От приезда князя Варшавского

До начала осадных работ под Силистрией

Князь П. П. Гагарин по случаю отъезда князя Варшавского из Петербурга на театр войны, записал в своем дневнике от 11 марта: «Les maréchel est parti avant-hier. L’idée d’aller recommencer une carrère nouvelle ne lui sourit plus. Il craint, dit-on, de compromettre sa gloire, comme si le craindre n’était point un signe de faiblesse»¹. П. К. Меньков, один из близких к фельдмаршалу во время пребывания его на Дунае людей, посвятил прибытию князя Варшавского на театр войны следующие строки: «Старый фельдмаршал прибыл с новыми идеями. Предательская, неопределенная и подлая политика Австрии давала повод думать о близком разрыве России с этой державой. В душе ненавидя австрийцев и, быть может, желая втайне войны с немцами, фельдмаршал был убежден или, лучше сказать, хотел убедить всех, что положение армии на Дунае весьма опасно, что Австрия через Молдавию и Валахию может действовать на фланг и тыл ее. Двусмысленное поведение Австрии несколько оправдывало предположения старого фельдмаршала, который за этой ширмой искусно скрывал опасения свои, чтобы давняя добытая им слава не свихнулась при встрече с турками»².

Таково было впечатление, которое произвел новый главнокомандующий и в Петербурге, и в близких к нему округах действующей армии. Семидесятилетний возраст фельдмаршала, физическая дряхлость и упадок энергии совместно с понятным желанием оставаться на высоте, приобретенной удачными войнами боевой славы, не могли не влиять на образ действий князя Варшавского во главе армии, на отсутствие смелого размаха мысли, решимости и отчасти даже риска и на преобладание чрезмерной осторожности, которая под давлением вполне соответствовавших обстановке настойчивых требований императора Николая вылилась в форму столь зловредных на войне полумер.

Новый главнокомандующий, заехав по пути из Петербурга в Варшаву, отправился оттуда на театр военных действий 27 марта вечером, рассчитывая около 3 апреля прибыть в Фокшаны, куда приглашал также приехать и князя Горчакова³.

Тем временем и в Петербурге, и по пути следования князя Варшавского получались новые донесения с Дуная, которые подтверждали полный успех нашего перехода через реку, отступление турок и

229

Генерал-лейтенант Соймонов

возможность, по мнению князя Горчакова, развить наши наступательные операции.

Государь вполне сочувствовал взгляду князя Михаила Дмитриевича на дело и, не предвидя близкой опасности со стороны Австрии, желал, насколько возможно, воспользоваться благоприятной обстановкой и занять выгодное положение до подхода англофранцузов. Он предполагал с этой целью приступить к Силистрии, притянув туда одну дивизию из-под Бухареста, и прикрываться со стороны Малой Валахии и Рущука остальными тремя дивизиями. Если бы в это время турки вышли из Калафата и двинулись против генерала Липранди, то государь несколько изменял свой план в том смысле, чтобы дать неприятелю отойти на три или четыре перехода и потом решительно обрушиться на турок всеми войсками, собранными у Бухареста, т. е. 4 пехотными и 2 кавалерийскими дивизиями, а после этого уже приступить к Силистрии. В случае выхода Омера-паши с главными силами из Шумлы и движения против нас государь также полагал атаковать его до подхода союзников, которых, по мнению императора Николая, нельзя было ожидать ранее второй половины апреля. «Прости, любезный отец-командир,— так заканчивал государь свои предположения в письме к Паскевичу,— что так смело выражаю мои мысли и желания. Ежели ты другого мнения, уступаю, но душевно желаю, чтобы мы извлекли всю возможную пользу из столь неожиданного благополучного начала... Да благословит Господь Бог новый твой поход и да даст тебе новый венец славы в продолжение персидского, турецкого, польского и венгерского походов»⁴. Через несколько дней⁵ император Николай вновь писал князю Варшавскому и повторял свою мысль скорее осадить Силистрию. Он вновь успокаивал своего отца-командира насчет Австрии, в которой не было существенных приготовлений, угрожавших нашему правому флангу и тылу; к тому же государь считал нас достаточно сильными, чтобы остановить всякое покушение австрийцев с этой стороны. Опасности со стороны устья Дуная, где мы стояли твердой ногой на обоих берегах, Николай Павлович также не ожидал, так как высадку союзников предполагал у Варны исходя из того

230

заключения, что оттуда они могли оказать помощь Силистрии и подкрепить Омера-пашу. Из 96 000, имевшихся у Паскевича, государь считал возможным оставить до 36 000 против Малой Валахии, а с остальными 60 000 приступить к Силистрии, разбить турок и союзников, если бы они приблизились к нам, и потом уже осаждать крепость. «Вот истинное изложение моего взгляда,— кончал государь.— Может быть, и ошибаюсь; решишь уже ты ⁶ и, верно, к лучшему».

Увы, император Николай предугадал обстановку совершенно правильно, и его обоснованный и логически изложенный план ближайших наших операций наиболее всего соответствовал сложившимся обстоятельствам, но, к сожалению, государь в очень деликатной форме передал этот план для исполнения в руки лица, совершенно не сочувствовавшего каким-либо нашим наступательным порывам.

