ГЛАВА 42. О том, что не следует вступать в споры и пререкания, даже когда это нам кажется правильным, но во всем повиноваться о Господе своему ближнему

 

 

 1. Из жития преподобного Симеона Столпника

 

 Вскоре после того, как Симеон замыслил новый доселе подвиг — жить на столпе, слава о нем распространилась повсюду. Божественные отцы, жившие в пусты­не, были поражены столь невиданным и странным подвигом, и посылают они к нему нескольких человек. При этом они велят упрекнуть его за странный вымысел и сказать, чтобы он шел привычным и проторенным путем святых. Не стоит, дескать, пре­зирать тот путь, которым шествовал столь многочисленный лик блаженных: ведь все они взошли на небо и достигли нетленных райских кущей.

 Впрочем, побоявшись, не богоугодное ли это дело, а они его видят по-человечески, Отцы поручают посланным следую­щее. Если те увидят, что человек-тут же отказался от собствен­ной воли и готов спуститься вниз, — сразу остановить его и ве­леть ему держаться того, что начал. В таком случае, как они по­лагали, это дело Промысла Божия и не приходится опасаться, что у такого начала будет худой конец.

 — Но если, — сказали Отцы, — он будет негодовать, на­прочь отвергнет совет и безрассудно останется при своем мне­нии, — тогда уж ясно, что нет в нем смирения и близко. Разве не скажет тут всякий, что такие мысли ему внушил лукавый?

 И если так обстоит дело, то Отцы велели взять его и стащить со столпа хоть силой.

 С таким наказом посланные пришли к отцу послушания и смиренномудрия, святому Симеону. От одного лишь его вида и речи они исполнились такого почтения к старцу, что не могли даже посмотреть ему в глаза. Но по заповеди Отцов, которые их послали, и поскольку само их поручение было благим, они подробно сказали ему все, что им было велено.

 Симеон, человек поистине тихий и смиренный сердцем, с кротостью выслушал их упрек. Он не стал ни прекословить, ни негодовать, ни обсуждать сказанное — не промолвил ни слова, ни полслова. Напротив, он принял порицание со взором спокойным и обращенным долу, а после прославил Бога и по­благодарил Отцов за то, что они о нем так пекутся.

 Наконец, ничуть не колеблясь, он стал спускаться со стол­па. Но посланные тотчас остановили его и открыли ему замы­сел Отцов. Затем они ушли, пожелав Симеону оставаться на столпе стойко и неизменно, а после обрести благой конец и под­линное успокоение от долгих трудов.

 

 2. Из патерика

 

 Авва Пимен сказал, что воля человека — это медная стена между ним и Богом, это камень сокрушающий. Если человек откажется от своей воли, он вслед за Псалмопевцем скажет: «Бо­гом Моим прейду стену» (Пс 17. 30). А если вслед за волей следует и ее оправдание, то человек страдает.

 2. Старец сказал, что неприязнь отдает человека во власть гнева, гнев предает его ослеплению, а ослепление принуждает его к любому злу.

 3. Авву Аммона спросили, что такое тесный и скорбный путь. — Тесный и скорбный путь, — сказал он в ответ, — это понуждать свои помыслы и отсекать ради Господа свою волю. Это и означают слова: «Вот, мы оставили все и последовали за Тобою» (Мф 19. 27).

 4. Авва Иоанн рассказывал, что авва Анув, авва Пимен и пятеро других были на самом деле братьями по плоти и поначалу жили в Скиту. Но после того, как Скит был опустошен мазика­ми (варварами), — они удалились оттуда и пришли в одно место, которое называлось Теремуфин.

 На том месте было капище. Они вошли в него и некоторое время оставались там, пока не решили, куда им идти. Авва Анув был старшим над остальными. Он сказал авве Пимену:

 — Сотвори любовь ты и твои братья: пусть каждый из нас хранит безмолвие. Эту неделю не будем разговаривать друг с другом.

 Авва Пимен ответил:

— Как скажешь, так и сделаем.

 Так они и сделали.

 А там был каменный истукан. Каждое утро авва Анув ки­дал камни ему в лицо и каждый вечер говорил ему: «Прости меня». Так он делал всю неделю.

 В субботу они сошлись вместе. Авва Пимен спросил авву Анува:

 — Авва, я видел, как ты всю эту неделю кидал истукану камни в лицо, а потом клал ему поклоны. Скажи мне, разве так делает верующий человек?

 — Я делал это для вас, — ответил старец. — Вы не видели: когда я кидал камни в лицо истукану, он заговорил или разгне­вался?

 — Нет, — ответил авва Пимен.

 — А когда я клал ему поклон, — спросил старец, — разве он возмутился или сказал: «Не прощаю»?

 — Нет, — сказал тот.

 — Вот так и мы, братья, — сказал старец. — Если хотите, чтобы мы жили вместе, мы должны стать как этот истукан: ос­корбляют ли его или хвалят — его это не смущает. А если вы такими быть не хотите, что ж. В этом храме четыре двери — каждый из вас пусть идет куда хочет.

 На это братья пали на землю и сказали ему:

 — Как хочешь, отче, так и сделаем и будем слушать то, что нам скажешь.

 «И всю свою жизнь, — рассказывал авва Пимен, — мы жили друг с другом и подвизались по слову старца, как он нам сказал. Одного из нас он назначил экономом, и мы ели то, что он нам положит. Но чтобы кто-то из нас сказал: принеси, мол, нам что-то другое или что мы-де хотим это — такого и быть не могло. И всю нашу жизнь мы провели в спокойствии и мире».

 5. Авва Алоний сказал: «Если бы я не разрушил все, я бы не смог возвести самого себя». То есть, если бы я не оставил все что мне, по моей собственной воле, казалось хорошим, я бы не смог стяжать добродетели.

 6. Брат спросил авву Пимена:

 — Как мне спасаться в том месте, где я живу?

 — Где бы ты ни жил, — ответил тот, — считай, что ты чу­жеземец и у тебя нет права голоса. Тогда тебе не захочется, чтобы твое слово везде было первым, и ты обретешь покой.

 7. Он же сказал: «Не исполняй своей воли — скорее, нуж­но смирить себя перед братом».

 8. Брат спросил старца:

 — Что мне делать?

 — Пойди, — сказал старец, — и найди себе человека, кото­рый говорит: «Да что я-то хочу?» — и обретешь покой.

 То есть подражай не тому, кто ищет своей воли, а тому, кто всегда говорит: «Я ничего не хочу», — и будешь спокоен.

 9. Один из отцов рассказывал притчу о смиренномудрии.

 «Кедры сказали тростнику:

 — Как это ты, такой слабый и беспомощный, зимой не ломаешься, а нас, при всей нашей силе, ломает, а то и выдирает с корнем?

 — Когда наступает зима, — отвечал тростник, — и прихо­дит ветер, я вместе с ветром нагибаюсь то в одну сторону, то в другую, поэтому меня и не ломает. Вы же стоите против ветра, а это опасно».

 «Когда дело доходит до поношений, — прибавлял старец, — нужно уступать и давать волю чужому гневу. При этом не пре­кословить и не увлекаться неразумными помыслами, словами или поступками».

 10. Двое старцев много лет жили вместе и ни разу не поссо­рились. Как-то один сказал другому:

 — Давай поссоримся хоть раз, как все люди.

 — Я не знаю, как ссориться, — ответил другой.

 - Смотри — сказал первый. — Вот, я кладу посередине эту черепицу и говорю, что это мое. А ты говоришь: «Нет, это мое!» Так и начинается ссора.

 Он положил посередине черепицу и говорит второму старцу:

 — Это мое.

 — Нет, — сказал тот, — это мое.

 — Коли твое, — говорит ему первый, — так бери его и иди.

 Так и разошлись они, не сумев поссориться.

 

 3. Из святого Ефрема

 

 Если ты живешь вместе с братьями, не стремись ими по­мыкать. Напротив, будь им образцом в добрых делах и слушай­ся в том, что они говорят тебе. Если будет необходимость ска­зать что-то, говори это как совет и со смирением. И если другой брат возразит на то, что ты сказал, пусть это не смущает твой ум. Откажись от своего мнения ради любви и мира и с крото­стью скажи тому, кто тебе возразил: «Почтенный, я сказал это по глупости, прости. Я хоть и говорил, но не особо разбираюсь в этом. Пусть будет, как сказал ты». И тогда диавол, который тщетно пытался затеять эту смуту, со стыдом обратится в бег­ство. Потому что спорить и доказывать собственное мнение — это порождает смуту и необратимый гнев. «Гнев гнездится в сердце глупых» (Еккл 7. 9), говорит Писание, и еще: «Самое движение гнева есть падение для человека» (Сир 1. 22). Посему и апостол Павел советует: «Рабу Господа не должно ссо­риться» (2 Тим 2. 24).

