Три винтовочных ствола. — Неожиданная встреча. — Восемь человек в одной палатке. — Караван с женщинами. — Поющие пески. — Захваченные пылевым облаком

 

По извилистой дороге мы медленно поднимаемся в горы, отгораживающиеМукаллу от материка. Оставляя за собой облако пыли длиной в целыйкилометр, наш лендровер везет нас в самое сердце области Хадрамаут, окоторой еще несколько десятилетий назад европейцы ничего не знали.

Здесь нет дорог, лишь изредка можно найти тропинку, по которой проходяткараваны верблюдов вдоль вади. Вади врезаются в плоскогорья на сотниметров, хотя водой они заполняются лишь на несколько дней, когда раз вдесять-двенадцать лет здесь выпадают дожди.

Когда смотришь на этот ландшафт с самолета, кажется, будто он весьизрезан бороздами и трещинами, но на самом деле это глубокие ущелья.Единственный путь внутрь страны проложен вдоль этих вади, и других видовтранспорта, кроме верблюда и джипа, здесь нет. До того как удалосьприручить верблюда, внутренние области Аравийского полуострова былинеобитаемы.

Кое-где в вади растут акации, гигантские корни которых обеспечиваютрастения влагой, несмотря на почти полное отсутствие воды. Такое жеупорство требуется и от людей, которые хотят здесь жить.

Но через каких-нибудь несколько лет двадцатый век ворвется и в этотуголок земли. В небольших городках на побережье уже теперь большегрузовиков, чем верблюдов. Но для машин нужны более совершенные дороги,и во многих местах сейчас ведутся работы по расширению караванныхверблюжьих троп, чтобы по ним могли проехать и джипы, и грузовики.

Мы пробираемся через вади и горные цепи, а дорогу, по которой мы едем,можно назвать дорогой лишь при наличии достаточно пылкого воображения.Иногда мы движемся по толстому слою вулканической пыли, такой мелкой итяжелой, что она брызгами разлетается из-под колес, словно вода. Времяот времени мне приходится выверять наш курс по компасу, потому что мынепрерывно петляем из стороны в сторону. Кстати, из-за этого мы едемгораздо дольше, чем я предполагал.

Ночью Аравийская пустыня кажется еще более призрачной, чем днем. Мыостановились возле каменоломни, недоумевая, кому здесь мог понадобитьсякамень. Остановились же для того, чтобы узнать, можно ли ехать по прямойдальше или надо искать дорогу в объезд.

Вдруг шофер увидел палатку, которая прижалась к огромной каменной глыбе.Он схватил меня за руку, и притом так крепко, что я чуть не закричал вовесь голос, но все-таки сдержался.

Обитаема ли эта палатка? По-видимому, она пуста и едва ли за намикто-нибудь сейчас наблюдает. Но если в палатке есть люди, то, прежде чемвстретиться с ними, лучше как следует изучить местность. Эта мерапредосторожности здесь никогда не лишняя: а вдруг в палатке живутбедуины, которые недолюбливают незваных гостей.

Сначала все было тихо, потом из палатки послышался слабый шум, и тут жеблеснули три винтовочных ствола.

Мы стояли, озаренные лунным светом, и, несомненно, были отличной мишеньюдля тех, кто находился в палатке. Поэтому мы остановились как вкопанные,но потом я овладел собой и сказал Ниангаре:

— Крикни им, чтобы они убрали свои проклятые ружья. А то ведь чегодоброго угробят нас!

Ниангара немедленно выполнил мою просьбу.

Ответом из палатки был смех, явно выражавший такое же облегчение, какоепочувствовали мы сами.

Именно облегчение, а не насмешку или злорадство. Из палатки вышелчеловек и направился к нам. Он все еще держал винтовку, но больше в насне целился, Тогда мы развели руки в разные стороны, чтобы показать, чтобезоружны и у нас нет злого умысла.

Он начал с того, что спросил:

— А вы испугались, когда я выстрелил в вас?

