В реликтовом лесу # 1

только у этого дерева
драгоценная тень
вот и лёг её измерить
такой ли длины
должен быть гроб?
вместо ответа
у ног вырос камень

В реликтовом лесу # 2

этот лес
царство — стен и троп
едва оступишься
и ты на луне
без права
вернуться в сегодня

Восхождение

в интервалах тела
стань собой и длись
дорожные камни —
свидетели твоих заблуждений
растворились
в растущем слиянии
тебя и не тебя

сейчас ты больше
чем всё
что должно случиться

* * *

зелень солнца
в чёрных водах…
луны ли? озера ли?
или это фрагмент моря
с затонувшим танкером,
где водолазы,
рискуя жизнью,
запутались
в водорослях, рыбах, утопленниках?

* * *

раскадрированная пыль
не испортит глаза
собирая всю оптику
для сердца

* * *

Всякий раз
отлучаясь от предметов
вспоминаю хромого карусельщика
он исправно
поправляет одноногую лошадку
для прощального оборота
вокруг Земли

* * *

Когда наступит Китай
не удержаться от всадников
со слезящимися глазами
это время раздела имён
на Тибет и Кино
где успевает остаться всё
что не успел запомнить

* * *

Я умею закрывать глаза
когда среди поля
мы играем в прятки.

* * *

Прожилки тела
переполнены памятью:
Бывает - из ладони выбегу маленький.
Бывает - губы, догоняя тебя, падают.
Бывает - вечера выплывают каменные.
Бывает - глядя со стороны улицы,
я вижу, в окне моё нищенство бедствует

и руку протягивает такую,
что на каждом углу
по голому дереву.

ПРИШЁЛ

...с невероятным ночлегом
ранением
почти за полночь
со смертью
в которую трудно поверить
если долго смотреть
на гору

* * *

Пробую двигаться не задевая велосипедистов.
Утром они с трудом различимы на дороге.
Мягкое скольжение шин
позволяет им не оборачиваться.
Без опознавательных знаков
совершенно голые
на пальчиках колёс
будто НЕСУЩЕСТВУЮЩИЕ
будто только что кому-то приснившиеся
не замеченные среди немыслимого количества убитых
(оставленных посреди постели
посреди дороги
посреди небес)
в ужасе что смерть до сих пор не знает их имена
они укрывшись моим невниманием
оставляют на поругание
беспокойство ненаступившего дня.

Евгений Мокин

СОВСЕМ ОСЕНЬ

Висит природа на весах:
В воде – стекло зелёное.
Дрожит на ниточке роса
За паучком ведомая.

Ты в воду палец окуни,
Следи круги до берега…
Там – по реке плывут огни,
Стоят, молчат деревья.

 

ДРУГ

В ночи заметен огонёк:
То – кто-то на скамейке
Сидит и курит.
Он далёк.
Он в перспективе – мелкий.

Ты тоже закури и сядь,
Пусть тень твоя мотается.

Тебя оттуда чуть видать.
А это – не считается.

 

ГОРОД

Не смей меня жалеть.
Я покурю в сторонке.
Нам жить и околеть
В проклятом городе.

А может, будет весть?
Вестей я ждать замаялся…
Кто там? –
опять Донецк –
По наши сны повадился.

 

* * *

Утром на площади Ленина
Солнце встаёт рано.
Дворник метёт налево,
Стрелки часов – направо.

 

СОВЕСТЬ

Совесть – она как маленькая
Девочка на руке:
Ленточка на ней аленькая,
Ямочка на щеке.

С возрастом она как тётенька –
Рук не хватает взять.
Ленточка на шее тоненькая,
А развязать нельзя.

Дальше – сопит в подушку,
Ходит, наводит скуку,
Хриплый твой голос слушает
В телефонную трубку.

 

СОЛДАТЫ

Пыль – это пыльца земли,
Перетёртая сквозь пальцы:
Семена настурций,
порох лилий,
Письма солдат в ранцах.

