Поскольку психотравмы бывают разные, нам нужно их дифференцировать. Классический подход специалистов в данной области различает монотравму, то есть однократное событие вроде автокатастрофы, и длительные травмирующие ситуации, например, многолетнее нахождение в тюрьме, сопровождающееся пытками.
Ведутся споры относительно понятия комплексной травмы, которая может возникать у детей, переживающих насилие в семьях. В этом случае следует говорить скорее о «травме развития».
Ещё несколько лет назад я разработал классификацию, которая объединяет множество причин травматизации людей в следующие категории:
• Экзистенциальная травма: здесь речь идёт о жизни и смерти, например, когда мать пытается сделать аборт. В этом случае для ребёнка важно вытеснить свой страх смерти и перейти в застывшее состояние, чтобы не умереть от состояния перевозбуждения.
• Травма потери значимого человека: когда умирает ребёнок, это смерть наносит психическую травму его родителям. А ребёнок получает травму, если рано теряет своих родителей. Самым тяжёлым переживанием травмы становится боль от утраты, которая появляется снова и снова и которую трудно унять. Поэтому психика человека создаёт иллюзию воссоединения с любимым человеком в «ином мире».
|
|
• Травма любви: поскольку каждому человеку нужен тёплый контакт и забота матери, для ребёнка невыносимо их отсутствие. Отец, отвергающий ребёнка, тоже наносит ему травму любви. По моему опыту, пострадавшие от травмы любви вырабатывают шесть стратегий выживания:
- Они всю жизнь борются за недополученную родительскую любовь;
- Они идеализируют своих родителей;
- Они идентифицируются со стратегиями выживания и посланиями своих родителей;
- Они пытаются помогать своим родителям и спасать их;
- Они соединяются с травматичными чувствами своих родителей;
- Они игнорируют свои собственные психотравмы.
• Травма сексуальности-, если человек против своей воли подвергается сексуальной стимуляции и принуждается к действиям сексуального характера, это становится таким сильным вмешательством в его общую идентичность, что ему приходится вытеснять связанные с этим чувства боли, предательства, унижения, ощущения невыносимой боли, злости, стыда и отвращения. В большинстве случаев происходит почти полное отделение функции Я от телесных ощущений. Ярче всего это проявляется в феномене так называемой «анорексии». Пострадавшие хотят совсем избавиться от своего тела, потому что с ним связана потребность в телесном контакте, которой пользуются агрессоры. Разделение тела и человеческого Я приводит к тому, что пострадавшие даже после многолетней терапии не уверены в том, случилось с ними сексуальное насилие или нет. Даже когда множество фактов указывают на сексуальную травму, полученную в детстве, они не могут до конца поверить в это. Часто они находят выход в том, что начинают думать, что «переняли» ощущение сексуального насилия от матери, то есть неосознанно идентифицируются с её эмоциями. Стыд в результате сексуальной травмы так велик, что даже однозначные телесные симптомы (воспаления половых органов, боль в нижней части живота при сексуальных контактах, сильные боли в анальной области и т.п.) не позволяют человеку до конца принять факт сексуальной травмы.
|
|
• Травмы системных отношений: в этом случае человек находится в системе, для которой характерны прежде всего отношения жертва-агрессор. Это может быть родительская семья, деревня, в которой человек вырос, предприятие, на котором он работает, или вся страна, гражданином которой он является. Тот, кто живёт в таком сообществе, либо является жертвой насилия, либо сам совершает насилие, а в большинстве случаев и то, и другое одновременно. В таких системах дети уже в раннем возрасте становятся агрессорами в отношении своих братьев и сестёр, товарищей по играм. На психическом уровне это вырабатывает в человеке множество установок жертвы и агрессора. Для того чтобы вытеснить правду о своей роли жертвы и агрессора и не ощущать последствий насилия, люди вырабатывают всё новые и новые стратегии выживания. Они отрицают акты насилия, интерпретируют реальность, как им хочется, и всячески пытаются создать видимость гармонии между жертвами и агрессорами. Это основа для всевозможных идеологических конструктов — расистских, националистических, сексистских, религиозных или экономических.
