Повесть временных лет 46 страница

Сице бысть волъхвъ вьсталъ при Глѣбѣ в Новѣгородѣ; глаголашеть бо людемь и творяшеть бо ся аки богъмъ, и многы прельсти, мало не весь городъ, глаголаше бо, яко «Все ведаю», хуля вѣру крестьяньскую, глаголашеть бо, яко «Преиду по Волъхову предъ всими». И бысть мятежь в городѣ, и вси яша ему вѣру и хотя побѣдити епископа. Епископъ же, вземь крестъ и оболкъся в ризы, ста, рекъ: «Иже хощеть вѣру яти волъхву, да за нь идеть, аще ли вѣруеть кто кресту, да идеть к нему». И раздѣлишася надвое: князь бо Глѣбъ и дружина его сташа у епископа, а людье вси идоша за волъхва. И бысть мятежь великъ вельми. Глѣбъ же, возма топоръ подъ скутъ, и приде к волъхву и рече ему: «То веси ли, что утрѣ хощеть быти, что ли до вечера?» Онъ же рече: «Все вѣдаю». И рече Глѣбъ: «То вѣси ли, что ти хощеть днесь быти?» Онъ же рече: «Чюдеса велика створю». Глѣбъ же, выня топоръ, и ростя ̀и, и паде мертвъ, и людие разиидошася. Он же погибе тѣломъ и душею предався дьяволу.

Такой волхв объявился при Глебе в Новгороде; говорил людям, представляя себя богом, и многих обманул, чуть ли не весь город, говорил ведь: «Все знаю», хуля веру христианскую, уверял: «Перейду по Волхову перед всеми». И была смута в городе, и все поверили ему, и хотели погубить епископа. Епископ же взял крест в руки и надел облачение, встал и сказал, что кто хочет верить волхву, пусть идет за ним, кто же верует кресту, пусть к нему идет. И разделились люди надвое: князь Глеб и дружина его стали около епископа, а люди все пошли к волхву. И началась смута великая между ними. Глеб же взял топор под плащ, подошел к волхву и спросил: «Знаешь ли, что завтра случится и что сегодня до вечера?» Тот ответил: «Знаю все». И сказал Глеб: «А знаешь ли, что будет с тобою сегодня?» Он же ответил: «Чудеса великие сотворю». Глеб же, вынув топор, разрубил волхва, и пал он мертв, и люди разошлись. Так погиб он телом, а душою предался дьяволу.

В лѣто 6580. Принесоша святая страстотерпца Бориса и Глѣба. Совокупившеся Ярославличи — Изяславь, Святъславъ и Всеволодъ, митрополитъ же бѣ тогда Георгий, епископъ Петръ Переяславьскый, Михаилъ Юрьевьскый, Федосий же игуменъ Печерьскый, Софроний же святаго Михаила игуменъ, Герьманъ святаго Спаса игуменъ и Никола, игумень Переяславьский,[415] и прочии игумени вси, створивше праздникъ свѣтелъ и преложиша я в новую церковь, юже здѣла Изяславъ, яже стоить и <...> нынѣ. Вземше бо первое Бориса в деревяний ракѣ Изяславъ, и Святославъ и Всеволодъ, вземше на плещи своя и понесоша и, предъидущимъ черноризьцемъ, свѣща держаще в рукахъ, и по нихъ дьякони с кандилы, и по семь прозвутери, и по нихъ епископи с митрополитомъ, и по нихъ с ракою идяхуть. И принесъше ̀и в новую церковь, отверзоша раку, исполнися церкви благоухания, вонѣ благы; видивше се, прославиша Бога. И митрополита ужасъ обииде, бяше бо не твердо вѣруя к нима; и падъ ниць, прося прощения. И цѣловавше мощи его, вложиша и в раку камену. По сем же вземше Глѣба в рацѣ камени, и вьставиша ̀и на сани и, емше за вужа, везоша ̀и. Яко быша вь двѣрехъ, ста рака, не поидущи. И повелѣша народу звати: «Господи помилуй», и повезоша. И положиша я мѣсяца мая вь 20.[416] И отпѣвше литургию, обѣдаша братья си вся накупь, когождо с бояры своими и с любовью великою. Бѣ бо тогда держа Вышегородъ Чюдинъ, а церковь Лазорь. И по семь разиидошася вьсвояси.

