2020-06-12
56
Из десяти женщин легкого нрава пять развлекаются именно таким манером.
— Да не орите вы, Ориоль! — крикнул кто‑то.
— Я разговариваю тише, чем Шаверни, — возразил толстенький откупщик. — А Нивель просто ревнует, я не стану ей больше рассказывать о своих проказах.
— Вот простец! — пробормотала мадемуазель Нивель, проигрывая с бокалом шампанского.
— Сколько тебе он дал? — спросила Сидализа у Флери.
— Три, моя милочка.
— Голубых?
— Две голубых и одну белую.
— Ты будешь еще с ним встречаться?
— Зачем это? У него больше ничего нет!
— А вы знаете, — вмешалась Дебуа, — что крошка Майи желает, чтобы ее любили ради нее самое?
— Какой ужас! — хором воскликнула женская часть сотрапезников.
Услышав о таком кощунственном желании, все они охотно готовы были повторить слова барона де Барбаншуа: «Куда мы идем? Куда?»
Тем временем Шаверни вернулся на свое место.
— Если этот негодяй Эзоп очнется, я его свяжу, — пообещал он.
С этими словами он обвел залу помутневшим взором.
— Я что‑то не вижу нашего олимпийского божества! — вскричал он. — Мне он нужен, чтобы объяснить свою позицию.
|
|
|
— Ради Бога, только никаких объяснений! — запротестовала Сидализа.
— Но мне нужно, — раскачиваясь в кресле, настаивал Шаверни, — поскольку дело весьма деликатное. Пятьдесят тысяч экю — это ж Перу, да и только! Не будь я влюблен…
— В кого? — перебил Навайль. — Ты же не знаешь, кто твоя невеста.
— А вот и нет! Я сейчас объясню…
— Нет! Да! Нет! — послышались возгласы.
— Восхитительная блондиночка, — рассказывал между тем Ориоль своему соседу Шуази, — которая все время спала. Она бегала за мною, как собачонка, никак было не отвязаться! Понимаете, я боялся, как бы Нивель не встретила нас с ней вместе. Ведь Нивель ревнивее любой тигрицы. Да и…
— Раз вы не даете мне сказать, — возопил Шаверни, — тогда отвечайте: где донья Крус? Я желаю, чтобы пришла донья Крус!
— Донья Крус! Донья Крус! — послышалось со всех сторон. — Шаверни прав, пускай придет донья Крус!
— Лучше бы вы называли ее мадемуазель де Невер, — сухо заметил Пероль.
Голос его потонул в хохоте, все принялись повторять:
— Мадемуазель де Невер! Правильно! Мадемуазель де Невер!
Поднялся невообразимый гам.
— Моя позиция… — снова начал Шаверни.
Все бросились от него врассыпную и направились к двери, за которой скрылась донья Крус.
— Ориоль! — окликнула мадемуазель Нивель. — А ну‑ка, сюда, и немедленно!
Толстенькому откупщику повторять дважды не пришлось. Ему только очень хотелось, чтобы все заметили эту фамильярность.
— Садитесь рядом, — зевнув во весь рот, приказала Нивель, — и расскажите мне какую‑нибудь сказку. Что‑то меня тянет в сон.
|
|
|
— Жил‑был… — покорно начал Ориоль.
— Ты сегодня играла? — осведомилась Сидализа у Дебуа.
— И не говори! Если бы не мой лакеи Лафлер, мне пришлось бы продать свои брильянты!
— Лафлер? Как это?
— Со вчерашнего дня он миллионер, а с сегодняшнего утра мой опекун.
— А я его видела! — воскликнула Флери. — Он, ей‑же‑ей, выглядит неплохо!
— Он купил экипажи сбежавшего маркиза Бельгарда.
— И дом виконта де Вильдье, который повесился.
— О нем уже идут разговоры?
— Да еще какие! Он стал очаровательно рассеян, ну прямо как де Бранкас![140] Сегодня, когда он выходил из Золотого дома, карета поджидала его на улице, так он по привычке встал на запятки!
