2020-10-11
201
Ээээй, погоди.
Это была моя первая реакция.
Моей второй реакцией было то, что я собирался убить этого ублюдка.
Кое-что о моей маме. Она прожила тяжелую жизнь в одиночестве. Она любила своих детей и сделала бы для нас все, и часто мы не облегчали ей жизнь. Определенно, не облегчали. Но моя мама была обычным человеком, который много работал (убирая туалеты и полы другим людям) и любила выпить пива, когда возвращалась домой. Вот такой она была. Она не была ни наркоманкой, ни алкоголичкой. Я понял гнев Дуга; я сыграл свою роль в этой истории. Он хотел управлять мной, а я был неуправляем. Я был непредсказуем и ненадежен, и в результате лишь поставил под угрозу его безопасность и репутацию. Хорошо. Разозлись на меня. Ударь. Но бросаться подобными оскорблениями в мою мать? Совершенно бессовестно.
Неудивительно, что этот день стал последним днем пребывания Дуга в качестве менеджера Мегадэт. Хотя он сказал, что развернет клеветническую кампанию, я набрался смелости и принес ему извинения за то, что поставил под угрозу его безопасность и за то, что не был хорошим клиентом, пока все не зашло слишком далеко. Музыкальный бизнес, как правило, довольно простителен к плохому поведению, и действительно часто вознаграждает это, особенно тех, у кого действительно есть некоторый талант и солидный послужной список.
Нашим следующим менеджером стал Рон Лаффит, которого я знал и любил еще со времен Металлика. Рон был представительным и умным, и казалось, что у нас много общего: его мать была немкой, моя была немкой; его фамилия была французской, моя была французской; он был по гороскопу Дева, я был Дева. Учитывая, что у нас обоих были длинные, красновато-коричневые волосы и мы оба были похожими общительными личностями, мы вполне могли сойти за братьев. В самом деле, Рон был в то время для меня больше чем менеджером. Он был моим другом. Мы вместе тусовались за пределами студии, тренировались в додзе в боевых искусствах и проходили обучение у великого чемпиона по боевым искусствам – Бенни “Джета” Уркидеза. Мы вместе прыгали с парашютом. Потихоньку-помаленьку я начал становиться здоровым. Очевидно, это не произошло в одночасье, но, определенно, я был в лучшей форме физически и эмоционально в течение достаточно долгого времени. Трудно объяснить траекторию моей наркомании и трезовости – она не была параболической, скорее длинной и изогнутой.
Продолжив писать песни для следующей пластинки, “Rust In Peace”, я постарался жить как относительно “нормальный” парень почти тридцати лет. Я разработал и придерживался здоровой диеты, сосредоточился на своей работе и забросил случайное употребление спиртного напитка. Или даже двух или трех. Я еще не был убежден, что для меня было нецелесообразно веселиться как другие. В программе было много людей, и под этим я в первую очередь имею в виду Анонимных Алкоголиков, которые были не особенно терпимы к тем, кто не принимал участие в программе. Если у вас не было маленького медальона и вы не посещали заседания музыкантов, не ходили вокруг, говоря: “Ну, Слава Богу, чувак” - вы не входили в клуб.
И я не входил в клуб.
В то же самое время я обнаружил, что хожу в бары, и немного оглядываюсь через плечо, интересуясь, кто наблюдает и следит за мной. Зачем? Потому что у меня был страх. Даже притом, что я так себя вел, меня это не смущало, на самом деле я был потрясен угрозой Дуга Талера. Это разозлило меня и побудило отомстить. Но я также знал, что единственный способ достичь убедительности - привести себя в порядок.
В связи с этим я продолжил поиски великого гитариста, кого-то, кто бы заставил всех забыть о Джеффе Янге, и возможно даже остановить тоску по Крису Поленду. Процесс был безумно медленным, прослушивание шло за прослушиванием. Появился один парень, который начал рассказывать каждому, кто его слушал, что он написал вступление к ‘Wake Up Dead’. Теперь обратим внимание на важный момент - его прослушивание произошло примерно во время записи четвертой пластинки Мегадэт. ‘Wake Up Dead’ была на “Peace Sells”, записанной тремя годами ранее. Вот тебе на.