— Конечно, испугались, — ответил я, и Ниангара тут же перевел. — Ипотому будь добр, убери свою винтовку куда-нибудь подальше, а то онаможет случайно выпалить.

Еще какой-то миг он смотрел на нас немного подозрительно, но,окончательно убедившись, что никакой опасности мы не представляем,опустил винтовку и сделал знак, что мы можем подойти к палатке.

По самым оптимистическим расчетам, в этой палатке могло уместитьсямаксимум четыре человека. Но в ней уже было пять, и им пришлось немногопотесниться, чтобы впустить Ниангару, шофера и меня. Стены палатки былииз довольно тонкой мешковины, и ветер пустыни легко продувал еенасквозь. Здесь нужно спать в пальто и в обуви. В пустыне обычно бываеточень большая разница между дневной и ночной температурами. Днемтермометр показывает свыше 40 градусов, а ночью — чуть выше нуля. Воазисах лужи по утрам бывают подернуты тонкой коркой льда.

Я хотел показать хозяевам палатки, что испытываю к ним самыедружественные чувства, и выудил из коробки несколько сигарет. В дорогеони немного отсырели, и их было трудно раскурить. Стало ясно, что нашимхозяевам они не доставляют ни малейшего удовольствия. И тем не менее онидокурили сигареты до конца — из вежливости.

Зато я тоже должен был из вежливости отведать немного рыбы, сухой и ужепорядком подпорченной. Арабское гостеприимство неотразимо. Его оказываютвсе: от шейха до простого дорожного рабочего вроде тех, что мы встретилиночью в пустыне. Разница лишь в том, что шейх поставит перед вами настол самые изысканные яства, а рабочий, который едва зарабатываетодну-две кроны в день, угостит вас гораздо более спартанской пищей. Ксчастью, мне удалось незаметно сунуть полрыбы в карман.

Между тем рабочие вскипятили воду и приготовили очень горький чай,который отдавал солончаками, мятой и какими-то крепкими пряностями.Чайник ходил по кругу, и скоро в палатке стало тепло и уютно.

Дорожные рабочие по многу месяцев живут без всякой связи с внешниммиром. Лишь изредка, когда пройдет караван верблюдов или проедет машина,они могут приобрести немного продуктов, чтобы добавить их к тому рису,который составляет их главную пищу. Но если им не удается достать воды,они идут к ближайшему колодцу за много километров и обратно несут водуна спине. Нельзя не восхищаться стойкостью и твердостью сынов пустыни,которые трудятся в этом покинутом богом краю.

 

* * *

 

Около часа мы беседовали с нашими гостеприимными хозяевами, а потомулеглись спать.

Палатка оказалась битком набита людьми, но мне было чертовски холодно,хотя я и лег спать в одежде. Кроме того, я надел свою легкую полярнуюкуртку, с которой никогда не расстаюсь, даже когда еду в тропики. Днемона спасает от зноя мои киноленты, а ночью служит для меня одеялом илиподушкой. Я натянул на голову капюшон и крепко заснул.

Когда я проснулся на следующее утро, наши хозяева уже были на ногах истояли возле палатки. Дрожа от холода, я вышел к ним, огляделся. Мынаходились в довольно глубоком ущелье, и солнце еще не успело поднятьсянастолько, чтобы согреть этот маленький лагерь, затерянный между крутымисклонами гор.

Рабочие совершили омовение… песком, как рекомендует Мухаммед в техслучаях, когда поблизости нет воды. Потом они опустились на колени,обратив лица в сторону Мекки, и стали молиться. Лишь после этого началсяих рабочий день.

Скоро я заметил, что всю ночь спал на протухшей рыбе, которую вчеразасунул в карман. Рыбу я, естественно, раздавил, и ее остатки оказалиськрепко втерты в материю, так что все мои попытки незаметно очиститькарман особого успеха не имели. Две собаки, принадлежащие дорожнымрабочим, ходили за мной по пятам. Они вдруг прониклись ко мненеобыкновенно трогательной любовью, и их нельзя было отогнать ни на шаг,когда мы садились в машину, чтобы продолжать путешествие в глубь страны.Псы долго бежали вслед за нами и отстали лишь после того, как машинаувеличила скорость. Когда я оглянулся, чтобы еще раз посмотреть намаленький лагерь в ущелье, мне показалось, что они все еще стоят ипускают слюнки при мысли о пище, которую упустили.