— Донья Крус! Донья Крус! — скандировали тем временем повесы.
Шаверни постучал в дверь будуара, куда удалилась обольстительная испанка.
— Если вы не выйдете, — пригрозил Шаверни, — мы возьмем дверь приступом!
— Вот именно! Приступом!
— Господа, господа… — попытался утихомирить весельчаков Пероль.
Шаверни схватил его за ворот и вскричал:
— Если ты, старый бирюк, не замочишь, мы пробьем тобой дверь, как тараном!
Но доньи Крус в будуаре, дверь которого она заперла за собой на ключ, не было. Он сообщался с помощью потайной лестницы с комнатой на первом этаже. Туда, к себе в спальню, и спустилась донья Крус.
Бедняжка Аврора сидела на диване вся дрожа, с глазами, красными от слез. В этом доме она находилась уже пятнадцать часов. Если бы не донья Крус, она умерла бы от страха и печали.
С начала ужина донья Крус уже дважды заходила к Авроре.
— Что нового? — чуть слышно спросила Аврора.
— Господина Гонзаго вызвали во дворец, — сообщила донья Крус. — Зря ты боишься, сестричка: там, наверху, ничего страшного нет, и если бы я не знала, что ты сидишь здесь одна в тревоге и унынии, то веселилась бы от души.
— Что они там делают? Шум слышен даже здесь.
— Дурачатся. Хохочут во все горло, шампанское льется рекой. Эти господа — люди забавные, остроумные, милые, особенно один, которого зовут Шаверни.
Аврора провела тыльной стороной ладони по лбу, словно пытаясь что‑то вспомнить.
— Шаверни… — повторила она.
— Он молод и великолепен, не боится ни Бога, ни дьявола. Но мне запрещено обращать на него слишком большое внимание — он жених.
— Вот как, — рассеянно промолвила Аврора.
— Угадай чей, сестричка!
— Понятия не имею. Какое мне до этого дело?
— Тебе есть до этого дело, уж это точно. Молодой маркиз де Шаверни — твой жених.
Аврора медленно подняла голову, и на ее бледном лице появилась грустная улыбка.
— Я не шучу, — настаивала донья Крус.
— А о нем, — прошептала Аврора, — о нем, Флор, сестра, ты ничего не знаешь?
— Решительно ничего.
Хорошенькая головка Авроры поникла; девушка расплакалась и сказала:
— Вчера, когда на нас напали, кто‑то из этих людей сказал: «Он мертв. Лагардер мертв».
— А я вот уверена, что он жив, — возразила донья Крус.
— Откуда у тебя такая уверенность? — живо полюбопытствовала Аврора.
— Во‑первых, я слышала, что там, наверху, боятся его появления, а во‑вторых, эта женщина, которую хотели выдать за мою мать…
— Эта его врагиня? Та, которую я видела вчера вечером в Пале‑Рояле?
— Она самая. Я узнала ее по описанию. Так вот, во‑вторых, эта женщина до сих пор продолжает его преследовать, причем все с той же настойчивостью. Когда я сегодня жаловалась господину Гонзаго на то, как со мной обошлись у тебя дома, я видела и слышала эту женщину. От нее выходил какой‑то седовласый господин, и она ему говорила: «Это мой долг и мое право. Глаза у меня открыты, он не ускользнет; а когда минут сутки, он будет арестован, пусть даже моею собственной рукой!»
— О, — воскликнула Аврора, — это та самая женщина! Я узнаю ее ненависть. Мне уже который раз приходит в голову, что…
|
|
|
— Ну, ну? — оживилась донья Крус.
— Да нет, не знаю, наверное, я схожу с ума.
— Я должна сказать тебе еще одну вещь, — после секундного колебания заговорила донья Крус. — Мне вроде как поручили тебе передать кое‑что. Господин Гонзаго был добр ко мне, но я ему больше не верю. А тебя я люблю все сильнее и сильнее, моя бедная Аврора!
Она села на диван рядом с подругой и продолжала:
— Господин Гонзаго очень просил меня передать тебе следующее…
— Что же? — осведомилась Аврора.