Затем пришел парень, который вошел в студию как-то утром, похожий на сессионного гитариста Allman Brothers: длинные светлые волосы, стянутые в хвост, сапоги с квадратными носками, джинсовая куртка, южный акцент в голосе.
“Хорошо” – протянул он, подключая гитару. “Я готов послушать ваши песни”.
Я ответил ему нечто вроде: “Ты что издеваешься, твою мать? Это прослушивание! А не урок гитары”.
Джуниор и я разработали систему борьбы с таким безумием. Мы уходили и выключали передатчики на беспроводных коробках, установленных на гитарных ремнях, эффектно завершая таким образом прослушивание. В данном случае мы лишь переглянулись друг с другом и одновременно проделали это движение.
Здесь все кончено.
Я даже не помню, сколько таких людей мы вытерпели; через некоторое время я начал терять всякую надежду найти подходящего музыканта. Наконец, как-то в феврале 1990-го я зашел в офис Рона Лаффита и увидел обложку альбома на его столе. Альбом назывался ‘Dragon's Kiss’. Это был сольный альбом гитариста по имени Марти Фридман, которого я смутно знал по его работе с группой под названием Cacophony. Я взял пластинку, стараясь не рассмеяться. На обложке Марти был одет в какую-то блестящую кожаную куртку (или комбинезон; было трудно сказать) открытую до пояса. Его волосы были уложены в длинные, струящиеся двухцветные кудри.
“Ты разыгрываешь меня, да?”
“Просто послушай ее, хорошо?” – сказал Рон.
Меньше чем через две минуты после начала первого трека я был сражен. На самом деле больше того. Я был в шоке.
“Этот парень хочет играть с нами?”
Рон кивнул, улыбаясь.
Марти предстал впечатляющей фигурой в день своего прослушивания: с дырками в джинсах, пятидолларовых туфлях, с теми же разделенными цветом волосами, с которыми он предстал на обложке альбома. Его оборудование состояло из гитары бюджетной марки Carvin и крошечного оборудования для стойки. Чтобы перевозить и устанавливать эту слабую установку он пользовался услугами нелепо большого гитарного техника по имени Тони ДеЛеонардо. Когда я наблюдал, как Тони принимается за работу, я обеспокоился, что оборудование не сможет отдать должное игре, которую я слышал на сольной пластинке Марти. Поэтому я сделал предложение.
“Эй, Тони” - сказал я шепотом. “Когда наступит время соло, встань на эту кнопку здесь, ладно?”
Так как у меня была настоящая стена усилителей Маршалл, я подключил один из моих усилителей к Марти, так чтобы он смог играть ритм через него. Затем мы подключили еще один усилитель, чтобы он мог вступить во время соло. Дополнительная кипа усилителей отчетливо бы продемонстрировала, годится Марти для этой работы или нет. Спрятаться не было никакой возможности.
И не сказать, чтобы скрываться было необходимо. Марти сыграл на прослушивании безупречно. Как и со всеми нашими прослушиваниями, мы засняли на видео его выступление, но Марти сыграл настолько прекрасно, что мы даже не потрудились ознакомиться с пленкой. Я позвонил в офис Рона Лаффита практически сразу и сказал ему: “Мы нашли своего гитариста”.
У Марти были способности, и до такой степени, что почти ничто другое не имело значения. Ни плохие волосы или отсутствие стиля, ни тот факт, что его имя не могло звучать менее металически. Я полагал, что мы отправим его в Школу Рока, так же, как у нас это было с другими членами группы, может даже заставим его сменить имя. Средним именем Марти было Адам, поэтому я подумал…хмммм …Адам Мартин. Весьма неплохо. (Марти позже воспользовался моей идеей и назвал свою издательскую компанию “Адам Мартин”). Как это было и с Дэвидом Эллефсоном, он не пошел на это, и я также не мог называть его Джуниором. Так или иначе, все произошло само собой.