Глина – тело земли.
Камни – её слёзы.
Там, где могли –
легли
Марты, Марии, Розы.

 

ЛЮБОВЬ

Совсем не скушно рядом посидеть,
Свернуть лицо в заманчивые пальцы,
Живым вернуться в дом и
отвердеть
Под лунным – в ромбик
детским одеяльцем.

На полке – пыль.
Стихи на поводу…
Ронять следы,
минуя маму,
тапки,
Смотреть на бесполезную луну,
Выдумывать её
походку,
запахи…

 

ТЕМПЕРАТУРА

Забудем прошлое и будущее вспомним
Как мы в какой-то мутной пелене
Любимой женщины прохладные ладони
Прикладывали к жаркой голове

 

* * *

Сегодня мне не можется:
Два камушка в груди.
Один стучит – тревожится,
Другой печёт,
нудит.

Они болят, как знают.
Прижму,
а вдруг – растают.

Потом пойду по улице
По камушкам –
сутулиться.

 

* * *

Болеют мужчины
Кашляют, платок вынимают
Промакивают морщины
Чуть-чуть умирают

Завтра ходить и петь
Припарковывать машину
Мама, куда его деть? –
Злого как чёрт мужчину.

 

ГРОЗА

Рассвет качается как пристань:
Я на балконе – капитан.
В меня гроза прищурит выстрел –
Я грудь под выстрелы отдам.

Держусь за скользкие перила,
Роняю искры табака,
Дышу лицом…
Гроза, ты – сила!
А я – балконный капитан.

 

КОНЕЦ СВЕТА

У нас тут дождь.
А обещали многого:
Горячий пепел, серу и снега.

Нам помахал какой-то белый в окна,
Ему какой-то чёрный помогал.

 

ЭККЛЕЗИАСТ

1.
Не плод упал – а
ямочка в земле
Останется, когда плода в помине…
Прижмись лицом,
пока в пыли.
И нет
Тебя ни в мраморе,
ни в обожженной глине.

 

2.
Примерно то же думал Соломон.
Садил сады.
В садах звенели птицы.
И сад детьми как птицами был полон
И женщины тяжёлые ресницы
Как косы расплетали поутру.

Плоды не падали.
В котлах кипела ртуть:
Варилось золото для куполов и брам
И глину жжёную –
Фундаментом под Храм.

 

ПРОРОКИ

Спроси у Бога – он смолчит.
Спроси у ближнего –
не сможешь
От микрофона оттащить:
Разложит так,
что ввек не сложишь.

Так напророчит,
будто Бог
Недоговаривает молча
О том, что просят только в долг.
И нет его.
Он мёртв, короче.

 

ИСХОД

Соседи верно говорят:
Ушёл из дома дух.
Не ездит к нам мусоровоз,
Всё больше мрёт старух.

Всего лишь трещина в окне
А ветер рвёт квитанции…

Укутайте детей, внучат
Тут – чуть до ближней станции.

Там вряд ли поезд подадут.
Пешком последние уйдут.