 

 4. Из Пандекта Антиоха

 

 Человеку, который любит спорить, нет мира не только среди своих близких, но и с чужими людьми. Везде он хочет насытить свою страсть к спорам, вечно придирается к мелочам, постоянно раздражается сам и выводит из себя других, и все его ненавидят. Ведь написано в книге Бытия, как Исав взял себе жен от иноплеменных и как они постоянно ругались с Исааком и Ревеккой (Быт 26. 34— 35). А потом Ревекка говорит: «Я жизни не рада от дочерей Хеттейских» (Быт 27. 46). Из этого видно, что спорить пристало людям безбожным, а не тем, кто верит и благочестив. Потому что те, кто действительно христиане и ученики Христа, подражают сво­ему Владыке и Учителю, а о Нем написано: «Не воспрекословит, не возопиет, и никто не услышит на улицах голоса Его» (Мф 12.19). И те, кто христиане, ни одно дело не пытаются ре­шить спором и пререканиями — только терпением, молитвой, послу­шанием и надеждой. Они никогда не стремятся настаивать на своем мнении или требовать, чтобы было по их воле, по слову Господа: «Я сошел с небес не для того, чтобы творить волю Мою, но волю пославшего Меня Отца» (Ин 6. 38).

 

 5. Из аввы Исаии

 

 Если ты живешь вместе с братом и хочешь, чтобы какое-то дело состоялось, а брат, с которым ты живешь, этого не хочет, уступи ему, а не то начнется спор и ты огорчишь его. Будь у брата словно в гостях: ничего ему не приказывай и не стремись быть главным над ним. Если он велит тебе сделать то, что ты не хочешь, борись со своей волей, пока не сделаешь то, что приказано. А иначе ты огорчишь его, станешь дерзким и не сможешь жить с ним в мире. Если он тебе скажет: «Свари мне что-нибудь», — спроси его: «Что тебе сварить?» И если он оста­вит это на твое усмотрение и скажет: «Что хочешь», — возьми то, что есть, и приготовь со страхом Божиим.

 Если разговор между вами пойдет о смысле слов Писания, пусть тот, кто знает эти слова, подчинит свою волю брату и доставит ему радость. Ведь смысл, который вы ищете, — в том, чтобы во всем смирить себя перед братом. Поэтому, кто посто­янно думает о Суде, на котором он должен предстать, тот все свои силы прилагает к тому, чтобы не пришлось ему молчать именно в тот страшный час, и лишь оттого, что нечего сказать в свое оправдание. Если вам нужно идти по какому-то небольшо­му делу, не пренебрегайте один другим. Не уходи один, оставив своего брата в келии, чтобы его не мучила совесть. Скажи ему с любовью: «Хочешь, чтобы мы пошли?» И если ты видишь, что брат твой сейчас неспокоен или болен телом, не спорь с ним: дес­кать, нам надо идти сейчас. Отложи на время дело и удались в свою келию с любовью и состраданием. Смотрите, ни в чем не противоречьте брату, чтобы не огорчить его.

 Если вы живете друг с другом, то каким бы делом вы ни занимались, в келии или снаружи, если брат позовет тебя, не го­вори ему: «Подожди, сейчас тут вот доделаю немного». Слу­шайся сразу. И если ты живешь с кем-нибудь или временно к нему пришел и он даст тебе заповедь, смотри, не приведи Гос­подь тебе пренебречь и нарушить ее, тайно или явно.

 Если ты живешь со своим духовным отцом или братом, пусть не будет так, что ты с кем-то тайно дружишь, а со свои­ми братьями знаться не хочешь. Тогда ты потеряешь и себя, и своего брата. Как скот повинуется человеку, так каждый чело­век должен повиноваться ближнему ради Господа. Как у скота нет ни своего мнения, ни знаний, так и мне должно вести себя не только с тем, кто живет рядом, но и со всяким встречным. Я должен уступить свое знание невежде и свою волю — глупцу. И тогда я познаю себя и пойму, что мне вредит. А кто уверен в своей правоте и держится своей воли — того неизбежно возне­навидят. Очень скоро он потеряет и покой, и здравый взгляд на вещи, а при исходе его из тела ему будет трудно обрести милость.

 Поэтому, брат, не люби споры, чтобы не стать тебе оби­талищем всякого лукавства. И не считай себя умным, а иначе попадешь в руки своих врагов. Приучи свой язык говорить «про­сти», и смирение придет к тебе. Если твоя воля предана ближне­му — значит, твой ум может видеть добродетели. А отстаивать свою волю перед ближним — это говорит о твоем невежестве.

 Поэтому, любезный брат, позаботься о том, чтобы во всем уступить свою волю ближнему, а держаться своей воли — значит погубить все добродетели. Тот, чьи помыслы правильны, с кро­тостью отсекает свою волю и боится страсти к спорам, как змеи. Именно она разрушает любое здание и помрачает душу до того что та уже не видит свет добродетелей. И эта проклятая страсть примешивается к добродетелям до тех пор, пока не погубит их.

 Если человек не искоренит в себе эту постыдную страсть он не может добиться духовного преуспеяния. Чтобы показать это, Господь наш Иисус Христос не взошел на Крест, пока не изгнал Иуду из числа учеников. За этой страстью следует все зло, и в душе того, кто любит споры, гнездится все, что ненави­стно Богу. Отсечение своей воли приводит в согласие доброде­тели и придает ясность рассудку. Поэтому более всех добродетелей Бог ждет от человека, чтобы он во всем сми­рил себя перед ближним и подчинился ему. А порождается лю­бовь к спорам вот чем: многословием, пересказом чужих слов в угоду каждому, а также дерзостью, двуличием и стремлением настоять на своем — всем этим порождается любовь к спорам. И в ком все это есть, у того душа — обиталище всех страстей.

 

 6. Из аввы Марка

 

 Что-либо трудное или какой-то вопрос из Писания старай­ся решать не спором, но тем, чему тебя учит духовный закон: терпением, молитвой и твердой надеждой.

 

 7. Из патерика

 

 Об авве Пимене рассказывали, что, когда его звали есть, а он не хотел, он хоть и со слезами, но шел, чтобы не ослушаться брата и не огорчить его (я имею в виду брата из тех, что жили с ним: авву Анува или кого другого из них).

 2. Брат спросил авву Пимена:

 — Какими должны быть те, кто живет в общежительном монастыре?

 — Тот, кто живет в общежитии, — ответил старец, — дол­жен на всех братьев смотреть, как на одного и того же, хранить свои уста и свои глаза — и тогда он будет спокоен.

 

ГЛАВА 43. О том, что все, что случается, происходит по Божественной справедливости. Посему верующий должен всегда следовать Промыслу и искать не собственной воли, а воли Божией; и кто все делает и воспринимает именно так - тот сохраняет покой

 

 

 1. Из патерика

 

 Старец сказал: «Если ты будешь болен и попросишь у кого-нибудь взять что-то, что тебе нужно, а он тебе не даст — не обижайся на него. Лучше скажи себе: "Будь я достоин принять, Бог вразумил бы брата оказать мне любовь».

 2. Он же сказал: «Если тебя возьмут на общую трапезу и посадят на самое дальнее место, не ропщи в мыслях. Скажи себе: "Я даже этого не был достоин". И знай, что всякая скорбь при­ходит к человеку свыше, от Бога — в испытание или за его грехи. А кто этого не понимает, тот не верит, что Бог есть Судия пра­ведный».

 3. Один старец рассказывал: «Как-то собрались Отцы для душеполезной беседы. Один из них встал, взял маленькую по­душку, что лежала на его сиденье, и положил себе на плечи. За­тем он встал посередине лицом к востоку и, придерживая подуш­ку двумя руками, стал молиться:

 — Господи, помилуй меня!

 А затем сам себе ответил:

 — Если хочешь, чтобы Я тебя помиловал, положи то, что тащишь на себе, и Я помилую тебя.

 И снова:

 — Господи, помилуй меня! И сам себе отвечает:

 — Я же сказал тебе: положи то, что тащишь на себе, и Я помилую тебя.

 Так он повторил много раз, а потом сел. Отцы говорят ему

 — Скажи нам, что это ты делал?