В год 6580 (1072). Перенесли святых страстотерпцев Бориса и Глеба. Собрались Ярославичи — Изяслав, Святослав и Всеволод, митрополит же тогда был Георгий, епископ Петр Переяславский, Михаил Юрьевский, Феодосий игумен Печерский, Софроний игумен монастыря святого Михаила, Герман игумен святого Спаса, Никола игумен Переяславского монастыря и прочие игумены, — и устроили светлый праздник, и переложили тела в новую церковь, построенную Изяславом, что стоит и поныне. И сначала Изяслав, Святослав и Всеволод взяли Бориса в деревянном гробу и, возложив гроб на плечи свои, понесли, черноризцы же шли впереди, держа свечи в руках, а за ним дьяконы с кадилами, а затем пресвитеры, за ними епископы с митрополитом; за ними же шли с гробом. И, принеся его в новую церковь, открыли гроб, и наполнилась церковь благоуханием, запахом чудным; видевшие же это прославили Бога. И митрополита объял ужас, ибо не твердо верил он в них <Бориса и Глеба>; и пал ниц, прося прощения. Поцеловав мощи Борисовы, уложили их в гроб каменный. После того, взяв Глеба в каменном гробу, поставили на сани и, взявшись за веревки, повезли его. Когда были уже в дверях, остановился гроб и не шел дальше. И повелели народу взывать: «Господи, помилуй», и повезли его. И положили их месяца мая в 20-й день. И, отпев литургию, обедали братья сообща, каждый с боярами своими, в любви великой. И управлял тогда Вышгородом Чудин, а церковью Лазарь. Потом же разошлись восвояси.

В лѣто 6581. Вьздвиже дьяволъ котору вь братьи сей Ярославличихъ. И бывши распре межи ими, быста сь себе Святославъ со Всеволодомъ на Изяслава. И изииде Изяславъ ись Кыева. Святослав же и Всеволодъ внидоста в Кыевъ мѣсяца марта вь 22 и сѣдоста на столѣ на Берестовомъ, преступивша заповѣдь отню. Святослав же бѣ начало выгнанию братню, желая болшая власти, Всеволода бо прельсти и глаголя, яко «Изяславь сватается сь Всеславомъ, мысля на наю; да аще его не варивѣ, имать насъ прогнати». И тако взостри Всеволода на Изяслава. Изяслав же иде в Ляхы со имѣниемь многимъ и сь женою, уповая богатьствомъ многымь, глаголя, яко «Симь налѣзу воя». Еже взяша у него ляхове, показаша ему путь от себе. А Святославъ сѣде в Кыевѣ, прогнавъ брата своего, преступивъ заповѣдь отьню, паче же и Божию. Великъ бо есть грѣхъ преступати заповѣдь отца своего: ибо исперва преступиша сынове Хамовѣ на землю Сифову, по 400 лѣт отмьщение прияша от Бога; от племени бо Сифова суть еврѣи, иже избиша хананейско племя, вьсприяша свой жребий и свою землю.[417] И пакы преступи заповѣдь Исавъ[418] отца своего и прия убийство; не добро есть преступати придѣла чюжаго.

В год 6581 (1073). Возбудил дьявол распрю в братии этой — в Ярославичах. И были в той распре Святослав со Всеволодом заодно против Изяслава. Покинул Изяслав Киев, Святослав же и Всеволод вошли в Киев месяца марта 22-го и сели на столе в Берестовом, преступив отцовское завещание. Святослав же был виновником изгнания брата, так как стремился к еще большей власти; Всеволода же он прельстил, говоря, что «Изяслав сговорился со Всеславом, замышляя против нас; и если его не опередим, то нас прогонит». И так восстановил Всеволода против Изяслава. Изяслав же ушел в Польшу со многими ценностями и с женой, рассчитывая на богатство, говоря, что «этим найду воинов». Все это поляки отняли у него и выгнали его. А Святослав сел в Киеве, прогнав брата своего, преступив заповедь отца, а больше всего Божью. Велик ведь грех — преступать заповедь отца своего: ибо в древности покусились сыновья Хамовы на землю Сифову, а через четыреста лет отмщение приняли от Бога; от племени ведь Сифова пошли евреи, которые, избив хананейское племя, вернули себе свою часть и свою землю. Затем преступил Исав заповедь отца своего и был убит, не к добру ведь вступать в предел чужой!

