Так они закрыли всю расселину 7 страница

Растерзанное и окровавленное тело побежденного ящера неподвижно покачивалось на поверхности покрасневшей воды. Вскоре оно начало понемногу погружаться на дно.

Кончился бой мистриозухов. Исчез побежденный, затерялся и победитель. Только на берегу под скалой в густеющей тьме вырисовывалось тело мертвого капитозавра, которое одно осталось на поле боя.

На другой день стадо платеозавров нашло на берегу груду мяса, которая никому не принадлежала.

Они набросились на нее и долго наполняли голодные желудки. Их опавшие животы раздулись, как надутые бурдюки, но им все еще было мало. Как в бездонной пропасти, исчезали в их утробах большие куски мяса и в царящей вокруг тишине беспрестанно раздавался звук челюстей.

Когда они закончили пиршество, перед ними осталась лишь груда костей.

Насытившись, они наконец покинули место своего неожиданного и непривычного пира и лениво побрели между голых скал, пока не исчезли в каком‑то овраге, поросшем зелеными папоротниками, с черными отверстиями пещер и расщелин.

 

Много красивых розовых рассветов прошло в этой древней стране. Каждый из них был предвестником дня, когда солнце жгло сильнее, чем в предыдущий день, восходящий огненный шар затоплял обширную область все более жарким потоком тепла. Над иссушенным краем наступал период с рассветами без росы.

Буйная флора постепенно увядала, сохла и наконец была сожжена солнцем до самых корней. Болота и топи высыхали, а их дно под пышущим жаром солнечными лучами сжималось так, что возникала удивительная неправильная сеть крупных щелей и трещин, покрытая трупами рыб и мелких водных животных. И чем дальше, тем было хуже, потому что солнце палило все сильней.

Большим ящерам стало трудно добывать корм, особенно платеозаврам, которые привыкли ежедневно набивать животы сочными растениями. Теперь они долго блуждали по округе, чтобы немного насытиться, и хотя бы на короткое время избавиться от мучительного чувства голода.

Платеозавры вскоре стали проявлять беспокойство. Инстинкт гнал их стада все ближе к границам плато. Когда же, наконец они их достигали, то по пологим склонам спускались вниз к самой границе пустыни, где зарывались в красноватую пыль и ждали прихода ночи.

В одном из таких стад находился крупный старый самец. Он был тощ и слаб от старости. Сам он с трудом находил пищу, так как время его силы и ловкости уже давно миновало. Хорошую добычу он мог поймать лишь с трудом. Чаще же пристраивался к добыче других или довольствовался найденной падалью. Лежал он, зарывшись в пыль, но часто поднимал высоко вверх голову на длинной шее, и его глаза глядели куда‑то вдаль через пустыню. Он не двигался, а только смотрел и смотрел…

По чистому без единого облачка небосводу солнечный диск постепенно склонялся к западу. Прежде чем скрыться в бесконечной глубине, за линией горизонта, он последний раз озарил своими лучами пустынную равнину и вершины гор, поднимавшиеся над ней. Когда исчез последний луч, в том месте, где зашло солнце, над горизонтом зажглось зарево, свет которого золотыми и пурпурными полосами расходился далеко по темневшему небосводу. Вечерняя тишина понемногу опускалась на весь край.

Тогда платеозавры выкарабкались из пыли и беспокойно забегали с места на место. Они не готовились к ночному отдыху, как делали каждый раз на горном плато. Скорее казалось, что платеозавры ждали ночи, чтобы отправиться в далекий путь.

В начале сухого периода они покидали горное плато и преодолевали пустыню, чтобы достичь морского побережья с богатыми охотничьими угодьями. Только когда снова начинался период дождей, стада возвращались опять назад. Первый путь через пустыню был путем за пищей; второй, обратный, – путем домой.

Между тем над горизонтом поднялась луна. И едва лишь серебряный лунный свет разлился по обширной пустыне, стадо платеозавров двинулось вперед. Быстрыми шагами удалялось оно от подножия плато и вскоре затерялось в красноватой пыли. Только маленькое облачко пыли выдавало их движение к далекой цели. И потому, что таких маленьких облачков катилось по пустыне много, было ясно, что в путь к далекому побережью внутриконтинентального моря двинулось уже много групп.