Распространённая стратегия выживания — бегство в концепцию «болезни». Явных агрессоров и жертв называют «психопатами» или «психически больными людьми». Последствия насилия проявляются в таких болезнях, как «рак», «аутоиммунное заболевание» или «тригеминальная невралгия» (вид боли в лице), происхождение которых уже не отследить. Трагедии в отношениях, обусловленные насилием, превращаются в якобы естественные проблемы, которые надо решить техническими средствами.
«Ранняя травма»
Если рассмотреть возможность получения травмы в контексте человеческой биографии, то уже в самом начале жизни могут фигурировать события, которые я называю «ранней психотравмой». К ним относятся попытки избавиться от плода, отсутствие контакта и опыт насилия в животе матери, травмы во время родов с помощью кесарева сечения, щипцов и вакуум-экстрактора, разлучение с матерью сразу после рождения, нахождение в инкубаторе в результате преждевременных родов.
«Ранняя травма» особенно ярко проявляется в виде таких последствий, которые находят своё выражение в теле. Потому что на этой ранней стадии развития тело и психика должны сначала установить стабильный контакт. Но вследствие перечисленных событий они могут легко снова разделиться:
• Живому организму в самом начальном этапе своего развития приходится для выживания переключаться на экстренный режим. Необходимо сохранить базовые материально-энергетические функции, в противном случае наступит ранняя смерть. Речь идёт в первую очередь об исключении вредных воздействий на организм и о выживании в экстремальной ситуации. Субъективная удовлетворённость жизнью и стремление к комфорту отступают на второй план.
• В подобных неблагоприятных условиях ослабляется или совсем исчезает осознание того, что у человека есть своё тело, что он его чувствует. Таким образом, уже на раннем этапе возникает дуализм: здесь моё духовное существование, а там моё тело, которое вброшено в мир как объект. Для того чтобы хотя бы выжить, мне нужно дистанцироваться от моего тела, причиняющего боль, воспринимать его как чужеродное тело, которое никак со мной не связано.
|
|
При ранних психотравмах только начинающее развиваться Я нерожденного ребенка или новорождённого находится под сильным влиянием материнской психики. Поэтому часто происходит так, что травматичные переживания матери перекрывают чувства ребёнка и его Я. Но поскольку ребёнок вынужден искать тесного эмоционального контакта с матерью, это приводит к тому, что ребёнок не может чётко различать своё и материнское. Что тут моё, а что её? Где заканчиваюсь я, и где начинается моя мама? Где её эмоции, а где мои? Что я чувствовал во время родов, а что чувствовала она?
Травмированные матери не могут помочь своим детям различить, где мой опыт, а где твой. Наоборот: иногда они только рады привязаться к ребёнку, потому что у них нет внутренних опор и нет здорового Я. С помощью проблем ребёнка они могут отвлечься от собственных травм. Они предпочитают заниматься «проблемами» ребёнка, а не своими. Так ребёнок становится игрушкой для материнских стратегий выживания.
В случае ранней травмы мать, которая должна быть для ребёнка источником питания, защиты, любви и радости, становится для него источником смерти, болезней, напряжения и отвращения. У детей это приводит к страху перед контактами, прикосновениями и кормлением и проявляется потом в «детских болезнях», таких как «боль в животе», «энурез», «энкопрез», «астма», «нейродермит» или «аллергии на еду». Жизнь с матерью, которая тебя отвергает, делает человека психически и физически больным.
Учитывая то, что ранние травмы часто затрагивают целые поколения, мне кажется неудивительным тот факт, что все мы подчинены экономической системе, которая соответствует паттерну плохой матери: еду дают только в обмен на самоотречение, подчинение и неизменную готовность стараться. Мы должны «служить экономике», а почему- то не она нам. Мы живём, чтобы работать, а не работаем, чтобы жить. Мы испытываем чувство вины за сам факт своего существования, и в течение всей жизни мы должны искупать эту вину заботами и трудом. Наша ценность измеряется внешними показателями — деньгами и долгами.
|
|