 — Подушка, которую я тащу на себе, — отвечал тот, — это моя воля. Я просил Бога, чтобы Он помиловал меня вместе с ней, а Он сказал: "Оставь то, что тащишь на себе, и Я помилую тебя". Так и мы, если хотим, чтобы Бог нас помиловал, — долж­ны оставить собственную волю, и тогда обретем милость».

 

 2. Из аввы Исаии

 

 Брат, если что-то случится не так, будь это поступок, слово или помысел, ни в коем случае не ищи собственной воли или по­коя себе. Постарайся тщательно понять волю Божию и полно­стью ее исполнить, даже если это покажется трудным. И верь всем сердцем, что вопреки всякому человеческому разумению это принесет пользу. Ибо заповедь Божия — это жизнь вечная, и те, кто ее ищут, «не лишатся всякого блага».

 

 3. Из аввы Марка

 

 Кое-кто называет разумными тех людей, кто рассудителен в вопросах чувственного мира. Но на самом деле разумны те, кто одержал верх над собственной волей. Кто не подчинит свою волю Богу, тот даже в своих успехах делает промахи и становится иг­рушкой врага. Когда хочешь решить какое-то сложное дело, по­думай, что в этом деле угодно Богу, и тотчас найдешь подходя­щий выход. В том, что угодно Богу, помогает и творение, а от чего Он отвращается, тому противится и тварь. Кто не хочет принять тяжкие обстоятельства, словно бы их и не видел, проти­вится велению Божию. А кто с подлинным знанием принимает их — тот, по слову Писания, «терпит Господа» (Пс 26. 14; 36. 34). Если пришло искушение, не ищи, почему или от кого оно пришло, но вытерпи его с радостью и не держи зла.

 

 4. Из святого Диадоха

 

Мы, люди, — все по образу Божию. А подобие лишь у тех, кто в глубокой любви поработил собственную свободу Богу. Лишь когда мы не принадлежим самим себе, мы подобны Тому, Кто примирил нас с Собою в любви.

 

 5. Из патерика

 

 Авва Исидор сказал: «В том и мудрость святых, чтобы познать волю Божию. Все побеждает человек в послушании Истине, ибо он — образ и подобие Божие. Но самая ужасная из всех страстей — это следовать собственному сердцу, то есть по­виноваться собственной воле, а не закону Божию. Сперва, ко­нечно, человеку кажется, что в этом есть какое-то успокоение. Но затем это обращается ему в скорбь, потому что он пренебрег таинством Божественного домостроительства, не нашел пути Божия и не следовал по нему».

 

ГЛАВА 44. О том, что смиренномудрие всегда неприступно для бесов, и о том, как рождается смиренномудрие и в чем его сила. Также и о том, что из всех добродетелей одно лишь смирение скоро спасает человека

 

 

 1. Из жития святого Пахомия

 

 Один человек по имени Сильван, из актеров, пришел в монастырь святого Пахомия. Он хотел принять монашество. Когда преподобному доложили о нем, он по­звал Сильвана к себе и говорит ему:

 — Смотри, брат, это трудно. Чтобы, с помощью Божией, противостать тому, кто нас уязвляет, нужна бдительная душа и трезвый ум, особенно если прежние привычки тянут к тому, что хуже.

 Тот согласился делать все по наставлениям Великого, и свя­той отец принял его.

 Когда Сильван уже долгое время подвизался, он вдруг пе­рестал заботиться о своем спасении. Вновь его потянуло к пир­шествам, стал он впадать в глупое шутовство, вплоть до того, что не стесняясь распевал среди братии балаганные.

 Святой призвал его к себе и, невзирая на те двадцать лет, что Сильван подвизался, в присутствии братьев велел ему сни­мать монашеские одежды, взять мирское и уходить из монасты­ря. Но Сильван повалился в ноги святому старцу.

 — Отче, — стал он просить его, — прости мне еще один раз. Клянусь Тем, Кто силен спасать немощных, ты увидишь: я рас­каюсь за все то время, что я провел в нерадении. Ты сам пораду­ешься тому, как изменится моя душа, и возблагодаришь Бога.

 — Ты знаешь, сколько я тебя терпел, — сказал святой. — И бить мне тебя приходилось не раз, а я никогда ни с одним человеком так не поступал, и даже в мыслях у меня не было под­нять на кого-то руку. Ведь, когда я тебя бил, в душе я страдал еще больше, чем ты, — так я тебе сочувствовал. Мне казалось, что я делаю это только для твоего спасения, чтобы хоть так от­вратить тебя от греха. А теперь уже столько раз тебя уговарива­ли, а ты не захотел исправиться; столько раз ты терпел побои — и не обратился к тому, что тебе полезно! Как же я могу допу­стить, чтобы такая паршивая овца паслась вместе со стадом Хри­стовым? А что, если от струпьев одного заразятся все остальные и много братьев погибнет от этой язвы?

 Так настаивал святой Пахомий, но Сильван все упрашивал его и божился, что впредь исправится. Тогда Пахомий потребо­вал у Сильвана поручителей, что тот опять не возьмется за ста­рое. Тут уж Петроний, человек удивительной святости, пору­чился за все, что обещал Сильван, и блаженный Пахомий усту­пил.

 А Сильван с тех пор, как его простили, так себя смирил, что для многих, и даже для всей братии, он стал образцом и пра­вилом для подражания во всех делах добродетели, но особенно в духовном плаче. Часто слезы лились у него рекой, даже когда он ел: он не мог сдержаться, и слезы смешивались с насущной пи­щей, так что на нем исполнялись слова Давида: «Пепел яко хлеб ядях и питие мое с плачем растворях» (Пс 101. 10).

 Братья говорили ему, чтобы он не делал так при людях чу­жих и вообще в присутствии кого бы то ни было, но тот уверял, что как раз из-за этого он и пытался сдерживаться не раз, но был не в силах. Те вновь ему объясняли: он может это делать наедине, в сокрушении и с молитвой, а на трапезе сдерживаться.

 — Ведь душа, — говорили они, — может и без внешнего плача пребывать в сокрушении.

 А еще братья все выспрашивали, чего ради он так залива­ется слезами, и даже запрещали ему.

 — Многие из наших краснеют, — говорили они, — когда тебя видят, и даже есть не могут.

 — Я вижу, как мне прислуживают святые люди, — отвечал тот, — а вы, братья, хотите, чтобы я не плакал? Ведь даже прах с их ног ценнее меня, а уж я сам и вовсе их недостоин — так как мне не плакать? Вы говорили мне, что такие святые люди прислуживают мне, балаганному шуту. Каждый день я рыдаю, братья мои, и мне страшно: не стану ли я таким же святотатцем, как Дафан и Авирон, которые хотели с лукавым произволением и нечистыми помыслами кадить святыне? (Числ.16) Столько я уже знаю, а все небрегу о спасении! Вот почему я не стыжусь своих слез. Я знаю, как много за мной грехов, и даже если бы я умер от скорби, в этом не было бы ничего странного.

 После того как он так долго и успешно подвизался, Пахомий сам засвидетельствовал о нем при всех братьях:

 — Бог мне свидетель: с тех пор как этот монастырь суще­ствует, из всех братьев, кто окормлялся у меня, я знаю лишь одного, кто подражал мне.

 Когда братья услышали эти слова, одни подумали на Феодора, другие — на Петрония, третьи — на Орсисия. Тут Феодор стал выспрашивать у Великого, о ком он это сказал, однако Пахомий не хотел говорить. Но Феодор стал настаивать, другие старшие братья тоже начали спрашивать, кто это.

 — Если бы я знал, — ответил наконец Великий, — что в том, о ком речь и кого я назову, есть тщеславие, я бы не упоминал его. Но благодатью Христовой я знаю, что, если его похвалить, он только больше смирит себя. Поэтому, чтобы вы подражали его жизни, я без всякого страха при всех вас похвалю его. Конечно же, ты, Феодор, да и все те, кто, как и ты, подвиза­ются в монастыре, поймали диавола в силки, как воробья. Вы бро­сили его себе под ноги и каждый день, милостью Божией, попира­ете его, как прах. Но стоит лишь вам потерять бдительность, как повергнутый диавол поднимется на ноги и восстанет на вас. А вот брата Сильвана еще недавно мы собирались выгнать из обители за его нерадение. Нынче же он связал диавола по рукам и ногам и так его уничижил, что тот не смеет даже пока­заться перед ним, ибо Сильван победил его глубиной своего сми­рения. К вам, когда вы стяжаете дела праведности, приходит все больше дерзновения — по мере того, что вы уже сделали. А он, чем больше подвизается, тем менее искушенным всем кажется и всей своей душою и разумом помнит о том, что он ни на что не годен. Потому и плакать ему так легко, что легко уничижать себя и вменять ни во что все, чего он достигнет. Ничто так не лишает сил диавола, как смиренномудрие, если оно искренне и от всей души.