Всю ночь шли платеозавры без отдыха к своей далекой цели. Когда взошло солнце, они остановились, зарылись в красноватую пыль и целый день отдыхали. Усталые и голодные лежали они без движения, в то время как над ними трепетал воздух, накаленный безмерным солнечным жаром, который вызывал слабость и лишал их жизненной энергии.

Только в сумерках, когда из бесконечных просторов Вселенной повеяло освежающим холодком, стада платеозавров продолжили путешествие.

Группа, в которой был и тот большой, очень старый платеозавр, также собиралась выступить в дорогу. Сначала ящеры высоко подняли головы, огляделись вокруг, и, когда увидели, что остальные стада уже движутся вдали, быстро вскочили и пустились в путь.

Пыль, которая облаками поднималась вверх и клубами вилась вокруг их огромных тел, закрывала их со всех сторон красноватой пеленой все гуще и гуще, так что, наконец, резкие очертания тел ящеров расплылись в ней в неясные черные тени. В этих неясных тучах пыли исчезала сначала одна тень, потом другая, третья, а потом и все остальные. Поднятая пыль понемногу опускалась на землю и было видно, как группы платеозавров поднимаются по склону длинного хребта к желанной цели. Достигнув вершины хребта, стада спускались по пологому склону в большую плоскую котловину. Ее дно было покрыто непроницаемым илом, мешающим иссохшей земле впитывать воду. В период дождей здесь было большое мелкое озеро, которое однако существовало недолго, потому что солнечный зной сухого периода его всегда быстро высушивал.

И в этот раз от озера не осталось почти никакого следа. Лишь на середине котловины была еще небольшая зловонная лужа, но и ту постепенно высушивали жгучие лучи солнца. Вязкое илистое дно этого исчезнувшего озера было покрыто тонким слоем мельчайшей пыли и песка, нанесенных сюда ветром, так что его нельзя было отличить от сухих участков пустыни.

Все было одинаковым, однообразным и пустынным. Лишь груда побелевших на солнце костей, наполовину засыпанных пылью пустыни, предостерегающе светилась среди безжизненных просторов, предупреждая об опасности.

Когда стадо платеозавров сбежало на дно котловины, то вскоре очутилось на краю высохшего длинного залива. Пройдя несколько шагов, платеозавры стали увязать в мягком иле.

Это неожиданное препятствие сильно испугало путешествующих ящеров. Каждую минуту какой‑нибудь из них поднимал вверх ногу и резким взмахом старался стряхнуть тяжелые комья. Едва он избавлялся от них, как при новом шаге нарастали новые, еще более крупные и тяжелые. Поэтому лишь с большим трудом продвигались ящеры вперед.

Старый ослабевший платеозавр вскоре начал терять силы. С трудом вытаскивал он ноги из вязкого ила, и чем дальше, тем тяжелее было ему избавляться от налипшей грязи. Он уже не мог ступать крепко и ровно, а только качался из стороны в сторону и наконец увяз совсем.

Он упал на землю и застывшими глазами глядел на убегающее стадо, которое между тем уже миновало опасное место высохшего озера и постепенно исчезало вдали.

Старый платеозавр, однако, был не один. Недалеко от него боролся за жизнь его сородич – рослый зверь в расцвете исполинских сил. Он немного отстал от группы и, чтобы догнать стадо, решил пересечь широкую полосу более вязкого ила. Он упал в ил, но вскоре опять поднялся и попытался идти вперед.

Неистовая жажда жизни и сильный молодой организм помогли преодолеть коварную опасность. Когда он наконец снова вышел на твердую почву, стадо уже давно скрылось вдали. Он был один со старым умирающим сородичем, но он был спасен.

Платеозавр быстро пошел вперед, и прежде, чем взошло солнце, он был уже у цели, на побережье моря с многочисленными лагунами, с лесами цикадовых и хвойных деревьев – с богатыми охотничьими угодьями.

Пришел конец голоду и лишениям. Целый день и две ночи он ничего не ел, и пустой желудок уже давно давал о себе знать. Поэтому он не мешкая стал охотиться, так же как и остальные его сородичи, которые пришли сюда раньше.

