2020-04-20
96
Федор Федорович Кнорре
Бумажные книги Лали. Повесть‑сказка
Федор Федорович Кнорре
Бумажные книги Лали
Глава 1
ВИЗАНТИЙСКИЙ ТОРТ
Приближался день рождения Лали, они вытащили календарь, стали сверять цифры, и тут обнаружилось, что им обоим на днях стукнет ровно сто лет. Тогда они решили торжественно отпраздновать день своего столетия.
До того им понравилась эта мысль, что Лали с увлечением принялась копаться в старых ящиках и альбомах, отыскивая подходящую картинку для пригласительного билета.
‑ Вот эта, я думаю, подойдёт! ‑ объявила Лали.
‑ А что на ней нарисовано?
‑ Она разноцветная. Тут какие‑то крошечные человечки тащат что‑то похожее на колбаску. Гномы, наверное. Сгибаются от тяжести, надуваются с натуги, но вид у них очень самодовольный. Ими командует Фея с дирижёрской палочкой, наверное, волшебной… Всё прекрасно, вот я сейчас немножко замажу золотой краской колбаску… Вот так… А сверху пишу: «100» ‑ получается, как будто человечки тащат громадные, тяжёлые буквы. А внизу подпись: «Просьба гостям являться без опоздания, ровно в четверг». Ну как?
|
|
|
Прат сидел в своём глубоком кресле у камина и тихонько смеялся, закинув голову, не оборачиваясь.
‑ По твоему описанию это лучший пригласительный билет, какой я видел в жизни. Но ведь он только один, а гостей будет несколько!
‑ Ну и что? Ведь мы их приглашаем в четверг. А по четвергам они и так приходят каждый раз. Я наклею приглашение на дверь снаружи. Они явятся, как всегда, и вдруг увидят, что приглашены. Ведь им будет приятно, правда?
Они вместе вышли на крыльцо, наклеили приглашение на дверь и уселись на ступеньках подышать свежим воздухом.
‑ Я вот о чём подумала, ‑ задумчиво заговорила Лали. ‑ Что, если всё у нас было бы наоборот? Мне было столько лет, сколько тебе, а тебе сколько мне? Ты бы не стал относиться ко мне по‑другому? Может быть, тебе стало бы неинтересно со мной?
‑ Какие глупости. Неужели ты думаешь, что из‑за таких пустяков могла бы испортиться наша дружба?.. Но по правде говоря, мне очень не хотелось бы опять стать мальчишкой. Очень!
‑ Мне тоже кажется, так, как сейчас, лучше. Они сидели, держась за руки, на крылечке маленького домика. Прямо от нижней ступеньки начиналась зелёная лужайка, густо заросшая травами. Узенькая тропинка была протоптана к серебристому возвышению лифта.
‑ Как хорошо и как по‑разному пахнут травы, ‑ проговорил, глубоко вздохнув, Прат.
‑ Да, и подумать только, что когда‑то их называли сорными только за то, что их нельзя съесть. Ведь ты помнишь это время?
|
|
|
‑ Конечно.
Края лужайки были огорожены прозрачной матовой стеной. Она пропускала свет, но сквозь неё ничего не было видно: ни громадных зеркальных шаров энергоудержателей, ни других шестидесятиэтажных и стоэтажных зданий города, потому что сама хижина с её красной черепичной крышей, старинной каминной трубой и заросшей лужайкой стояли на плоской крыше стодвадцатиэтажного комплекса Центра Связи «Земля ‑ Космос».
‑ Они удивятся, когда увидят, что явились по приглашению. Правда?
‑ Вероятно. Но что же делать. Тут нет никакого жульничества, всё правда… Ну может быть, самая малость, несколько недель, чтобы всё совпало в точности, к четвергу.
‑ В конце концов это наше личное дело, когда мы хотим отпраздновать наше столетие. Разве нам не исполняется сто лет?
‑ Но ведь нам надо заказать торт! ‑ хлопнула себя по лбу Лали и, оглянувшись, позвала: ‑ Робби!
Робби, маленький кухонный робот, самообучающегося типа, по обыкновению прикативший следом за Лали, бездельничал, обмениваясь информацией с единственным слугой Прата, неуклюжим Старым Роботом. По обыкновению, тот был занят самопочинкой. На это у него уходило больше времени, чем на работу, но идти в капитальный ремонт он упрямо отказывался.
‑ Нет‑нет, ‑ ворчливо похрипывал он навестившему его Робби. ‑ Они мне уже предлагали заменить левую ногу. «А зачем?» ‑ спрашиваю я их. «Она у тебя поскрипывает». ‑ «Ах, поскрипывает? ‑ говорю я им. ‑ Так замените мне прокладки!» ‑ «Теперь таких уже не выпускают!» ‑ «А ноги выпускают?» ‑ «Нет, мы тебе поставим новые, гораздо лучшие!» ‑ «Ах вот оно что!.. А руки?» ‑ «Руки мы тебе тоже заменим». Ну, тут я всё понял… Они доберутся до меня, присобачат мне руки‑ноги новомодной модели, а потом отключат, доберутся до моих запоминающих устройств, поставят новые пустые кассеты, и я позабуду всё, что запомнил за те годы, что ухаживаю за хозяином: его привычки, наши разговоры, шуточки, и как он болел, и я один ухаживал за ним, и то, как он совсем ослеп, и я один это знал, и как я ему читал газеты и книги!.. Нет, новый шарнир, прокладка, это куда ни шло, даже нога! Я всё‑таки остаюсь я! А дай им добраться до запоминающих узлов, и я уже буду не я. Нет уж. Большое спасибо. Не позволю я копаться в моих кассетах, которые всю жизнь понемногу записываю… Когда меня отправят в переплавку, лучшие кассеты я оставлю на память о себе хозяину. И он будет меня вспоминать, проигрывать наши общие воспоминания…
‑ Да, кассеты памяти ‑ это всё богатство нашего брата‑робота, ‑ сочувственно поддакнул Робби.
И тут его окликнула Лали. Он с облегчением помчался, избавившись от брюзжания старика. ‑ Готов к приёму! ‑ бодро выпалил малыш Робби.
Стремительно подкатив к крыльцу на своём бесшумном каучуковом вездеходе, он был похож на мальчишку, скользящего на коньках.
‑ Робби, ‑ сказала Лали, ‑ нам к четвергу нужен торт. Самый торжественный, парадный торт.
‑ Праздничный?
‑ Самый большой, самый праздничный! Столетний юбилей!
‑ Ясно. ‑ Робби полсекунды жужжал, прорабатывая задачу, затем взлетел на крыльцо, зачем‑то занялся измерением дверного проёма наискосок по диагонали, забулькал, записывая цифры или свои соображения, это было похоже на подавленный смешок, заиграл где‑то подхваченную мазурку, умчался к лифту.
Только на следующий день, в четверг, всё объяснилось, когда Робби притащил заказанный ему торт. Его пришлось протаскивать через входную дверь наискосок, наклонив набок, точно крышку круглого стола, купленного на мебельном складе, не подумав, влезет ли он в тесную квартиру.
Как только Робби установил торт посреди комнаты, запахло праздником и стало торжественно.
|
|
|
‑ Торт «Византийский». Тесто образца «Мечта», слегка подсушенная, лимонно‑ананасно‑апельсино‑ореховая прокладка, крем клубнично‑банановый на тёртых орехах. Цифры ‑ шоколад, ‑ доложил Робби.