Когда через пять часов мы доехали до какого-то оазиса, я совсем палдухом. Запах рыбы, исходивший от моих брюк, оказывал магическое действиена окрестных собак, и они с лаем сбегались ко мне со всех сторон.

Нам разрешили остановиться в небольшом глиняном домике, и, когда мнеудалось наконец захлопнуть перед носом у своих врагов тяжелую деревяннуюдверь, я поднялся на плоскую крышу. Наконец в безопасности! Ни один песне заберется сюда и не станет требовать, чтобы я сменил брюки! Тем болеечто чистые брюки лежали в чемодане, предохраняя от случайных повреждениймои фотоаппараты.

Итак, я устроился поудобнее и приступил к завтраку. Хлеб был твердый каккамень, но я уже давным-давно научился раскалывать его одним ударом ножана мелкие кусочки так, чтобы они не разлетались в разные стороны. Крометого, я виртуозно вылизывал банки из-под селедки в масле, сохраняя приэтом бороду в девственной чистоте, а губы — в целости и сохранности.

Питьевая вода в оазисе оставляла желать много лучшего. Она былагрязновато-мутного цвета, соленая, с каким-то очень неприятнымпривкусом. В общем на лукуллов пир моя трапеза не была похожа, новсе-таки насытиться мне удалось.

Покончив с едой, я подошел к краю крыши и стал смотреть вокруг. И тутпередо мной возникли картины природы, которые всегда наполняли мою душуневыразимым счастьем, и уже сама мысль о возвращении в лоно цивилизацииначинала казаться мне нелепой и противоестественной.

Вдали в трепещущем от зноя воздухе пустыни высится голубовато-серыйгорный массив, до него зеленеют рощи финиковых пальм. В том месте, гденачинаются глиняные домики, с ближайшей горы спускается, извиваясь, какзмея, каменная стена. Она защищает жителей поселка от вражеских набеговсо стороны равнины.

Сейчас трудно себе представить, что этот идиллический оазис поройпревращался в поле битвы. Вот бегут двое ребятишек-пастушков с огромнымстадом овец; за ними мчатся, заливаясь лаем, рыжие псы. Всех ихокутывает огромное облако пыли, так что я могу проследить их путь досамой каменной стены. Под сенью нескольких пальм у колодца работаютлюди. До меня доносится монотонная песнь и такой же надрывный скрипколодезного колеса. Потом слышится плеск воды, и из небольшого водоемаустремляются к многочисленным грядкам длинные ручейки, похожие наскользкие серебристые пояса. Босоногие темнолицые мальчуганы бегут рядомс водой, загоняя ее в узенькие каналы, из которых она растекается пожелтой, задыхающейся от жажды земле. Эта земля разделена на ровныеквадраты полей, причем у каждого поля свой цвет: пыльно-желтый,желто-бурый, грязно-бурый и от нежно-светло-изумрудного дотемно-темно-зеленого.

Кроме нас в оазис пожаловали еще гости — маленький караван. С моей крышибыло хорошо видно, как вдалеке, почти у самого горизонта, медленнопередвигаются силуэты верблюдов, вытянувшихся в ровную, изящную линию:каждый верблюд привязан к хвосту шагающего перед ним собрата. Когдакараван вошел в поселок, я спустился с крыши, чтобы рассмотреть егопоближе. Он состоял из полусотни верблюдов всех оттенков желтого, бурогои серого цветов.

С караваном прибыло много женщин. Обычно их бывает гораздо меньше, но наэто я обратил внимание далеко не сразу. И лишь после того как я досталкинокамеру, а начальник каравана стал шипеть на меня, словно строптивыйверблюд на погонщика, я почуял что-то неладное.