А между тем как он насыщался, а потом отдыхал в приятной тени цикадовых на берегу синей лагуны, из тела старого платеозавра, увязшего в иле высохшего озера, уходила жизнь. Он погиб так же, как до него погибли многие его сородичи.

Старый платеозавр хотел и на этот раз переждать на морском берегу время, когда на горном плато, где он родился, опять наступит благодатная пора.

Он всегда благополучно добирался туда и возвращался обратно. На этот раз, однако, не дошел. Это был его последний путь…

 

Часть 3

Бухта Драконов

 

Морская гладь в триасовый период мезозойской эры простиралась в ширину и длину на многие километры. В одном месте она вдалась далеко в сушу и образовала там полукруглую бухту. С одной стороны бухта была ограничена скалами с бесчисленными расщелинами, трещинами и гротами, а с другой – ровной песчаной отмелью, унылое однообразие которое было нарушено только несколькими небольшими и мелкими лагунами.

Вокруг этих лагун произрастали узколистные травы, виднелись заросли трескучих хвощей, стелющиеся корневища которых проникали в серый ил лагун, откуда потом поднимались новые густые поросли хвощей.

Низкие цикадовые с султанами красивых длинных перистых листьев образовывали живые зеленые оазисы среди однообразной желтой песчаной равнины: они жались к берегам лагун, где своими длинными корнями высасывали из бесплодной почвы то небольшое количество воды, которое им было необходимо для скромного существования в этой пустынной части морского побережья.

Тихая ночь стояла над всем краем…

Вода морской бухты потемнела и слилась с темнотой ночи.

Перед рассветом вдруг где‑то далеко в восточной части неба появился слабый проблеск. Едва он погас, как появился новый, более светлый и золотистый, который вместе с другими разгорелся в желто‑красную лавину света нового дня.

В этой лавине вскоре промелькнула золотая стрела, за ней другая, третья, потом тысячи и тысячи новых, которые светом и теплом залили весь край. Вода посветлела, скалы стали менее мрачными, а песчаная равнина засветилась желтизной песка и изумрудной зеленью растений.

Весело подул слабый ветерок. Он взволновал водную гладь и погнал широкие волны, которые или выкатывались на низкий песчаный берег, или с резким шипением дробились о темные утесы, разбиваясь при этом на многие тысячи серебряных капелек, падающих на хлопья снежно‑белой пены.

Волна за волной накатывались на сушу, где затухали и исчезали, оставляя на песчаном берегу все, что захватили по пути и принесли с собой. Это были или комки водорослей с различными животными, или погибшие рыбы и пустые раковины бесчисленных двустворчатых моллюсков и четырехжаберных головоногих из отряда аммоноидей. Все это волны беспорядочно выбрасывали на ровный песчаный берег, не отделяя живого от мертвого.

В штормовые дни было хуже. Ужас овладевал всем. По поверхности бухты под напором неистового шквального ветра неслись на берег мощные потоки воды. По широкой водной глади катились вперед все новые и все более высокие волны, они заливали песчаную часть берега и стремительно налетали на прибрежные утесы, где дробились в тонкую водную пыль, которая носилась над пенящимся и неистово шумящим прибоем. Все, что захватывали волны выбрасывалось далеко на песчаную отмель и сразу же заносилось слоем песка и ила или разбивалось о твердые обрывы утесов.

Такой сильный шторм оставлял неизгладимые следы на всем побережье. Уничтожалось не только все живое, что не скрылось и не отступило вовремя, но разрушению подвергались и крепкие утесы. Гигантские волны со страшной силой обрушивались на скалы и проникали все глубже и глубже в их трещины. Бесконечно повторяющимися ударами расширяли их, отламывая куски пород, которые обрушивались в пенистую воду, взметая тысячи брызг. Таким образом из трещин возникали извилистые черные пещеры, низкие или высокие туннели, которые потом стали домом для диковинных чудовищ – драконов.

Лучи восходящего солнца проникли и в темноту скальной пещеры, вход в которую чернел невысоко над блестящей водной гладью бухты.