Так и получилось. Состав был укомплектован - Мегадэт снова стали локомотивом из четырех человек, группой, у которой был потенциал для жизни, чтобы превзойти даже тот состав, который выпустил первые две пластинки. Мы вошли в студию, вооуженные парочкой отличных песен и страстью играть жестко и трезво, как величайшая трэш-метал группа на планете. Хотя через несколько недель все начало разрушаться, и на этот раз, мне некого было винить в этом кроме себя самого. Я продолжал наблюдать за игрой Марти, слушая, что исходило из-под его гитары…и…ну… я рухнул. Не знаю, как еще сказать об этом. Он был лучше меня – более талантливый, более совершенный, более…да все, что угодно. Наблюдение за Марти заставило меня понять, что я ослаблен. Я не прогрессировал как музыкант. Я стал инертным. Понимание этого было больше, чем я мог вынести, и чтобы справиться с этим я вновь обратился к теплым объятиям героина и кокаина.
Состав, которому в скором будущем суждено стать известным или даже печально известным
составом времен “Rust In Peace”. Слева направо: Дэвид Эллефсон, Марти Фридман, я, Ник Менза.
Я не хочу сказать, что Марти был в какой-то мере ответственен за мой рецидив. Очевидно, это была не его вина. Его талант был лишь катализатором. Я хотел видеть Марти в группе, знал, что он был подходящим человеком, чтобы заполнить пустоту, которая возникла на целых два года. Мне просто требовалось пересилить свою ненадежность и неврозы.
Центром в достижении этой цели был человек по имени Джон Боканегра, директор программы в лечебном центре в Беверли-Хиллз, где я в третий раз прошел лечение в реабилитационном центре[31]. В данной конкретной поездке, какой бы ни была причина, я был готов внести изменения. Я хотел стать лучше. Я хотел чувствовать себя лучше.
Джон не был похож ни на одного врача-нарколога из тех, что я встречал в прошлом. Да, у него было то же чванство, то же непочтительное, беззаботное поведение, но еще больше было внутри, и я это сразу почувствовал. Он нравился мне и я доверял ему - фактически, мы стали так близки, что он стал шафером на моей свадьбе. Джон был огромным мужчиной, пять футов три дюйма в высоту и весом около 250 фунтов с огромными, свисающими усами и темными волосами, лениво лежащими посередине. Если бы не его огромная бандитская татуировка на шее, он мог сойти за одного из тех веселых парней, которых можно увидеть в марьячи[32] в субботу вечером в плохих мексиканских ресторанах.
Как только ты знакомился с Джоном, ты понимал, что в его прочности не было никакой искусственности. Это был не тот человек, который прошел тюрьму будучи сучкой. В первый раз, когда он рассказал мне, что был гангстером до того, как стал вести трезвый образ жизни, я рассмеялся над этим словом.
“Гангестером? Каким еще гангстером?”
Джон продолжал рассказывать мне без тени иронии о своей карьере бандита. Однажды он рассказал, как пошел в банк и застрелил охранника во время совершения кражи со взломом.
“Какого хера, чувак?” – спросил я недоверчиво. “Зачем ты застрелил его? Что он сделал?”
“Первое, что я сказал, когда зашел в банк: ‘Никому не двигаться’” – объяснил Джон. Затем он сделал паузу и пожал плечами. “А этот парень двинулся”.
Предполагая, что история правдива, я не совсем понимал, как получилось, что Джону удалось избежать провести остаток своей жизни в тюрьме. Он сказал, что прошел через какую-то долгосрочную программу в карцере, и в конечном счете стал вести трезвый образ жизни и получил условно-досрочное освобождение. После освобождения Джон стал наркологом, и я могу честно сказать, что он сыграл важную роль в моей реабилитации. Я не стал вести трезвый образ жизни во время этой поездки, но с помощью Джона я наконец-то смог найти корни своего наркотического поведения и столкнуться с последствиями собственных решений. Он помог мне увидеть, что можно было действительно изменить жизнь к лучшему. Джон много значил для меня, и я знаю, что он также много значил для Дэвида Эллефсона. Можно увидеть вдохновение, произведенное на меня Джоном в песне ‘Captive Honour’, с ее жестоким описанием преступления и наказания, в которой Джуниор выступил соавтором текста песни.
В течение многих лет я слышал голос Джона, когда пел ‘Captive Honour’, но никогда не спрашивал об этом Джуниора. Наконец, однажды он сообщил мне, что написал свою часть песни услышав, как Джон рассказывает некоторые страшные истории о своей тюремной жизни.
Существовала и другая сторона Джона, которая мне действительно нравилась, потому что продемонстрировала мне, что он ни в коей мере не притворяется. Однажды он рассказал мне, что в приборной панели его автомобиля у него был спрятан шприц.
