Вовка в самодеятельности

 

Я давно заметил: стоит не прийти хоть один день в школу, там обязательно случится что‑нибудь интересное, а ты в это время сидишь дома и ничего не знаешь.

У меня болело горло. Я целых два дня не был на занятиях и решил пойти к Вовке – узнать, что задано.

Когда я подошел к его двери, мне показалось, что Вовка с кем‑то разговаривает. Но потом я увидел, что в комнате, кроме Вовки, никого нет. Сам он сидит за столом. Тут же на столе положены старая меховая жакетка его мамы, полотенце, потом какая‑то рыжая вата и деревянный кинжал.

Он сидит и что‑то читает вслух по тетрадке.

Взглянул на меня и говорит:

– А лет ему, вору Гришке, от роду за пятьдесят.

– Какому, – спрашиваю, – Гришке?

Вовка посмотрел в тетрадку, потом на меня и говорит.

– А лоб имеет плешивый, бороду седую, брюшко толстое.

– Довольно, – говорю, – Вовка, притворяться. Это что – задано?

Вовка сложил тетрадку и говорит:

– Кому задано, а кому и нет. Тебе, например, не задано, а мне задано. Потому что я теперь – в самодеятельности.

– В какой самодеятельности?

– Очень обыкновенной. Например: «Сце‑е‑на в кор‑рч‑ме». Из др‑рамы Пушкина «Борис Годунов». В роли Григория Отрепьева ученик 5‑го класса «Б» Владимир Иванов. Будет это на утреннике во второй день весенних каникул. Здорово?

Вот, думаю, надо же мне заболеть обязательно в этот день!

– Вовка, – спрашиваю, – а туда больше не принимают?

– Принимают. Еще один нужен. Монаха Мисаила играть. Только играть‑то там мало требуется. Будешь только сидеть и говорить: «Складно сказано, отец Варлаам». И все.

– А еще никакой роли нет?

– Нет. Все вчера разобрали. Жалко, что тебя не было. А Варлаама дали Сашке Рыбкину. Он самый подходящий: толстый и голос как у осла. Сегодня ко мне пришел: «Привет, Вовк!» – даже котенок испугался, залез под диван и сидел там целых полчаса… А моя роль – самая главная: в конце даже в окно выпрыгиваю – не веришь? Честное пионерское! Это хорошо, что ты пришел: мы сейчас вместе немножко подрепетируем.

– Я, Вовка, хотел уроки…

– Э! Уроки, уроки… Как ты стараешься всегда настроение испортить. Ему про самодеятельность, а он – уроки. Через это мне даже разговаривать с тобой скучно. Ты все ровно как Сашка. Я ему говорю; «Давай репетировать», а он: «У меня домашняя еще не сделана». И ушел. Стоило его в самодеятельность брать! А я сегодня никаких уроков не делал – с утра репетировал. Сейчас посмотришь. Вот жалко, что зимние рамы вставлены – в окно прыгнуть нельзя. А знаешь что? Давай‑ка мы с тобой окно сейчас выставим, и я покажу…

Он куда‑то сбегал и принес клещи.

– На. Дергай все четыре гвоздя. А я пока вату из щелей повытаскиваю. Вату какую‑то напихали. Зачем? Ишь… не лезет… Бумагу сдирай…

– А твоя мама что скажет?

– А мы потом обратно вставим – вот чудак! И заклеим. Вытащил гвозди? Ладно, ты пока остальную вату подергай, а я на плитку клейстер поставлю. Ты клейстер умеешь варить? Нет? А я умею. Это ерунда. Воду, а в нее – крахмал. И пусть варится, как кисель.

Он убежал на кухню, долго возился там, – чем‑то гремел, потом появился опять.

– Сделал все? Выставляй раму.

Пока я вытаскивал раму, он оделся в жакетку, подпоясался полотенцем, нахлобучил на голову вату, которая оказалась не ватой, а париком, и говорит:

– Этот костюм у меня – временный. А на сцене настоящий будет. Теперь смотри: я – Григорий Отрепьев.