‑ Отлично! Настоящий «Византийский», пышный, величественный, юбилейный торт. Спасибо!
‑ Хорошо сказано! ‑ самодовольно мурлыкнул Робби и укатил, не торопясь, то и дело оглядываясь.
Старый Робот, громко скрипя, вошёл в столовую и включил камин ‑ так как было лето, он правильно поставил на «слабое тепло» и «весёлый огонь».
По всей комнате в воздухе плыли волны ароматов клубники, ананаса, ванильного крема, тёртых орехов и бананово‑шоколадной смеси. Шоколадная цифра «100» красовалась посредине, вся в завитушках из разноцветного крема, глядя на неё, можно было себе легко представить, как это обычно и получается на юбилеях, что вся прожитая юбилярами жизнь была лёгкой прогулкой по волнам взбитых сливок среди клубничных островов и ананасных берегов, поросших мармеладными кустиками.
‑ Ты надела голубое платье! ‑ заметил Прат, коснувшись её рукава.
‑ Голубое с золотыми пчёлками. Бывает сто разных голубых… Этот цвет очень легко получить, если знать правильный рецепт краски. Стоит взять кусочек настоящего голубого льда, вылить на него кувшинчик горячего синего чистого неба и, когда всё закипит, окунуть туда платье. Пчёлок нашивают уже потом. Теперь ты его видишь?
‑ Так ясно, как будто я его сам красил.
‑ Я люблю это платье. Вероятно, оно очень модное. Во всяком случае нарядные дамы на картинках в старых рыцарских сказках носили такие.
Во время разговора Прат доставал из коробки маленькие свечи и передавал их в руки Лали. Она осторожно втыкала их в мягкую поверхность торта. Сначала выстроила из них частокол по самому краю, потом повела по спирали к середине. Надо было очень аккуратно рассчитывать, чтоб уместились все сто штук и расстояния между свечками, выходили ровные. Но это не очень‑то у неё получалось.
‑ Ну как? ‑ спросил Прат, подавая последнюю свечку. ‑ Он не стал теперь похож на ежа?
|
|
|
‑ Нисколько. Скорее похож на остров, вольно поросший белыми деревцами с хохолками на макушке. Когда придёт пора, на них расцветут и поднимутся язычками вверх спелые, сине‑красные огоньки.
Теперь оставалось только подождать прихода гостей…
‑ Что‑нибудь забавное было на вчерашнем сеансе связи с Космосом? ‑ легкомысленно спросила Лали.
‑ О нет, всё то же. Почти пятьдесят лет прошло с тех пор, как я сорокалетним мальчишкой начал работать в нашем Центре Связи с Космосом ‑ мы посылали сигналы во все стороны, мы прослушивали все излучения и шорохи, и всё напрасно.
‑ Почему же напрасно? Ведь давно уже, кажется, связь установлена. Они разговаривают со всеми нашими пунктами, и мы их так же хорошо понимаем, как они нас, и они слушают, что мы отвечаем, через все наши Центры Связи и Координации.
‑ Да… Связь у нас есть. Но установили её не мы. Это они нашли нас, они с нами заговорили.
‑ Какая же разница?
‑ Очень большая… Ну, ты ведь читала, скажем, как некий Колумб открыл Америку.
‑ Ну, ещё бы!
‑ Так вот, с нами произошло нечто вроде того, что сама Америка прилетела и открыла нас, бедных Колумбов. Понимаешь, их цивилизаций опередила нашу на десять ‑ двенадцать тысячелетий. А это довольно много.
Лали обрадованно засмеялась:
‑ Да, да, я представляю себе этого бедного Колумба. Но ведь наши эти Центры и Пункты Связи уже давно переговариваются с Космосом?
‑ Уже одиннадцать лет. Тебе было два годика, когда произошёл первый контакт.
‑ А теперь?
‑ Они почти совсем замолчали… Потеряли почти всякий интерес… Ну, ты ведь, вероятно, знаешь то, что все знают?
‑ Что они нас предупредили? А это правда?
‑ Десять лет назад мы ещё могли сомневаться, но теперь мы уже и сами можем установить своими наблюдениями: всё вполне точно. Да, всё так и произойдёт, как они нас любезно предупредили.
‑ И действительно, наша планета тогда погибнет?
‑ Нет‑нет… Она отклонится от своей орбиты, произойдут кое‑какие изменения, но… как бы тебе объяснить. Тонкий слой кислорода, окутывающий нашу Землю, улетит в Космос, как лёгкая вуаль. И органическая жизнь прекратится. Вероятно, на время, скажем на три‑четыре миллиарда лет.
‑ И они это нам преспокойно выложили и не предложили как‑нибудь помочь? Или они не могут ничего сделать?
‑ Мы запрашивали их много раз, они отвечают: «Нет заинтересованности» и выключаются.
‑ Значит, они могли бы что‑нибудь сделать, но не желают? Тогда они просто космические свиньи, так им и надо сказать.
‑ Боюсь, что они даже не обидятся.
‑ Они злые?
‑ Хуже. Они никакие.
‑ Но они хоть чуточку похожи на людей? Или это осьминоги, зелёные чертенята?
‑ О нет, они очень похожи на нас, хотя они не очень‑то много о своей планете рассказывают. Мы даже не знаем, одна у них планета или две… четыре? Удивительно только, что одна их планета несомненно называлась когда‑то в древности (в их древности) ЗЕМЛЯ ВТОРАЯ. Теперь название очень искажено, но оно как бы просвечивает, и это очень удивительно, правда?
‑ По‑моему, это всё равно. Главное, что они такие противные, дураки.
‑ Меньше всего дураки. Все их действия удивительно целесообразны, рассчитаны, они великолепно систематизируют материалы исследования нашей планеты, безошибочно анализируют…
‑ Пускай, пускай, пускай! ‑ затыкая уши, закричала Лали. ‑ Они как человек, который предупредил другого, что тот провалится в яму, и после садится поудобнее, чтоб наблюдать, как тот дойдёт до края и свалится! Неужели у них не шевельнётся ни капли сочувствия к нам?
‑ Никаких «со» у них нет. Сочувствия, содружества, сострадания и тому подобное. Нас они даже не презирают. Просто однажды сделали вывод: у нашей цивилизации было достаточно времени, чтоб подготовиться к ожидающей нас катастрофе, но у землян слишком много сил и времени ушло на войны, религиозную и расовую борьбу, и вот мы опоздали.
‑ Раз они такие сухари и бесчувственные чурбаны, пусть их планета тоже треснется лбом о другую. Так им и надо!
‑ Нет, девочка, с ними‑то этого, по‑видимому, не случится: они надёжно управляются в своей частичке Космоса, и, когда возникает опасность, они её предупреждают и принимают вовремя необходимые меры, как на корабле в ожидании урагана. Я же сказал тебе, что на двенадцать ‑ пятнадцать тысячелетий их наука обогнала нашу.
‑ Зазнайки! ‑ сказала Лали. ‑ А вот и наши гости!
Глава 2
СТОЛЕТНИЙ ЮБИЛЕЙ
Приближающиеся шаги затихли на крыльце.