 Так Сильван подвизался еще восемь лет помимо прежних двадцати, а после окончил свой путь. При этом преподобный засвидетельствовал то, что видел сам: множество ангелов с вели­кой радостью приняли душу Сильвана, устремились к небу и принесли ее Христу, как благоугодную жертву.

 

 2. Из жития святой Синклитикии

 

 Блаженная Синклитикия говорила:

 «Таково величие смирения: диавол может подражать почти всем добродетелям, а об этой даже не знает, что это такое. Апостол Петр знает, как тверда и непоколебима эта добродетель, а потому велит нам «облечься в смиренномудрие» (1 Пет 5. 5), т.е. никогда не расставаться с ним, охватить и удерживать этой добро­детелью все остальные. Как невозможно построить корабль без гвоздей, так немыслимо спастись без смиренномудрия. Посмотри на славословие трех отроков: разве они помянули все добродете­ли? Нет, но к благословящим Господа причислили только смирен­ных, хотя ничего не сказали о мудрых или нестяжательных (Дан 3. 87). И Господь облачился в смирение, чтобы исполнить Свое о нас домостроительство. «Научитесь от Меня, — говорит Он, — ибо Я кроток и смирен сердцем, и найдете покой душам вашим» (Мф 11. 29). Поэтому пусть смирение будет в начале и в завершении всех твоих добродетелей».

 

 3. Из патерика

 

 Кто-то из Отцов рассказывал: жил в келиях один старец-подвижник. Он носил на себе одежду, плетенную из тростника. Как-то раз он пришел к авве Амону. Старец увидел, что на нем одежда из тростника, и сказал:

 — В этом тебе никакого проку.

 — Отче, — спросил тот старца,— меня беспокоят три по­мысла: либо вернуться в пустыню, либо уйти в иные земли, где меня никто не знает, либо закрыться в келии, ни с кем не об­щаться и есть раз в два дня. Что мне из этого выбрать?

 — Нет тебе пользы ни в том, ни в другом, ни в третьем, — ответил авва Амон. — Если послушаешь меня, так лучше оста­вайся в своей келии, ешь понемногу каждый день, непрестанно держи слова мытаря в своем сердце — и сможешь спастись.

 2. Брат пришел на гору Ферма к одному великому старцу и говорит ему:

 — Что мне делать, авва? Душа моя погибает!

 — А что такое, чадо? — спросил его старец.

 — Когда я был в миру, — ответил брат, — я подолгу и охот­но соблюдал посты и бдение, было у меня глубокое сокрушение и горячность. А теперь я не вижу в себе ничего хорошего.

 — Знаешь, чадо, — сказал ему старец, — все, что ты делал в миру, ты делал по тщеславию и ради похвалы от людей, и Богу это угодно не было. Потому и сатана не боролся с тобой. Да и зачем ему подавлять твое произволение, если тебе от этого про­изволения не было никакой пользы? А теперь он видит, что ты стал воином Христовым и выступил против него. Тут уж опол­чился и он на тебя. И все-таки сейчас один псалом, что ты про­чтешь с сокрушением, угодней Богу, чем те тысячи, что ты читал в миру. И Бог примет твой нынешний скромный пост скорее, чем те недели, что ты постился в миру.

 — Да я вообще сейчас не пощусь, — сказал ему брат. — Все то доброе, что у меня было в миру, ушло от меня.

 — Брат, — сказал старец, — хватит с тебя и того, что у тебя есть. Ты только терпи, и будешь молодцом.

 Но брат стоял на своем.

 — Нет, авва, правда, — сказал он, — погибает моя душа.

 — Знаешь, брат, — ответил ему старец, — не хотел я тебе этого говорить, чтобы помысел не навредил тебе. Но вижу, что диавол увлек тебя в нерадение, и потому скажу. Считать, что в миру ты поступал добродетельно и жил святой жизнью, — это уже само по себе гордость. Так ведь думал и фарисей, а потерял все то хорошее, что сделал. И опять же, если сейчас ты думаешь, что ничего хорошего не делаешь, — этого, брат, тебе хватит для спасения. Потому что это и есть смирение, и так был оправдан мытарь, который ничего хорошего не сделал. И Богу угоднее человек грешный и нерадивый, но с сокрушенным сердцем и сми­ренный, чем тот, кто делает много хорошего, но при этом дума­ет, что он хоть что-то хорошее, да сделал.

 Это так укрепило брата, что он положил поклон старцу.

 — Авва, — сказал он, — ты сейчас спас мою душу.

 3. Авва Епифаний говорил: «Хананеянка вопияла — и ее ус­лышали. Кровоточивая молчала — и ее похвалили. Мытарь не от­крывал рта — и ему вняли. А фарисей кричал — и его осудили».

 4. Авву Лонгина спросили:

 — Какая добродетель больше всех остальных?

 — Думается, — ответил тот, — что как гордость больше всех страстей и кое-кого могла даже низвергнуть с неба, так и смирение больше всех добродетелей. Потому как смирение мо­жет поднять человека из самой бездны, даже если он грешен, как бес. Поэтому и Господь первыми ублажает нищих духом.

 5. Авва Сарматий сказал: «По мне, так лучше человек, ко­торый согрешил, но знает, что он грешен и кается, чем человек, который не грешил и считает себя праведником».

 6. В одном городе был епископ. По действию сатаны он впал в блуд. Затем, когда в церкви была служба — а никто не знал о его грехе, — он сам исповедовал его перед народом.

 — Я впал в блуд, — сказал он и сложил на жертвенник омофор. — Больше я не могу быть вашим епископом.

 Народ стал плакать и кричать:

 — На нас твой грех, только останься на кафедре!

 — Если хотите, чтобы я остался на кафедре, — сказал епис­коп, — вы сделаете, что я вам скажу?

 И он велел закрыть двери церкви, а затем на пороге пал ниц и сказал:

 — Не будет части с Господом тому, кто выйдет наружу и не наступит на меня ногой.

 И все сделали, как он сказал: каждый, когда выходил, ста­вил на него ногу. И когда вышел последний человек, с неба был глас:

 — За его великое смирение Я простил ему грех.

 7. Один старец сказал: «По мне, так лучше смиренное по­ражение, чем горделивая победа».

 8. Старец сказал: «Смирение часто и без труда спасало многих. Свидетели тому — мытарь и блудный сын: сказали всего несколько слов, а спаслись».

 9. Старец сказал: «Отцы взошли на небо своей строгостью. А мы, если, по благости Божией, сможем, постараемся взойти смиренномудрием».

 10. Авва Исайя сказал: «Прежде всего, нам нужно смире­ние, чтобы мы на всякое слово и дело были готовы сказать «про­сти». Ибо смиренномудрие разрушает все козни врага».

 

ГЛАВА 45. О том, что человек смиренный привыкает укорять и уничижать себя и чтобы он ни делал хорошего - он ничему не придает значения. Также и о том, каковы свойства смирения и какие у него плоды

 

 

 1. Из патерика

 

 Авва Антоний рассказывал: «Видел я, что все сети диавола распростерты по земле. Тогда я вздохнул и сказал:

 — Кто же минует их?

 И услышал голос, который ответил мне:

 — Смирение».

 2. Он же сказал авве Пимену: «Труд человека в том, что­бы всегда пред Богом возлагать вину за свои ошибки на себя и до самой своей смерти всегда ждать искушения».

 3. Однажды, когда авва Арсений был в своей келии, бесы ополчились на него и начали досаждать ему. А те, кто ему при­служивал, подошли к келии. Они стали снаружи и услышали, как авва вопиет к Богу:

 — Боже, не остави меня. Ты видишь, что ничего хорошего я не сделал, но дай мне по Твоей благости положить начало.

 4. К авве Аммону пришел брат и говорит ему:

 — Авва, скажи мне слово.

 Он оставался при авве семь дней и так ничего и не услышал от старца. Затем, когда он уходил, старец, провожая его, сказал:

 — Пока еще мои грехи остаются темной стеной между мной и Богом.

 5. Авва Даниил рассказывал: «В Вавилоне у одного прин­ципала (градоначальника) была дочь, и она была бесноватой. У ее отца был один знакомый монах, которого он особенно любил. Он стал просить монаха о своей дочери.