“Ну, это весьма глупо” – сказал я. “За каким чертом?”
“На всякий случай”.
Если ты не наркоман и никогда им не был, это могло показаться смешным. Но до меня дошло. Я понял его настрой. В какой-то мере даже восхищался им.
Даже когда я увидел первые результаты своего труда, мне пришлось побороться с некоторыми естественными побочными продуктами двенадцатиступенчатого процесса. Гнев и амбиции подпитывали мое искусство, давая почву для беспокойства Мегадэт и зачастую создавая нигилистический взгляд. Мог ли я писать песни будучи трезвым? Мог ли я создавать свирепые гитарные партии как раньше, но без помощи химии? Абсолютно. Но что бы произошло, если бы я стал человеком мира? Спокойствия? Я провел большую часть своей взрослой жизни, провоцируя и подталкивая других на действия. Мог ли я жить без конфронтации, без агитации? Я понятия не имел, и не был уверен, хочу ли я узнать это. По сути, я стал отверстием в пончике, пытающимся жить своей жизнью в мире с теми, кто меня окружает. Это было совершенно неестественное и необычное состояние. Моя популярность как музыканта возникла из моего эпатажа так же, как и с помощью моего таланта. Людям нравились Мегадэт не потому, что я пел как Джеймс Тейлор – очевидно, я так и не пел - а из—за напряженной музыки. Люди не приходили на концерт Мегадэт, ожидая увидеть долбаного Далай-ламу. Они хотели увидеть блестящего гитариста, поюшего о смерти и уничтожении, о боли и возмездии. Мог ли я дать им все это, чувствуя себя так, словно превращаюсь в ванильный пудинг?
Я носил белый цвет, чтобы попробовать нечто совершенно иное.
Марти и я в турне. Фотография сделана Россом Халфином
Знаете, кто помог мне найти ответ? Элис Купер. Мы не разговаривали с ним с момента нашего последнего турне, когда Элис выразил обеспокоенность по поводу моего пьянства и наркомании. Я позвонил ему якобы для обсуждения своей идеи о татуировке. Она бы объединила изображения логотипа Мегадэт и логотипа Элиса: Вика и Детки На Миллион Долларов. Элис сказал, что это звучит круто, сказал, что мне не требуется разрешения или чего-то в этом духе, а затем быстро перевел разговор в другую сторону.
“Как у тебя дела?” – спросил он.
“Хорошо” – сказал я. “Мы собираемся в студию на запись новой пластинки, и я пытаюсь смотреть на вещи иначе. Это трудно”.
“Я знаю, о чем ты. Если тебе нужна моя помощь или что-то еще, я хочу, чтобы ты знал, что я здесь, чтобы помочь тебе”.
Я засмеялся, больше из нервозности, чем от чего-то еще. “Серьезно, Элис? Ты что, собираешься стать моим крестным отцом, что ли?”
Он не колебался с ответом. “Конечно, если это то, что тебе сейчас нужно”.
Вот так Элис Купер стал моим крестным отцом. Сейчас мы не слишком много общаемся, и полагаю, что наши отношения дошли до той точки, когда они скорее на бумаге, чем где-то еще. Но все в порядке. В то время он был рядом, и с тех пор он всегда рядом. У меня тонна уважения к Элису, и как к человеку, и как к музыканту, и я всегда буду считать его своим другом. Даже не особо пытаясь, он заставил меня сказать то, что я, честно говоря, не думал, что осмелюсь сказать: “Мне нужна помощь”.
Глава 12: Прожитые годы
“Знаешь что? Это лишь вопрос времени. Это лучшая женщина для тебя на земле”.
Дэвид Скотт Мастейн и Памела Энн Касселберри 3 марта 1991 года, в Гонолулу, Оаху, Гавайи.
Я никогда не видел такой красоты раньше,
и на этом снимке выгляжу как пластинка жевательной резинки Даблминт
Первый раз я увидел свою жену, когда она тусовалась с другом в клубе в Северном Голливуде под названием FM-Станция, одном из ранних мест в растущей империи Филси МакНасти. Я был там с парочкой людей, включая Ника Менза и его приятеля Хуана. Это было примерно в 1989-ом, начале 1990-го, когда я дрейфовал туда—сюда из режима трезвости, реконструируя состав Мегадэт и записывая песни для “Rust In Peace”.