Гости читали объявление, потом стучались в дверь. Гости не желали пользоваться ни звонками, ни предупредительными сигналами. Они держались старых обычаев и не признавали этих новшеств. Конечно, прилетали они на своих стареньких пневматических ракетах, но дальше шли пешком. Счёт времени они вели не на декады: дни называли их старыми добрыми именами и неизменно собирались по четвергам в уединённой хижине Прата.
Слепой хозяин радушно встречал гостей у входа, узнавал каждого, прежде чем тот успевал заговорить.
‑ Добро пожаловать! Заходите, рассказывайте, что там у вас слышно старенького!
И все гости смеялись шутке.
Все они были очень стары и не любили спешить. Они приветливо улыбались, встречаясь, и пожимали друг другу руки, а единственной своей Прекрасной Даме они по очереди осторожно целовали ручку и наперебой спешили пододвинуть ей кресло.
Старый Робот, стараясь держаться молодцом, но всё‑таки слегка жужжа и поскрипывая, разносил гостям пахучий чай.
В комнате было тихо, сюда не доносился шум городского движения и свист пролетающих домашних ракет: окна были закрыты звуконепроницаемыми шторами, великолепно изображавшими ночное небо с мерцающими звёздами.
‑ Вот неожиданность! ‑ сказала Прекрасная Дама. ‑ Надо было нас предупредить, мы бы приготовили подарки.
‑ Да, да, конечно. Подарки! ‑ подхватили гости.
‑ Мы сами обнаружили это как‑то случайно, ‑ извинился хозяин. ‑ Стали подсчитывать, и вот вдруг оказалось… Зажигай, зажигай свечки, Лали!.. И скажи, когда загорятся все. Тогда я объявлю… Все? Отлично… Так вот, многоуважаемые гости, сегодня нам исполнилось ровно сто лет: тринадцать Лали и восемьдесят семь ‑ мне!
‑ Ура! ‑ пропели гости. ‑ Ура! Ура!
Дама нежно поцеловала Лали, а остальные, задумчиво улыбаясь, с какой‑то грустной радостью смотрели на большой круг жарко пылающих маленьких свечек.
‑ Ах, как хорошо! Пахнет совсем как в старину на ёлке, ‑ мечтательно произнёс старичок и так сильно потянул в себя воздух, что могло показаться, будто у него даже нос порозовел. Но нос у него всегда был необыкновенно розовый. ‑ До чего же славно и беззаботно всё шло у нас на планете в прежние времена! ‑ И опять засопел, как небольшой насос.
‑ Всё шло прекрасно, за исключением тех мест, где всё шло из рук вон скверно! ‑ вскользь заметила Дама.
‑ Нет, всё‑таки было весело! Например, была карусель! Да, карусель несётся: вокруг своей оси, и сердце замирает от страха, не то что теперешние ракеты: сидишь зеваешь и ничего решительно не чувствуешь. Тишина, скука… А там? Визжат от восторга ребятишки, оседлав лошадок, козлов и львов, разноцветные флаги трещат на ветру, и посреди медных труб, в оркестре, бухает большой турецкий барабан!
‑ Никогда ничего подобного не слышала, ‑ удивилась Дама. ‑ Это ваша фантазия. Придумали козлов, барабаны и ребятишек? Откуда вам‑то это знать?
Розовый Нос с достоинством выпятил грудь:
‑ Откуда я знаю, мадам? Да на одной из таких каруселей я сам визжал от восторга и от страха верхом на одном из этих козлов собственной персоной, мадам!
При этом нос у старичка удивительным образом ещё немного порозовел. Дама хотела было спросить, сколько же ему лет, что он может всё это помнить, но это был запрещённый вопрос в этом обществе, и она только улыбнулась:
‑ Как это всё интересно, что вы описываете.
‑ Ха‑ха! ‑ вспетушился очень польщённый похвалой Розовый Нос. ‑ Да я помню денёк поинтересней, чем ярмарка с каруселью. А? ‑ Он обвёл всех вопрошающим взглядом.
Все одобрительно кивали и улыбались.
Старичок весь просиял. Нос перестал быть розовым, казалось, он вот‑вот засветится, как приставной клоунский нос, где бывает спрятана маленькая электрическая лампочка.
‑ Вот был денёк! Какие несметные толпы людей из города нахлынули на заброшенный пустырь! Как они, изнывая от нетерпения и жары, с раннего утра и до вечера всё ждали, ждали, когда же наконец там что‑нибудь получится, и всё никак не получалось, но наконец они дождались! Ах, какое вспыхнуло ликование! Невозмутимые, солидные господа, надменно подпёртые под подбородок твёрдыми, крахмальными воротничками, размахивали изо всех сил в воздухе чёрными котелками и цилиндрами и вопили «ура!»; томные, напудренные дамы, подхватив кружевные юбки, вскакивали на сиденья своих лакированных экипажей, прыгали и самозабвенно визжали от восторга вместе с мальчишками, облепившими заборы! Ведь чудо только что свершилось у них на глазах! С самого утра по пустырю катались на велосипедных колёсах, подпрыгивая на кочках, обтянутые полотном рамы, подпёртые деревянными стоечками. Крест‑накрест они были перетянуты множеством проволок, мешавших всему этому сооружению развалиться от первого толчка.
А в самой серёдке, запутавшись во всей этой неразберихе, умостился на жёрдочке человек в картузе с лицом сосредоточенным и исполненным недобрых предчувствий. Всё это трещало винтом и уже раз десять прокатилось взад‑вперёд по полю, как вдруг все заметили, что колёса повисли, продолжая крутиться в воздухе в полуметре над землёй. Пяти минут не прошло, как всё вместе ‑ рамки, колёса, трескучий винт с человеком на жёрдочке ‑ уже взвилось на высоту третьего этажа!
Аэроплан наконец оторвался от земли! Ух до чего ликовала восторженная толпа! «Покоритель воздуха!», «Укротитель воздушной стихии!», «Властелин голубого океана!». Так (с обычной человеческой скромностью) окрестили вскоре авиатора газеты. А «покоритель воздуха», как сейчас помню, всё опасливо поглядывая вниз и осторожно стянув с головы картузик, помахал публике, пролетая над морем запрокинутых, сияющих восторгом лице глазами, полными светлых надежд и устремлёнными в это самое «покорённое» небо, которое, впрочем, по правде говоря, кажется, вовсе и не заметило своего покорения.
‑ Да, да, зато люди заметили! Мы‑то знаем, что было дальше, когда эти славные полотняные птички оперились и научились возить такие славные полновесные бомбочки, от которых целые города разваливались, как карточные домики.
Лали обошла вокруг стола и, дуя изо всех сил, погасила свечи. По её знаку Старый Робот начал с геометрической точностью нарезать идеально ровными ломтями громадный торт.
Первой Лали поднесла угощение Даме. Некогда та была знаменитой кино‑ и телеактрисой с самым прекрасным в мире лицом, поэтому её и называли Прекрасной Дамой. В этом доме. И ещё в некоторых других, а в остальном мире её просто никто больше не помнил.
Потом свою порцию получил старик громадного роста. Его в кругу друзей называли просто ‑ Чемпион.
Третий, в ту минуту, когда Лали подошла к нему с тарелкой, вскочил, вежливо поклонился и старательно шаркнул ножкой.