— Совсем недавно, — ответила донья Крус, — когда ты перебила меня, заговорив о своем милом шевалье де Лагардере, я собиралась тебе сказать, что тебя хотят выдать замуж за молодого маркиза де Шаверни.
— Но по какому праву?
— Не знаю, но мне кажется, что их не слишком заботит, есть у них такое право или нет. Гонзаго говорил со мной, и в его словах прозвучало вот что: «Если она будет послушна, то отвратит смертельную опасность от того, кто дороже ей всех на свете».
— Он имел в виду Лагардера! — воскликнула Аврора.
— Думаю, именно его, — согласилась цыганка. Аврора закрыла лицо руками.
— Мысли мои словно в тумане, — пробормотала она. — Господи, неужто ты не сжалишься надо мной?
Донья Крус обняла девушку и ласково проговорила:
— А разве не Господь прислал меня к тебе? Я всего лишь женщина, но я сильна и не боюсь смерти. Если на тебя нападут, Аврора, ты не останешься беззащитной.
Аврора еще теснее прижалась к подруге. Внизу послышались приглушенные голоса, звавшие донью Крус.
— Мне нужно идти, — сказала она.
Чувствуя, как Аврора задрожала в ее объятиях, девушка добавила:
— Бедная малютка, как ты бледна!
— Мне страшно здесь одной, — пролепетала Аврора. — Все эти лакеи и слуги пугают меня.
— Тебе нечего бояться, — успокоила ее донья Крус. — Слуги и лакеи знают, что я тебя люблю, и считают, что я имею сильное влияние на Гонзаго.
Она осеклась и задумалась.
— Порой я и сама в это верю, — через несколько мгновений продолжала она. — Мне иногда кажется, что я зачем‑то нужна Гонзаго.
|
|
|
Шум на первом этаже усилился.
Донья Крус встала и взяла со стола бокал с шампанским, который поставила туда, когда вошла.
— Посоветуй же, как мне быть! — взмолилась Аврора.
— Если я ему и впрямь нужна, тогда еще ничто не потеряно! — воскликнула донья Крус. — Нам нужно выиграть время.
— Но как же с этим браком? По мне, так лучше тысячу раз умереть!
— Умереть ты всегда успеешь, сестричка.
Донья Крус двинулась к двери, но Аврора удержала ее за платье.
— Неужели ты сейчас уйдешь? — воскликнула она.
— Разве ты не слышишь? Они зовут меня. Да, — вспомнила вдруг она, — я не говорила тебе про горбуна?'
— Нет, — удивилась Аврора. — Про какого горбуна?
— Про того, что вывел вчера меня отсюда путем, которого я и сама не знала, и проводил до дверей твоего дома. Он здесь!
— На ужине?
— Вот именно. А я вспомнила, как ты рассказывала про того странного чудака, кроме которого твой милый Лагардер никого к себе не впускает.
— Наверное это он и есть! — воскликнула Аврора.
— Он, он, клянусь тебе! Я подошла к нему и сказала, что в крайнем случае он может на меня рассчитывать.
— А он что?
— Этот горбун — человек с причудами Он сделал вид, что не узнает меня, и я не смогла вытянуть из него ни слова. С ним все время забавлялись дамы — напоили его так, что он свалился под стол.
— Так, значит, там есть дамы? — удивилась Аврора.
— А как же?
— Что за дамы?
— Светские дамы, — отвечала наивная цыганка. — Самые настоящие парижанки, о которых я столько думала в Мадриде. Представляешь? Придворные дамы — а сами поют, хохочут, пьют и ругаются, словно мушкетеры. Прелесть!
— Ты уверена, что это придворные дамы? Донья Крус сделала обиженное лицо.
— Как бы мне хотелось на них посмотреть, — проговорила Аврора и, покраснев, добавила: — Но так, чтобы меня никто не видел.
— А на красавчика маркиза де Шаверни тебе не хотелось бы взглянуть? — чуть насмешливо поинтересовалась донья Крус.
— Конечно, — бесхитростно ответила Аврора, — и на него тоже.
