Как добиться внятного «голоса снизу»

В.Г. Виноградский

ЗАЧЕМ И КАК СОБИРАТЬ КРЕСТЬЯНСКИЕ СЕМЕЙНЫЕ ХРОНИКИ (дайджест методического опыта полевого социолога Валерия Виноградского)

Введение

В начале 1990-х годов четырнадцать российских социологов, разделившись попарно, разъехались в семь глубинных сельских регионов России. Так началась трехлетняя социологическая экспедиция, главная цель которой состояла в том, чтобы заложить основу крестьянских устных архивов. Архивов, где можно было бы накапливать воспоминания и размышления людей, постоянно живущих на земле и занятых большей частью медленным и кропотливым трудом, нежели разговорами. Нам было важно услышать подлинные голоса тех, кого иногда называют “нерассуждающим большинством”. Ежедневно в течение трех лет, в будни и праздники, зимой и летом записывалось около 50-ти страниц крестьянских семейных хроник. Я хочу рассказать о “технологии встреч и бесед” с сельскими жителями, поделиться опытом записывания текстов семейных хроник. Быть может, отыщутся люди, которым пригодится наш опыт, и они отважатся продолжить начатое дело.

А. Крестьянская семья –– субъект истории

Крестьянин до сих пор остается “великим незнакомцем”. Время, прожитое и проживаемое сейчас крестьянством, можно назвать “великой неизвестностью”. Многое ли мы знаем о подробностях и структурах былой и нынешней деревенской повседневности? Не базируется ли наше понимание уже ушедших и продолжающих жить сегодня крестьянских миров на поверхностных впечатлениях, внушающих нам мысль о принципиальной элементарности, неразвитости, “скудельности” и “идиотизме” сельского существования? Каковы бы ни были ответы на подобные вопросы, крестьянство и по нынешний день продолжает оставаться загадкой – социальной, экономической, психологической, политической и культурной. С какой стороны следовало бы подойти к крестьянам? Пределом деления сельских общностей должна стать семья. Именно семья, за плечами которой всегда просматривается более или менее темная глубина данного крестьянского рода, выступает в качестве особого «кванта» социально-экономической и культурной истории деревни. Семья является свидетелем, инстинктивным «хронотопографом» того исторического поля, где она движется. Как субъект крестьянской истории она может быть достаточно объективной, когда попробует заняться реконструкцией обстоятельств собственного повседневного существования. Вот одна из таких простодушных, но удивительно точных «реконструкций».

«А как в колхоз стали загонять, погодили годик, поупрямились, а потом видим – уж нельзя, и перестали упрямиться, и пошли все в колхоз. А в колхозе полюбилось всем что? А тут беззаботно: дадут наряд, и пойдешь его выполнять. Пахать поедем, боронить, жать... Жать - серпами все жали, молотить - приводом молотили. В колхозе все у нас готовое. Не надо ни борону, ни телегу, все сладят. Мужики были, мастера и кузнецы, дадут им наряд, вот они все и сделают. А наряда очень слушалися, никто не отпирался. Куды пошлют, туды и пойдем. Раз надо работать, дак... Не спорили. Дадут наряд и не разговаривали, – ступай, да и все. Да когда и поспорят, не понравится – дак чего ж, делать нечего. Вот и я так попала. Не хотелось мне, все боялась, как идти... Попросили, и пошла. И пошла, а потом пристала к одной работе, думаю: так уж, и так, – знай свою работу. Встанешь и знаешь свой наряд. По наряду: день – сюды, да день – сюды. А уж тут вся твоя работа, знаешь ее. Вот я и любила, что на одной работе. Привыкла. А привыкла, так и хорошо». (М.Лаврентьева)

Б. Семейные истории –– универсальный первоисточник

Доминирующим информационным корпусом являются различные сведения, получаемые в ходе записи устных семейных историй.