Когда‑то давным‑давно ему пришлось принять участие в одной небольшой войне, после чего он совсем потерял память. Скорее всего, ему самому до того не хотелось ничего вспоминать, что люди стали называть его Непомником. Сам он объяснял это так: «Я отлично знаю, что был когда‑то мальчиком, просто прекрасно помню, как я был мальчиком, потом была масса каких‑то неприятностей, я их, к счастью, совершенно позабыл, а теперь мне опять хорошо, я чувствую себя опять мальчиком, правда, кажется, очень некрасивым и неуклюжим, по‑моему, раньше я был гораздо приятнее на вид, но для меня‑то самого ведь это ничего не меняет, я хорошо знаю, кто я есть!»
Розовый Нос ещё каким‑то образом порозовел от удовольствия, втягивая аромат пышного ломтя, который он теперь мог поднести себе к самому носу.
Несколько минут в комнате слышно было только постукивание ложечек о тарелки.
Лали рассеянно улыбалась, доедая свою порцию торта.
‑ О чём ты так задумалась? ‑ ласково спросила Прекрасная Дама.
Лали слегка вздрогнула.
‑ Ах, извините!.. Действительно… Я подумала о том, о чём не надо думать.
Дело в том, что на четверговых собраниях решено было не упоминать о Сроке, когда Земля неизбежно должна столкнуться с кометой. Если уж необходимо было назвать эту комету, её насмешливо называли «Козликом» за её непреодолимое стремление столкнуться лоб в лоб с Землёй.
‑ Ты подумала о Сроке? ‑ строго спросила Дама. ‑ Ты же знаешь, что мы раз навсегда приняли решение не обращать на него никакого внимания. Мы его знать не знаем. Мы презираем его, этот ничтожный Срок.
‑ Нет, нет… Но я подумала о Колумбе. Прат мне сказал, что как будто у нас всё получилось наоборот, чем у того старинного Колумба.
‑ Колумб ‑ это старина! Я думаю, мы с удовольствием послушаем?
‑ Я лично всегда верю всему, что нам рассказывает Лали. Это так похоже на небылицы! ‑ радостно объявил Непомник.
‑ Правда! ‑ по‑прежнему рассеянно улыбаясь, тонким голоском проговорила Лали. ‑ Мы оказались немножко похожими на Колумба‑наоборот. Я так и вижу его храбрый маленький кораблик с горделивыми флагами и какими‑то деревянными домиками, нагромождёнными друг на друга на корме; отчаянно храбрый кораблик, отправившийся в бескрайний, неведомый океан наобум и наугад искать какую‑то Индию, которой там и быть не могло… И вот наконец матрос с верхушки мачты завопил: «Земля!» Навстречу ему приближалась неведомая, долгожданная, желанная земля! Каравелла Колумба с надутыми парусами вошла в залив неведомой земли. Мушкеты и бомбарды туго заряжены, в трюмах заготовлены бочки стеклянных бус и железных топориков для обменной торговли с туземцами. Сам адмирал, в сверкающих латах, в стальном шлеме, с парой грозных пистолетов за поясом, гремя шпорами, вышел на палубу. Над его головой с оглушающим громом пронёсся самолёт, оставляя в небе кудрявый снежный след, и вместо голых туземцев, пугливо выглядывающих из зарослей, он увидел бесконечные ряды домов, громоздившихся подобно высокой горной цепи, и каких‑то странных людей, с сочувственным недоумением старавшихся разглядеть гордую каравеллу, точно маленькое раскрашенное корытце, плескавшуюся у подножия двадцатиэтажного стального борта гигантского корабля.
Лали смущённо, полуиспуганно замолчала. Она как будто сама была немного удивлена картиной, которую нарисовала или которая ей представилась.
‑ Да, ‑ коротко брякнул Чемпион. ‑ Похоже. Так встретились мы с Космосом, как боксёр наилегчайшего веса с тяжеловесом. Нокаут.
Розовый Нос, обиженно отвернувшись, стал смотреть в угол:
‑ Всё‑таки мы же не каравелла. Есть же у нас свои технические чудеса, которыми мы им можем утереть нос… Или хоть удивить?
Все ждали ответа от Прата, и он это почувствовал. Он усмехнулся, прихлёбывая чай:
‑ К сожалению, фантастическая картинка, которую для нас изобразила Лали, слишком оптимистична. Какие‑то жалкие столетия отделяли Колумба от эпохи реактивных двигателей. Нас от наших партнёров по Космосу отделяют тысячелетия. Удивить их мы можем, ну… скажем, как изобретатель первого на Земле колеса, который пришёл бы предлагать своё изобретение на современный автозавод.
‑ Всем налили снова чаю? ‑ вдруг громко спросила Лали. ‑ Так вот, я предлагаю тост за Колумба, за его смельчаков‑матросов, за их мужество, которого в деревянном кораблике с холщовыми парусами у них было больше, чем вы найдёте в каком‑нибудь танкере в пятьсот тысяч тонн водоизмещения!
Все с воодушевлением подхватили тост.
Глава 3
ЭТА НЕМНОЖКО СТРАННАЯ ЛАЛИ…
Если повернуть переключатель на несколько делений, пропустив «дождливый день», «закат солнца», «жаркий экваториальный день», «восход над коралловым островом», «лунный вечер» и тому подобное, то стоявшая за окнами «звёздная ночь» исчезала, и на отметке «0» открывалось чистое стекло, и в окрестностях старинной хижины становились видны громадные башни космических антенн Центра Связи, шаровидные силовые установки и унылые, однообразные гаражи для роботов и городских ракет, а вдалеке маячило стоэтажное здание Старого Центра, давно уже прекратившего работу. В этом доме жили многие специалисты и сам директор Центра, профессор Ив, дедушка Лали. Сама Лали тоже там жила. Дедушка был её самым близким по возрасту родственником. Следующим был Прат, хозяин одинокой хижины на крыше.
Когда родители Лали погибли в полёте на одной из небольших космических ракет, ей было всего несколько месяцев. Не научившись ещё выговаривать «мама», она заплетающимся языком, смеясь, болтала: «Пра…пра… пра…» А когда подросла, решила называть его Прат.
Облака над городом; снежные вершины гор, залитые багряным светом восхода; капля, сорвавшаяся с весла; глубина звёздного неба; плавный взлёт прыжка газели; радостно протянутые тебе навстречу руки и сияющее лицо; лица, лица, бесконечный поток за всю жизнь встреченных тобою лиц, усталых, тупых, равнодушных, злобных и добрых, весёлых и робких, насмешливых и милых, приветливых, дружеских и одно или два самых прекрасных; чёрные буквы и строчки лучшего, что создал человеческий ум, ‑ книг. Всё это дано тому, кто, не замечая, какое это чудо, обладает величайшим даром ‑ видит. К сожалению, человеку свойственно всю ослепительную прелесть, безграничную ценность того, чем он обладает, оценить, только когда её у него отнимают. Тогда он говорит: «Ах, каким счастьем я обладал!»
Солнечный свет погас для Прата уже давно. Исчезли горы и облака, числа и буквы.
Когда он ещё не совсем ослеп, из уважения к его научным заслугам, для него построили хижину на крыше стодвадцатиэтажного дома и приставили к нему робота, специально запрограммированного для обслуживания тех, кто не видит.
Хижина была снаружи похожа на ту, где когда‑то жил много‑много лет назад его собственный дедушка, Прат ещё успел полюбоваться её смутными очертаниями, прежде чем и эти очертания растаяли и вокруг него сомкнулся мрак.