ПОРОГ Ты знаешь, я вовсе не скучен, Я просто отучен вещать. Мне так ненадолго отпущен Отчетливый дар – ощущать. Когда косоглазые тени Следят за движением рук – Я руки кладу на колени, И всё замирает вокруг. Но если ужасная тайна Известна не мне одному, То, значит, тебе не случайно Скучается в этом дому. * * * Завязло небо в медленной листве, И ветра нет. Но нервные деревья На ощупь солнце ищут в синеве, В свое сиротство скорое не веря. Но боли нет. Смиренная листва Стекает вниз и учится без скорби Смотреть, как задыхается трава, Мертвеют камни, каменеют корни, Как монотонно капает роса С распятой на деревьях паутины, Как птицы умолкают без причины И звери прячут сонные глаза… НОЧЬЮ Зернистая, как глаз осы, луна И перистое, марлевое небо. Дым папиросный в воздухе колеблен Потоком сквозняковым от окна. Сижу, курю. Не вижу, почему Мне этого не делать на досуге? Досуга много: ночью одному Легко не спать, мечтая о подруге. ДРОБЬ Отвори мне одну половинку дверей, Я спрессую чуть-чуть тесноту прихожей. Ты отступишь на шаг и почуешь кожей, Что предчувствие боли куда мудрей Просто боли… Давай войдем Друг за другом, (опять ничего не знача Друг для друга) – туда, где опять вдвоем Не решится простая, как, мир задача Без остатка… Тупая, глухая дробь – Невозможность осмысленного итога. Я пришел. Я побуду совсем немного. Предложи мне чаю. Побудь сестрой – Милосердия. Я же сойду за брата. Это будет забавно и странно, правда? МЕСТО Пусто место, хотя и свято, Там, где ты, там, где я когда-то… Там, где мы, ну и в том же духе. Угадай-ка, в котором ухе – Звон? Неправильно. Это к худу: Я счастливым уже не буду. Жаль. Но хочется все же верить, Что однажды вот в эти двери Ты войдешь и… Ну, в общем, ясно. Я несчастлив, и ты несчастна, Врозь – невмочь, да никак – совместно! Вроде свято, да пусто место. КАК-ТО Как-то безразлично, кто В длинном к тебе приходил пальто, Долго ли вы сидели – Минуты ли, часы, недели; И что сказали твои родители, Когда увидели… Как-то безразлично и буднично: Светло твое окно или сумеречно И чья рука задвигает шторы, И с кем ты ездила в горы… Ревность – это, знаете, просто: Болезнь роста. ВЕЩЬ Граница неприкрытого пространства, Где ближе – ты, а дальше – ничего, Опора тени, взгляда моего, Ограничитель права растворяться, Ты – идол, только потому, что – есть. И я борюсь с желанием домыслить, Дополнить форму признаками жизни, Которых нет в опробованном здесь. Ты – опыт, мера мира, единица. Я – лишь продукт сравнения вещей. Нам не дано с тобой соединиться: Хоть ты моя, да я, увы, – ничей. ШКАФ Из темных, полированных глубин Не вынимай отвергнутого платья, Пока чужие, жаркие объятья С его цветов не выел нафталин. Пока пропитан запахом потерь Измятый шелк, как памятью о ком-то, На два необратимых оборота Замкни ключом узорчатую дверь. ПЕЧАЛЬНАЯ МЭРИ Заблудившаяся в собственных волосах Медленным, как падающая пылинка, взглядом, Мэри вслушивается в голоса За стеной, рядом. Это родители. Воскресное утро. Пыль Солнцем высвечена на зеркале. Мери пальцем рисует автомобиль Или поезд… О, если б уехали Все-все, те, которые везде, вокруг, Те, которые требуют, говорят, советуют! Мэри скользит ладонью, рисует круг… - «Мэри! Пыль вытирай как следует!» ЛАЖА Утро: незаполненный бланк. Просто белая и слегка сырая бумага. Звон будильника – восклицательный знак! Скомканная постель – в складках Вчерашнего вопросительного знака. И пошло, поехало: суета, Рваные троллейбусные тексты… Старая песня: то нота не та, То пауза – как ножом по стеклу – не к месту. Вечер – испорченный черновик, Который не перепишешь: стошнит. Короче, Рукописи не горят. Язык Не повернется назвать эту грязную сажу – ночью. ВЕТЕР Грохот. Дверь нараспашку. Дробное эхо перил. Тополь поймал бумажку, Не удержал – уронил. Бряцая рыхлой жестью Валится набок бак. Наискось небо крестит Пьяный дорожный знак. Над тротуаром провод – Гонит прохожих плетью… Дверь отшатнулась: Грохот. Ветер.