Ниангара посоветовал мне быть осторожнее. По его мнению, эти женщиныбыли рабынями, которых везли на невольничий рынок. А может быть, их ужекупил какой-нибудь богатый купец, возможно даже сам султан, и их везут всултанский гарем. Начальник каравана обязан доставить груз к местуназначения в целости и сохранности, и, вероятнее всего, он решил, чтомоя кинокамера в какой-то мере ущемляет интересы его владыки…

Оазис остался позади, и мы снова едем через каменистую пустыню к Шибаму,городу небоскребов.

Перед нами расстилается лента золотисто-желтого песка. Это такназываемые поющие пески. Когда ветер срывает слой песка с более твердогогрунта, нередко возникают песчаные отмели, и, когда их заметают новыеслои, происходит своеобразная вибрация, воспринимаемая ухом как звук,похожий на голос. На вид песок кажется твердым и плотным, но верхний егослой чрезвычайно податливый. Иногда он предательски прячет от взглядапутника глубокие ямы, в которые тот проваливается на каждом шагу.

Просто удивительно, как рессоры лендровера и наши почки выдерживаюттакую тряску. Когда колесо внезапно проваливается в яму, вулканическаяпыль почти не амортизирует удар. Во все стороны летит песок, словнобрызги воды, когда вы едете по дороге, залитой дождем. Да, порой намдействительно кажется, что наша машина — это корабль, плывущий по волнамсреди бурного моря. А наши нервы подвергаются весьма суровому испытанию:мы все время ждем аварии. Ведь если лендровер, провалившись в очереднуюяму, откажется от дальнейшей борьбы с природой, мы застрянем всерьез инадолго. Рассчитывать на чью-либо помощь здесь не приходится.

Но вот наступил момент, когда мы почувствовали твердую почву подколесами и решили выжать из машины все, на что она способна. За намиподнялось облако пыли длиной в целый километр. Когда же нам захотелосьсделать первую остановку для отдыха, это облако мгновенно окутало нас совсех сторон. Оно настигло нас совершенно неожиданно, и мы даже не успелисообразить, что дует попутный ветер. Через секунду все исчезло занепроницаемой пыльной стеной. Бежать было некуда. Мы буквально не виделипротянутой вперед руки.

Лишь через пять-десять минут облако рассеялось. Но оно нас многомунаучило. Теперь, прежде чем остановиться, мы всегда сворачивали всторону и проезжали несколько десятков метров против ветра.

К счастью, мы были застигнуты облаком пыли, которую подняли сами, а немогучей песчаной бурей, порождаемой природой. Во время такой бури тучипеска надвигаются на вас, словно гигантская стена, застилая мраком инебо и землю. Яркое тропическое солнце мгновенно превращается в матовыйсветлый кружок, но скоро и он исчезает за непроницаемой черной пеленой.На землю опускаются призрачные мертвенно-бледные сумерки, вас охватываетужас, и, когда в следующее мгновение вокруг смыкается черная стена, всеоказывается засыпано песком.

Верблюды гораздо легче других животных переносят песчаные бури. Ноздриверблюдов напоминают длинные, узкие щели, поросшие тонкими волосками, ив случае необходимости щели эти смыкаются почти наглухо. К сожалению,человеческие ноздри устроены гораздо примитивнее, и в этой связи нельзяне отметить, что широкие плащи бедуинов со множеством складок посуществу единственная одежда, которая спасает человека от песка.

…Мы едем по пустыне все медленнее и медленнее. У меня возникаютопасения, не заблудились ли мы. Часами петляем через глубокие вади.Иногда мне хочется взобраться по крутому склону хребта и определить,куда же ведет наш маршрут. Наконец мы выезжаем на равнину, и прямо переднами совершенно неожиданно возникает из песчаного моря многоэтажныйбелый город.

Что это такое? Мираж? Или город-призрак из сказок Шехерезады?

Нет, это настоящий сказочный город. Перед нами Шибам — городнебоскребов.