Того же лѣта основана бысть церковь Печерьская Святославомъ княземь, сыномь Ярославлимь, игуменомъ Федосьемь, епископомъ Михаиломъ, митрополиту Георгиеви тогда сущю вь Грѣцѣхъ, а Святославу в Кыевѣ сѣдящю.

В этот же год основана была церковь Печерская князем Святославом, сыном Ярославовым, игуменом Феодосием и епископом Михаилом, а митрополит Георгий был тогда в земле Греческой, Святослав же в Киеве сидел.

В лѣто 6582. Федоси, игуменъ Печерьскый, преставися. Скажемь о успении его мало. Федосий бо обычай имяше, приходящю бо постьному времени, в недѣлю масленую,[419] вечеръ, бо по обычаю целовавъ братью и поучивъ ихъ, како проводити постьное время, вь молитвахъ нощьных и дневныхъ, и блюстися от помыслъ скверныхъ, и от бѣсовьскаго насѣянья. «Бѣси бо, — рече, — всѣвають черноризьцемь помышлениа, похотѣния лукава, вжагающе имъ помыслы, тѣмьже врежаеми бывають имъ молитвы. Да приходящая таковыя мысли вьзбраняти <...> знамениемь крестнымь, глаголюще сице: “Господи Иисусе Христе, Боже нашь, помилуй насъ, аминъ”. И к симъ вьздержание имѣти от многаго брашна; въ ѣденьи бо мьнозѣ и вь питьи безмернѣ вьзрастають помысли лукавии, помысломъ же вьзьрастьшимь стваряеться грѣхъ». «Тѣмже, — рече, — противитися бѣсовьскому дѣйству и пронырьству ихъ, и блюстися от лѣности и от многаго сна, и бодру быти на пѣние церковьное, и на предания отецьская и на почитания книжная. Паче же имѣти во устѣхъ псаломъ Давидовъ подабаеть черноризьцемь — симь бо прогонити бѣсовьское уныние. Паче же всего имѣти любовь в себе к мѣншимь и кь старѣйшимъ покорение и послушание, <...> старѣйшимь же <...> кь мѣншимь любовь и наказание. Образъ бывати собою вьздержаниемь и бдѣньемь, и хожениемь смиренымь, и тако наказывати и мѣньшая, утѣшивати я, и тако проводити постъ». Глаголашеть бо сице, яко «Богъ далъ есть намъ сию 40 дний на очищение души; се бо есть десятина, от лѣта даема Богу: дний бо есть от года до года 300 и 60 и 5 дний, и от сихъ дний десятый день вьздаяти Богу — десятину, еже есть постъ си четырѣдесятный, в ня же дни очистившися душа, празнуеть свѣтло вьскресение Господне, веселящеся о Бозѣ. Постьное бо время очищаеть убо умъ человѣку. Пощение бо исперва проображено бысть: Адаму не вкусити от древа единого; пости бо ся Моисѣй дний 40, сподоби бо ся прияти законъ на горѣ Синайстѣй и вѣдѣвъ славу Божию; постомъ Самуила мати роди; постивьшеся ниневгитянѣ гнѣва Божия избыша; постився, Данилъ видѣнья сподобися великаго; постився Илья акы на небо взятъ бысть и в пищю породную; постившеся трие отроци угасиша силу огненую; постивься Господь дний 40, намъ показа постное время».[420] Постомъ апостоли искорениша бѣсовьское учение; постомъ явишася отци наши акы свѣтила в мирѣ и сияють и по смерти, показавше труды великыя и вьздьрьжания, яко сей великий Антоний, и Евьфимий, и Сава[421] и прочии отци, ихже и мы поревнуемь, братье». Сице поучивъ братью и цѣловавъ вся по имени, и тако изиидяше из манастыря, возмя мало коврижекъ. И вшедъ в пещеру, и затворяше двери пещеры и засыпаше пьрьстью, и не глаголаше никомуже. Аще ли будяше нужное орудье, то оконцемь мало бѣсѣдоваше в суботу или в недѣлю, а по иныи дни пребываше в постѣ и вь молитвѣ, и вьздержашеся крѣпко. И прихожаше в манастырь в пятокъ на канунъ Лазоревъ,[422] в сий бо день кончаеться постъ 40-ный, начинаеться от перваго понедѣлника наставшии Федоровѣ недѣлѣ,[423] кончаеть же ся в пятокъ Лазоревъ; а Страстная недѣля[424] уставлена есть поститися страсти ради Господня.