В густой и холодной тьме большой пещеры, как заколдованный злой дух из страшной сказки, лежал огромный ящер. Его застывшее большое тело с длинной шеей и длинным хвостом лежало на дне пещеры, подобно стволу могучего дерева. Короткие ноги были поджаты к телу, а когтистые пальцы, соединенные между собой плавательными перепонками, были погружены в илистые наносы, которые покрывали дно. Грубая голая кожа не была защищена ни чешуей, ни костными пластинками, ни шипами. На спине и боках кожа ящера была зеленоватая, как будто обросла зеленым мхом, тогда как на брюхе она была серебристая, словно поросшая серым лишайником.

Это был нотозавр – наиболее опасный хищный ящер триасового моря мезозойской эры, лежащий неподвижно, как окаменевший сказочный дракон. Он не очнулся еще от ночного сна, который был подобен мертвому оцепенению. Такое состояние объяснялось низкой температурой его крови, которая изменялась в зависимости от температуры окружающей среды. В холодные ночи кровь в жилах застывала и разогревалась только теплом ранних солнечных лучей.

Первый луч солнца, который проник в пещеру, где отдыхал нотозавр, осветил тьму и упал на голову спящего ящера. Один за другим множество солнечных лучей пронизывало все длинное тело и постепенно разогревало своим теплом застывшую кровь ящера.

Несколько лучей осторожно коснулись век ящера. Сначала они лишь тихонько затрепетали, но поскольку поток лучей не прекращался, веки открылись, и в свете розового утра засветились зеленые глаза очнувшегося ящера.

Некоторое время он лениво лежал в теплой лавине солнечных лучей, неподвижно и безвольно, как будто ночной холод парализовал его короткие конечности. Потом все‑таки поднялся и медленными шагами покинул сырую пещеру.

Он встал на широком скальном выступе, круто уходящем глубоко в воду, высоко поднял голову на длинной шее и зелеными глазами осмотрел просторы моря, которое было местом его охоты. В длину ящер достигал более трех метров, но, несмотря на это, совсем не был великаном среди своих сородичей: многие из них имели такие гигантские размеры, что только одна голова была длиной более метра.

Так стоял он не шевелясь, только зорко рассматривал водную поверхность, которая покрылась легкой зыбью от дуновения ветерка и поблескивала в лучах утреннего солнца. Осмотрел он и скалистые берега, и ровные песчаные отмели, светящиеся желтизной. Вокруг была мертвая тишина.

Ни один звук не возникал в накаляющемся воздухе, ни одна птичья песня до сих пор не приветствовала новый день. Насекомые тогда были очень редки, а птиц вообще не было. Еще должно было пройти бесконечное множество веков, прежде чем восходящее солнце могло быть встречено пронзительным криком первой первобытной птицы археоптерикса, жившего в юрский период мезозойской эры; его пронзительный и грубый голос с шумом вырывался из горла через ряды острых зубов крепкого клюва.

Этот край унылой и немой красоты был бы еще однообразнее и печальнее, если бы на песчаном берегу не было бы нескольких лагун, окаймленных скудной зеленью, если бы здесь не было гряды разбросанных угрюмых утесов, ступенчатыми выступами спускающихся к водам бухты. Несколько удаленных от берега островков, поросших низкими и древовидными цикадовыми, делало эту область живописнее и скрашивало ее однообразие и скудную красоту.

Хотя нотозавр довольно долго наблюдал за берегами и простирающейся в необозримую даль водной гладью, он не заметил ничего, что могло бы привлечь его внимание и стать добычей.

Он недовольно открыл свою длинную пасть. В ней угрожающе заблестели ряды крупных заостренных зубов, которые сжимаясь легко могли раздробить кости противника.

Потихоньку он стал спускаться со скального выступа, направляясь к близлежащей отмели.

Вдруг нотозавр повернул голову, и его зеленые глаза уставились на дно бухты под скалой, через которую он в этот момент пробирался. Между валунами и кустиками шаровидных известковых водорослей заметил он остаток цератода, – двоякодышащей рыбы, которую поймал вчера и спокойно сожрал на скале. Когда он насытился, остатки рыбы упали в воду и застряли между валунами. Сейчас же вокруг них скопилось много пемфиксов, десятиногих ракообразных, очень похожих на наших раков. Они лакомились остатками его вчерашней добычи, смешно выпячивались, становясь в угрожающую позу, когда один хотел вырвать у другого большой и более аппетитный кусочек.