Робот быстро с ним сработался: подавал кушанья на стол, стелил постель, читал вслух газеты и книги, записывал на плёнку всё, что нужно было хозяину. Провожал его на прогулках, предупреждая обо всех препятствиях на пути. Наружный мрак скоро совсем перестал мешать жизни Прата. Но на душе у него было безрадостно, сумеречно и слишком уж тихо.
И тут в зимнюю стужу его уснувшей жизни к нему протянулась крошечная живая и тёплая ручонка девочки. Это была Лали. Однажды она отпихнула свою няньку‑робота, влезла на колени к старику, растопырила ему веки мягонькими пальчиками и строго сказала:
‑ Ну‑ка, теперь смотри как следует! Я уж заметила, ты совсем не умеешь смотреть. Я тебя научу! Ну! Что ты теперь видишь?
‑ Розовую мартышку у себя на коленях! ‑ сказал Прат и засмеялся впервые за много месяцев.
С этого дня она упорно продолжала учить его смотреть: притаскивала игрушки, картинки и кукольных человечков, держала их прямо у него перед носом и с бесконечной настойчивостью допрашивала:
‑ Ну, а это что? Нечего смеяться. Ты натужься, старайся как следует. Ну, кто? Видишь, какие длинные уши? Ну?
‑ Кролик! ‑ называл он наугад.
‑ Заяц! Это называется заяц. Ага, когда ты стараешься, ты вот можешь же совсем правильно видеть!
Со временем Лали перестала учить его видеть, Она просто стала его глазами. Изо всех сил старалась описать, передать, нарисовать перед ним картину всего, что видела сама, пыталась помочь увидеть ему её глазами многоцветный, пёстрый мир, скрытый от него мраком.
Год за годом окружающая Прата непроглядная темнота понемногу наполнилась образами воображения Лали. Описывая ему то, что видела, Лали неутомимо фантазировала, чтоб позабавить старика, а может быть, по врождённому стремлению всё по‑своему додумывать, менять, воображать, как могло бы быть лучше, чем в действительности.
Долгие годы, кроме дедушки Ива, которого она видела только за обедом, её окружали одни первоклассные роботы дошкольного обучения, и единственным постоянным, терпеливым, внимательным её собеседником был Прат. Он знал всё на свете и рассказывал всё, что знал. Чем больше она узнавала, тем ярче и забавнее делались её фантазии, которыми она делилась со стариком.
Рассеянно дослушав и пропустив мимо ушей очередную учёную лекцию Дошкольного Робота, она бежала к Прату и могла три часа слушать затаив дыхание его вполне научный доклад по Истории Человечества, Географии, Музыке.
Она его любила и впитывала каждое слово, может быть, потому, что дети безошибочно чувствуют разницу между тем, когда их просто правильно учат, и тем, когда их к тому же любят.
За эти годы ему поневоле приходилось выслушивать давным‑давно забытые им старинные детские сказки. Потом, по мере того, как Лали росла, легенды, стихи, детские книжки по её собственному выбору. Когда няня‑робот, правильно запрограммированная, не позволяла читать неподходящие для возраста Лали рыцарские романы или легенды, Прат шептал на ухо девочке, как её выключить.
Лали очень ловко, незаметно подобравшись, отключала няню. И тогда девятилетняя девочка и старый человек с упоением погружались в совместное чтение какой‑нибудь истории: «1001 ночи», «Рыцарей Круглого стола» или «Сказа о Добрыне Никитиче». Одну странность только подметил Прат, Лали тогда уже было около десяти лет. Однажды ночью, лёжа без сна, он припоминал события предыдущего дня. Почему‑то в воспоминании этот день выглядел приятным днём. Хотя не много приятного встречалось теперь в его жизни…
Вдруг, неожиданно для самого себя, он рассмеялся. Лежал один в своей хижине высоко над городом, в своей темноте и в темноте ночи, и смеялся детским весёлым смехом: до того вдруг смешно вспомнился ему тот взъерошенный, затравленный зайчонок… Боже мой, с каким ужасом он мчался по полю, спасаясь от погони. Из последних, уже на разрыв заячьего сердчишка сил мчался он, забросив за спину уши, слыша прямо за собой свирепый вой зубастых собак. Нет ему нигде спасения. И вдруг видит прямо перед собой лазейку в лисью нору. Всё равно пропадать! Нырнул очертя голову и замер, зажмурясь от страха. Теперь всё! Малыши‑лисенята так и шарахнулись от запыхавшегося, распалённого, усатого зверя, с разгону ворвавшегося в укромную их норку.
‑ Лиса дома? ‑ обречённо пробормотал Заяц.
‑ Мамы нету… Ушла… ‑ испуганно запищали лисенята.
‑ Ушла?.. ‑ И что тут сделалось с Зайцем! Весь взмокший, взъерошенный, собаками рваный, он приосанился, молодецки лапками расправил усёнки, нахально прикрякнул: ‑ Жаль‑жаль, от меня ушла! Не то задал бы я ей перцу!
Вот именно этот момент мгновенного преображения униженного и затравленного рваного Зайца в самоуверенного, развязного наглеца и хвастунишку и заставил старого слепого человека вдруг рассмеяться среди ночи.
Он стал припоминать весь текст этой коротенькой, всего в несколько строк, сказочки и обнаружил, не в первый уже раз он подмечает, когда Лали ему читает‑рассказывает, перед ним открывается яркая картина того, что она не всегда произносит вслух, но только, по‑видимому, сама себе очень живо представляет. Какие‑то вспышки её воображения по временам стали передаваться ему самому. Далеко не в точности и не так, как рассказываете в сказке, но примерно так, как видит это Лали. В сказке о чудом спасшемся Зайце ни слова не говорилось ни об ушах, ни об отчаянии Зайца, но Прат почему‑то живо представил себе и норку, и писк жавшихся друг к другу лисят, и невероятные изменения заячьей морды. «Странно, ‑ говорил он себе, ‑ странно. Откуда у девочки такая способность? И действительно ли она у неё есть? Может быть, какая‑то ненормальность? Болезнь?.. Гм… Моцарт, сочинявший серьёзную музыку в семилетнем возрасте, был, конечно, не совсем нормальным, то есть «средним» ребёнком. Хорошо только, что его не принялись лечить, чтоб сделать «нормальным».» В следующий четверг, когда к нему, по обыкновению, пришли его старые друзья, он с опаской, осторожно решился кое‑что проверить из своих наблюдений.
Глава 4
ЛАЛИ ЧИТАЕТ СВОЮ БУМАЖНУЮ КНИЖКУ
Все они были спаяны одним: твёрдо решили не обращать внимания. Ни на что. И сохранять невозмутимое спокойствие.
Срок, когда на Земле прекратится жизнь, был вычислен вполне безошибочно, и разные люди по‑разному переживали, думали и вели себя, зная краткость этого срока. Друзья Прата были из тех, кто жил, не обращая внимания на то, долго ли, коротко ли продлится их жизнь. И действительно, сохраняли невозмутимое спокойствие. Ведь прожитые ими долгие жизни никто не мог у них отнять. А это и было их богатство, имущество, их неотъемлемая собственность, и они жили в цветущих садах и тенистых парках, среди друзей.