Не давая девушке опомниться, цыганка схватила ее за руку и, смеясь, повлекла за собой к потайной лестнице. От пиршественной залы девушек отделяла теперь только дверь. За нею слышался звон бокалов, взрывы хохота и крики:
— Возьмем будуар приступом! На приступ!
ПУСТУЮЩЕЕ МЕСТО
Господин де Пероль плохо справлялся с обязанностями хозяина вечера, его авторитет неуклонно падал. Шаверни с приятелями сказали ему пару теплых слов, и он уже был не в силах удержать буянов. Аврора, ни жива, ни мертва, стояла за дверью и уже начала сожалеть, что покинула свое убежище. А бесстрашная шалунья донья Крус только посмеивалась. Напугать ее было не так‑то просто. Она задула в будуаре все свечи, чтобы никто из находившихся в зале не мог разглядеть ее подругу.
— Взгляни, — предложила она, указывая на замочную скважину.
Но любопытство Авроры как рукой сняло.
— Долго вы там будете возиться с этой барышней? — осведомилась Сидализа.
— Тоже мне сокровище, — поддержала подругу Дебуа.
— Маркизы ревнуют, — подумала вслух донья Крус. Аврора посмотрела в замочную скважину.
— Маркизы? — с сомнением в голосе проговорила она. Донья Крус с самонадеянным видом пожала плечами и ответила:
— Ты незнаешь двора.
— Донья Крус! Донья Крус! Пусть выйдет донья Крус! — раздавалось в гостиной.
Цыганка с наивной гордостью улыбнулась.
— Они хотят, чтобы я вышла, — прошептала она. Дверь затряслась. Аврора отскочила назад, а донья Крус
заглянула, в скважину.
— Ох, до чего уморительная физиономия у этого Пероля — воскликнула она и расхохоталась.
— Дверь не поддается, — заметил Навайль.
— Кажется, там кто‑то разговаривает, — добавил Носе.
— Нужен какой‑нибудь рычаг!
— А почему не пушка? — поинтересовалась полусонная Нивель.
Ориоль закатился в хохоте.
— Я придумал лучше! — вскричал Шаверни. — Нужно спеть серенаду!
— И сыграть ножами на бокалах, бутылках и тарелках! — заявил Ориоль, поглядывая на Нивель.
Та снова впала в дрему.
— Как он хорош, этот маленький маркиз, — тихонько проговорила донья Крус.
— Где он? — приближаясь к двери, спросила Аврора.
— Но я нигде не вижу горбуна, — вместо ответа сказала цыганка.
— Вы там? — закричал по ту сторону двери Шаверни. Аврора, приникнув глазом к скважине, изо всех сил пыталась разглядеть своего рыцаря с калье Реаль.
Но в зале творилось такое, что ей это никак не удавалось.
— Да который же из них? — все повторяла она.
— Тот, что пьян сильнее всех, — ответила на сей раз донья Крус.
— Мы готовы! Мы готовы! — хором вопили новоявленные музыканты.
Все, включая и дам, повставали со своих мест. Каждый держал свой музыкальный инструмент. Сидализа взяла медную жаровню, а Дебуа из всех сил колотила в нее. Серенада еще не началась, но шум уже стоял ужасный.
Навайль и Жиронн схватили Пероля, который безучастно наблюдал за весельем, и привязали его на всякий случай к вешалке.
— Кто будет петь?
— Шаверни! Пускай споет Шаверни!
И маленького маркиза, передавая с рук на руки, подтолкнули к самой двери. В этот миг Аврора узнала его и резко отпрянула назад.
— Ничего, — проговорила донья Крус, — он просто немного навеселе. При дворе так принято. Но он все равно очарователен.
Покачиваясь на ногах, Шаверни жестом призвал всех к молчанию. В зале воцарилась тишина.
— Дамы и господа, — заявил маркиз, — прежде всего, мне бы хотелось объяснить свою позицию.
На него зашикали.
— Никаких речей! Пой или замолкни!