Схватил кинжал, страшно замахал им на меня, потом вскочил на подоконник, раскрыл окно и выпрыгнул во двор. Обежав дом кругом, он позвонил в дверь:

– Ну, как? Здорово? Я там Марию Семеновну напугал. Она по двору с маленьким Валеркой гуляла. Слышал, как Валерка заорал? Это он меня испугался! Здорово, а? А потом она как начала ругаться: «Хулиганы!.. К управдому!..» Ну, давай обратно вставлять. Я б еще раз прыгнул, да только во дворе и так небось шум…

Мы поставили раму на место, всунули гвозди обратно в дырки, заткнули щели ватой, только вот бумагой заклеить как следует не смогли, потому что клейстер почему‑то не получился: крахмал был отдельно, а вода отдельно, и ни вода, ни крахмал не клеили, хоть мы и варили их до тех пор, пока Вовке не пришло время идти в школу.

Мне нужно было посидеть дома еще один день. Вовка показал мне, что задано, и я ушел.

А назавтра часов в одиннадцать пришел ко мне.

– Все болеешь… Вставай, пляши. Тебе дают роль Мисаила. Послезавтра – репетиция. Артист будет руководить. Настоящий. Из настоящего театра. Только мне вот двойку вчера по русскому поставили. Сашку Рыбкина спросили и меня. Сашке – пятерка, а мне – двойка. Ну, ему, конечно, почему пятерки не получить – зубрила. Вместо того чтоб к ре петиции готовиться, учит. Учит и учит. Я, говорит, только в свободное время самодеятельностью занимаюсь. Где ему хорошо сыграть. А я сыграю. Вот увидишь. А двойка – ерунда.

– А сегодня‑то учил ты?

Вовка махнул рукой:

– Э! Учил, учил… Мне вчера весь день покоя не давали за окно. Бумага отклеилась, и котенок ее всю ногтями оборвал. Эх, и ругали ж меня. А сегодня утром – хорошо еще, что, кроме меня, дома никого не было, – Мария Семеновна приходила – тоже ругалась. От этого у меня все настроение испортилось. И теперь я учить не могу. Лучше мы сейчас пойдем в краеведческий музей.

– Это еще зачем? – спрашиваю.

– С эпохой знакомиться. Нам Андрей Кондратьич сказал. Так все артисты делают; смотрят в музеях на разные старинные вещи, и сразу им представляется такое… знаешь… Понял? Ну, одевайся скорей. Мы ненадолго.

Я оделся, и мы вышли.

В музее Вовка, вместо того чтобы, как он говорил, с эпохой знакомиться, сначала стал рассматривать всякую ерунду.

Увидел в банке двухголового цыпленка и говорит:

– Вот хорошо! Две головы! Вот если б у нас так было. Например, одной головой можно спать, а другой – что‑нибудь учить. Я никогда бы не спал!

– А что бы ты ночью делал?

– Уроки б учил – вот чудак! А днем гулял. А другой головой спал. Или можно так: одной головой уроки учить, а другой книжку читать, или разговаривать, или радио слушать. А то можно сразу одной головой историю учить, а другой – географию. А еще было б четыре руки: тогда б я одной рукой писал, другой, например, Сашку толкал, третьей – подсказывал, четвертой…

– Как бы ты рукой подсказывал?

– Очень просто. Кое‑как. Пойдем, где старинные вещи.

Из старинных вещей нам очень понравились доспехи русского воина: кольчуга, щит, шлем и сабля. Больше всего – сабля. Такая красивая, изогнутая, только тупая.

Вовка так и прилип к этому месту.

– Вот это сабля! Знаешь, Колька, я уже чувствую… Ты ничего не чувствуешь? А я чувствую. Например: я – Пожарский, а он – Лжедмитрий!

Схватил вдруг эту саблю – и на какого‑то мальчишку, который, разинув рот, торчал тут же рядом, как замахнется! Тот, то ли с перепугу, то ли просто от злости, как заорет! Пришла тетя, которая в музее все показывает, и стала ругаться:

– Это что? Кто разрешил? Баловаться? А ну, марш отсюда!

Вовка говорит:

– Мы ничего, теть… Мы больше не будем… Это мы, теть, с эпохой…

Но тетя ничего слушать не стала и выставила нас за дверь. И мальчишку тоже. На улице Вовка сказал:

– Подумаешь… Музей называется, школьников выгоняют. Испугалась… Сломаем мы, что ли, эту саблю? Эту саблю не только какой‑то там мальчишка – богатырь не сломает. Этой саблей какой‑нибудь русский воин как начнет рубить разных там рыцарей, половцев – раз! раз!