Нотозавр недолго с любопытством рассматривал копошащихся раков, потом снова продолжил свой путь. Они для него не были сколько‑нибудь стоящей добычей. Раки были маленькие, имели крепкий панцирь и очень мало мяса. Он их ловил лишь тогда, когда бывал сильно голоден и когда ему долго не удавалось поймать ничего более существенного. Но это случалось редко.

Когда нотозавр спустился на песчаную отмель, он внезапно остановился и стал пристально смотреть на одну из лагун. Высоко подняв голову, он напряженно наблюдал за тонким, почти пятиметровой длины ящером, маленькая голова которого сидела на очень длинной, как у жирафа шее. Его тонкое туловище поддерживалось короткими ножками, из которых задние были больше передних. Туловище постепенно переходило в длинный хвост, который тянулся как толстый бич.

Это был танистрофеус, который также пришел к лагунам поохотиться. Он осторожно ступал по берегу лагуны до тех пор, пока не остановился под зеленым балдахином листьев низких цикадовых, напоминающих пальмы и какое‑то время внимательно наблюдал за дном лагуны, покрытым сплетением водных растений.

Вдруг он подошел к самому берегу, погрузил длинную шею вместе с головой в воду – и когда голова снова высунулась из воды, в маленькой зубастой пасти трепетала рыбка. В свете солнечных лучей ее мелкие чешуйки поблескивали, как жемчужинки, а маленькие плавники горели ярким красным цветом.

Танистрофеус выгнул шею в виде большой дуги, и маленькая голова с пойманной рыбкой очутилась над песчаным берегом лагуны. Серебристое тело рыбки проткнутое острыми зубами еще резко дергалось, но несколько новых сжатий зубастой пасти ящера погасило в рыбке последнюю искорку жизни. Когда она перестала двигаться, танистрофеус развернул ее в пасти и проглотил.

Когда рыбка исчезла, он несколько раз облизнулся длинным черным языком. Затем снова вытянул шею и с головой погрузил ее в воду.

В этот момент нотозавр бросился в атаку. Хотя он не был на суше таким же ловким, как в воде, тем не менее довольно быстро настиг охотящегося и ничего не подозревающего танистрофеуса и вонзил похожие на пилы ряды острых конических зубов в основание его шеи.

Как большая пятнистая змея выскочила из воды шея танистрофеуса, и желтые фосфоресцирующие глаза уставились на нотозавра. Маленькая пасть широко раскрылась, и ее острые зубы впились в шею нападающего. Однако они были слишком слабыми, чтобы серьезно повредить нотозавру. Несмотря на это танистрофеус снова и снова кусал его, раздирая все сильнее кровоточащую шею, а длинным, как бич хвостом без устали наносил по телу нотозавра резкие и сильные удары.

Но нотозавр не обращал на это внимания, все глубже и глубже вонзал он свои длинные острые зубы в танистрофеуса, с неистощимой силой разгрызая его длинный шейный позвонок.

Ящер, подвергшийся нападению, защищался изо всех сил. Его длинное змееподобное тело изгибалось и снова выпрямлялось. Высоко взметалась его продолговатая голова с раскрытой зубастой пастью, и ящер вгрызался ею, куда только мог. Длинный хвост свистел в воздухе, нанося глухие гулкие удары по телу нотозавра.

Но тот держался спокойно и не обращал внимания на ответные броски своей жертвы, а лишь крепко удерживал ее на месте. Почувствовав, что сопротивление танистрофеуса сломлено, он неожиданно ослабил челюсти, молниеносно продвинул пасть по его шее к самой голове и там снова сжал их. В этом месте шея была наиболее тонкой. Как стальные тиски с острыми зубами, пасть нотозавра сдавила снова свою жертву. Какое‑то время танистрофеус неистово дергался во все стороны, его длинный хвост взметался и падал, вертелся и хлестал вокруг, но, как только раздался треск раздробленного шейного позвонка, его тело сразу же безвольно рухнуло на землю.