— Моя позиция проста, хотя на первый взгляд может показаться…
— Долой Шаверни! Оштрафуем его! Привяжем рядом с Перолем!
— Но почему я хочу объяснить свою позицию? — с пьяной настойчивостью продолжал Шаверни. — Дело в том, что мораль…
— К черту мораль!
— Обстоятельства таковы…
— К черту обстоятельства!
Сидализа, Дебуа и Флери наскакивали на маркиза, словно волчицы. Нивель спала.
— Если ты не желаешь петь, — вскричал Навайль, — давайте декламировать какую‑нибудь трагедию.
Слова его потонули в криках протеста.
— Спой, и мы позволим тебе объяснить свою позицию, — пообещал Носе.
— Клянетесь? — серьезно поинтересовался Шаверни.
Все присутствующие приняли позы Горациев[141] в сцене клятвы.
— Клянемся! Клянемся!
— Тогда позвольте мне сначала объяснить свою позицию, — сказал Шаверни.
Донья Крус держалась за бока от хохота. Однако обитатели залы рассвирепели. Кто‑то предложил повесить Шаверни за окно вверх ногами. В XVIII веке порой шутили весьма мило.
— Я буду краток, — не унимался маленький маркиз. — В сущности, моя позиция очень проста. Я не знаю своей будущей жены, поэтому не могу испытывать к ней ненависти. А поскольку я люблю женщин вообще, то это будет брак по любви.
Гости в двадцать глоток заревели:
— Пой же! Пой! Пой!
Шаверни взял из рук у Таранна нож и тарелку.
— Эти стишки сочинил один молодой человек, — объявил он.
— Пой! Пой!
— Куплеты незамысловаты, прошу обратить внимание на припев.
И он запел, слегка постукивая ножом по тарелке.
«Мы двоемужних дам
Ругаем: «Ну и ну!»
Но стыд тому и срам,
Кто мается в плену
У двух иль трех мадам:
Не по карману нам
Держать теперь жену
Даже одну!»
— Неплохо! Неплохо! — похвалила галерка.
— Ориоль понимает что к чему!
— Припев! Еще раз!
«Не по карману нам
Держать теперь жену
Даже одну!»
— Кто‑нибудь даст мне выпить? — очнулась вдруг Нивель.
— Прелестно, не правда ли? — заметил Ориоль.
— Глупо, как и все остальное.
— Браво! Браво!
— Да не бойся же ты! — обнимая, уговаривала бедную Аврору донья Крус.
— Второй куплет! Смелее, Шаверни! Тот продолжал:
«У регента казна —
То знает целый свет —
Всем, право же, полна,
Там только денег нет».
Услышав столь непочтительные слова, Пероль так отчаянно задергался, что отвязался от вешалки и грохнулся на пол.
— Господа! Господа! Ради принца Гонзаго… — начал умолять он, поднимаясь на ноги.
Но его никто не слушал.
— Неправда! — кричали одна
— Все верно! — не соглашались с ним другие.
— У господина Лоу собраны все сокровища Перу!
— Только без политики!
— Правильно!
— Ничего не правильно!
— Да здравствует Шаверни!
— Долой!
— Надо вставить ему кляп!
— Набить из него чучело!
При этом дамы яростно гремели тарелками и бокалами.
— Шаверни, иди сюда, я тебя поцелую! — вскричала Нивель.
— Вот еще новости! — возмутился толстенький откупщик.
— Он нам польстил, — пробурчала Нивель, закрывая глаза. — Какой он все же милый! Говорит, что держать жену теперь не по карману, но разве это дорого? Мужчина — он как земля, взятая в аренду. Я просто из себя выхожу, когда вижу, что в кошельке у мужчины остался хоть один пистоль!
Между тем в будуаре Аврора, закрыв лицо руками, говорила пресекающимся голосом:
— Я чувствую холод, он пробирает меня до самого сердца. Только подумать, что меня хотят отдать за такого человека…
— Да полно тебе, — успокаивала подругу донья Крус. — У меня бы он стал кротким как ягненок. Неужели, по‑твоему, он не мил?