В год 6582 (1074). Феодосии игумен Печерский преставился. Скажем же о кончине его вкратце. Феодосии имел обычай с наступлением поста, в воскресенье на Масленой неделе вечером, по обычаю прощаясь со всей братией, поучать ее, как проводить время поста: в молитвах ночных и дневных, блюсти себя от помыслов скверных, от бесовского соблазна. «Бесы ведь, — говорил, — внушают черноризцам дурные помыслы, мысли лукавые, разжигая в них желания, и тем нарушены бывают их молитвы; когда приходят такие мысли, следует отгонять их знамением крестным, говоря так: “Господи, Иисусе Христе, Боже наш, помилуй нас, аминь”. И еще надо воздерживаться от обильной пищи, ибо от многоядения и пития безмерного возрастают помыслы лукавые, от возросших же помыслов случается грех». «Поэтому, — говорил он, — противьтесь делам бесовским и хитрости их, остерегайтесь лености и многого сна, бодрствуйте для церковного пения и для усвоения предания отеческого и чтения книжного; больше же всего подобает черноризцам иметь на устах псалмы Давидовы и ими прогонять бесовское уныние, а всего более хранить в себе любовь ко всем меньшим и к старшим покорность и послушание, старшим же к меньшим проявлять любовь, и наставлять их, и давать собою пример воздержания, бдения и смиренного хождения; так учить меньших и утешать их и так проводить пост». «Ибо, — говорил он, — Бог дал нам эти сорок дней для очищения души; это ведь десятина, даваемая нами от года Богу: дней в году триста и шестьдесят и пять, а от этих дней отдавать Богу десятый день как десятину — это и есть пост сорокадневный, и, в эти дни очистившись, душа празднует светло день воскресения Господня, в радости о Боге. Ибо постное время очищает ум человека. Пост ведь искони имел свой прообраз: Адам в первые времена не вкушал плодов от запретного древа; пропостившись сорок дней, Моисей сподобился получить закон на горе Синайской и видел славу Божию; постясь, Самуила мать родила; постившись, ниневитяне от гнева Божия избавились; постясь, Даниил великого виденья сподобился; постясь, Илья как бы на небо взят был в благодать райскую; постясь, трое отроков угасили силу огненную; постился и Господь сорок дней, показав нам время поста; постом апостолы искоренили бесовское учение; благодаря посту явились отцы наши в мире как светила, что сияют и по смерти, дав пример трудов великих и воздержания, как и тот великий Антоний, или Евфимий, или Савва и прочие отцы, примеру которых мы последуем, братия». И так поучив братию, Феодосии прощался с каждым поименно и потом уходил из монастыря, взяв немного хлебцев, и, войдя в пещеру, затворял двери в пещере и засыпал их землею и не говорил ни с кем; когда же бывало к нему какое-нибудь необходимое дело, то через оконце малое беседовал он в субботу или в воскресенье, а в остальные дни пребывал в посте и молитвах, в строгом воздержании. И снова приходил в монастырь в пятницу, в канун Лазарева дня, ибо в этот день кончается пост сорокадневный, начинающийся с первого понедельника Федоровой недели, кончается же пост в пятницу Лазареву; а в Страстную неделю установлено поститься в память страданий Господних.