 — Никто, — сказал ему монах, — не сможет исцелить твою дочь, разве что те пустынники, которых я знаю. Вот только, если мы их попросим, они по смирению не возьмутся за это дело. А лучше мы сделаем вот как. Когда они придут на рынок прода­вать свое рукоделие, притворитесь, будто хотите это рукоделие купить. Пригласите их в дом, чтобы они забрали деньги за руко­делие. А когда они придут, попросите, чтобы они сотворили мо­литву. И я верю, что твоя дочь исцелится.

 Итак, отправились они на рынок и нашли там ученика од­ного старца. Он сидел и продавал свое рукоделие. Они взяли его со всеми его корзинами и отвели в дом принципала, чтобы он забрал плату за них. Но лишь только монах зашел в дом, бесно­ватая выбежала ему навстречу и дала пощечину. Он тут же под­ставил ей и другую щеку, по заповеди Господа. Тогда бес в страш­ных мучениях закричал:

 — Какая сила! Заповедь Иисуса гонит меня! — и тотчас же вышел из женщины.

 Она выздоровела и обрела разум.

 Это было рассказано старцам, и они прославили Бога.

 — Ничто, — сказали они, — не повергает так гордость диа­вола, как смирение по заповеди Христовой».

 6. Авва Карион сказал:

 — Я положил много трудов, даже больше, чем сын мои Захария, но не достиг его меры из-за его смирения и молчания.

 7. Однажды, когда этот авва Захария жил в Скиту, ему было видение. Он пошел и рассказал его авве Кариону. А ста­рец не вполне разбирался в этом, поскольку был опытен в дея­тельных добродетелях. Он встал, поколотил его и сказал, что видение от бесов. Однако видение продолжало являться. Тог­да авва Захария ночью пошел к авве Пимену, исповедовал ему это и сказал, что его словно жжет изнутри. Старец понял, что это от Бога.

 — Пойди, — сказал он, — к старцу такому-то и сделай то, что он тебе скажет.

 Брат пошел к этому старцу. А тот, прежде чем Захария спросил его, сразу ответил ему и сам рассказал ему все.

 — Это видение, — сказал он, — от Бога. Но иди и повинуй­ся своему духовнику.

 8. Того же самого авву Захарию авва Моисей как-то спро­сил:

 — Скажи мне, что мне делать?

 В ответ на это Захария бросился ему в ноги.

 — Отче, — сказал он, — и ты спрашиваешь меня?

 — Верь мне, чадо Захария, — сказал ему старец, — я ви­дел, как Дух Святой нисходит на тебя, и потому я должен спро­сить тебя.

 Тогда Захария снял с головы куколь, бросил его под ноги и растоптал.

 — Если человек не будет сокрушен так же, он не может быть монахом.

 9. Авва Пимен рассказывал:

 «Когда авва Захария был при смерти, авва Моисей спро­сил его:

 — Что ты видишь?

 — Отче, — сказал тот, — может, лучше молчать?

 — Да, чадо, молчи, — ответил старец.

 Но в самый миг его смерти авва Исидор, который сидел рядом, посмотрел на небо и сказал:

 — Радуйся, чадо мое Захария, — тебе отверзлись врата Небесного Царства».

 10. Авва Евагрий сказал: «Главное в спасении для челове­ка — это познание самого себя».

 11. Случилось авве Феодору быть вместе с братьями. И когда они ели, монахи брали стаканы молча и не говорили «про­сти» (возглас «прости» у преподобных отцов того времени имел то же значение, что сейчас у монахов возглас «благослови»). Тогда авва Феодор сказал:

 — Нет больше в монахах красоты души, чтобы сказать «прости».

 12. Ему же один брат сказал:

 — Хочу исполнить заповеди.

 — Авва Фома, — ответил ему старец, — тоже как-то сказал: «Хочу исполнить свой помысел о Господе». Он по­шел в пекарню и стал печь хлеб. Нищие просили у него, и он отдал им весь хлеб. А когда стали просить еще, он отдал им корзины из-под хлеба и ту одежду, которая была на нем. В келию он вернулся, подпоясавшись мафорием, и все равно ругал себя. «Я, — говорил он, — не исполнил заповедь Божию».

 13. Брат просил авву Феодора:

 — Скажи мне слово, я погибаю.

 А тот лишь ответил ему:

 — Я и сам в опасности, что мне сказать тебе?

 14. Однажды блаженный архиепископ Феофил прибыл на Нитрийскую гору. Авва обители пришел к нему.

 — Отче, — спросил его архиепископ, — что ты приобрел на этом пути?

 — Винить себя, — ответил тот, — и во всем себя укорять.

 — Нет другого пути, кроме этого, — согласился архиепи­скоп.

 15. Тот же архиепископ пришел однажды в Скит. Тогда братья собрались и говорят авве Памве:

 — Скажи Папе (по всей видимости, Феофилу, патриарху Александрийскому) слово для его пользы.

 — Если ему нет пользы от моего молчания, — ответил ста­рец, — от моего слова ему тоже не будет пользы.

 16. Амма Феодора говорила, что ни подвиг, ни страдания, ни сама по себе скорбь не спасают без истинного смирения. Был один пустынник, он изгонял бесов. И стал он их спрашивать:

 — От чего вы выходите? От поста?

 — Мы и сами ни едим, ни пьем, — сказали те.

 — От бдения?

 — Мы вообще не спим, — сказали они.

 — От уединения?

 — Мы, — отвечали бесы, — и сами живем в пустынях.

 — Так от чего же вы исходите? — продолжал старец.

 — Ничто нас так не побеждает, — сказали бесы, — как смирение.

 17. Авва Иоанн Колов сказал: «Смирение и страх Божий — выше всех добродетелей».

 18. Он же спросил:

 — Кто продал Иосифа в рабство?

 Один брат сказал:

 — Его братья.

 — Нет, — возразил старец, — его смирение. Ведь, когда они его продавали, он мог вступить в спор и сказать, что он — их брат. Но он промолчал и по смирению продал себя. А смирение поставило его владыкой над всем Египтом.

 19. Он же сказал: «Легкое бремя — самоукорение — мы бросили, а тяжелое — самооправдание — взвалили на себя».

 20. О нем же кто-то из Отцов сказал: «У аввы Иоанна такое смирение, что весь Скит держится на одном лишь его мизинце».

 21. Авва Иоанн Фивейский сказал: «Прежде всего монаху нужно достичь смиренномудрия. Ибо это первая заповедь Спа­сителя: «Блаженны нищие духом, ибо их есть Царство Не­бесное» (Мф 5. 3)».

 22. Авва Пимен рассказывал об авве Исидоре, что каж­дую ночь у того на плетение уходила вязанка ветвей. Братья про­сили его:

 — Дай себе немного отдыха, ты ведь уже стар.

 А он им отвечал:

 —Если и сожгут Исидора и развеют прах его по ветру — даже в этом нет никакой мне заслуги, ибо Сын Божий снизошел сюда ради нас.

 23. Он же рассказывал об авве Исидоре: «Когда помыслы говорили ему, дескать, великий ты человек, он отвечал им:

 — Разве я как авва Антоний? Или вовсе стал как авва Памва или другие Отцы, угодившие Богу?

 При этих словах помыслы отступали, а он обретал успоко­ение.

 А когда враги, напротив, увлекали его в уныние и говори­ли, что, мол, даже после всего этого ты попадешь в ад, он отве­чал им: "Пускай я попаду в ад, но вы там будете еще ниже"».

 24. Авва Лонгин сказал: «Как мертвый ничего не чувству­ет и никого не осуждает, так и смиренномудрый не может осу­дить человека, даже если увидит, как тот поклоняется идолам»

 25. Авва Матой сказал: «Чем ближе человек к Богу, тем более грешным он себя видит. Даже пророк Исайя, когда увидел Бога, назвал себя погибшим и нечистым (Ис.5. 6)».

 26. Он же говорил: «Был я когда-то помоложе — и вообра­жал себе, будто делаю что-то хорошее. Но теперь, когда соста­рился, вижу, что нет у меня ни одного хорошего дела».

 27. Его же один брат спросил:

 — Как в Скиту могли делать больше, чем было заповеда­но? Любили своих врагов больше, чем самих себя?

 — Я до сих пор, — ответил старец, — даже того, кто меня любит, не люблю так, как себя.

 28. Авва Иаков рассказывал:

 «Как-то зашел я к авве Матою. Уже уходя, я сказал ему:

 — Я собираюсь отправиться к кельям.