Как обычно, моя личная жизнь находилась в состоянии беспорядка. Более шести лет я встречался с Дианой; хотя наши отношения едва ли были моногамными, по крайней мере, с моей стороны. Я искренне долгое время верил, что она станет женщиной, на которой я женюсь. Мы были обручены в течение шести лет, не хватало лишь года, чтобы мы стали гражданскими мужем и женой. Диана была красива и сексуальна, но мы постоянно дрались, до того момента, когда это стало настолько обыденно, что оставалось лишь засечь время до завершения отношений. Она приходила ко мне, мы немного развлекались, что-то говорили друг другу, дрались, она уходила, я звонил ей, она возвращалась, мы снова были вместе, занимались сексом…и все это повторялось снова и снова. В конце концов я пришел к выводу, что у нас с Дианой ничего не получится. Я позвонил ей во время одного из своих пребывний в реабилитационном центре, во время тех моментов ясности, которые так блестяще описываются наркоманами и алкоголиками.
“Я больше не могу тебя видеть” – сказал я ей. “Мы просто слишком ядовиты друг для друга”.
Как и ожидалось, она взбесилась – кто хочет получить пинок под зад от парня, находящегося в реабилитационном центре? Разговоры об этом тягостны. Но я думаю, что она знала, что этот момент приближается. Я также считаю, что она знала, что ей будет гораздо лучше без меня. Что касается меня, ну, я вносил изменения в свою жизнь, и выход из неблагополучных отношений был еще одним шагом в процессе самосовершенствования. ‘Tornado Of Souls’ стала для меня способом борьбы с завершением отношений. На самом деле так все и было, в песне объясняется как я чувствовал себя в то время; отбросим лирическую составляющую - эта песня не об убийствах и смерти. Она о распаде, приходящем, когда застреваешь в плохих отношениях.
“Этим утром я совершил звонок,
А он подвел всему итог
Повесив трубку, я хотел закричать
Но, черт возьми, любви колодец мы успели исчерпать”
Говоря откровенно, не то чтобы я искал свою вторую половинку. После разрыва отношений с Дианой и немного очистившись, мне нравилось получать удовольствие, наслаждаясь некоторыми вещами, связанными с тем, что ты рок-звезда. Я был вокалистом, композитором и гитаристом в Мегадэт. И если я не был в точности Бредом Питтом, ну что же, тем не менее, я не был худшим парнем на земле. Давайте будем честными: если у тебя есть деньги и ты играешь на гитаре, ты можешь трахнуть кого-нибудь. Бог знает, что в хэви-метал было немало уродливых придурков, которые никогда не испытывали недостатка задниц в своем распоряжении. Теперь я был в лучшей позиции, чтобы принять участие в этом фуршете.
И тогда Памела Энн Касслбери прошла мимо меня и помешала моим планам.
“Видишь девушку вон там?” – спросил я своего друга Хуана.
“Которую?”
“Высокую блондинку”.
Хуан одобрительно кивнул. “Угу. Очень милая”.
“Да. Я хочу, чтобы ты подошел к ней и сказал, что я хочу встретиться с ней”.
Хуан, всегда приятный парень, засмеялся и подошел к блондинке. Я увидел, как они болтают, увидел, как Хуан показывает рукой в мою сторону. Я поднял свой стакан (наполненный Кока-Колой с прописной К) и улыбнулся ей. Блондинка мне ничем не ответила. Через несколько мгновений Хуан вернулся, посмеиваясь.
“Она сказала, что если ты хочешь с ней встретиться, то тебе следует подойти к ней самому”.
Довольно справедливо. Чего у меня всегда было в достатке, что касается женщин, так это уверенности в себе. Так я подошел и начал рассказывать о себе. “Привет, меня зовут Дейв”.
Блондинка прервала меня. “Да, я знаю, кто ты” – сказала она холодно. Тот факт, что она казалась незаинтересованной, лишь подстегнул мой интерес к ней. Забавно, как это работает, а? Я тут же приступил к пресловутым ухаживаниям.
