Под кремлевскими башнями выть

Горе героини осмыслено как вневременное, знакомое и XX веку, и петровской эпохе.

Вторая часть «Реквиема» написана в жанре колыбельной (лексические повторы: «Тихо льется тихий Дон»), считалки четырехстопным хореем. Кажется, что героиня спокойна и сдержанна, но за этим спокойствием скрыто начинающееся безумие от горя, образ которого раскрывается далее в поэме. Страдающая мать в третьей части поэмы пытается взглянуть на свое горе со стороны. Образ «черных сукон» выражает всеобщую скорбь о погибающих людях. На уровне ритмики такое настроение выражается в верлибре (нерифмованном стихе), основа которого – интонационное членение строк автором. Опять в скорбное повествование врезается прозаический отрывок. Отчаяние матери достигает кульминации:

Все перепуталось навек,

И мне не разобрать

Теперь, кто зверь, кто человек,

И долго ль казни ждать.

В её сознании все смешалось, безумие достигает своего апогея. Образ звезды, взятый из Библии, у Ахматовой обозначает не рождение, а смерть главного героя – сына.

В шестой главе образ сына ассоциируется с Христом. Его жизнь – это крестный путь, а путь матери – крест, жертва. Она сходит с ума, просит Бога о смерти.

Глава «К смерти» стала кульминацией в эмоциональном плане. Героиня готова принять смерть в любой форме: «отравленный снаряд», «тифозный чад», «гирька бандита». Но смерть не приходит, и героиня – мать окаменевает от страдания.

В главе «Распятие» Ахматова переосмысляет библейскую ситуацию распятия. Эта история представляется Ахматовой не только как трагедия Христа, но и трагедия матери, о которой в Библии не сказано ни слова. Трагедия лирической героини изображена реалистично – это трагедия самой Ахматовой. Трагедия матери становится общечеловеческой, частная история получает национальное звучание. Параллельное построение поэмы (сравнение частного и общечеловеческого) обусловлено темой эпиграфа:

Я была тогда с моим народом,

Там, где мой народ, к несчастью, был…

Первая часть эпилога вновь возвращает читателя к «красной ослепшей стене» тюрьмы, где начиналось повествование. Но в отличие от предисловия поэмы, первая часть эпилога насыщена изобразительно-выразительными средствами: эпитетами («сухонький смешок, «ослепшая стена»), экспрессивной глагольной лексикой («улыбка вянет», «дрожит испуг»). Все эти тропы обусловлены появлением в эпилоге мотива памяти.

Во второй части эпилога центральным становится образ памятника. Но это памятник не только жертвам репрессий, но и поэту, самой Ахматовой, стоящий, по ее завещанию, не возле моря, а рядом с Крестами. Поэтому эпилог звучит торжественно и возвышенно. Благодаря библейским мотивам, в нем несколько смысловых уровней, которые звучат здесь, – это мотив погребения («в канун моего поминального дня»), покрова («для них соткала я широкий покров»), появления образа зверя («выла старуха, как раненый зверь»). Автор берёт образы не только из Библии, но и обращается к фольклорным образам – она ищет фольклорную основу в своем страдании. Однако эпилог звучит не трагично, а, наоборот, одухотворенно. Возникает образ голубя, который связан с образом духовной свободы. Лирическая героиня Ахматовой благодарит Бога и жизнь за все, что с ней случилось: за тюремные очереди, в которых простояла семнадцать месяцев, за горе, за «окаменелое страданье» и распятие.

Но в поэме личная трагедия поэта прячется за темой векового страдания и унижения всего русского народа. Ведь «Реквием» – это не документ о жизни поэта в годину горя, а разговор о прошлом, настоящем и будущем.