Павел Сердюк

 

   Родился в 1953 г., образование горнотехническое и высшее экономическое. Вся жизнь связана с угольной промышленностью. Служил в Пограничных войсках. С 2008 года участвовал в литературных фестивалях, конкурсах и коллективных поэтических сборниках: поэтический сборник литературного фестиваля Пушкинское кольцо, 2009; сборник современной поэзии и малой прозы Поэтическая палитра. Донецк. 2009; поэтический сборник Равновесие. Донецк. 2009, 2011; поэтические сборники финалистов фестиваля Пушкин в Одессе. 2009 – 2011гг; альманах современных русских авторов Русский стиль. 2013, номер 7; литературно-художественный альманах Семейка. Вупперталь. 2012, 13 выпуск; книга стихов и прозы Восьмое небо. Донецк. 2014; художественно-публицистический альманах Литературный факел, Журнал Лиффт. Диплом дипломы финалиста Всеукраинских турниров Пушкинская осень в Одессе. 2009 – 2013гг; диплом финалиста международного фестиваля русской поэзии Пушкин в Британии. 2010.; дипломант в номинации Поэзия. Русский стиль 2013. Германия.

1.

 

Смерть не предаст, она всегда придёт
(с любовью всё значительно сложнее).
Любите землю, в ней ещё лежать.
Весна надежд цветёт, как хлеба корка.
Когда жалеешь всех – и не жалеешь,
приходит мудрость добрым человеком.

 

2.

 

Взгляд побитой собаки, как Уголовный кодекс,
стоит соприкоснуться, и чувствуешь себя виноватым.
Одиночество, как ёлочная игрушка,
никто с тобой не играет, и не звучит музыка,
но всё равно разобьют. Судьба хрупкая вещь.

 

3.

Ты всю жизнь молилась мелом

троеперстно у доски.

Всё вмещено в подглазные мешки –
любовь, долги, вселенная, интриги –
не заполняемы они, не истощимы.
А жизнь, как сигарета, догорает
и только кучка пепла на ладони
земли, уже привыкшей ко всему.

4.

Я свои стихи пишу зубами,
стиснув их от боли и стыда.

Любая дверь – и вход, и выход,
а остальное потолки да стены
возможностей, бессилия и лени.
Стучится сердце, может быть, откроют.

5.

 

Чем дальше влез, тем, что такого.
Привычка – санитарная сестра
(двоюродная). Так, без интереса.
Скучнее вряд ли повести на свете
напишутся на памяти меж строчек.

6.

Это год уходит или жизнь,
доедая кислые салаты.
Холодильник, морг, могилы, грядки.
Эта жизнь уходит календарно,
именинно, траурно, печально,
подати податно раздавая,
застывая в мраморе, граните.
Это мы уходим, извините,
и звените в колокол, в литавры
по себе, идущими за нами.

7.

Чтобы окончательно понять
смысл слова поздно,
надо решительно загубить себя.
Смерть удалась, а жизнь была напрасной,
любая смерть закономерна, а жизнь случайна.

 

8.

Почерк не исправим, как молодости ошибки,
и не теряется с потерей рук ли, авторитета.
Триада – три ада – молодость, зрелость, старость –
без покаяния, без утешения, без прощения.

9.

 

Ночь прошла, как лёгкая болезнь.
Когда в жизни ничего уже не хочется,
значит, ничего приличного никогда и не хотелось.
Не бойся, когда ты один, страшно, когда ты ноль.
Время – это всё, что ты успел.

10.

Одеяло заката плохо греет тех,
кому есть, что скрывать,
Ночь скрипит половицей и земной осью.
Явное становится тайным, а тайное интересным.
А на обратной стороне шара
кипит и варится жизнь, чтобы сокрыться закатом.

11.

Я живу почти, как дом под снос,
в окнах доски, были занавески.
Достойным быть убитым на дуэли
не каждому поэту суждено,
разве что, на снайперской.
И то хорошо, что не дурная пуля.

12.

Иуда был, но был ли он иудой.
Чтобы войти в историю, нужно войти в географию,
стать частью ландшафта, фольклора и словаря.
У Пилата жена пила-то, да и пила-то.
От головной боли не спасает даже любимая собака,
а ослик, везущий Христа, был благой, как благая весть.