— Уведи меня отсюда! Остаток ночи я хочу провести в молитвах.
Аврора покачнулась. Донья Крус поддержала ее. У цыганки было очень доброе сердечко, но отвращения подруги она не разделяла. Это ведь и был Париж, предмет стольких ее мечтаний.
— Пойдем же, — проговорила она, а между тем Шаверни, воспользовавшись короткой минутой молчания, со слезами на глазах умолял позволить ему объяснить свою позицию. Спускаясь по лестнице, донья Крус проговорила:
— Нужно потянуть время, сестричка. Делай вид, что ты послушна, и верь: я тебя не оставлю. Я скорее сама выйду за Шаверни, чем дам тебе попасть в переплет.
— И ты готова ради меня на такую жертву? — в порыве наивной благодарности воскликнула Аврора.
— Господи, ну конечно! Помолись, раз это может тебя утешить. А я скоро опять ускользну от них и приду к тебе.
И она проворно взбежала по ступенькам; на сердце у девушки было легко, и она заранее подняла вверх свой бокал с шампанским.
— Ну, еще бы, — бормотала она, — я окажу ей услугу… Да с этим Шаверни всю жизнь будешь животики надрывать со смеху. Что может быть лучше?
У двери будуара девушка остановилась и прислушалась. С возмущением в голосе Шаверни говорил:
— Но ведь вы обещали, что я смогу объяснить вам свою позицию, разве не так?
— Ни за что! Шаверни злоупотребляет нашим терпением! К двери, Шаверни!
В этот миг донья Крус распахнула дверь. Она появилась на пороге, веселая и сияющая, держа бокал высоко над головой.
Ее встретили долгими и бурными рукоплесканиями.
— Ну, господа, — проговорила она, протягивая пустой бокал, — да будьте же вы поживее. Неужели по‑вашему это шум?
— Мы пробуем пошуметь, — сказал Ориоль.
— Да, буяны из вас никудышные, — залпом осушив бокал, продолжала донья Крус. — Вас слышно разве что за этой дверью.
— Не может быть! — заголосили пристыженные повесы. Они‑то считали, что способны перебудить весь Париж.
Шаверни с восхищением смотрел на донью Крус.
— Прелесть! — бормотал он. — Она — сплошной восторг! Только Ориоль вознамерился повторить эти показавшиеся
ему очень красивыми слова, как проснувшаяся Нивель ущипнула его чуть ли не до крови.
— Извольте молчать! — приказала она.
Он попытался было улизнуть, но дочь Миссисипи схватила его за рукав.
— Штраф одна голубенькая, — объявила она.
Достав бумажник, Ориоль протянул даме новенькую акцию, а дама тем временем мурлыкала:
«Не по карману нам
Держать теперь жену
Даже одну!»
Тем временем донья Крус искала глазами горбуна. Чутье подсказывало ей, что, несмотря на данный ей отпор, человек этот — ее тайный союзник. Но спросить о нем ей было не у
кого. Чтобы узнать, не уехал ли горбун вместе с Гонзаго, она осведомилась:
— А где же его светлость?
— Карета только что вернулась, — ответил снова появившийся в зале Пероль. — Его светлость отдает распоряжения.
— Насчет скрипок, да? — вставила Сидализа.
— Ой, неужто мы и вправду будем танцевать? — раскрасневшись от радости, воскликнула цыганка.
Дебуа и Флери посмотрели на нее с презрением.
— Вывали времена, — наставительно произнесла Нивель, — когда, появляясь здесь, мы находили кое‑что под своими тарелками.
Она приподняла свою тарелку и продолжала:
— Ничего! Ни просяного зернышка! Ах, мои милые, Регентство приходит в упадок.
— Регентство стареет, — поддержала товарку Сидализа.
— Регентство увядает! Разве Гонзаго обеднел бы, если бы мы получили на десерт несколько голубеньких?