Федосьеви же пришедшю по обычаю, цѣлова братью и празнова сь ними недѣлю Цвѣтную,[425] и дошедъ великаго дни Вьскресениа, по обычаю празновавъ свѣтло, впаде в болезнь. И разболѣвшюся ему и болѣвшю ему дний 5, по семь, бывшу вечеру, и повелѣ изьнести ся на дворъ. Братья же, вземше ̀и на санехъ, и поставиша ̀и прямо церкви. Онъ же повелѣ братью собрати всю. Братья же удариша в било, и собравшеся вси. Онъ же рече имъ: «Братье моя, и отци мои, и чада моя! Се азъ отхожю от васъ, якоже яви ми Господь в постьное время, в пещерѣ ми сущю, изыити от свѣта сего. Вы же кого хощете игуменомь поставити себѣ; да и азъ благословение подалъ быхъ ему?» Они же рекоша ему: «Ты еси отець намъ всѣмъ, да его же изволиши самъ, то намъ будеть отець и игуменъ, и послушаемь его, яко и тебе». Отець же нашь Федосий рече: «Шедше кромѣ мене, наречете, егоже хощете, кромѣ двою брату, Николы и Игната; вь прочихъ кого хощете, от старѣйшихъ даже и до меншихъ». Они же, послушавъше его, отступивше мало кь церкви, сдумавьше, и послаша два брата, глаголюще сице: «Егоже изволить Богъ и твоя честная молитва, егоже тобѣ любо, того нарци». Федосий же рече имъ: «Да аще от мене хощете игумена прияти, то азъ створю вамъ, но не по своему изволению, но по Божию строенью». И нарече имъ Якова прозвутера. Братьи же нелюбо бысть, глаголюще, яко «Не здѣ есть постригълъся»; бѣ бо Ияковъ пришелъ сь Летьца с братомъ своимъ Павломъ. И начаша братья просити Стефана деместника,[426] суща тогда ученика Федосьева, глаголюще, яко «Се сь есть вьздраслъ подъ рукою твоею и <...> тебе послужилъ есть, сего нынѣ вдай». Рече же имъ Федосий: «Се азъ по Божию повелению нареклъ бѣхъ вам Якова; се же вы своею волею створити хощете». И послушавъ ихъ, и предасть имъ Стефана, да будеть имъ игуменъ. И благослови Стефана и рече ему: «Чадо! Се предаю ти манастырь, блюди с опасением его, якоже устроихъ и вь службахъ, то держи. Преданья манастырьская и устава не измѣняй, но твори вся по закону и по чину манастырьскому». И по семь вземше ̀и братья, и несоша ̀и в кѣлью и положиша ̀и на одрѣ. И шестому дни наставшю, и болну сущю велми, приде к нему Святославъ сь сыномъ своимъ Глѣбомъ. И сѣдящима има у него, рече ему Федосий: «Се отхожю свѣта сего и се предаю ти манастырь на сблюденье, еда будеть что смятение в немь. Се поручаю Стефану игуменьство, не давай его въ обиду». И князь, цѣловавъ его, и обѣщася пещися манастыремь, и отиде от него. Семому же дни пришедшю, изнемогающю Федосьеви, и призва Стефана и братью и нача имъ глаголати сице: «Аще по моемь отшествии свѣта сего, аще буду Богу угодилъ, и приялъ мя будеть Богъ, то по моемь отшествии манастырь ся начнеть строити и прибывати в немь, то вѣжьте, яко приялъ мя есть Богъ. Аще ли по моемь животѣ оскудѣвати начнетьь манастырь <...> черноризьци, потребами манастырьскыми, то вѣдуще будете, яко не угодилъ буду Богу». И се ему глаголющю, плакахуся братья, глаголюще: «Отче! Моли за ны Господа; вѣмы бо, яко Богъ труда твоего не презрѣ». И прѣсѣдѣша братья у него ту нощь всю, и наставшю дни осмому, вь вторую суботу по Пасцѣ вь 2 час дни, и предасть душю в руцѣ Божии мѣсяца мая вь 3 день, индикта вь 11 лѣто. И плакашася по немь братья. Бѣ же Федосий заповѣдалъ братьи положити ся в пещерѣ, идѣже показа труды многы, и рекъ сице: «В нощи похраните тѣло мое», якоже и створиша. Вечеру бо приспѣвшю, вся братья вземше тѣло его и положиша ̀и в пещерѣ, проводивьше сь пѣсньми, и сь свѣщами, честьно, на хвалу Господу нашему Иисусу Христу.

