Сражение под Ольтеницей

(французский рисунок, автор не известен)

Затрагивал государь в своих письмах и вопрос о зимней кампании, которую многие предлагали ему начать, но он лично был против нее, опасаясь невылазной грязи, которая затруднит движение обозов и артиллерии. Впрочем, Николай Павлович сознавал, что зимним походом «мы изумили бы турок»¹²¹.

Князь Варшавский также затрагивал в своей переписке с государем вопросы, касавшиеся военных действий, и мысли его как будущего главнокомандующего являются особенно интересными. По ним можно было бы судить о том плане, который он будет исполнять, став во главе Дунайской армии, но в действительности, как увидим впоследствии, князь Иван Федорович взглянул, в бытность на Дунае, на обстановку несколько иначе, чем она представлялась ему из Варшавы.

Наше политическое и военное положение рисовалось фельдмаршалу в очень радужном свете. «Англия и Франция должны узнать, — писал он государю¹²², — что их флоты, даже десанты, будут бесполезны. Никто не может воспрепятствовать нам, особенно в Азии, при настоящих средствах и при согласии с Персией, в первую кампанию завоевать до Эрзерума, взяв на жалование курдов. На другой же год взять Эрзерум, пододвинуться до греческих поселений и вооружить греков. С европейской же стороны мы с открытием весны можем занять все земли до Балкан и действовать по обстоятельствам».

Государь и в данном случае смотрел более правильно на обстановку. В своем письме к «отцу-командиру»¹²³ он сознавал, что

335

«турки гораздо сильнее, чем предполагалось, а смелость или дерзость их, благодаря присутствию флотов в Царьграде, достигла до бешенства». Возможной, по словам Горчакова, потери Бухареста государь придавал только политическое значение, так как дерзость Англии и Франции «тогда будет еще нестерпимее, и турки успехом воспламенятся донельзя». Горчакову государь рекомендовал «быть осторожным, не дробить сил и быть готовым броситься на ближайшего врага, не мучить войск напрасными передвижениями и тревогами».

Не радовали императора Николая и кавказские дела. «Воронцов болен и до того ослаб, что не может даже все дела отправлять... Удивительно, что он весь свой корпус, кроме 11 батальонов и вновь пришедшей (13-й) дивизии, все разбил по малым отрядам... Ни корпуса, ни резерва нет; будь он разбит, нечем остановить…»¹²⁴.

На обвинение Паскевичем Австрии и Пруссии в их поведении относительно нас государь заметил между прочим: «Австрии трудно, много забот по Италии и Венгрии; этим извинить только можно ее нейтралитет. Пруссия все дрожит Франции и Англии. Вот наши союзники ¹²⁵; и то хорошо, что, по крайней мере, не пристают ко врагам!»

Тем не менее просьба князя Горчакова была уважена, и в ноябре к нему на помощь был двинут 3-й пехотный корпус.

Ожидая наступления турок от Калафата через Крайово на Бухарест, командующий войсками направил в Мало-Валахский отряд 12-ю дивизию и принял меры для его дальнейшего, если понадобится, усиления.

С этой целью 3-й пехотный корпус был двинут из Волыни и Подолии к Скулянам, куда головные части 8-й и 9-й пехотных дивизий прибыли 24 ноября, и получил приказание вступить в Молдавию. В середине декабря в Скуляны прибыла и 7-я пехотная дивизия, которая в конце месяца была распределена, одна бригада — на нижнем Дунае в Сатунове и Рени¹²⁶, а другая оставалась на квартирах в средней Бессарабии с тем, чтобы в случае надобности быть направленной или к Одессе, или к нижнему Дунаю.

Войска 5-го корпуса, смененные 7-й дивизией, переходили в ведение князя Горчакова, усмотрению которого предоставлялось направить их в княжества.

Между тем пассивность наших действий не осталась без влияния и на успех враждебной нам пропаганды среди жителей княжеств.

Вскоре после открытия военных операций оба господаря оставили свои посты и покинули Яссы и Бухарест, что вынудило нас учредить для управления княжествами должность временного военного генерал-губернатора¹²⁷. «Отъезд господарей, — писал

336

император Николай князю Горчакову¹²⁸, — тем хорош, что развязывает нам руки, когда настанет время объявить независимость княжеств и сделать выбор князей для наследственного правления краями».

Одновременно с этим усилилось брожение и среди населения. Временный отъезд князя Горчакова из Бухареста придал смелости революционной партии, но несколько строгих наказаний заподозренных лиц по возвращении обратно главной квартиры сделали свое дело¹²⁹. Гораздо труднее было положение в Малой Валахии, где близость границы и отсутствие наших войск предоставляли широкое поле для успешной пропаганды; там дело дошло даже до открытого сопротивления, оказанного доробанцами (жандармами) трех уездов¹³⁰.

Что касается молдово-валахских войск, то они не только не представляли из себя надежного элемента для подкрепления нашей армии, а скорее, элемент опасный. «Quant à la troup, — писал князь Горчаков военному министру¹³¹, — elle n’a pas envie de se batte ni pour ni contre nous; les officiers principalement qui sont des poltrons, mais il n’y à rien a en resouter. J’envoie dans deux ou trois jours la batterie Valaque a Braïlow sous prétexte d’y armer des betteries de côte. Non que je la craigne, mais pour que, dans le cas ou je serai obligé de quitter Bucarest, les canons ne puissent tomber aux mains des révolutionnaures».

При таких условиях увеличение местной милиции являлось бесполезным, и князь Горчаков находил, что предназначенные для этого деньги было выгоднее употребить на формирование из греков, болгар и отчасти из румын батальонов волонтеров¹³².

Государь, который в мыслях своих уже решил, в случае продолжительного сопротивления турок, весной перейти Дунай и «приступить к объявлению независимости княжеств, Сербии и Болгарии»¹³³, разрешил князю Горчакову приступить к формированию волонтерских рот, ограничив свое разрешение характерным примечанием: «Берегись набрать каналий, которые и наших своим примером развратить могут»¹³⁴. При этом в помощь командующему войсками были командированы два надежных офицера греческого происхождения — генерал Салос и полковник Костанда¹³⁵.

Но обстановка была очень мало подготовлена к тому, чтобы эта мера дала ожидаемые положительные результаты. Население княжеств, как уже было выяснено выше, относилось к нам отчасти безразлично, отчасти враждебно; что же касается христиан, живущих по правую сторону Дуная, то трехсотлетнее иго, которое тяготело над христианскими народностями Турции, делало их мало способными к восприятию того быстрого подъема народного духа, который требовался для достижения самостоятельной

337