— А что такое «голубенькая»? — спросила донья Крус. Как описать всеобщее остолбенение? Представьте себе, что в наши дни в Золотом доме дается ужин, на котором присутствуют балетные фигурантки и завсегдатаи кафе «Тортони», и одна из этих дам не знает, что такое Кредитный банк движимости. Это просто невозможно. Ну так вот, неискушенность доньи Крус показалась всем просто невероятной.
Шаверни торопливо сунул руку в карман, где лежало его приданое. Вытащив с дюжину акций, он вложил их в руку цыганке.
— Благодарю, — проговорила та, — господин Гонзаго их вам вернет.
Затем, раздав акции Нивель и прочим дамам, она с пленительным изяществом добавила:
— Вот ваш десерт, сударыни.
Дамы взяли акции, но решили, что эта малютка просто отвратительна.
— Ну же! — не унималась донья Крус. — Еще не хватало, чтобы его светлость застал нас всех спящими. За здоровье маркиза де Шаверни! Ваш бокал, маркиз!
Тот протянул бокал и тяжко вздохнул.
— Осторожнее! Он сейчас примется объяснять свою
позицию!
— Только не вам! — отрезал маркиз. — В качестве аудитории мне нужна лишь прелестная донья Крус. А вы недостойны слушать мои объяснения.
— Но все же очень просто, — перебила его Нивель. — Ваша позиция — это позиция человека под мухой.
Все расхохотались. Толстячок Ориоль даже чуть не задохнулся.
— Проклятье! — воскликнул маркиз и разбил о стол свой бокал. — Неужто тут найдется смельчак, который отважится смеяться надо мной? Донья Крус, я не шучу: вы здесь словно небесная звезда среди плошек!
Дамы бурно запротестовали.
— Ну, это уж слишком! — заметил Ориоль.
— Замолчи, — огрызнулся Шаверни, — это сравнение может оскорбить только плошки. К тому же я разговариваю не с вами. Я требую, чтобы господин де Пероль прекратил ваши разнузданные вопли, и хочу добавить, что он понравился мне один раз в жизни — когда был привязан к вешалке!
Невольно растрогавшись, маркиз со слезами на глазах повторил:
— Да, тогда он был хорош! Но возвращаясь к моей позиции… — внезапно вспомнил он и взял донью Крус за руки.
— Она для меня совершенно ясна, господин маркиз, — заявила цыганка. — Сегодня ночью вы женитесь на очаровательной женщине.
— Очаровательной? — хором переспросили присутствующие.
— Да, очаровательной, — подтвердила донья Крус, — и к тому же молодой, остроумной, доброй и не имеющей ни малейшего понятия о голубеньких.
— Да это чушь какая‑то! — воскликнула Нивель.
— Вы сядете в почтовую карету, — продолжала донья Крус, по‑прежнему обращаясь к Шаверни, — и увезете свою супругу…
— Ах, если б это были вы, прелестное дитя! — перебил ее маркиз.
Донья Крус наполнила его бокал до краев.
— Господа, — прежде чем выпить, проговорил Шаверни, — донья Крус прояснила мою позицию, да так удачно, что у меня самого не получилось бы лучше. Позиция эта весьма романтична.
— Пейте же, — смеясь, сказала цыганка.
— Позвольте, меня уже давно мучит одна мысль.
— Ну‑ка, давайте послушаем, что там у Шаверни за мысль!
Маркиз встал в ораторскую позу.
— Господа, — начал он, — за этим столом есть несколько пустующих мест. Вот это принадлежит моему кузену Гонзаго, это — горбуну. Оба они раньше были заняты, но скажите: чье это место?»
С этими словами маркиз указал на кресло, стоявшее напротив места Гонзаго, в котором с самого начала ужина действительно никто не сидел.
— И вот в чем заключается моя мысль, — продолжал Шаверни. — Я хочу, чтобы это место было занято, причем моею супругой!
— Верно! Правильно! — послышалось со всех сторон. — Мысль Шаверни вполне разумна. Супругу сюда! Супругу!
Донья Крус схватила маленького маркиза за руку, но отвлечь его уже было невозможно.
— Какого дьявола! — ворчал он, держась за стол; длинные волосы упали ему на лицо. — Я вовсе не пьян, вот еще!