13.

Любовь естественна и неповторима, как облако,
как туча, как чистое небо,
а человечество умножается правилами деления,
и умножаясь, вымирает, марая и вымарывая бесчеловечно.

14.

Дождись меня, пожалуйста, с войны
и выживи сама со мною рядом.
Отцвела черешня. Над рекою поплыли туманы
 и Катюш пару дней не слышно – не стреляют.
Костыль не пара сапогу,
но вместе им идти по жизни.
Война сроднила чугуном
берёзу, пушечное мясо.

 

15.

Воскресшего распяли на майдане –
вся власть козлам (в любом Синедрионе).
Примкнувших к ним, осыпят серебром
(чтоб было бы, за что и удавиться).
Попытка смыть из отпечатков кровь,
как некогда Пилат умыл ладони,
здесь проканает, но на небесах
всё сочтено – и будет по заслугам.

16.

Запасы жизни тают, как продукты,
из помощи – не то, гуманитарной,
не то, напапертной юродивым – Христа
Спасителя (и человека) ради.
Дождь льёт на первоцветы и траву,
колдобины дорог и ветошь кофт
(или иных изяществ трикотажных).
А два кота сидят на против друга
и смотрят, не моргая, не пытаясь
сокрыться под каким-нибудь навесом.
У них весна без всяких исключений,
у нас она всегда фигура речи.
Особенно сейчас, когда осколки
летают, как скворцы над головой.
Ну, что ж – война – такое время жизни!

17.

Разбитый дом встречает осторожно.
Раскрытые прилётами проёмы –
сплошной проход для взглядов и осколков,
грабителей и гнусных насекомых,
мышей, котов и тех собак бездомных,
в ком силы есть залезть на подоконник.
Есть подоконники ещё, но окон нет.
Малина срезана осколками снарядов,
посечены стволы, лоза и ветки
так бережно ухоженные мной.
Цветёт неприхотливо абрикоса
без всякой перспективы доносить
до урожая множество плодов,
поскольку всё ещё везде стреляют.
Им скучно убивать на расстоянии,
не видя кровь, не слыша хрип предсмертный.
А ветви плачут так же, как и дети.

18.

Зима стрессована снегами
судеб изгнанников во льды.
Этап пришёл не за деньгами,
и заметает все следы
материковая позёмка.
Понебка солнца тусклый шар
скрывает. Падает слезёнка
замёрзшая и серый шарф
укутал шею, как удавка.
Колючий воздух из груди.
Слова, забытые подавно,
всего, что будет впереди,
срывает ветром и уносит.
А в сердце детства ледокол
кошмар веснушками курносит,
по курсу падая на холм
в снега кристаллами мгновений
забытой жизни на века.
И вспышки детских откровений
блестят в слоях снеговика.

 

19.

Спой мне, память, о небывалом
чистым словом и слогом ясным,
чтобы сияло светом, как в небе алом,
солнце в душе уставшей, и я с ним
жил, согреваясь строчкой и согревая
все эпизоды жизни и первых встречных.
И выпрямлялась ранящая кривая
вдоль проходящих скорых и поперечных.
Спой и сыграй мне игрищ в одни ворота,
чтоб не вернулась серость и мыслей смута.
Чтобы дошло до сердца и поворота
счастье, такое робкое почему-то.

20.

Август. Персики и цукаты,
и в медовой росе покос,
и кузнечики-музыканты.
И сплетение трав, как косм,
мне припомнило осьминогов.
Пары пар, испаряющих летний зной.
А мысль, что лета осталось немного,
не блещет, не потчует новизной.
Входит солнце в янтарь заката,
входит вечер, как нож в арбуз.
Жёлтый август жестью закатан,
законсервирован и в лабаз
сложен в надежде, что будет сладок
зимний вечер в седеющей пелене
жизни с непорядками неполадок,
что так привычны однообразному мне.

21.