И в этот раз Феодосии же, вернувшись, по обычаю приветствовал братию и праздновал с ними Цветное воскресенье, когда же пришел день Воскресения, по обычаю отпраздновав его светло, впал в болезнь. Разболевшись и проболев дней пять, как-то вечером приказал он вынести себя на двор; братия же, положив его на сани, поставила их против церкви. Он же приказал созвать братию всю, братья же ударили в било, и собрались все. Он же сказал им: «Братия моя, и отцы мои, и дети мои! Вот я отхожу от вас, как это открыл мне Господь во время поста, когда я был в пещере, что отойти мне от света сего. Вы же кого хотите игуменом иметь у себя? Я бы подал ему благословение». Они же сказали ему: «Ты нам всем отец, и кого пожелаешь сам, тот нам и будет отец и игумен, и будем слушаться его, как и тебя». Отец же наш Феодосии сказал: «Отойдите от меня и назовите, кого хотите, кроме двух братьев, Николы и Игната; из прочих же — кого захотите, от старейших и до меньших». Они, послушав его, отошли немного к церкви и, посовещавшись, послали к нему двух братьев сказать так: «Кого захочет Бог и твоя честная молитва, кого тебе любо, того и назови». Феодосии же сказал им: «Если уж от меня хотите игумена принять, то я поступлю не по своей воле, а по божественному промыслу». И назвал им Иакова пресвитера. Братии же это не любо было, говорили, что «не здесь пострижен». Ибо Иаков пришел с Альты, вместе с братом своим Павлом. И стала братия просить Стефана доместика, бывшего тогда учеником Феодосия, говоря, что «тот вырос под рукой твоей и у тебя послужил, его нам и назначь». Сказал же им Феодосии: «Вот я по Божию повелению назвал вам Иакова, а вы на своей воле настаиваете». Однако послушал их, дал им Стефана, да будет им игуменом. И благословил Стефана, и сказал ему: «Чадо, вот поручаю тебе монастырь, блюди его бережно, и как я уставил службы, так и держи. Преданий монастырских и устава не изменяй, но твори все по закону и по чину монастырскому». И после того взяли его братья, отнесли в келью и положили на постели. И когда настал шестой день и ему было уже очень плохо, пришел к нему князь Святослав с сыном своим Глебом, и когда они сели у него, сказал ему Феодосии: «Вот, отхожу от света сего и поручаю монастырь тебе на попечение, если будет в нем какое-нибудь смятение. И поручаю игуменство Стефану, не дай его в обиду». Князь же простился с ним и обещал заботиться о монастыре, и ушел. Когда же настал седьмой день, Феодосии, уже изнемогая, призвал Стефана и братию и стал говорить им так: «Если после того, как я покину свет этот, буду я Богу угоден и примет меня Бог, то монастырь этот начнет устраиваться и пополняться; так и знайте, что принял меня Бог. Если же после моей смерти оскудевать начнет монастырь черноризцами и монастырскими запасами, то знайте, что не угодил я Богу». И когда он говорил это, плакали братья и говорили: «Отче! Молись за нас Богу, ибо знаем, что Бог трудов твоих не презрит». И просидела братия у него всю ту ночь, и когда настал день восьмой, во вторую субботу по Пасхе, во втором часу дня, отдал душу в руки Божьи, месяца мая 3-го, индикта в 11-й год. Плакала по нем братия. Феодосии же завещал братии положить себя в пещере, где явил подвиги многие, сказав так: «Ночью похороните тело мое», как и сделали. Когда наступил вечер, братья взяли тело его и положили его в пещере, проводив с песнопениями, со свечами, достойно, на хвалу Богу нашему Иисусу Христу.

Стефану же предержащю манастырь и блаженое стадо, яже бѣ совокупилъ Феодосий...[427] Таки черноризьци, аки свѣтила в Руськой земли сияху: ово бо бяху постьници, овии же на бдѣние, овии же на кланяние коленьное, овии на пощение чересъ день и чересъ два дни, овии же ядяху хлѣбъ с водою, инии же зелье варено, и друзии сыро. В любви пребывающе, мѣншии покоряющеся старѣйшимъ, не смѣюще пред ними глаголати, но все с покорениемь и с послушаниемь великомъ. И тако же и старѣйшии имяху любовь к меншимъ, наказаху и утѣшающе аки чада вьзлюбленая. Аще который братъ впадеть в кое любо согрѣшение, и утѣшаху ̀и, и епитемью[428] единого брата раздѣляху 3-е или 4 за великую любовь. Такова бо бяше любовь в братьи той и вьздержание велико. Аще братъ етеръ вънъ идяше изь манастыря, и вся братья имяху о томъ печаль велику и посылають по нь, приводяху брата кь манастырю и, шедше, вси покланяхуся игумену, и умолять игумена и приимаху в манастырь брата с радостью. Таци бо бѣша любовници, и вьздѣрьжници. От нихъ же намѣню нѣколико мужь чюдьныхъ.