— Выпейте и помолчите, — шепнула ему на ухо донья
— Я хочу выпить, о божественная звезда, да, Бог свидетель, я хочу выпить, но вот молчать я не желаю. Мысль моя верна, она проистекает из моей позиции. Я требую, чтобы здесь появилась моя будущая супруга, поскольку вы все, послушайте‑ка…
— Слушайте! Слушайте! Он говорит, как сам бог красноречия!
Эти слова произнесла снова проснувшаяся Нивель. Шаверни треснул кулаком по столу и продолжал, переходя уже на крик:
— Я говорю, что это нелепо, нелепо…
— Браво, Шаверни! Отлично!
— Нелепо, повторяю вам, оставлять одно место пустым!
— Превосходно! Блестяще! Браво, Шаверни!
Зал взорвался рукоплесканиями. Маленький маркиз прикладывал неимоверные усилия, чтобы не потерять свою мысль.
— Оставлять место пустым, — воскликнул он, вцепившись в скатерть, — если мы больше никого не ждем.
И в тот миг, когда благодаря этому выводу, давшемуся ему с таким трудом, Шаверни сорвал бурю одобрительных криков, в дверях галереи появился Гонзаго и сказал:
— Нет, кузен, ждем.
ПЕРСИК И БУКЕТ
Лицо принца Гонзаго показалось всем строгим и даже озабоченным. Весельчаки поставили бокалы на стол; улыбки исчезли.
— Кузен, — проговорил Шаверни, упав в кресло, — я ждал вас, чтобы как‑то объяснить свою позицию.
Гонзаго подошел к столу и отобрал у маркиза бокал, который тот уже было поднес к губам.
— Не пей больше, — сухо проговорил он.
— Это еще почему? — возмутился Шаверни Гонзаго выбросил бокал за окно и повторил:
— Не пей больше.
Шаверни уставился на него расширенными от удивления глазами. Сотрапезники расселись по своим местам. На их лицах бледность уже стала уступать место хмельному румянцу. У всех на уме была одна мысль, которую с начала пиршества каждый пытался отогнать, но она все равно висела в воздухе.
Появление Гонзаго заставило весельчаков вернуться к этой мысли.
Пероль попытался прошмыгнуть поближе к своему повелителю, но донья Крус его опередила.
— Позвольте вас на одно слово, ваша светлость, — попросила она.
Гонзаго поцеловал ей руку, и она отошла в сторонку.
— Что это значит? — пробормотал Шаверни.
— Боюсь, — добавила Сидализа, — что скрипок у нас так и не будет.
— Вряд ли речь идет о банкротстве, — заметила Дебуа, — Гонзаго слишком богат.
— Всякое случается, — отозвалась Нивель.
Мужчины участия в разговоре не принимали. Почти все они уставились в скатерть и, казалось, размышляли. Один Шаверни мурлыкал веселую песенку и не обращал внимания на тревогу, охватившую всю гостиную. Ориоль шепнул на ухо Перолю:
— Неужто принц явился с дурными вестями? Фактотум молча отвернулся.
— Ориоль! — окликнула Нивель.
Толстенький откупщик послушно подскочил к своей даме; дочь Миссисипи сказала:
— Когда принц закончит с этой девицей, вы подойдете к нему и скажете, что мы желаем скрипичной музыки.
— Но… — замялся Ориоль.
— Не возражайте! Пойдете и скажете, я так хочу!
Принц продолжал беседовать с цыганкой, и молчание становилось все более тревожным и печальным. Искреннее веселье, еще недавно царившее на этой оргии, исчезло без следа. Если читатель хоть на секунду поверил, что сотрапезники развлекались от всей души, значит, нам не удалось нарисовать верную картину. Они просто делали, что могли. Вино развязало всем языки и заставило лица раскраснеться, однако за натянутым весельем чувствовалась постоянная тревога. И чтобы разрушить его окончательно, Гонзаго достаточно было нахмуриться. Толстяк Ориоль выразил вслух терзавшую всех мысль: случилось что‑то скверное.
