Все формы травматизации в той или иной степени приводят к чувству вины в отношении себя и других. Базу для этого создают внутренние части, идентифицирующиеся с агрессорами, прежде всего с собственными матерью и отцом, и поэтому являющиеся «лояльными к агрессору», так как полностью зависят от него. Они не могут проявлять свою злость к родителям-агрессорам, им приходится подавлять её. Поэтому они направляют свою злость на себя. Это может проявляться и в продолжительном игнорировании своих травмированных частей (которые дают о себе знать в виде телесных феноменов), и в прямом насилии, направленном на себя. К такому поведению относится потребление медикаментов и наркотиков, нанесение себе травм, когда люди царапают или обжигают себя, а в экстремальном случае — попытки самоубийства.
Нереализованная злость в открытой или скрытой форме всегда направлена на других людей, более или менее случайно окружающих человека. Это могут быть обидные замечания или рука, которая «сорвётся» на собственного ребёнка. А когда я своими делами или бездействием травмирую других людей, наношу им невосполнимый ущерб, я сам становлюсь агрессором. Тогда я травмирую не только своих жертв. Я травмирую и самого себя своей агрессией или неоказанием помощи, за которые я несу ответственность. Тогда мне придётся вытеснять из сознания свои страхи перед осуждением социума, стыд за свои действия, чувство вины и свою нечистую совесть. Мне придётся делать вид, будто ничего не случилось или как будто это не мои действия травмировали другого.
Больше всего жертву и агрессора объединяет стыд, который делает человека безмолвным и в течение длительного времени создаёт внутренний стресс, мешая открываться другим людям и вынуждая отрицать самого себя.
Жертвы стыдятся, потому что:
• они существуют, хотя их не хотят;
• с точки зрения своих создателей у них неправильный пол;
• они чувствуют себя нелюбимыми;
• их унижают физическим насилием;
• они подвергаются сексуальному насилию;
• их называют слабыми;
• потому что они якобы «больны».
Агрессоры стыдятся, потому что:
• знают, что поступили несправедливо;
• боятся исключения из социума;
• на них показывают пальцем, когда об их действиях становится известно.
Приукрашивание своих поступков и отрицание своей ответственности делают новую агрессию необходимой для агрессоров. Им приходится отрицать свою идентичность. В результате они всё более отчуждаются от самих себя. Больше всего агрессоры боятся правды, поэтому они лгут. Они подавляют правду всеми доступными средствами. Критерием правды для них является пределы их собственной власти. Они затыкают рты тем, кто знает слишком много. Они притворяются невинными ангелами. Они сваливают свою вину на других. Они обвиняют жертв и выставляют их истинными агрессорами. Они возмущаются проступками других людей. Они прикидываются жертвами и сразу оскорбляются, когда кто-то их критикует. Насилие всё больше становится их любимой стратегией выживания. Они привлекают других агрессоров, которые втягиваются в конфликты с ними и остаются в них до тех пор, пока в экстремальном случае кто-то один не умрёт.
В момент своих насильственных действий агрессоры впадают в животное состояние. Внутреннее напряжение в их теле ищет разрядки через акт насилия, который часто заканчивается уничтожением других живых существ. Их постоянно усиливающаяся неспособность к контактам и отношениям превращается в постоянную боеготовность, потому что другие люди теперь только боятся их и тоже переходят в режим готовности к борьбе и насилию. Для этого агрессорам приходится сделать своё тело бесчувственным и закалить его. Для агрессора, готового пойти на убийство, его тело в идеале подобно машине, которой он может пользоваться для реализации своих агрессивных импульсов. Вся его жизнь становится полем боя. Не только на войне можно увидеть динамику жертва-агрессор во всей красе. И в мирное время склонные к насилию люди неустанно ищут возможности для борьбы и для эскалации насилия. Они практически одержимы насилием.
Поэтому от агрессоров не стоит ждать понимания. Агрессор может только тогда осознать то, что он натворил и творит, когда он почувствует своё состояние жертвы. Там причина того, что он стал агрессором. И эта ситуация жертвы часто находится в его детстве и глубоко скрыта.
Риск на всю жизнь застрять в динамике жертва-агрессор огромен. Если в этой динамике застревают родители, то они втягивают в неё и своих детей. Поэтому динамика жертва-агрессор распространяется от поколения к поколению и охватывает целые сообщества. Если мы посмотрим внимательно на нашу Землю, то увидим, что едва ли найдётся хоть одна страна, не увязшая в динамике жертва-агрессор — и внутри страны, и в отношениях с окружающими странами. В сообществе, пропитанном динамикой жертва-агрессор, у пар и семей тоже практически нет шансов как-то избежать этой динамики. При возможности они вынуждены искать общественные ниши, в которых динамика жертва-агрессор их не затронет. Вместо того чтобы предаваться иллюзиям и «спасать мир», во многих случаях кажется более реалистичным выходом хотя бы самим спастись от этого мира.
Многие сообщества более лояльны к агрессорам, чем к жертвам. В них говорить о травмирующей агрессии — ещё большее табу, чем указывать на травмированных жертв. Того, кто против войны, сразу объявляют мечтателем-идеалистом, и он получает меньше внимания общественности, чем те, кто принимает решения о применении танков, ракет и пулемётов. Скорее правилом, чем исключением, является ситуация, когда в сообществе доминируют агрессоры: королей и демократически избранных президентов их подданные, или «народ», любят потому, что считают их избавителями от бед, даже если они сами и устроили эти беды и сами создают «врагов», от которых им потом нужно защищать «свой народ». Как раз в экстремальных ситуациях было бы хорошо, чтобы как можно больше людей участвовали в принятии политических решений — вместо единоличного правителя с неограниченными полномочиями решать вопросы войны и мира. Как один человек может эмоционально и интеллектуально справиться со всей сложностью социальных, экономических и политических факторов и интересов? «Сильный мужчина» и «сильная женщина» - это архаический миф и коллективная иллюзия выживающей части. Проще говоря, это значит, что такое сообщество желает ориентироваться на насилие и жестокость. Как показывает история, объединение всех властных функций в одном лице (Александр Македонский, Чингисхан, Цезарь, Наполеон, Гитлер, Сталин, Саддам Хуссейн, Джордж Буш и т.д.) рано или поздно обязательно приводит к деградации сообщества.
Чем дальше человек продвигается в своей биографии травм, чем в большей степени он сам стал агрессором, тем труднее ему будет прекратить. Часто это видно на примере политиков, которые, придя к власти, всё больше превращаются в агрессоров, а потом, чтобы скрыть и оправдать свои преступления, становятся диктаторами и всеми возможными способами запрещают обществу считать их агрессорами.
Если биографию травм не прервать специально, она продолжает развиваться в отдельном человеке и передаётся от поколения к поколению через родительство и через захват влиятельных позиций в обществе.
Пример биографии травм
Может быть, имеет смысл изучать биографию травм тех людей, что так стремятся к власти и «ответственности»? Вместо того чтобы рассказывать о своей актуальной финансовой ситуации, лучше бы они рассказали, что для них было особенно болезненным в детстве, и как они учились не трансформировать эту боль в собственную преступную агрессию.
На рисунке 2 представлена моя модель развития психотравмы. Она демонстрирует, как из «травмы идентичности» логически вытекают все остальные формы травм. У многих людей, для которых я провожу терапию, наблюдается травматическая триада: Я нежеланен! Я нелюбим! Я не защищен! И в конечном счёте они обычно приходят к травме собственной виновности. Эту травму, как и все предшествующие, можно преодолеть только в том случае, если сначала провести терапию «травмы идентичности».