…Пылал, потрескивая, камин. За окнами была включена тихая, звёздная ночь. Поболтали, припоминая кое о чём, что случилось шестьдесят лет назад, поспорили о событиях, произошедших всего пятьдесят девять лет тому назад, попивая чай с пирожными, и вот примолкли на минутку. И тогда Прат, вскользь, шутя, предложил послушать, как Лали читает сказку. Сказка ‑ это было прошлое, и потому все охотно согласились, оживлённо переглядываясь и добродушно посмеиваясь.
Позвали Лали, она вошла, держа в руках раскрытую большую книгу, и приветливо со всеми поздоровалась.
‑ О‑о! Ты, я вижу, читаешь старые бумажные книги! ‑ приятно удивлённая, улыбнулась Прекрасная Дама.
Лали застенчиво кивнула и уселась в кресло, прикрыв лицо раскрытой книгой в старом кожаном переплёте.
‑ Не почитаешь ли ты нашим гостям какую‑нибудь старинную сказочку или историю? ‑ как‑то вскользь попросил Прат. ‑ Ну, что‑нибудь, что мы уже читали. Наверное, нашим гостям забавно будет послушать, не правда ли?
‑ Да, да, конечно! Пожалуйста! ‑ вежливо и ласково, как говорят взрослые с детьми, откликнулись гости.
‑ Разве вы тоже любите сказки? ‑ обрадованно удивилась Лали, выглядывая из‑за переплёта, служившего ей ширмой. ‑ Сказок же очень много. Какую вы хотите?
‑ Ну… ‑ протянул Розовый Нос, ‑ давненько я не слышал сказок, мне всякая будет хороша.
‑ Я помню, ‑ сказал, вдруг заулыбавшись, Непомник, ‑ честное слово, помню, была такая сказка «Спящая царевна», или «Уснувшая красавица», или «Белоснежка», или ещё как‑то… Смотрите‑ка, я хорошо помню всё, что мне хочется помнить. Конечно, это было давно. Задолго до всяких неприятностей, которые я совсем забыл.
‑ Она чаще всего называлась «Спящая красавица». Ты читала её, детка?
‑ О‑о! ‑ снисходительно отозвалась Лали. ‑ Я тоже очень давно её читала, ещё в детстве,
‑ Я тоже читала её в детстве, ‑ сдержала усмешку Дама. ‑ А ты теперь, очевидно, совсем взрослая?
‑ Нет‑нет, я прекрасно знаю, что нет. Я хочу сказать, что бывает совсем детское, настоящее, маленькое детство, но оно постепенно проходит. У меня оно уже прошло.
‑ Вот как у меня! ‑ радостно объявил Непомник. ‑ Меня, к сожалению, выпихнули из детства. Прямо взяли и выпихнули. Хотя я совсем не хотел. И до чего же трудно бывает потом вернуться назад! Если можно, пожалуйста, помоги мне немножко туда окунуться, хоть ненадолго. Так скучно быть всё взрослым да взрослым. Ну их!
‑ В этой книжке у меня все средневековые хроники. Тут нет этой сказки.
‑ Но ведь ты её помнишь? ‑ мягко спросил Прат…
‑ Конечно. Ведь я её тебе читала… Что? Просто рассказать? Ну хорошо, я попробую. ‑ Лали, слегка наморщив лоб, задумалась. Потом рассеянно улыбнулась и пробормотала: ‑ А‑а, да, да… ‑ Рот у неё приоткрылся, лицо приняло совсем детское, даже глуповатое выражение, и она начала рассказывать сказку, всем известную старинную сказку, которая из поколения в поколение, из народа в народ тысячи лет кочевала, родившись неизвестно где и когда. Простая и понятная, как азбука, сказка, в которой менялись костюмы, века и подробности, но основа человеческих чувств всегда оставалась всё та же.
Рассказывала она немного странно: как привыкла рассказывать слепому старику Прату. Так, произнеся две‑три фразы о том, как принц поднялся по мраморным ступеням, вошёл в заколдованный уснувший дворец, Лали, запнувшись, замолкла, точно это не принц, а она сама остановилась на пороге и в изумлении оглядывала дворцовую залу.
Гости сидели не шевелясь, и только Прат чутко прислушивался к их дыханию, лёгким, удивлённым, встревоженным, облегчённым возгласам: «Ох!.. Ай!..»
Сказка, это вольное творение человеческих сердец, текла в воздухе по комнате, как разноцветный ручеёк, в который каждый новый рассказчик волен пустить свой собственный, новый бумажный кораблик.
И вот она тихонько протекла и благополучно закончилась. Лали вздохнула, встала, подошла к столу и положила себе в рот уголок пирожного.
‑ Спасибо, ты хорошо рассказала, ‑ сказал Прат. ‑ Теперь можешь бежать в свою комнату.
После того как Лали ушла, кивнув всем на прощание, в комнате долго стояла тишина.
‑ Вам, вероятно, наскучила её детская болтовня? ‑ насторожившись, спросил самым небрежным тоном Прат.
‑ Разве это была болтовня? ‑ пробубнил Чемпион. ‑ Ах да, конечно, конечно. Это ведь просто сказка и больше ничего. Но у меня до сих пор руки чешутся, до того мне хотелось схватить за шиворот эту ведьму, когда она подсовывала принцессе отравленное яблоко…
Непомник вдруг радостно расхохотался:
‑ А у того гнома был нос порозовей, чем твой. Ты очень на него похож! Очень!
Прекрасная Дама тихонько рассмеялась:
‑ Это правда, я тоже заметила!
‑ Ничего подобного! Никакого сходства. Просто отдалённое совпадение оригинальных оттенков окраски носов, и притом у него это выглядело гораздо грубее, ‑ порозовел от возмущения Розовый Нос.
‑ Нельзя обижаться на сказку, ‑ укорила Дама. ‑ Кроме этого гнома, там были вещи поинтереснее. Фонтан в заколдованном дворце, который взметнулся вверх и замер на сто лет, как хрустальный букет с брызгами в воздухе.
‑ Да, да, да!.. ‑ обрадовался Непомник. ‑ И ещё этот заснувший яркий огонь в камине! Наверное, он совсем не жжётся. Я бы хотел отломить кусочек от одного язычка и подержать на ладони.
‑ Всё это чепуха и мелочи, ‑ грубовато отрезал Чемпион. ‑ Вот когда эти славные ребятишки в колпачках стояли и рыдали у хрустального гроба, куда им, беднягам, пришлось уложить Белоснежку, я чувствовал, что вот‑вот разревусь. А этого со мной не бывало давно. Лет сорок или пятьдесят пять, не помню. Но зато как легко и радостно на душе, когда всё так хорошо кончилось. А то просто сердце разрывалось на них глядеть, в особенности на твоего тёзку с розовым носом.
‑ Да! ‑ с достоинством сказал Розовый Нос. ‑ Действительно, он горевал больше других. Просто у него более чуткое сердце!
Внимательный Робот бесшумно наполнил чашки свежим, душистым чаем и добавил в вазу пирожных.
Непомник положил себе на тарелку пирожное и застенчиво хихикнул. Розовый Нос заспорил с Чемпионом.
Прекрасная Дама, которая, кроме того, была и умной дамой, сидела задумавшись.
‑ Забавно! ‑ вполголоса обратилась она к Прату. ‑ Вы слышите? Эти двое спорят, о том, какие были во дворце колонны: мраморные или серебряные!