Понимание метода, жанра семейных историй как универсального информационного первоисточника далось нам не сразу, а только в результате довольно длительного времени пребывания в деревнях. Многочисленные “разговоры запросто” внушили нам несложную, но очень важную мысль о том, что память неискушенных, доверчивых людей нельзя использовать лишь для реализации каких-то специальных, научных и, стало быть, неких ограниченных целей. Если человек разговорился, если он почувствовал азарт воспоминаний и отдался ему, – нельзя людей прерывать, нельзя переставать их слушать и нельзя задавать, не дав старикам выговориться, очередные программные вопросы, отмахиваясь (пусть и очень вежливо) от их самодеятельных повествовательных инициатив. Любой из вопросов, заданных нами, «вытаскивал» из памяти респондентов множество ассоциативных воспоминаний, – люди хотели выговориться. По отношению к нам они ощущали себя «просветителями», «учителями», входя иногда в объяснение таких деталей крестьянской повседневности, спрашивать о которых нам никогда не пришло бы в голову.

«Бывало, пололи. Двадцать пять копеек из зари в зарю выбивали. Двадцать пять копеек, а?! А ведь осот, руки колет, кормильцы! А обедать-то поведут не вдруг. Часов-то не было - бригадир намерит лапами тень: рано иль не рано? Как намерит? Да очень просто! Встанет спиной к солнышку. Заметит, в котором месте тень от головы кончается. И до этого места тень свою лапами мерит. Ну, приставляет ноги одна к одной, идет. Если четыре ноги будет, это значит, двенадцать часов. Обедать пора. А если больше, – нет еще двенадцати. Нет, стало быть, и обеда...»(А.Симакина)

В. Социологическая кухня: рецепты и опыты

Как получать информацию: «принцип мягкости»

Основной способ сбора информации по истории крестьянской семьи – это развернутое, многочасовое или порой многодневное интервьюирование респондента. Наиболее крупные тексты устных семейных историй, записанные во время полевого исследования, потребовали пятинедельной ежедневной работы интервьюера. Каждая беседа продолжалась в среднем два-три часа, занимая не менее двух полуторачасовых кассет магнитной ленты. Такой способ получения первичной информации достаточно утомителен. Но он является единственно приемлемым и результативным для глубокого и всестороннего погружения как в “биографию” крестьянской семьи, так и в ее историческую “судьбу”. Событийную канву (“биографию”) семейного хозяйства можно воспроизвести и зафиксировать в ходе довольно непродолжительного, однократного контакта с респондентом. Но для того чтобы добиться сперва реконструирования, а затем и понимания “судьбы двора”, требуется время и, что самое важное, – не опрос, а живая, взаимоинтересная беседа, диалог социолога и респондента. Требуется установление индивидуального, неповторимого по характеристикам, человеческого контакта с рассказчиком-крестьянином.

Специфичность способов получения информации состоит в том, что они (при всей строгости поставленной научной задачи) принципиально неформальны, ненасильственны. Сведения не “выбиваются” из крестьян. В противном же случае искомого результата ты можешь и не получить. Так произошло, когда я пытался выяснить у И.В.Цаплина его представления о различиях между характером жителей Красной Речки и сопредельных сел. Вот образец моего профессионального поражения:

«В.Виноградский:- Давайте ответим на такой вопрос: какие вы, краснореченские, по сравнению со всеми другими? Вы - иные люди или же нет?

И.Цаплин:- Ну, какие они?! Да все такие же люди, тур твою мать! Зачем ты это пытаешь?!.. Это - лишнее...

В.Виноградский:- Нет, дядя Ваня, это не лишнее! Бывает так, что одна деревня - такая, а другая деревня - совсем иная. Как говорится, и настроение, и повадки... Другие там люди, понимаете? Или он хитрее, или они, наоборот, проще...

И.Цаплин:- Но ведь в каждом селе народ-то разный имеется. (Умолкает.) Не знаю, что тебе ответить... Я не знаю, чаво тут к чему. Что, чаво, у кого какое настроение, у кого как жизнь идет?! Село - оно село и есть. Все такое же село. Ну, не знаю я! Как я тебе могу сказать про них? Ну, бывал я и в Оркино, и везде. Ну, побудешь там, да и все! Приедешь, а кто ее знает, какие они есть, жители-то! Да мне это и не нужно было - как он живет, как он скитатся!.."