Замахал он изо всей силы кулаками, зацепил какого‑то дяденьку, дяденька обернулся, и оказалось, что это не дяденька, а Андрей Кондратьич, наш классный руководитель.

Мы говорим:

– Здравствуйте, Андрей Кондратьич!

Он говорит:

– Здравствуйте. В музее были?

Мы говорим:

– Ага.

Вовка говорит:

– Мы, Андрей Кондратьич, с эпохой знакомились. Для самодеятельности. Я – Григорий Отрепьев, он – Мисаил. Его роль маленькая, а моя – самая главная.

– Это хорошо. Уроки выучили?

– Уроки… Уроки мы знаем. Давно уже… – сказал Вовка.

– Ну тогда счастливо оставаться.

И пошел дальше. А Вовка дернул меня за рукав и прошипел:

– Видел? Вот дались всем эти уроки. Тут самодеятельность, а они – уроки. Не иначе как он спросить меня сегодня хочет. Обязательно спросит по истории. Я чувствую. Только вот не учил я, и времени мало… Что же делать? Сейчас сообразим: по русскому меня спрашивали – двойку поставили, по географии тоже спрашивали, а по истории не спрашивали. Значит, историю я буду на русском и географии учить. Понял? Во всем нужен математический расчет.

Но в расчете у Вовки получилась ошибка.

Когда началась география, Вовка заткнул пальцами уши и учил историю. И я с ним, потому что думал, что и меня могут спросить.

И ни он, ни я даже не заметили, как географ подошел к нашей парте, взял у Вовки книгу и спросил:

– Объяснение не слушал?

Вовка говорит:

– Очень даже слушал. Разные там моря… куда они текут, то есть текут реки… хотя и моря тоже текут, потому что, когда мы с папой были в Сочи…

– Хорошо. Пойди к карте и повтори, что я объяснил. Расскажи про Обь.

Вовка взял указку и пошел к карте. И по его походке можно было подумать, что он все знает получше любого учителя.

Он начал водить по карте указкой – долго водил, все искал, где эта самая Обь.

– Обь – это такая река… Она находится… находится… Значит, ага, вот. Она находится недалеко от Волги. Или нет… это Ока… А Обь находится в другом месте. Вот где она находится. Обь. Она вытекает вот отсюда… из океана.

– Ну что ты, Иванов, – учитель даже испугался, – разве реки вытекают из морей?

– Правильно, не вытекают. Это я ошибся, – говорит Вовка. – Вообще‑то я знаю, но только забыл. Это она туда втекает, ну да, это вы правильно говорите – впадает, а вытекает она из… из… да вот! Или нет… Сейчас… из… из…

– Садись, Иванов, – сказал географ, – двойка.

Всю перемену Вовка дразнил Сашку Рыбкина и говорил, что его зря взяли в самодеятельность и его надо из самодеятельности выгнать, потому что он не знакомится с эпохой.

Потом начался урок русского языка.

Вовка ничуть не беспокоился и учил историю. И вдруг его вызвали. Вовка совсем растерялся и принялся бормотать опять что‑то про самодеятельность и про эпоху. Учитель послушал, послушал, взял да и поставил ему еще после двойки единицу.

Остаток урока и перемену Вовка продолжал учить историю, хорошо выучил, но Андрей Кондратьич его почему‑то не спросил.

Вернее, он спросил, только не урок:

– Ты, Иванов, все репетируешь?

Вовка обрадовался:

– А как же! Моя роль самая главная! Я уже почти подготовился. Не то что некоторые… Беспокоюсь вот…

– Ну, – сказал Андрей Кондратьич, – успокойся. Я попросил, чтоб тебя временно исключили из самодеятельности. Пока двойки не исправишь. А то что‑то многовато их накопилось у тебя за последние три дня, как ты думаешь?

После уроков Вовка мне сказал:

– Ты ко мне сегодня вечером не приходи. Завтра будет выходной, ко ты тоже не приходи. И вообще не ходи ко мне, пока я сам тебе не скажу.

И я ничуть не обиделся. Просто Возке очень хочется сыграть Гришку Отрепьева на утреннике во второй день весенних каникул.