“Слушай, ты действительно понравилась мне, и я бы хотел провести немного времени с тобой. Но я сегодня помогаю другу, который пытается остаться трезвым и мне придется тусоваться с ним[33]. Можем ли мы как-нибудь днем сходить пообедать куда-нибудь?”
Я был дьявольски льстивым придурком, но знал, что это сработает. Это подразумевало сострадание и ответственность вместе с честностью и порядочностью. Я дал ясно понять, что считаю ее привлекательной, и кроме того, что готов ждать ее. Я не раскрывал своего скрытого мотива: увидеть ее в свете дня, в придорожной кофейне, под блестящей правдой теплого калифорнийского солнца. Даже если ты пил, девушка могла выглядеть довольно хорошо в дымке Филси МакНасти в два часа утра; но затем ты видел ее в ярком дневном свете без макияжа и мог поклясться, что это был совершенно другой человек.
Если это звучит поверхностно и невнимательно, хорошо, я признаю свою вину. Я проводил нечто вроде конкурса красоты, отбирая претенденток на звание “Будущая Жена”. На самом деле, конечно, все они боролись за звание “Будущая Жена Сейчас”. Перед тем, как официально расстаться с Дианой, я начал встречаться с девушкой по имени Лесли. И после того, как увидел Лесли, я возжелал блондинку из FM-Станции.
Она сказала мне, что ее зовут Пэм, и мы договорились встретиться в ближайшее время. Один ленч, другой, и довольно скоро я начал влюбляться в нее. Пэм была одной из роскошных калифорнийских девушек – высокая и худая, с кожей, которой не требовалась пудра, которая была даже еще красивее в неприкрытом свете. Она была просто обычной девушкой из Апленда, штат Калифорния, с не такой уж сложной предысторией, но довольно тяжелой. Ее отец умер от рака, когда Пэм была еще маленькой, и она взяла на себя роль супруга для матери и отца для маленького брата. В какой-то степени Пэм стала кормильцем семьи (или по крайней мере одним из кормильцев), что привело к искаженному самоощущению. Ее мама в конце концов снова вышла замуж, за парня, который поначалу казался ей принцем, но оказался чем-то меньшим. Короче говоря: на долю Пэм пришлось немало страданий, прежде чем появился я, и пока мы довольно быстро влюблялись друг в друга, я не был уверен, что она знала, во что себя втягивает.
Безусловно, она знала о Мегадэт и знала, кем был я. Но она не была ни группи, ни кем-то вроде того. Пэм даже не нравится хэви-метал (включая Мегадэт). И никогда не нравился. Теперь я сажусь в свою машину, и если Пэм за рулем, то радио, несомненно, настроено на одну из радиостанций, передающих музыку кантри. Поначалу это меня отталкивало, потому что я просто считал, что кантри это дерьмо. Но большинство кантри музыкантов сейчас играют весьма гимновый поп, и некоторые из их песен вовсе не так плохи. Я хочу сказать, что они находятся под таким сильным влиянием Mutt Lange, что звучат похоже на Def Leppard. Тяжелые баллады, голоса, доведенные автоматической настройкой до совершенства. Технология достигла такого уровня, что позволяет каждому петь как Марайя Керри.
Несмотря на это, мне достаточно нравилась Пэм, чтобы в последнюю очередь думать о ее музыкальных вкусах. В то же время я был не совсем предан этим новым отношениям. Мы вернулись в мою квартиру как-то вечером после обеда в местечке под названием Чин Чин. Я поил ее вином и кормил, водил по самым дорогим ресторанам, которые мог найти.
Пэм плохо себя почувствовала и извинившись, удалилась в туалет, и вышла оттуда изможденной и бледной. Она сказала, что ей нужно немного отдохнть. Я не знал об этом в то время, но она у нее была грыжа пищевода. Вдруг раздался звук у двери. Звук ключа, входящего в замок.
Вот дерьмо…
Мгновение спустя в квартиру вошла Лесли, у которой, разумеется, был ключ к моей квартире.
Мне даже не особенно нравилась Лесли. Я познакомился с ней через своего телохранителя, и она была милой и подходящей девушкой, и мы с энтузиазмом занимались жестким трахом. Но за пределами спальни мы не были особенно родственными душами. На самом деле даже этот аспект наших отношений не был таким уж великолепным. Я был бы абсолютно рад увидеть, как она уходит. Но не совсем в этой манере.