Этот разговор меня многому научил. «Коротких путей» к истине не бывает: не следует добиваться от крестьян мгновенных обобщений. Их представления о мире предметны, рассыпаны в подробностях, прикреплены к конкретным жизненным ситуациям. Оценки и обобщения существуют, главным образом, в растворе повседневного опыта, вырастают и формулируются снизу, а не накладываются на жизнь.

Как добиться внятного «голоса снизу»

П.олевой этап исследовательского проекта специфичен и, в определенном смысле, уникален для обычной социологической практики. В чем это проявляется? Ведь если смотреть со стороны, контакты исследователя с респондентом выглядят весьма обыденно и привычно - два человека сидят и мирно, неторопливо беседуют о жизни. Однако внутренняя их сложность и интеллектуально-эмоциональная напряженность заключаются в том, что данный исследовательский контакт обязан быть максимально развернутым, пространным, множественным, разноуровневым. Полевые социологические процедуры в рамках проекта принципиально неторопливы. Они не экономят время исследователя, но весьма бережно относятся ко времени респондента. Будучи многочасовым и порой многодневным, общение с респондентом не может не иметь свою развернутую драматургию, свои смысловые и моральные акценты, свое прошлое, настоящее и будущее.

Социологический инструмент почти никогда не в состоянии начать и завершить свое действие в рамках однократной встречи и беседы с респондентом. Больше того, – пакет социологических инструментов не выступал, как это обычно бывает, в качестве главного “энергетического” механизма всего проекта. Замысел работы как раз и состоял в том, чтобы повторяющиеся встречи с одним и тем же респондентом, намеренное или ненарочное возвращение к уже пройденным вопросам, уточнение и переформулирование их, внимательное отношение к “информационным инициативам” рассказчика, желающего поведать о собственных печалях и радостях, - чтобы все эти естественные для обычного разговора моменты творчески “отменили” тот или иной социологический вопросник. Чтобы последний выполнил роль хотя и продуманного, структурированного и имеющего внутреннюю логику, но все же лишь тематического ориентира. Да и сам исследователь, как главный социологический инструмент проекта, в интересах дела должен продуктивно “забыть” все то, что он обсуждал с коллегами и к чему готовился в библиотеке. Забыть постольку, поскольку ему необходимо на время полевого этапа максимально раствориться в деревенском сообществе, стать в глазах крестьян обычным собеседником и, если удастся, хорошим знакомым и другом.

Суммируя вышесказанное, можно сформулировать одно из первых правил для полевого исследователя, который приехал в деревню почти на целый год. Оно звучит так: “Не делать умного лица”. Иначе говоря, - не быть в глазах крестьян явным специалистом, исследователем, ученым. Социолог должен быть максимально открытым для свободного, неприхотливого общения. Он должен сосредоточиться на том, чтобы его программные разговоры с респондентом были сугубо интересны последнему, чтобы у крестьянина не возникало бы ни тени подозрения, что его расспрашивают, т.е., в конечном счете, используют для неких внешних и порой не совсем ясных для него целей. Все это необходимо для того, чтобы максимально мягко, незаметно, ненавязчиво организовать откровенное крестьянское повествование,- так называемый “голос снизу”. Организовать и внимательно вслушаться в него как в целостность, а не только набор актуальных высказываний. Организовать и внимательно запротоколировать его для нынешних и будущих исследователей. Однако “голос снизу” – это не любой крестьянский рассказ и не любая, пусть даже самая доверительная и сердечная беседа с деревенским жителем. В идеале, “голос снизу” - это непроизвольно, то есть не с помощью понуканий интервьюера, а вполне самостоятельно выстраиваемая самим респондентом система, круг воспоминаний, размышлений, взглядов, пристрастий, оценок, сетований и надежд, которые существуют в крестьянском сознании и памяти не порознь, а взаимоопираясь одно на другое и взаимопродуцируя друг друга.