 — Передай от меня поклон авве Иоанну, — сказал мне ста­рец.

 И вот как пришел я к авве Иоанну, то говорю ему:

 — Тебе поклон от аввы Матоя.

 — Авва Матой, — сказал старец, — вот «подлинно изра­ильтянин, в котором нет лукавства» (Ин 1. 47).

 Прошел год, и я снова зашел к авве Матою. Передаю ему слова аввы Иоанна, а старец говорит:

 — Я, конечно, слов старца недостоин. А вообще-то имей в виду: если услышишь, как старец кого-то хвалит больше, чем себя, — значит, он сам достиг большой меры. Потому что совер­шенство в том и есть, чтобы превозносить ближнего больше, чем себя».

 29. Брат просил авву Матоя:

 — Скажи мне слово.

 — Иди, проси Бога, — сказал ему старец, — чтобы Он дал твоему сердцу плач и смирение, и всегда помни о своих грехах. Не осуждай других, но держи себя ниже всех и отсеки от себя дерзновение. А еще сдерживай свой язык и свое чрево. И если кто-то скажет что-либо по какому бы то ни было поводу, не спорь с ним. Если он хорошо сказал, скажи «да». А если плохо, то скажи: «Ты знаешь, что говоришь», — и не ссорься с ним из-за его слов. А все это и есть смирение.

 30. Авва Ксанфий сказал: «Даже собака лучше меня — у нее и любовь есть, и в осуждение она не впадает».

 31. Брат спросил авву Алония:

 — Что значит уничижать себя?

 — Считать себя хуже бессловесных скотов и помнить, что они при этом не подлежат суду, — ответил старец.

 32. Авва Пимен сказал: «Если человек укоряет себя, он во всем одерживает верх».

 33. Он же сказал:

 — Когда человек достигнет того, о чем сказал апостол: Для «чистого все чисто» (Тит.1. 5), — он видит в себе самую нич­тожную из всех тварей.

 На это один брат спросил его:

 — Как же я смогу считать себя хуже убийцы?

 — Если человек достигнет того, что сказано апостолом, — ответил старец, — то даже если он увидит, как кто-то убивает, он скажет себе: «Этот человек сделал такой грех только раз, а я убиваю каждый день».

 34. Тот же брат спросил и авву Анува о том же изречении, при этом передал то, что сказал авва Пимен.

 — Он правильно сказал, — ответил ему авва Анув. — Так оно и есть: если человек достигнет меры этого изречения и уви­дит немощи своего брата, он сделает так, что его праведность покроет их.

 — А что это за праведность? — спросил его брат.

 — Укорять самого себя, — отвечал старец. — Кто укоряет сам себя, тот оправдывает ближнего. А такая праведность по­крывает слабости ближнего.

 35. Об авве Пимене рассказывали, что он никогда не хотел говорить свое слово вопреки словам другого старца и всегда их хвалил. Так, рассказывали, что, если кто-нибудь приходил к нему, он посылал их сначала к авве Ануву, поскольку тот был старше его по возрасту. А авва Анув снова им говорил: «Идите к моему брату Пимену — это у него есть дар наставления». Если же ког­да-то случалось, что авва Анув сидел рядом с аввой Пименом, авва Пимен при нем и вовсе молчал.

 36. Авва Пимен сказал: «Блаженный авва Антоний гово­рил, что величайшая сила человека в том, чтобы возлагать на себя пред Господом все свои ошибки и до самой смерти быть готовым к искушению».

 37. Однажды он с тяжелым вздохом сказал:

 — Все добродетели вошли в этот дом, кроме одной. А без нее человеку одно мучение.

 Его, разумеется, тут же спросили, что это за добродетель.

 — Чтобы человек укорял самого себя, — ответил он.

 38. Он же сказал: «У человека, если он следит за собой, не будет смущений. Потому-то мы и впадаем так часто в искуше­ния, что не следим за своим внутренним состоянием и тем, что говорим. Ведь мы слышали из Писания об Авигее, как она ска­зала Давиду: «На мне грех» (1 Цар 25. 24), — и он выслушал и полюбил ее. Авигея здесь — это прообраз души, а Давид — Бо­жества. И если душа укоряет себя пред Господом, Господь лю­бит ее.

 39. Авва Пимен сказал: «Я всегда говорю, что, куда низ­вергнут сатану, туда попаду и я».

 40. Он же сказал: «Во всем человеку нужны смирение и страх Божий — как воздух, которым он дышит».

 41. Он же сказал: «Повергать себя пред Господом, не ду­мать о себе и забыть о собственной воле — вот орудия души».

 42. Брат спросил его:

 — Авва, о чем мне нужно думать, когда я пребываю в келии?

 — О том, что я до сих пор человек, который в грязи по самую шею, на шее у меня бремя, и я вопию к Богу: «Помилуй меня».

 43. Он же сказал: «Если придет к тебе брат и ты увидишь, что тебе от его прихода нет душевной пользы, рассмотри свой ум и пойми, какой помысел был у тебя перед его приходом. И тогда ты увидишь, в чем причина этой бесполезности и что ты виноват в этом. И если ты это сделаешь со смиренномудрием, ты не будешь в обиде на своего ближнего. То есть ты укоришь не его, а себя и возьмешь на себя же собственные прегрешения. Потому что, если человек со вниманием пребывает в своей келии, он не согрешит — ведь Бог будет рядом с ним. И, как мне кажется, именно из такого пребывания в келии человек обретает страх Божий».

 44. Он же рассказывал, как однажды старцы сидели и ели, а авва Алоний стоял и прислуживал им. И старцы его похвалили, а он вообще ничего не ответил. Кто-то спросил его уже наедине:

 — Почему ты не ответил, когда старцы похвалили тебя?

 — Если бы я ответил им, — сказал он, — оказалось бы, что я принял похвалу.

 45. Он же сказал: «Земля, на которой Бог заповедал при­носить жертвы, — это смиренномудрие».

 46. Авва Сисой сказал: «Тот, кто сознательно воздержи­вается от голоса, исполнил все Писание».

 47. Один брат пришел к авве Сисою на гору святого Анто­ния. Когда они беседовали, брат спросил старца:

 — Что, и сейчас, отче, ты не достиг меры аввы Антония?

 На что старец ответил ему:

 — Если бы у меня был хоть один помысел, как у аввы Ан­тония, я бы весь обратился в пламя.

 48. Другой брат спросил его:

 — Авва, кажется, память Божия пребывает во мне.

 — Невеликое дело, — ответил старец, — что ум твой нахо­дится в Боге. А великое — видеть себя ниже всей твари. Вот почему и телесный труд ведет к смиренномудрию.

 49. Авва Сисой спросил брата:

 — Как поживаешь?

 — Даром теряю свои дни, отче, — ответил тот.

 — А я, дай Бог, чтобы хоть один день потерял даром, — ответил старец.

 Другими словами: «Дай Бог, чтобы я хоть один день ниче­го не прибавил к своим грехам».

 50. Три старца, которые слышали об авве Сисое, пришли к нему. И говорит ему первый:

 — Отче, как мне спастись от скрежета зубовного и червя неусыпающего?

 Но авва не ответил ему. Тогда говорит второй:

 — Отче, как мне спастись от скрежета зубовного и червя неусыпающего?

 Авва и ему не ответил. И сказал ему третий:

 — Отче, что мне делать? Память о тьме внешней не дает мне даже вздохнуть!

 Тогда старец говорит им:

 — Я сам ни о чем таком и не вспоминаю, но надеюсь, что Бог по Своему благоутробию сотворит со мной милость.

 Когда старцы услышали это, они огорчились и собрались было уходить. Но авва не хотел, чтобы они ушли расстроенны­ми, и сказал им:

 — Счастливы вы, братья, я даже вам завидую. Ведь, если бы ум наш стяжал такую память, мы бы вообще не могли гре­шить. А что делать мне, жестокосердому? Я и в мыслях не до­пускаю, что есть ад для людей, а потому все время грешу...

 Тогда старцы поклонились ему и сказали:

 — Что мы слышали о тебе, то и увидели.

 51. Авва Сисой говорил, что путь к смиренномудрию — это воздержание, непрестанная молитва Богу и стремление быть ниже всех людей.

 52. Он же говорил: «Об идолах написано, что они имеют уста — и не говорят, имеют глаза — и не видят, имеют уши — и не слышат. Таким же точно должен быть и монах. И как идо­лы — ничто, так и себя он должен считать ничем».

 53. Брат спросил авву Крония:

 — Как человеку достичь смиренномудрия?