Когда же Стефан правил монастырем и блаженным стадом, собранным Феодосием... Такие чернецы как светила в Русской земле сияли: ибо одни были постники крепкие, другие же крепки на бдение, третьи — на преклонение коленное, четвертые — на пощение, через день и через два дня, иные же ели только хлеб с водой, иные же овощи вареные, другие — сырые. В любви пребывая, младшие покорялись старшим и не смели при них говорить, но всегда вели себя с покорностью и с послушанием великим. Также и старшие любовь имели к младшим, поучали их, утешая, как детей возлюбленных. Если кто-нибудь из братьев в какой-либо грех впадал, его утешали, а епитимью, наложенную на одного, разделяли между собой трое или четверо, из великой любви. Таковы были любовь и воздержание великое в братии той. Если брат какой-нибудь покидал монастырь, вся братия бывала этим сильно опечалена, посылали за ним, приводили его в монастырь, шли всей братией кланяться игумену, и молили игумена, и принимали брата в монастырь с радостью. Вот какие это были люди, полные любви, воздержники и постники; из них я назову несколько чудных мужей.

Первый Дѣмьань прозвутерь, бяше постьникъ и вьздерьжьник, яко развѣе хлѣба и воды ясти ему до смерти своей. Аще бо коли кто принесяше дѣтищь боленъ, кацимъ любо недугомъ одерьжимъ, приношаху в манастырь, или свѣршенъ человѣкъ, кацимъ любо недугомъ одръжим, прихожаше в манастырь кь блаженому Федосьеви, и повелѣваше сему Дѣмьяну молитву творити над болящимъ. И абье творяше молитву и масломъ святымъ помазаше, и абье исцѣлѣваху приходящии к нему. Единою же ему разболѣвшюся, и конѣць прияти лежащю ему в болести, и приде к нему ангелъ вь образѣ Федосьевѣ, даруя ему царство небесное за труды его. По семь же приде Федосий съ братьею, и сѣдоша у него, оному же изнемогающю, вьзрѣвъ на игумена и рече: «Не забывай, игумене, еже ми еси ночесь обѣщалъ». И разумѣ Федосий великий, яко видѣние видѣ, и рече ему: «Брате Дѣмьяне! Еже ти есмь обѣщалъ, то ти буди». Онь же смѣживъ очи и предасть духъ в руцѣ Божии. Игумен же и братья похоронивше тѣло его.

Первый среди них, Демьян пресвитер, был такой постник и воздержник, что, кроме хлеба и воды, ничего не ел до смерти своей. Если кто когда приносил в монастырь больного ребенка, каким недугом одержимого, или взрослый человек, каким-либо недугом одержимый, приходил в монастырь к блаженному Феодосию, тогда приказывал он этому Демьяну молитву сотворить над больным, и тотчас же творил молитву и елеем мазал, и тут же выздоравливали приходящие к нему. Когда же он разболелся и лежал при смерти в немощи, пришел ангел к нему в образе Феодосия, даруя ему царствие небесное за труды его. Затем пришел Феодосии с братиею, и сели около него; он же, изнемогая, взглянув на игумена, сказал: «Не забывай, игумен, что мне обещал». И понял великий Феодосии, что тот видел видение, и сказал ему: «Брат Демьян, что я обещал, то тебе будет». Тот же, смежив очи, предал дух в руки Божий. Игумен же и братия похоронили тело его.

Тако же и другый братъ, именемъ Еремѣй, иже помняше крещение земли Руськой. Сему даръ данъ от Бога: проповѣдаше, провидѣ будущая. И аще кого видяше в помышлении, обличаше втайнѣ и наказаше блюстися от дьявола. Аще который братъ мысляше изыити из манастыря, узряше и, пришедъ к нему, и обличаше мысль его и утѣшаше брата. И аще кому речаше, любо добро, любо зло, сбывашеться старцево слово.

Был также другой брат, именем Еремия, который помнил крещение земли Русской. Ему был дар дарован от Бога: предсказывал будущее и если видел, что у кого-нибудь нечистые помыслы, то обличал его втайне и учил, как уберечься от дьявола. Если кто-нибудь из братьев замышлял уйти из монастыря, то, увидя его и придя к нему, обличал замысел его и утешал брата. Если же он кому предрекал что, хорошее или дурное, сбывалось слово старца.