Неоднократные и настойчивые желания императора Николая не могли быть оставлены без внимания даже князем Варшавским. Он должен был с ними считаться, имея в то же время постоянно в виду свою мысль об отступлении, и вследствие этого на берегах Дуная с приездом Паскевича еще больше начали процветать нерешительность, двойственность в операциях и разлад между видимыми действиями и истинной мыслью главнокомандующего.

В своей переписке с Горчаковым государь повторял те же мысли о необходимости использовать выгодное положение и подступить к Силистрии, разбив, если возможно, Омера-пашу до подхода французов. Император Николай особенно старался успокоить Паскевича и Горчакова относительно опасения высадки союзников в Бессарабии, в тыл нашей Дунайской армии. «Не сомневаюсь,— писал он⁷,— что первый французский десант будет у Варны, ибо им не может быть равнодушно, что мы так близки к Силистрии. Предупредить их прибытие было бы неоцененно и разбить Омерапашу до их прихода. Одни что же они сделают?» Бессарабию и Одессу государь считал обеспеченными войсками Ушакова, занимавшими низовья Дуная Одесским отрядом барона Остен-Сакена и находившимся в тылу у него драгунским корпусом генерала Шабельского.

Тем временем князь Горчаков продолжал до прибытия нового главнокомандующего вести политику выжидательную. Не рискуя из боязни идти вразрез намерениям князя Варшавского — предпринять решительное наступление в Силистрии, он производил рекогносцировки этого пункта и вел оживленную переписку с генералом Лидерсом, дабы узнать мнение как его, так и генерала Шильдера о возможности быстрой атаки крепости.

Генерал Шильдер полагал, что простое маневрирование наших войск на правом берегу Дуная совместно с канонадой с лево-

231

го берега реки неминуемо повлекут за собой сдачу крепости, но генерал Лидерс считал такое легкое овладение Силистрией весьма загадочным, так как Омер-паша не мог не принять мер к удержанию этого пункта в своих руках, ожидая высадки союзных войск у Варны⁸. Быстрое движение к Силистрии командир 5-го корпуса признавал при сложившихся обстоятельствах весьма полезным, если только можно наверное надеяться скоро овладеть крепостью. Вообще же, по глубокому убеждению генерала Лидерса, всю операцию против Силистрии следовало начинать лишь с твердой целью непременно ею овладеть, так как недоведение дела до конца должно было привести к весьма невыгодным для нас последствиям⁹. Во всяком случае Лидерс считал возможным для содействия предположениям генерала Шильдера двинуть свой отряд к Черноводам, направив оттуда сильный авангард к Силистрии. В этом смысле он и испрашивал указаний князя Горчакова, но распоряжения последовали уже от прибывшего на театр войны князя Варшавского¹⁰.

3 апреля фельдмаршал прибыл на театр военных действий, в Фокшаны, где был встречен князем Горчаковым. Как на беду, первым известием, которое он там получил, было известие из Вены об угрожающем решении, принимаемом этим государством. Наш посол барон Мейендорф рекомендовал не переходить Дунай у Видина, так как в противном случае он не ручался, что Австрия не будет увлечена на путь враждебных против нас действий¹¹. А между тем по сведениям, полученным от генерала Липранди, турки оттягивали часть своих войск от Калафата на восток, и наши наступательные в этом направлении операции легко могли увенчаться успехом и во всяком случае заставили бы Омера-пашу прекратить оттягивание войск от Видина к Шумле.

«Это дурно,— отметил в своем дневнике генерал Коцебу по поводу депеши Мейендорфа¹²,— так как теперь навряд ли фельдмаршал решится предпринять что-либо активное». И действительно, на воспаленное воображение Паскевича сообщение Мейендорфа произвело удручающее впечатление.

Он отозвал к себе Фонтона¹³, который продолжал поддерживать сношения с сербами, и приказал генералу Липранди отойти к Крайову, рассчитывая такими мерами успокоить Австрию¹⁴. В то же время фельдмаршал делал вид, будто он намеревается энергично действовать под Силистрией, приказав пододвинуть туда осадную артиллерию и вызвав генерала Коцебу в Калараш. Собственно, этим и кончились все приготовления Паскевича к активным действиям на нашем левом фланге.

Они были сделаны лишь для успокоения государя, которого фельдмаршал одновременно с этим подготовлял к невозможности исполнить его волю. Во всеподданнейшем письме от 5 (17) апреля

232

князь Иван Федорович рисовал следующую картину положения на его левом фланге¹⁵.

Оставив для защиты низовьев Дуная 7-ю дивизию, фельдмаршал считал возможным двинуть к Силистрии отряд генерала Лидерса, усиленный 8-й дивизией. Войска эти вместе с осадной артиллерией могли прибыть к крепости 16 апреля, и к этому же времени он ожидал высадку союзников. «План их,— писал Паскевич,— по моему мнению, может быть тот, чтобы, высадив тысяч тридцать¹⁶, соединиться с турками, бывшими в Бабадагской области, и Омером-па-