 — Страхом Божиим, — ответил старец.

 — А как достичь страха Божия? — спросил брат.

 — Мне думается, — сказал старец, — что надо во всем утес­нять себя, нести телесные скорби и, сколько хватает сил, помнить об исходе души и суде Божием.

 54. Как -то раз авва Макарий возвращался с болота в свою келию и нес ветви. И тут на дороге ему повстречался диавол с мечом. Он хотел ударить Макария, но не смог и говорит ему:

 — Большая сила у тебя, Макарий, — я против тебя слаб. Все ты делаешь, как и я: ты постишься — и я; ты бдишь — я вообще не сплю. Только одним ты меня побеждаешь.

 — Что же это? — спросил его авва Макарий.

 — Твое смирение, — ответил тот. — Потому я и слаб про­тив тебя.

 55. Авва Иперехий сказал: «Смиренномудрие — это древо жизни, возносящееся к небу».

 56. Старец сказал: «В ком есть смирение, тот смиряет бе­сов. А в ком его нет — тот им игрушка».

 57. Он же сказал: «Будь не смиреннословным, а смирен­номудрым. Потому что в деле Божием без смиренномудрия не возвысишься».

 58. Один великий пустынник сказал:

 — Почему ты так воюешь со мной, сатана?

 — А ты, — ответил ему сатана, — еще больше воюешь со мной своим смиренномудрием.

 59. Старцы говорили: венец монаху — смиренномудрие.

 60. Старца спросили, когда душа обретает смирение.

 — Когда думает о том зле, которое сотворила, — ответил он.

 61. Старец сказал: «Как земля не может упасть вниз, так не падает тот, кто смиряет себя».

 62. Двое монахов были братьями по плоти и жили вместе. Задумал диавол разлучить их между собой. И вот однажды млад­ший зажег светильник, но бес опрокинул подставку и светильник перевернулся. Старший брат разгневался и ударил младшего, но тот положил ему поклон и сказал:

 — Прости меня, брат, я сейчас снова зажгу.

 И тотчас сила Божия низошла и уничтожила все бесовские козни. А бес ушел и доложил все происшедшее своему князю, который сидел в капище.

 Между тем языческий жрец услышал, как бес это расска­зывал. Тут он понял, в каком он заблуждении, принял крещение и стал монахом. И с самого начала он хранил смирение. «Смире­ние, — говорил он, — разрушает все козни диавола, потому что я слышал, как он сам сказал:

 — Лишь только посею раздор у монахов, как один из них кладет поклон, и я теряю всякую силу».

 63. Старец сказал: «Смирение не гневается и никого не при­водит в гнев».

 64. Старца спросили:

 — Почему нас борют бесы?

 — Потому что мы бросаем наше оружие: уничижение, сми­рение, нестяжание и терпение, — ответил тот.

 65. Старца спросили:

 — Что такое смирение?

 — Это если твой брат согрешит, — ответил старец, — а ты простишь его еще до того, как он попросит у тебя прощения.

 66. Об авве Сисое рассказывали, как однажды он заболел. Те, кто сидел рядом с ним, спросили:

 — Что ты видишь?

 — Я вижу, — ответил он, — что ко мне пришли, и я прошу их, чтобы они мне дали еще немного покаяться.

 Тут один из старцев говорит ему:

 — А если они позволят тебе, разве ты успеешь еще что-то сделать для покаяния?

 — Даже если ничего не смогу сделать, — ответил старец, — я хоть вздохну немного о своей душе, и будет с меня.

 67. Однажды к одному старцу пришли братья из Фиваиды и привели с собой бесноватого, чтобы старец исцелил его. Старца долго упрашивали, и наконец он говорит бесу:

 — Выйди из творения Божия.

 — Выхожу, — ответил бес, — но спрошу тебя об одном ме­сте из Писания, а ты скажи мне. Кто такие козлища, а кто такие овцы? (СР. Мф.25, 32)

 — Козлища — это я, — ответил старец, — а что до овец, их знает Бог.

 На эти слова бес закричал громким голосом:

 — Вот, я выхожу по твоему смирению! — и в тот же миг вышел.

 68. Старцы говорили: если у нас нет брани, то тем более нам надо смиряться. Ведь это Бог знает нашу слабость и покры­вает нас. А если будем гордиться, Он отнимет от нас Свой по­кров и мы погибнем.

 69. Брат спросил старца:

 — В чем преуспеяние человека о Господе?

 — Преуспеяние человека, — ответил старец, — это смире­ние. Чем дальше человек нисходит в своем смирении, тем боль­ше он восходит в своем преуспеянии.

 70. Старец сказал: «Если скажешь кому "прости меня", чтобы себя смирить, ты опаляешь бесов».

 71. Если мельник не закроет шорами глаза своему скоту, тот будет поворачиваться и поедать его труды. Вот так и мы: промыслом Божиим нам даются шоры, чтобы мы не видели то добро, которое делаем, и не хвалили бы сами себя, потому что так мы потеряем свои труды. Поэтому, чтобы мы осужда­ли себя, нам иногда попускаются нечистые помыслы, и мы только их и видим. И вся эта грязь закрывает от нас то малое добро, которое у нас есть. До тех пор, пока человек укоряет себя, он не потеряет даром своих трудов.

 72. Старца спросили:

 — Что такое смирение?

 — Смирение, — сказал тот в ответ, — есть великое дело Божие. А путь ко смирению — в страданиях тела и в том, чтобы считать себя грешным и ниже всех.

 — Что значит ниже всех? — вновь спросил его брат.

 — Это значит смотреть не на чужие грехи, — сказал ста­рец, - а только на свои и непрестанно молиться Богу.

 73. Один брат жил в монастыре и все вины братьев брал на себя. Он обвинял себя даже в блуде — мол, я и это сделал. Кое-кто из братьев, кто не знал о его подвиге, стали роптать на него.

 — Столько зла он делает, — говорили они, — да притом еще и не трудится.

 Но авва, который знало его подвиге, говорил братьям:

 — Мне одна его циновка, которую он делает со смирением, дороже всех ваших, сделанных с гордостью. А если хотите, я дам вам знать и волю Божию.

 Он повелел, чтобы они разожгли костер, принесли каждый по три циновки своей работы и одну циновку — брата, а затем бросили их в костер. И только лишь они бросили, все их циновки сгорели, уцелела только одна — брата. Когда те, кто его обвинял, увидели это, они положили ему поклон и с этих пор чтили его, как отца.

 74. Одному монаху кто-то нанес увечье, а он положил поклон тому, кто поранил его.

 75. Старец рассказывал: «Как-то раз двое мирских по уго­вору вместе оставили мир и стали монахами. Но по ревности и незнанию они сделали себя евнухами ради Царства Небесного чтобы исполнить, как они думали, евангельскую заповедь (имеется в виду Мф.19.12). Ког­да архиепископ узнал об этом, он отлучил их от Причастия. Они оскорбились: им казалось, что они поступили правильно. Пошли они тогда к архиепископу Иерусалимскому и все рассказали ему, но и тот их отлучил; потом к Антиохийскому — и он туда же. Наконец, пошли они к Папе Римскому, как к старшему, но и от него они услышали то же.

 Это их озадачило, и они сказали друг другу:

 — Все они собираются на соборах — вот и прикрывают друг дружку. А мы пойдем к святому Божию — Епифанию, епископу Кипрскому. Он и скажет нам волю Божию. Он пророк и не смот­рит на лицо человека.

 Отправились они в путь. Но как только приблизились они к городу, святому было о них откровение, и он послал им на­встречу сказать: "Даже и в город этот не входите!" Тогда они пришли в себя и сказали:

 — Вправду согрешили мы. Пусть даже все остальные от­лучили нас не по праву — но ведь не этот же пророк, раз уж сам Бог открыл ему о нас!

 И они стали корить сами себя. Но Бог увидел, что их серд­це смирилось и они признают свой грех. Он известил святого Епифания, и тот отправил за ними и позвал их назад. Затем он их утешил и принял в общение. А архиепископу Александрий­скому написал: "Прими своих чад, потому что они воистину рас­каялись".

 — Вот это, — добавил старец, — и есть исцеление человека, и именно этого хочет Бог: пусть человек возьмет свои грехи на себя, как пред Богом, а благодать откроет это людям».

 76. Один брат жил среди келиотов и в такое пришел сми­рение, что всегда молился: «Господи, порази меня, ибо, когда я в здравии, я не слушаю Тебя».