Нотозавр сидел неподвижно над своей добычей. Зеленые глаза дико блестели, а длинный хвост, нервно раскачивающийся из стороны в сторону, вырывал в песке глубокую борозду. Некоторое время он рассматривал тело мертвого ящера, затем несколько раз обошел вокруг него, как бы ища, с чего лучше начать пиршество. Было самое подходящее время набить свой голодный желудок.

Ящер наклонил голову к добыче, вцепился зубами и начал с жадностью ее пожирать.

Прошло довольно много времени, пока нотозавр насытился. От танистрофеуса остались лишь куски кожи и раздробленные кости, среди которых обращали на себя внимание своей необычной длиной вытянутые шейные позвонки.

Нотозавр очень медленно переступал с одного выступа скалы на другой и часто останавливался, как будто бы смертельно устал. Однако виной всему было его полное брюхо, которое мешало ему идти и волочилось по земле.

На широком выступе скалы перед своей пещерой он лег отдыхать. Спокойно грелся на солнце и от удовольствия пощелкивал длинными челюстями, в которых светились большие зубы. Тихо дремал и ничто его не беспокоило. Он ни на кого не обращал внимания, даже на своего сородича, который после ловли рыб без движения грелся на жарком солнцепеке рядом с ним…

Вдалеке от скал этих сказочных драконов, за пределами бухты, на поверхности моря лениво лежало несколько удивительных ящеров.

Это были тонкие ящеры с короткой шеей, но с длинным хвостом. Треугольное сечение их тела было обусловлено тем, что на брюшной стороне туловища они имели толстый и прочный панцирь, который был образован удивительным образом устроенными и изогнутыми под прямым углом брюшными ребрами.

Этот необычный тип брюшного панциря был у пресмыкающихся явлением совершенно новым и нище не встречавшимся. Он делал брюшную сторону совершенно плоской, как например у черепах.

Туловище этих ящеров не было гибким. Это обусловливалось тем, что позвонки имели особые отростки, которые точно входили в соответствующие углубления, благодаря чему были прочно соединены друг с другом. Шейные и особенно хвостовые позвонки не имели такого строения и поэтому эти части тела и, главным образом хвост, были гибкими.

Между пальцев обеих конечностей имелись плавательные перепонки.

На небольшом, но массивном черепе кроме двух боковых глаз имелся еще третий глаз, расположенный на темени. Маленькая, но широкая пасть была вооружена удивительными челюстями. В передней части пасти находились зубы цилиндрической формы; они были направлены из пасти почти перпендикулярно вперед. На задних частях челюстей и на небе располагались крупные плоские зубы, похожие на пуговицы или плитки для мощения улиц. Они были без каких либо бугров, зато имели очень толстый слой зубной эмали, которая защищала зубы от любых повреждений, или даже от разламывания при сильном сжатии челюстей. Такие зубы позволяли питаться необычными животными: двустворчатыми раковинами, улитками, плеченогими и головоногими, так как были приспособлены к дроблению твердых скорлуп и раковин, а лишь таким путем можно было добраться до скользких нежных тканей этих созданий.

Носовые отверстия у них были выдвинуты над пастью. Это давало двойную выгоду: не мешало при сборе пищи и позволяло при вдохе высовывать из воды лишь самую верхнюю часть головы. Для данного типа ящеров – плакодонтов это было очень важно, так как позволяло скрываться от нотозавров, которые относились к ним отнюдь не дружелюбно.

Постоянная угроза со стороны нотозавров привела к тому, что плакодонты вынуждены были переселиться из бухты, в которой они жили раньше и где были в постоянной опасности. Они не могли спокойно охотиться, отдыхать, а все время должны были быть настороже, чтобы не очутиться поблизости от нотозавра, потому что такие встречи обычно кончались гибелью плакодонтов.

Они давно уже покинули скалы с их темными пещерами и песчаными отмелями и нашли себе новое прибежище далеко от бухты. Здесь не было столько вкусной и разнообразной пищи, а в местных скалах столько укрытий, но зато плакодонты были здесь в безопасности. Только изредка сюда забредал какой‑нибудь нотозавр и то лишь тогда, когда преследовал стаю испуганных рыб.

Но приходило время, наступавшее всегда с неотвратимой регулярностью, когда некоторые плакодонты покидали свое новое жилище и плыли на старые знакомые места в бухте.