Бѣ же и другий братъ, именемь Матфѣй, той бѣ прозорливъ. Единою ему стоящю вь церкви на мѣстѣ своемь, и вьзведе очи свои, и позрѣ по братьи, иже стоять, поюще, по обѣими сторонама, и видѣ обьходяща бѣса вь образѣ ляха в лудѣ, носяща вь приполѣ цтвѣтокъ, еже глаголеться лѣпокъ. И обьходя подлѣ братью, взимая из лона цьвѣтокъ и вѣржаше на кого любо. Аще прилпяше кьму цтвѣтокъ поющих от братья, и тъ, мало стоявъ и раслабевъ умомъ, вину створивъ каку любо, исходяше изь церкви, и шедъ в кѣлью и спаше, и не възвратяшеся вь церковь до отпѣтья. Аще ли верже на другаго, и не прилпяше к нему цтвѣтокъ, стояше бо крѣпко вь пѣньи, дондеже отпояху утренюю, и тогда идяше в кѣлью свою. И се видя, старѣць повѣда братьи своей. И пакы же сий старѣць виде се: по обычаю бо сему старцю отстоявшю утренюю, братьи отпѣвши заутрѣнюю, предъ зорями идоша по кѣльямь своимъ, сий же старѣць послѣди исхожаше ись церкви. Идущю же ему единою, и сѣде, почивая, подъ биломъ, бѣ бо кѣлья его подале церкви, и види се, акы толпа поиде от врать. И вьзведе очи свои, видѣ единого сѣдяіда на свиньи, а другыя текуща около его. И рече имь старѣць: «Камо идете?» И рече бѣсъ, сѣдя на свиньи: «По Михаля по Толбоковича». Старѣць знаменася крестьнымъ знаменьемь и приде в кѣлью свою. И бысть свѣт, и разумѣ старѣць и рече кѣлѣйнику: «Иди, вьспроси, есть ли Михаль в кельи?» И рѣша ему, яко «Выскочилъ есть чресъ столпъе по заутрени». И повѣда старѣць видѣние се игумену и всей братьи. При семь бо старьци Федосий преставилъся, и бысть Стефанъ игуменъ, и по Стефани Никонъ,[429] и сему старцю и еще сущю. Единою ему стоящю на заутрѣнии, вьзведе очи, хотя видити игумена Никона, и видѣ осла, стояща на игумени мѣстѣ, и разумѣ, яко не вьсталъ есть игуменъ. Тако же ина многа видѣния провидяше старѣць сь, и почи вь старости добрѣ в манастырѣ семь.

Был же и другой старец, именем Матвей: был он прозорлив. Однажды, когда он стоял в церкви на месте своем, поднял глаза, обвел ими братию, которая стояла и пела по обеим сторонам на клиросе, и увидел обходившего их беса, в образе поляка, в плаще, несшего под полою цветок, который называется лепок. И, обходя братию, бес вынимал из-под полы цветок и бросал его на кого-нибудь; если прилипал цветок к кому-нибудь из поющих братьев, тот, немного постояв, с расслабленным умом, придумав предлог, выходил из церкви, шел в келью и засыпал, и не возвращался в церковь до конца службы; если же бросал цветок на другого и к тому не прилипал цветок, тот оставался стоять крепко на службе, пока не отпоют утреню, и тогда уже шел в келью свою. Видя такое, старец поведал об этом братии своей. Другой раз видел старец следующее. Обычно, когда старец этот отстоит заутреню, а братия, отпев заутреню, перед рассветом расходилась по келиям своим, старец этот уходил из церкви после всех. И вот однажды, когда он шел так, присел он отдохнуть под билом, ибо была его келья поодаль от церкви, и вот видит, как толпа идет от ворот; поднял глаза и увидел кого-то верхом на свинье, а другие идут около него. И сказал им старец: «Куда идете?» И сказал бес, сидевший на свинье: «За Михалем Тольбековичем». Старец осенил себя крестным знамением и пришел в келию свою. Когда рассвело и понял старец, в чем дело, сказал он келейнику: «Поди спроси, в келье ли Михаль». И сказали ему, что после заутрени перескочил через ограду. И поведал старец о видении этом игумену и братии. При этом старце Феодосии преставился, и Стефан стал игуменом, а по Стефане Никон: все это было еще при старце. Стоит он как-то на заутрене, подымает глаза, чтобы посмотреть на игумена Никона, и видит осла, стоящего на игуменовом месте; и понял он, что не встал еще игумен. Много и других видений видел старец, и почил он в старости почтенной в монастыре этом.