Лесли сделала два шага по квартире, увидела Пэм на диване, развернулась и вышла, хлопнув за собой дверью.
Не спрашивайте меня, зачем, но я побежал за ней. Моим стандартным механизмом было солгать, умаслить и попытаться взять ее очарованием. И я был очень хорош по этой части. Хотя в какое-то мгновение здравомыслия я перестал ублажать Лесли и подумал о Пэм.
Чертов идиот! У тебя наверху прямо сейчас находится кто-то, кто на самом деле тебя волнует. Зачем ты преследуешь эту женщину?
Я также понял, что женщина наверху может уже переворачивать мою квартиру верх дном, измельчая одежду, выбрасывая вещи из окна. На моей памяти женщины совершали подобные вещи, когда понимали, что ты их водишь вокруг пальца. Поэтому я поспешил обратно домой, взбежал по лестнице, но Пэм уже не было. В течение пары минут я умудрился потерять двух девушек. Не то чтобы я долго горевал. В моей телефонной книжке было еще много номеров, бесконечный запас девушек на одну ночь, которых можно поиметь в дороге. Или дома, если на то пошло. Но все это лишь часть болезни, разве нет? В период лечения или нет, я был способен наносить вред людям.
Хотя произошло странное. Я скучал по Пэм. Находясь в турне с Мегадэт, я позвонил ей и извинился.
“Давай попробуем снова” - предложил я. “Будем двигаться медленнее”.
Этого не случилось – я имею в виду медленную часть. Мы снова начали встречаться, и через несколько месяцев я решил, что хочу жениться на ней. Я не говорил вслух об этом решении, но тем не менее, чувствовал это. Меня не просто привлекала Пэм. Я чувствовал с ней связь, которую раньше не ощущал ни с кем другим. Также сыграло свою роль, что моя мама дала Пэм свое благословение. Я знал, что они хорошо ладили, но именно после того, как мама умерла в 1990-ом, я узнал, как сильно она любила Пэм. Мама и я нашли общий язык в очень положительной, взрослой манере в течение последних лет ее жизни. Она всегда очень сильно поддерживала меня, несмотря на то, через что я заставил ее пройти, но вместе с периодами трезвости пришло желание облегчить ее жизнь. Одновременно маму радовал тот факт, что я стал успешным. Независимо от того, что ее религия твердила ей избегать меня, она не могла этого сделать; я был ее гордостью и славой. Обычно она расплачивалась чеками, поэтому увидев ее фамилию, люди обычно спрашивали: “Это ваш мальчик?” А она просто светилась от счастья, кивая.
Во время церемонии, у моря. Пэм была просто ослепительна. Я написал для нее песню
‘The Hardest Part of Letting Go Is Saying Goodbye’. Но она сказала, что ей не понравилась эта песня
“Rust In Peace” вышел в октябре 1990-го; вскоре после его выхода я взял с собой маму в Европу, чтобы она могла посетить место своего рождения: город Эссен в Германии. Это была отличная поездка, которую она всегда мечтала совершить, и я счастлив, что мы сделали это прежде чем она умерла. Отпевание было несколько странным, отчасти из-за напряженности в отношениях между девушкой Дэвида Эллефсона (и будущей женой) Джули. Я был по-прежнему в ярости относительно ее участия в моей ссоре с Дугом Талером; все усложняло и то обстоятельство, что Джули встречалась с Роном Лаффитом до того, как он стал нашим менеджером.
Служба была памятной в других отношениях, которые были менее тревожными. Моя сестра Мишель, к примеру, выбрала этот случай, чтобы потянуть меня в сторону и поделиться со мной тем, что сказала моя мама.
“Знаешь, Дэвид…Мама очень любила Пэм”.
Это не мелочь, поскольку моей маме не нравились практически все, с кем я встречался, включая Диану. “Вы двое постоянно деретесь” – говорила она. “Почему тебя это беспокоит?”
Я серьезно относился к тренировкам по кикбоксингу и мое тело стало свидетельствовать об этом.
Фотография сделана Россом Халфином
Справедливый вопрос, и в конце концов тот, на который я не мог найти ответ. Моя мама была такой проницательной. Конечно, я женился на Пэм потому что любил ее, но также потому что получил окончательное утверждение от своей матери.