‑ А я тебе говорю, что серебряные! ‑ азартно доказывал в это время Розовый Нос ‑ Ступеньки? Ступеньки были просто мраморные, а колонны?.. Конечно, серебряные… Вообще серебряные это как‑то роскошнее!
‑ Правда, забавно? ‑ снисходительно заметила Дама. ‑ В особенности потому, что там, собственно, не было никаких колонн. Там были арки.
‑ Вероятно, так же, как в жизни, каждый видит всё происходящее по‑своему, ‑ только усмехнулся Прат. ‑ Прошлый раз колонны ей самой представлялись красными.
‑ Она видела их?
‑ Да. Правда, я замечал, что обстановка иногда меняется, но всё происходящее, что Лали видит, повторяется вполне точно.
‑ Постойте, вы сказали: видит?
‑ Да, я так сказал. Вы не обратили внимания, что она вообще ни слова не говорила ни о каких колоннах. Лали их просто видела, а вы видели то, что она воображала. Причём каждый видит подробности по‑своему, разумеется. Она произносит: «Великолепный, заколдованный дворец», и в её фантазии мало‑помалу возникает этот дворец, и вам кажется, что вы его видите.
‑ Вы хотите сказать, ‑ с лёгким испугом откинулась на спинку кресла Дама, ‑ что всё это было только её фантазия, а мы‑то, как дети, замирали, пугались, изнывали от ожидания?.. Да я и сейчас чувствую, будто с меня свалили свинцовую тяжесть. Мне легко и радостно, как на майском зелёном лужке… И мне хочется смеяться… Неужто это всё оттого, что во мне играет и кипит ликование этих выдуманных человечков, плясавших от восторга, когда их Спящая Царевна пробудилась от смертного сна и встала из своего хрустального гроба?.. Ведь эту сказку я читала и видела, когда мне было меньше лет, чем сейчас Лали. И всё, что мы сейчас видели, только фантазия?
‑ Вы были замечательной актрисой и можете так пренебрежительно произносить это слово: фантазия!.. Воображение! Изобретательная сила ума! Надо вставать и снимать шапки, произнося эти великие слова! Ими обозначается творческая сила художника, вся самобытная сила созидания!.. Туповатые людишки любят над этим подсмеиваться. Для них фантазия ‑ это несбыточная чепуха! Воздушные замки! Иллюзия! Фата‑моргана!
‑ Фантазию любили изображать в виде прекрасной феи в длинном белом платье, со звёздочкой во лбу… в тот момент, когда она, улыбаясь, парит в воздухе!
‑ Ну что ж? Тоже неплохо. Но можно бы явление фантазии изобразить на тысячу ладов. Например: перед нашим взором возникает эдакая лохматая рожа первобытного человека… Страшноватая физиономия: нос приплюснут… зубки… можете себе представить… глубоко вдавленные глаза… Да‑с… И вот мы замечаем вдруг, что в этих маленьких полу‑. звериных глазках вспыхнул и загорелся волшебный огонь фантазии! В эту самую минуту его, одного, из всех людей племени, вдруг озарил ослепительный свет фантазии. Тысячи тысяч лет всё племя швыряло на охоте камни и палки, пока вдруг его одного не осенило: он соединил дырявый камень с кривой палкой и создал первый каменный топор ‑ могучее оружие человека в борьбе с окружающим его чудовищным миром джунглей.
‑ Да, да, да! Но как?..
‑ Что как? Как эта девочка?.. Не знаю. Просто у неё определённого рода способность ‑ сильнее, чем у других. Это довольно обычная способность как‑то передавать другим свои чувства, образы. Разве не к этому стремятся все писатели, актёры и художники всех времён?
‑ Но откуда у Лали?
‑ Вот вопрос, на который я не могу ответить.
‑ Знаете что? Можете не отвечать. Только дайте нам послушать её ещё раз. Вы думаете, всё повторится?
‑ Мы это увидим!
Глава 5
ЭПОХА КОНТАКТА
Лет шестьдесят тому назад в разных точках земного шара стали происходить некоторые странноватые явления. То там, то тут возникали на большой высоте какие‑то неправильной формы и явно бессмысленного назначения предметы. С научной точки зрения, они определённо не были пригодны для полётов. Но так как они всё‑таки летали, учёные установили, что это вполне антинаучное явление, на которое не стоит обращать внимание.
В народе их скоро метко окрестили «кастрюльками», поскольку они были похожи на кастрюльку ничуть не меньше, чем на решето или тыкву.
Их появление совершенно явственно заметило 10177 человек, из которых 10126 соврали. 22 были введены в заблуждение, но остальные действительно что‑то видели.
Однажды вдруг исчезло громадное здание Политехнического музея со всеми экспонатами: древними паровозами, автомобилями, двигателями и приборами. Стояло тяжёлое, громоздкое здание со своими боковыми корпусами, зрительным залом, подвалами и чердаком. И вдруг тихо и плавно среди белого дня исчезло. Были замечены четыре «кастрюльки», которые на минуточку повисли неподвижно, как бы по углам квадрата, и скрылись.
Осталось только удивительно глянцевито‑ровное поле посреди города.
Это событие вызвало определённый прилив интереса не только среди горожан, в изумлении глазевших на пустое место, оставшееся от старого музея, но даже среди некоторых учёных.
Тут же со всех сторон стали поступать сообщения о том, что ненаучные «кастрюльки» опускались на Землю и из них высовывались и вылезали наружу какие‑то существа.
Видевшие их на очень далёком расстоянии утверждали, что они точь‑в‑точь маленькие человечки, только зелёные.
Если прежде люди, заметившие в вечернем небе кое‑что странное, восклицали: «Э‑э, да это всего‑навсего ещё одна «кастрюлька!»», то теперь известие о «зелёных человечках», утащивших музей, произвело самое яркое впечатление! Наконец‑то вместо чего‑то расплывчатого, бесформенного можно было представить себе нечто, пускай самое нелепое, зелёное, фиолетовое, только бы определённое, пускай хоть с мордочками, выглядывающими из‑под мышек и с глазами на кончике хвоста.
С этого момента «зелёные человечки» запрыгали, заплясали во всех балетах, на все голоса запели во всех мюзиклах и стереофильмах. Они устраивали на своей планете ужасные сражения между бледно‑зелёными и ярко‑зелёными, и их верховный жрец салатного цвета просил помощи у храбрых землян, чтоб победить свирепых густо‑зелёных, причём нежно‑зеленоватая красавица влюблялась в смуглого и мужественного командира межпланетной ракеты, прибывшей с Земли. То попросту зелёные, как огурцы, человечки набрасывались и загрызали весь экипаж прибывшего с Земли корабля, за исключением одного неустрашимого капитана, которого спасала красавица с зеленоватыми волосами… ну и так далее.
К тому времени на всей Земле насчитывалось всего пять‑шесть Центров Поиска Контакта с Космосом. Только после нелепого эпизода с Политехническим музеем по всему земному шару с лихорадочной быстротой стал возникать Пункты и Центры, назначение которых было: принимать из Космоса любые сигналы и отправлять разного рода позывные неведомым инопланетным братьям по разуму.