Это бывало всегда в тот период, когда самки стаями уплывали ненадолго, чтобы в подходящем месте отложить яйца; из них через некоторое время вылуплялись маленькие ящеры, которые должны были сохранить их род. Песчаная отмель на берегу залива была для этого самым пригодным местом. В мелкие ямки, которые они с трудом вырывали лапками, откладывали самки несколько яиц и осторожно засыпали их тонким слоем песка. Это было все, что они делали для сохранения своего рода. После этого они быстро покидали песчаную отмель и спешили опять к воде, которая была их настоящей жизненной средой и где они чувствовали себя в безопасности.

Когда, однако, самки плакодонтов прожили на новом месте долгое время, то обнаружили, что и здесь есть песчаная отмель, подходящая для кладки яиц. Поэтому они перестали плавать через всю бухту и стали класть яйца на новой отмели. Только несколько старых самок, гонимые каким‑то инстинктивным упорством, остались верными старым местам на берегу бухты.

Суша плакодонтам была нужна не часто. В щели на скалах они забирались только по ночам. Конечно, и в бурные дни, когда по поверхности моря бешено мчались огромные волны, уносящие с собой все, что попадалось на их пути, плакодонты покидали разбушевавшуюся стихию и в разрушающихся скалах искали углубления и ходы, в которых пережидали, когда утихнет буря.

Больше всего они любили после охоты покачаться на волнах, закрыв глаза, спокойно подремывая. Их коричневые тела, длиной около двух с половиной метров, лениво переворачивались в лучах палящего солнца и поблескивали мокрыми участками кожи.

Именно так они отдыхали и сейчас.

Вдруг один из плакодонтов очнулся от дремоты. Еще несколько раз он лениво перевернулся на поверхности воды, а потом глубоким вздохом набрал воздух и быстро погрузился.

Он направился к подножию утеса, который круто поднимался со дна и уходил куда‑то далеко ввысь.

Плакодонт плыл низко, над самым дном, внимательно наблюдая вокруг. Ничего от него не ускользало.

Он видел, как между камнями и шарообразными кустиками сидели в засаде раки и крабы – маленькие разбойники с крепкими панцирями и стебельчатыми глазами, которые отважно бросались из своих укрытий на мелкую добычу, проплывающую мимо; как только они завладевали ею, то моментально исчезали в темных укрытиях и там ее жадно пожирали.

Видел, как красные морские звезды потихоньку ползли к ничего не подозревающим двустворкам или улиткам и, неожиданно обхватив своими щупальцами, вытаскивали их скользкие тела.

Видел, как из щелей в скалах или из каменных гнезд выскакивали коварные осьминоги и своими щупальцами, усеянными присосками, хватали мелких рыбок.

Видел усеянных иголками ежей, которые нападали на моллюсков; после удачного нападения разрывали их мягкие тела кусающим органом, состоящим из пяти известковых пирамид, заканчивающихся острыми зубами.

Все это видел плакодонт, который медленно плыл над самым дном.

Но все увиденное не привлекло его внимания.

Он плыл без остановки к своей цели, к недалеким утесам, крутые склоны которых и прилегающие части дна были покрыты бессчетным множеством плеченогих. По форме они очень напоминали моллюсков, но отличались от них тем, что их двустворчатые раковины состояли из спинной и брюшной створок, а не из правой и левой, как у моллюсков, и что они имели два длинных спирально скрученных щупальца, обросших многочисленными усиками.

Плеченогие нескольких родов (в основном, из родов теребратула и ценотирис, уже давно вымерших) в неисчислимом множестве покрывали дно, валуны и склоны скал; некоторые крепко прирастали к их поверхности мускулистым стеблем, который в виде длинных прочных ворсинок вырисовывался из брюшной створки.

Среди огромного множества раковин теребратул и ценотирисов за клочок жизненного пространства боролись бесчисленные двустворчатые моллюски.

Маленькие моллюски, плакунопсисы заселяли дно и склоны скал, к которым прирастали одной из створок. Когда они умирали, неприросшая створка падала на дно, а к приросшей прилеплялся новый живой моллюск. Однако, он должен был спешить, иначе свободное место быстро занималось другим.