Об этом же писала и Цветаева,
и прочих сонм теней отображал,
как в храме на Крови надежда таяла,
и слух мой от волнения дрожал.
А ты читала приглушённым голосом,
и прошлый век над миром миражом
вставал, и осыпался зрелым колосом
не сжатый август. И вползал ужом
под сердце страх и стыд братоубийства.
И волн кровавых шёл девятый вал.
И за буйки выбрасывалось буйство.
А день – и убывал, и убивал.

 

22.

 

Пахнет гроб сосновой стружкой,
вянут свежие цветы.
Миша с плюшевой игрушкой

отошёл от суеты –

и лежит теперь во гробе

с медвежонком и крестом.
Взрывом час смертельный пробил.
Будет он теперь с Христом –

непорочный и невинный –

убиенный во дворе.
Будет ролью незавидной

участь школьной детворе,
их родителям, соседям.
Слёзы, кровь текут рекой.
День прошёл, сухарик съеден,
со святыми упокой.

23.

 

С любимыми не расставайтесь,
с родными, близкими, страной.
В любви с утра им признавайтесь,
как только, крашеная хной,
взойдёт на не небе, на погонах
и на подмостках сцен, эстрад
звезда – и повезут в вагонах
на смерть друзей, электорат.
Грехи им, слабым, отпускайте,
простив прощающих попов,
молчащих странно, не спускайте
с цепи собак, вражду. Рабов,
по красной капле выжимая,
и проливая слёзы, пот,
надейтесь, выведет прямая
причинно следственность – и понт
осядет с брызгами шампанских.
Лишь под покровом трав и плит,
сходя с ристалищ, игрищ панских,
душа от тела отболит.

 

24.

 

Как хорошо, что мне так плохо,
и я опять ищу Христа.
Душа ослепла и оглохла,
её словами расхристав,
открылся вновь для жизни вечной
и думаю, что неспроста.
Как ослик, бедами навьюченный,
несу Спасителя Христа,
и сердце жжёт мне крест нательный,
и, уповая на Него,
ложусь, как в гроб, в режим постельный,
и с плачем все до одного,
терпя, грехи искореняя,
жду часа смерти и суда.
А не греша, не жил ни дня я
с тех пор, как явлен был сюда.

25.

 

Беженцы по Бежиному лугу
убегают бежевым покровом,
осени, так любящей разлуку.
Пусть тепло надеждою под кров вам
в дом войдёт, и будет жить на полке,
словно Слон индийский – символ счастья,
не стучат полночные подковки
сапогами недобитой части.
Не приходят пусть плохие новости
из своих не скошенных полос.
Пусть минут этапы паранойности,
чтобы на чужбине удалось
выжить, и вернуться со скворечными
стаями, тупицам вопреки.
Голубой вагон вернётся реечными
трассами в родные дворики.

26.

 

А мы летели вверх кармашками
над годом, уходящим в лету,
как листья, птицы над кормушками.
И заплетались в косу с лентами,
как у весёлой первоклашки,
домой спешащей после школы.
Стреляли вдалеке Калашики,
кололи в мякоть тел уколы,
леча простуды, воспаления,
последствия плохой еды.
Растут долги и поколения
на всех ресурсах ерунды,
на точках ру и многоточии
тахикардий и аритмий.
А мы себя сосредоточили,
чтоб жить и умереть людьми.

 

27.

Сложно снегом измерить улицы,
вдоль которых идёт городской дозор
декабря, который к тому притулится,
у кого наивнее кругозор.
Как дикарь, протектор рисует след,
по которому сумерки ищут зверя
чисел всех пережитых довеку лет
ни себе, ни в себя не веря.
Под овчиной вечная глубина
всех бессонниц, нажитых за зиму.
Подгорает мятым комком блина
ясный месяц, и ищет азимут
прифронтальный, точнее, прифронтовой
приблокадный синдром похмельный.
Ходят тучи хмурые, как конвой,
над могилами, где налог земельный
не уплачен, а выплакан наперёд,
ибо рядом передовая.
Время мчится, и жизнь за проезд берёт,
всем раздачу передавая.