Скоро Центры возникли повсюду, на всех высочайших горных цепях, в пустынях и около крупных городов. Все они шарили своими приборами в чёрных глубинах Вселенной, сигналили всевозможными волнами и лучами, посылали зонды и станции на ближайшие планеты. Год за годом напрасно тысячи самых чутких приборов прослушивали шуршание Космоса, не получая никакого разумного ответа, пока не наступил знаменательный день 22 мая, когда вдруг как будто щёлкнул включатель и Космос заговорил сам. В первый момент казалось, что он заговорил на ста двадцати языках ‑ его поняли разом на всех Пунктах Связи, но очень скоро стало ясно, что Космос не говорит ни на каком языке. Похоже было, что он, минуя языковые формы, обращается прямо к разуму людей, делая понятным всё, что ему нужно было передать.
Так или иначе, Контакт произошёл. Космос явился и сам постучал в дверь.
Встретились две цивилизации. Завязалась связь. Начался диалог, и тут всё стало на свои места: гипотезы, догадки, иллюзии землян погасли, как фонарики карнавальной иллюминации на холодном рассвете.
В эти‑то дни родилась и получила распространение невесёлая шутка насчёт Колумба, которого неожиданно сама открыла некая космическая Америка, потому что очень скоро учёные Центров Связи с Космосом почувствовали себя отважными мореплавателями на борту прекрасной, но несколько устарелой каравеллы. Не очень уж намного, всего на дюжину тысячелетий, вероятно. Они предлагали Космосу обмен обоюдополезной научной информацией, они выкладывали, сначала со многими предосторожностями и умалчиваниями, чтоб не выдать своих научных секретов, кое‑какие величайшие технические достижения, начиная с обыкновенных ядерных реакторов, лазеров, мазеров и новейших квазеров, и ждали ответа. Ответ был короткий: «Устарело на многие тысячелетия вашего исчисления».
После долгих колебаний было решено выложить самые новейшие разработки космических ракет и кораблей ‑ всё выглядело именно так, как будто они раскладывали на прибрежном песке разноцветные бусы, железные топорики, зеркальца и мушкеты со свинцовыми палочками для откусывания от них пуль.
Ответ был всегда один и тот же: «Устарело на несколько тысячелетий».
Наконец, когда Земля выложила все сокровища науки и техники, не вызвав ни малейшего интереса, решено было оставить мысль о взаимовыгодном обмене. Центр Координации задал вопрос:
‑ Можете ли предоставить нам полезную информацию?
‑ Лишено смысла, ‑ любезно отозвался Космос и выключился начисто, надолго, почти на целый год.
Целый год все позывные сигналы с Земли оставались безответными, и вдруг Космос снова начал передачи. На этот раз он стал гораздо разговорчивее, хотя многим потом казалось, что было бы гораздо лучше, если бы он помолчал.
Центры Связи зарегистрировали с точностью всё, что было передано: математические расчёты, астрономические карты. Всё это было понятно только учёным, но выводы мог бы усвоить и смышлёный десятилетний ребёнок.
Неизвестная планета, которую для ясности называли просто «Космос», бесстрастно и с абсолютной точностью предупреждала, что через одиннадцать солнечных лет земного исчисления планету Земля постигнет некая космическая катастрофа: столкновение с приближающимся из глубин Вселенной астероидом, вследствие чего всякая органическая жизнь на Земле прекратится.
В утешение Космос добавил, что всего 165 миллионов лет назад Землю уже постигла подобная катастрофа. Впрочем, это была совсем небольшая, мини‑катастрофа, в результате которой погибли все громадные ящеры, заселявшие Землю, что пошло даже на пользу человечеству. Нельзя сказать, чтоб учёные специалисты были очень успокоены сообщением, что подобные неприятности угрожают не только их собственной Земле, но и другим космическим телам. Расшифровав все карты и таблицы, учёные обнаружили: то, что они называли до сих пор «Космос», ‑ это планета Ипсилон Бета созвездия РА. Сами инопланетяне называли её, конечно, по‑своему и очень странно. Звучало похоже на очень искажённое: ЗЕМЛЯ НОВАЯ.
‑ Существует ли способ избежать катастрофы? ‑ вопрошал Центр Координации.
‑ Теоретически ‑ безусловно. Практически, на уровне вашей цивилизации, ‑ нет.
‑ Можете ли вы нам оказать помощь?
‑ Теоретически ‑ да. Практически: нет заинтересованности. Мы более 200 лет изучаем Землю. Вы не успели справиться с задачей овладения космической техникой…
‑ А вы овладели?
‑ Наша древняя планета также некогда попала в катастрофу. Наши дальние предки тогда тоже ещё не владели средствами её предотвращения, но они предвидели её заранее и всё ценное смогли на космическом корабле переправить на заранее подготовленную планету Новая.
‑ Не прекращайте связи. Братья по разуму, помогите нам! Вас может постигнуть на Новой такая участь!
‑ Нет. Мы имеем все средства предотвратить любую катастрофу. Мы не так беспомощны, как наши древние предки. А вы беспомощнее их на три тысячи лет гармонического развития.
‑ Является катастрофа неизбежной?
‑ Безусловно. Через три года доступные вам средства наблюдения подтвердят точность срока.
‑ Разумная цивилизация планеты Земля обращается с просьбой помочь средствами вашей техники. Помогите. Помогите!
‑ Нет заинтересованности.
‑ Помогите!
‑ Нет заинтересованности.
‑ Обладаете ли вы средствами нам помочь!
‑ Теоретически ‑ безусловно. Практически: нет заинтересованности.
‑ SOS! Земля подаёт сигнал бедствия! Помогите спасти нашу разумную цивилизацию! Братья!
‑ Нет заинтересованности. Повторения бессмысленны. Конец контакта. Всё!
Тишина. Космос замолк. Молчал, как миллионы, миллиарды лет до этого. Все позывные Земли тонули и гасли в беспредельных пространствах чёрной тишины.
Участники последнего сеанса связи ‑ ведущие астрофизики, математики, астрономы Земли, словом, весь состав Центра Координации Связи «Земля ‑ Космос» ‑ некоторое время, как оглушённые, продолжали сидеть в своих кабинетах.
Они сидели, расположившись полукругом, как привыкли рассаживаться на общих сеансах. Конечно, они не теряли времени, слетаясь со всех точек земного шара, где были разбросаны Пункты и Центры Связи «Земля ‑ Космос». Просто каждый, оставаясь на своём месте, включался на одном из экранов стереовизоров, расставленных вокруг овального стола в каждом Центре. Наконец очередной Председатель откашлялся и устало проговорил, обращаясь к заочно Присутствующим:
‑ Ну что ж, я полагаю, мы все пришли к одному выводу. Все наши попытки безрезультатны. Можно считать заседание выключенным?
Широкий полукруг сидящих перед ним учёных, членов Объединённого Центра Контакта, зашевелился. Послышалось:
‑ До приятного включения!
И, один за другим, все стали исчезать с полукруглых экранов.
Позже других задержался 136‑летний тибетский астрофизик Сью‑Сиу, задумчиво рисовавший в блокноте драку двух мартышек. Но и он, рассеянно улыбнувшись, тронул рычажок и исчез с экрана, продолжая со стоическим упорством растушёвывать мартышкин хвост, сидя в своей лаборатории на Аннапурне.
Вице‑председатель Ив, выключившись, встал, потирая поясницу, со своего кресла в то же самое время, когда все участники совещания, тоже потягиваясь, вставали из кресел в своих кабинетах, в башнях земных Центров Контакта во всех частях света: на Джомолунгме, Эльбрусе, Попокатепетле, Кордильерах и Килиманджаро…
Глава 6
