежесуточно, в какое время и сколько раз в сутки они ели, как реагировали на боли, каково было их моральное состояние и т. д. и т. п».
Нередко у Шилина прокаженные с какой-то торжественностью жалуются на свои страдания, указывая на его наиболее тяжелые и болезненные особенности. Так, один из них даже сравнивает себя с Христом: «Если существовал Христос и на самом деле нес бремя креста, он был счастливее прокаженного, ибо знал, что скоро последует смерть. Если каторжанин несет бремя каторги, он знает – оно не вечно, а я моему бремени не вижу конца».
Еще один персонаж, художник Кравцов, занимался в городе рисованием вывесок. В лепрозории он делает неожиданное заявление, утверждая, что даже рад своей проказе: «Он говорил, будто проказа его не угнетает. Наоборот, он удовлетворен. Ремесло кончилось. Довольно мазни на вывесках и церковных стенах! Теперь он может рисовать не по заказу, а по желанию. Теперь его уже не тревожат "житейские скорпионы" и ему не надо зарабатывать на хлеб насущный. Он будет отныне работать не для желудка, а во имя искусства».
Кравцов рисует наполненные светом пейзажи, но вскоре выясняется, что тайком по ночам он создает болезненные картины о жизни прокаженных. Оказывается, что художник в действительности страдает от неизвестности, связанной с историей его заражения: «Ты не поймешь мучительного чувства прокаженного, не знающего источника своего заражения, не имеющего даже повода заподозрить кого-нибудь. Целью моей жизни стали поиски этого источника. Я почти забросил работу. Я все думал над причиной, искал ее даже во сне и не мог отыскать».
Кравцову удается выяснить, что проказой был болен любовник его жены, но та заявляет, что тот был не причиной болезни Кравцова, а жертвой: якобы, болезнь передалась через нее любовнику от мужа. Размышления над вопросом, кто кого заразил, доводят художника буквально до умопомрачения, и он выражает свои чувства в тайных «темных» картинах.
Еще один из персонажей романа, иностранец Гольдони, додумывается до своеобразной инверсии – «революции прокаженных» – за совершение которой начинает агитировать других больных: «Такой революции люди еще не делали. Но против кого она будет направлена? Против чего? Она должна быть направлена против тех условий, которые созданы для прокаженных тысячелетиями. Да, на земле нет никаких иных классов, кроме двух: здоровых и прокаженных. Когда-нибудь прокаженные создадут свое собственное государство, в котором не отыщется ни одного здорового, ибо все здоровые будут изгнаны. Тогда не надо будет кланяться здоровым и принимать от них милостыню. Долой здоровых!».
В романе жизнь прокаженных в первые годы советской власти показана на фоне строящегося социалистического общества; в книге присутствуют необходимые элементы и персонажи произведений соцреализма, однако эта атрибутика «вставлена» в жизнь лепрозория.
Один из ключевых эпизодов романа посвящен непосредственному «столкновению» двух миров – когда в лепрозорий приезжает инструктор комсомола, который заявляет, что хочет проводить среди прокаженных «комсомольскую, партийную работу».
«Мы проводим революцию, и в лепрозории тоже должна быть новая жизнь. Для нас не существует ни прокаженных, ни непрокаженных. Для нас или все капиталисты и буржуазия, или все трудящиеся и угнетенные», – безапелляционно заявляет он.
Доктор, заведующий лепрозорием, сначала спорит с ним, заявляя, что «не позволит записывать в партию людей, больных проказой». Однако затем они находят взаимопонимание, и в ходе повествования комсомольцы многое делают для улучшения условий жизни в лепрозории. Фактически в описании Шилина им удается связать с окружающей жизнью изолированный остров, которым был прежде лепрозорий.
Шилин написал также роман о советской Карелии «Ревонту-лет» и ряд повестей и рассказов. Найти их сейчас трудно, однако, судя по повести «Камо», он в своем творчестве помимо «Прокаженных» приближается к «традиционному» соцреализму.
Шилин был репрессирован и умер в возрасте 45 лет в 1941 году.
«Исторические полотна» Василия Яна
Писатель Василий Ян (настоящая фамилия Янчевецкий) известен своими историческими романами, в первую очередь трилогией о татаро-монгольском нашествии; при этом он также интересен своей насыщенной биографией.
Материал для своих текстов Ян собирал преимущественно в путешествиях. Так, в конце 1890-х годов (он родился в 1875-м) он отправлялся в длительные пешие странствия по России – от Новгорода до Украины – по итогам которых вышла книга «Записки пешехода». После этого он в качестве журналиста на год отправляется в Англию, где много путешествует на велосипеде.