 77. Если человек будет постоянно и со тщанием обличать, попрекать и уничижать втайне свою душу, он убедит ее, что она ниже псов и зверей. Потому что они не гневили Создателя и на суд не пойдут. И лучше уж ему вообще не восстать на суд, чем восстать на вечные муки.

 78. Брат пришел к старцу и спросил его:

 — Как у тебя дела, отче?

 — Плохо, — ответил старец.

 — Почему, авва? — спросил брат.

 — Потому, — ответил старец, — что вот уже восемнад­цать лет я предстою пред Богом и каждый день проклинаю сам себя: «Прокляты уклоняющийся от заповедей Твоих» (Пс 118. 21).

 Услышав это, брат ушел: он получил большую пользу от смирения старца.

 79. Старец сказал: «Если ты пребываешь в пустыне и без­молвствуешь, не воображай, что ты делаешь что-то великое. Луч­ше представь, что тебя, как собаку, отогнали от народа и посади­ли на привязь, чтобы ты не кусался и не бросался на людей».

 80. Старец сказал: «Если ты живешь в пустыне и увидишь, что Бог печется о тебе, пусть не возвышается твое сердце. Пото­му что Господь отнимет Свою помощь от тебя. Но лучше скажи себе: "По малодушию и слабости моей Бог творит со мной ми­лость, чтобы я терпел и не впал в небрежение"».

 81. Старец сказал: «Если ты услышишь о великой жизни святых отцов и возгоришься им подражать, приступи к делу. Но призывай имя Господа, чтобы Он укрепил тебя на дело, которое ты избрал. И если, с помощью Божией, ты его окончишь, то будь благодарен Тому, Кто помог тебе. А если не сможешь до­вести его до конца, то познай свою слабость и беспомощность, укори себя и смири свой помысел «даже до дня смертного», счи­тай, что ты ни к чему не годен, ничтожен и нетерпелив. Всегда обличай свою душу за то, что она начала и не смогла окончить. Вот тогда сможешь спастись и ты».

 82. Пришел однажды авва Макарий Египетский из Скита на Нитрийскую гору на праздник аввы Памвы. Старцы говорят ему:

 — Отче, скажи братьям слово.

 И он рассказал:

 «Я до сих пор еще не стал монахом, но я видел монахов.

 Жил я как-то в своей келье в Скиту, и меня беспокоили помыслы: "Пойди в пустыню и посмотри, что ты там увидишь". Но я продолжал бороться с этим помыслом пять лет, на случай, если он от бесов.

 Помысел, однако же, оставался, и я пошел в пустыню. Там я нашел пресное озеро, а посреди его — остров. Пустынные зве­ри пришли к нему на водопой. И среди них я увидел двух нагих людей. Меня охватил страх: я подумал, что это духи. Но они увидели, что я боюсь, и заговорили со мной:

 — Не бойся, мы тоже люди.

 Тогда я спросил:

 — Откуда вы? Как пришли в эту пустыню?

— Мы из общежительного монастыря, — ответили они. — Но мы ушли по сговору сюда тому как сорок лет назад. Один из нас египтянин, а другой — ливиец. Но расскажи нам ты: как там мир? Приходит ли вода вовремя? (Имеется в виду разлив Нила, который обеспечивает земле плодородие) А в миру все так же благополучно?

 — Да, — сказал я им. — Скажите мне еще: как я могу стать монахом?

 — Если человек не откажется от всего мирского, — сказали они мне, — он не может стать монахом.

 — Я слаб, — сказал я им, — и не могу вот так, как вы.

 — Если не можешь, как мы, — ответили те, — сиди в своей келье и плачь о своих грехах.

 Еще я их спросил:

 — Когда приходит зима, вы не мерзнете? И потом, когда жарко, вам не жжет кожу?

 — Бог так промыслил о нас,— ответили они, — что мы ни зимой не мерзнем, ни жар нам не вредит».

 — Вот почему, — прибавил старец, — я вам сказал, что так и не стал монахом, но видел монахов. Простите меня, братья.

 83. Однажды авва Антоний молился в своей келии, и был ему глас: «Антоний, ты еще не достиг меры такого-то сапожни­ка, что живет в Александрии».

 Наутро старец встал, взял свой пальмовый посох и отпра­вился к этому сапожнику. Придя, он приветствовал его, а затем сел рядом с ним и говорит ему:

 — Расскажи мне, брат, о твоем делании.

 А сапожник ответил:

 — Я, авва, не знаю, что я сделал доброго. Вот только разве что встаю я с утра, чтобы сесть за работу, и каждый раз говорю себе, что весь этот город, от малого до великого, — все войдут в Царство Небесное за их праведность, а я один попаду в ад за свои грехи. И вечером опять, перед тем как лечь спать, говорю те же слова.

 На это старец сказал:

 — Воистину ты, как добрый плавильщик, спокойно жил дома и унаследовал Царство. А у меня не было рассудительно­сти, и за все время, что я провел в пустыне, я не достиг тебя.

 Будь внимателен, читатель, и не прими эту повесть попросту и без рассуждения, не получи вместо пользы вред! А иначе одно-единственное делание мирского человека, и то нетрудное, ты пред­почтешь всему подвижническому жительству того, кто был главой и родоначальником многих Отцов. А ведь Антоний, по слову апо­стола, «получил свою награду по своему труду» (1 Кор 3. 8): он был прославлен Богом превыше всех Отцов и вознесен туда, где пребывает Сам Бог, как это было открыто одному из святых.

 Но если Антонию Великому — «огненному столпу, просве­щающему вселенную», как сказал о нем один из святых, — сле­дует предпочесть сапожника за один только благочестивый по­мысел, то почему бы тогда не поставить этого сапожника всем в пример? Не лучше ли нам начать подражать ему, если он больше подходит для этого, тем более что подражать ему несложно? Почему же тогда мы, монахи, оставили его в стороне: взираем на житие дивного Антония, как на образец, и каждый из нас стре­мится подражать ему своей жизнью? Притом уподобиться Антонию стоит таких трудов: немногие были способны в полной мере достичь этого, да и те, думаю, так и не достигли.

 Отсюда видно, что Бог, по слову Писания, смиряет тех, кого любит (Притч 3.12). Он дал апостолу Павлу «жало в плоть», чтобы тот не «превозносился чрезвычайностью откровений» (2 Кор 12. 7—9). Он и святого Антония оградил смирением, когда тот уже был преисполнен плодов и дарований Духа и же­лал узнать собственную меру совершенства. Поэтому Человеко­любец и сказал ему как человеку, что тот еще не достиг меры сапожника.

 И сказав это, Он не солгал — да не будет! — но изрек под­линную и непреложную истину. Но о какой мере говорит Гос­подь? О мере той добродетели, которая была у сапожника: не воображать о себе ничего особенного, если ты простой человек, живешь мирской жизнью и твоя совесть сильно обличает тебя. Потому-то он, как человек совестливый и знающий себя, вполне искренне думал, что все праведны и достойны Царства Небес­ного, и не смотрел на чужие грехи, но одного лишь себя обвинял и считал обреченным на вечные муки.

 И этот человек достоин всяческой похвалы за то, что он так думал, хоть и был человеком простым и жил в миру. Но, разуме­ется, это не ставит его выше, святого Антония. Лишь в одном он превосходил святого: в том, что считал себя самым грешным из людей. Потому что и Антоний был смиренномудр и вовсе не счи­тал себя достойным действия Святого Духа. Но ум все время на­поминал ему о тех плодах и дарованиях, которые он стяжал, и ему казалось, что у многих этого нет. Поэтому он не мог так, как са­пожник, считать себя самым грешным из людей, пусть даже и ста­рался укорять себя. И в этом сапожник его превзошел.

 Словом, когда Бог сказал это Антонию, Он и правду ска­зал, и Своего сына привел в еще большее смирение. И так пони­май это и в отношении других святых, которым Бог открыл или изрек что-либо подобное.

 

 2. Из святого Ефрема

 

 Начало плода — цветок. Начало смирения — послушание о Господе. Ибо тот, кто стяжал его, исполнителен, послушен, скромен, воздает честь и малым и великим. И я верю, что он получит награду от Господа — жизнь вечную.

 2. Один брат рассказал: «Я дал обещание Господу, что, когда брат мой скажет мне что-то сделать, я скажу помыслу:

 — Это Господь твой, слушайся его.

 А если скажет и другой брат, то я снова скажу:

 — А это брат твоего Господа.

 И если даже ребенок прикажет мне что-то, я скажу:

 — Слушайся сына Твоего Господа».

 Так этот брат противостоял чуждым помыслам.