 

28.

 

Черты человеческого лица
о нас никогда не врут.
Всякий, доживающий до конца
(мягок он или крут)
даст о себе представление
каждой своей морщиной.
Каждое новое поколение
с каждою новою годовщиной
уходит в толщи библиотек.
И всё, что видели зеркала,
читается, как подтекст,
(даже из-за угла).

29.

 

Восторг гуманитарной каши,
тепло варёного пшена,
и вой сирены-музыкантши.
С едой проблема решена.
Ночлег в тепле воспоминаний,
снов довоенных миражи.
И россыпь знаков препинаний,
а слов не хватит, чтоб сложить
хоть строчку в повести печальной
моей земли прифронтовой,
обычной и необычайной.
И всё, поросшее травой,
взойдёт строфой в миру когда-то
на всех ресурсах в полный рост.
Летят снежинки, словно даты,
и чёрный ворон, певчий дрозд
бредут, как символы, навстречу
прифронтовой моей судьбе
с прямой не высказанной речью
и крошкой каши на губе.

30.

 

Прекрасной Музой одержимый,
бюджетом тощим содержимый,
лежу в обшарпанной палате.
А в голове (в какой-то плате)
идёт мыслительный процесс.
Подмышкой притаился Цельс,
сестра в халате хмурит брови,
её пробирка жаждет крови
моей невинной (не пивной).
И эту скуку шар земной
несёт в космические дали.
Подошва ищет не педали,
а тапки, стоптанные мной.

31.

Хронический поэт лежит с иглою в вене,
и капают ему с лекарством физраствор.
А он рифмует жизнь всё ярче, откровенней,
поскольку у него с пространством договор.
Со временем поэт всегда шагает в ногу,
ну, разве, что порой оступится разок.
А капли вводят в кровь глюкозу понемногу,
и смотрит со стены Николы образок.
На сердце у него легко и милосердно
от капельницы и красивой медсестры.
И лечится он так прилежно и усердно,
и шуточки его галантны и остры.
Она ещё дитя, а он уже подстарок
и в зеркало с утра не хочется смотреть.
Но любит он всегда врачебных санитарок,
а лечится всю жизнь (по крайней мере, треть).

 

32.

 

С прядью тёмной, в платье синем
ворожит смычком.
Я сижу в волненье сильном
(пришлым дурачком)
и внимаю нежным звукам,
и в душе давно
бродит свет по закоулкам.
Как в немом кино,
я сижу, она играет
обо мне. Моё
сердце слёзы вытирает,
глядя на неё.

 

33.

 

Мы так нежно не упали,
поскользнувшись на ходу.
Гололёд – не мякоть спален.
Я всю жизнь к тебе иду.
Я спешу к тебе на встречу
заглянуть в твои глаза
и прямой красивой речью
всё, как есть, тебе сказать:
Я тебя не потеряю,
я себя не уроню,
я тобою измеряю
жизнь, и в долг себе вменю
жить, спеша к тебе по встречной,
рифмовать тебя со всей
страсти, жизни безупречной,
не бродя, как Моисей.

 

34.

Сердце в собственном соку
(с резюме кардиограммы)
сбилось с ритма на скаку
по дороге в бары, храмы,
банки, рынки, исполкомы
через пробки, тромбы, льды.
Будем выводить из комы
за наличные. Лады.
Может, выведут коллеги,
может, пятками вперёд
на каталке, на телеге.
Время взяток не берёт.
Всё дороже время лечит,
осложняя эпикриз.
Будет больно, станет легче.
Ладно. Ладан, шелест риз,
комья глины, ленты, розы.
Седина идёт виску.
Суета, печаль, неврозы
сердца в собственном соку.

35.

 

Долго жить перед смертью
(на это уходит жизнь).
Барину или смерду
страшно, но ты держись!
Есть у тебя в запасе
я – у меня есть ты.
Лучше не сыщешь пассий,
дева судьбы, мечты.