Зачем в 1901-м году он попадает в Ашхабад на службу в администрацию Закаспийской области Туркестанского края. Там 1900-х он осваивает местные языки, знакомится с традициями жителей Средней Азии, по различным поручениям совершает поездки, в частности, в Персию и Афганистан.
С 1907 года в течение пяти лет Ян работает преподавателем в петербугской гимназии. В этот период, осмысляя поражение России в борьбе с Японией, он приходит к выводам о необходимости перестроить современную ему систему образования и публикует книгу «Воспитание сверхчеловека» – в некотором роде приложение идей Ницше к российской действительности и педагогической практике.
Затем в 1910-х годах Ян работает корреспондентом телеграфного агентства и выполняет в различных странах задания разведывательного характера от российского МИДа. География его путешествий и поездок охватывает, в частности, Персию, Турцию, Китай, Румынию.
В дальнейшем он меняет еще большой ряд профессий, и свои основные вещи пишет только с 1930-х годов, то есть уже в возрасте более 50 лет. Помимо трилогии о Чингисхане и Батые, к ним относятся повести «Огни на курганах», «Финикийский корабль», «Спартак» и рассказы.
Историческая проза Яна, особенно первые повести, относится к своеобразному «поджанру», основным произведением которого, на мой взгляд, является «Саламбо» Флобера. Этот пласт отличается некоторой схематичностью, утрировкой в изображении персонажей, отсутствием глубокого психологизма – и при этом сверхтщательной проработкой атмосферы и деталей, позволяющей читателю погрузиться в описываемое время. Из-за преобладания в них визуальной стороны я бы назвал подобные работы «историческими полотнами».
Для тех, кто не знаком с творчеством Яна, я бы выделил как наиболее яркую и насыщенную его повесть «Огни на курганах» (1932), в которой рассказывается о сопротивлении скифов и древней народности согдов армии Александра Македонского. В качестве примера, насколько эта работа наполнена подробностями, можно привести описание трапезы в Самарканде:
«На столике выстроилось множество маленьких чашек. В каждой чашке было различное кушанье: наскобленная редька, мелко нарубленный лук со сметаной, различные варенья, сваренные на меду, – из моркови, кизила, мелких яблок, имбиря, кусочки мяса с шафраном, бараньи мозги, жареная тыква, виноград, моченный в уксусе, рис с фисташками и вареные кусочки теста, начиненные древесными лишаями».
Практически каждая сцена в повести написана с подобной тщательностью.
Ян вложил много труда в описание жизни и характера скифов – народа, который в повести противостоит македонцам. Наиболее характерен в этом отношении эпизод «скиф и эллин» о поединке пленного скифского князя с македонским воином на пиру у Александра.
Описание пленного скифа выражает характерные черты всего его народа: «Базилевсу подвели молодого скифа. Хитон на нем был узок и короток. Костистые руки с громадными кистями и длинные ноги были худы и неуклюжи. Скиф, открыв рот, исподлобья рассматривал базилевса». В поединке сначала кажется, что преимущество на стороне македонца, однако схватка заканчивается следующим образом: «Скиф применил невиданный прием. Его меч, стремительно забуравив воздух, с силой понесся на противника. Лезвие Никомандра (македонца), встретившись с мечом скифа и описав дугу, полетело в сторону. Скиф диким прыжком обрушился костлявыми коленями на грудь македонца, подмял под себя и с ревом впился зубами ему в шею». После поединка скиф, радостно улыбаясь, поясняет, что выпил крови своего противника, «чтобы его сила и искусство перешли к нему».
В целом в тоне повести можно увидеть сходство с направлением «скифства» в литературе, утверждающем, что Россия является носителем «скифского духа», противостоящего западной цивилизации и призванного разрушить обветшалый старый мир. В частности, можно сравнить приведенное выше описание поединка с известным стихотворением «Скифы» Александра Блока: «Попробуйте, сразитесь с нами! Да – скифы мы! Да, азиаты мы! С раскосыми и жадными очами! … Мы любим плоть – и вкус ее, и цвет, и душный, смертный плоти запах... Виновны ль мы, коль хрустнет ваш скелет в тяжелых, нежных наших лапах?».
Тут, впрочем, стоит отметить, что повесть не несет какой-либо явной идеологической нагрузки, ее характер в первую очередь отстраненный и описательный.
Над наиболее крупной своей работой – трилогией о татаро-монголах – Ян работал с середины 1930-х годов и до конца жизни (он умер в 1954 году). В силу своей патриотической направленности – поскольку посвящена отражению чужеземного нашествия – она пользовалась популярностью в годы Отечественной войны. В этой трилогии он движется в сторону традиционного исторического романа: акцент в ней больше смещается от описаний на ход сюжета и проработку психологии героев, она более эмоциональна и идейно насыщена.
