Переводимость

Становлению науки о переводе среди прочего препятствовали разногласия среди исследователей по вопросу о «переводимости». Понятие «переводимости» имеет две стороны. С одной стороны речь идет о принципиальной возможности перевода с одного языка на другой, а с другой – о возможности нахождения эквивалента языковой единицы исходного языка в языке перевода.

Одним из первых вопрос о переводимости поставил известный немецкий философ, специалист в области взаимоотношения языка и культуры Вильгельм фон Гумбольдт. В письме к немецкому критику и переводчику Августу Вильгельму фон Шлегелю от 23 июля 1796 года он утверждал: «Всякий перевод представляется мне безусловно попыткой разрешить невыполнимую задачу. Ибо каждый переводчик неизбежно должен разбиться об один из двух подводных камней, слишком точно придерживаясь либо подлинника за счет вкуса и языка собственного народа, либо своеобразия собственного народа за счет подлинника. Нечто среднее между тем и другим не только трудно достижимо, но и просто невозможно».

Идеи Гумбольдта получили дальнейшее развитие в философском направлении неогумбольдтианства, в частности в трудах Лео Вайсгербера, в которых утверждается определяющая роль языка, образующего «промежуточный мир» (Zwischenwelt), сквозь который человек воспринимает действительность. Различное членение языкового содержания в специфичных для отдельных языков семантических полях свидетельствует, согласно Вайсгерберу, о том, что каждый родной язык содержит «обязательный для данного языкового коллектива промежуточный мир», формирующий его картину мира.

Из этой концепции следует, что непереводимость обусловлена самой природой языка. Действительно, если каждый язык создает собственный духовный промежуточный мир, благодаря которому реальный мир человека становится доступным для понимания и коммуникации, то вряд ли можно говорить о возможности передачи содержания одного языка средствами другого языка, а именно в этом заключается суть перевода. При таком подходе непереводимость приобретает статус аксиомы.

Еще дальше в своих выводах пошли сторонники теории лингвистической относительности, разработанной в трудах Эдварда Сэпира и Бенжамена Уорфа. Они говорили о наличии у индоевропейских народов особого логического строя, отличного от логики народов, представляющих другие языковые семьи.

Критики философии неогумбольдианства и связанных с ней лингвистических теорий отмечают, что используемый ими подход основывается на преувеличении роли языка в процессе познания. Действительно каждый язык создает своеобразную «языковую картину мира», что является одной из причин трудностей, возникающих при переводе и неизбежности отдельных потерь. Структура языка способна определять возможные пути построения сообщений, организуя определенным образом выражаемые мысли и порой навязывая говорящим обязательное употребление тех или иных форм.

Но верно и то, что логический строй мысли не является производным от специфики того или иного языка. Он один для всех людей, ибо вытекает из самой природы человеческого сознания и обусловлен потребностями познавательной деятельности человека. Никакие особенности строя языков не могут изменить его. Именно эта общность логического строя мысли, а также наличие семантических универсалий, характеризующих язык вообще, представляет ту основу, на которой возникает принципиальная возможность переводимости.

Другой недостаток концепции непереводимости состоит и в том, что факты, на которые ссылаются неогумбольдианцы, как правило, касаются расхождений в наборе и содержании грамматических категорий, в структуре семантических полей и других различий на уровне языковой системы. Но познание мира, стимулируемое задачами, которые ставит перед человеком практика, осуществляются не на базе жестко закрепленной системы языка, а на базе бесконечного многообразия гибкой и подвижной речи, обладающей безграничными возможностями комбинирования единиц языка.

Перевод представляет собой одну из разновидностей речевой коммуникации, в ходе которой анализируются и порождаются речевые произведения, тексты. Контекст, то есть ближнее и дальнее языковое окружение языковой единицы в тексте, является мощным средством нейтрализации семантических различий между языками. Так, например, отсутствие в языке перевода соответствующей грамматической формы порой компенсируется путем введения в текст лексической единицы, передающей значение этой формы.

Это со мной бывает, точно ребенок.

I am like that sometimes — just like a child.

Здесь видовое значение многократности (бывает) передается лексически с помощью наречия «sometimes». Таким образом, отсутствие в английском языке грамматической оппозиции совершенного/несовершенного вида не служит препятствием для выражения соответствующего значения.

Контекст (порой даже микроконтекст словосочетания) позволяет преодолевать семантические расхождения, вызванные несовпадением структуры семантических полей. Так, например, известно, что в русском и английском языках в семантических полях цветообразования английское «blue» соответствует русскому «синий» и «голубой». Вместе с тем в переводе эта проблема сравнительно легко разрешается на основе минимального контекста: «blue sea» — «синее море», «blue ink» — «синие чернила», «blue eyes» — «голубые глаза», «blue cornflower» — «голубой василек».

Таким образом, перевод в принципе возможен. Этот вывод подтверждается широкой переводческой практикой и, в частности, неоспоримыми достижениями переводчиков в развитии культурных связей между народами.

Вместе с тем принцип переводимости нельзя абсолютизировать. Об этом свидетельствуют реальные факты переводческой деятельности, которая нередко влечет за собой известные потери, неизбежные в свете тех противоречивых задач, которые приходится решать переводчику.

Наименьшие препятствия для переводимости возникают при передаче важнейших функций речи — таких, как денотативная функция, непосредственно связанная с отражением в тексте внеязыковой действительности. И это понятно в свете того, что было сказано о роли речи в процессе познания показательно и то, что наибольшие трудности возникают в связи с передачей функциональных параметров текста, занимающих в речи переферийное положение.

Возьмем для примера случаи ограниченной переводимости, возникающие в связи с передачей металингвистической функции. Так, действительно непереводимыми являются те элементы подлинника, которые представляют собой отклонения от общей нормы языка, то есть диалектизмы и те слова социальных жаргонов, которые имеют ярко выраженную местную окраску. Так, в предисловии к «Приключениям Гекльберри Финна» Марк Твен пишет, что для социальной характеристики своих героев он использовал почти все диалекты, встречающиеся в бассейне реки Миссисипи. Действительно, локальный компонент диалектной речи непереводим, но это в известной степени компенсируется передачей ее социального компонента с помощью просторечий и сниженной разговорной речи.

На грани переводимости находятся и так называемые говорящие имена, то есть имена с более или менее уловимой внутренней формой. Известная переводчица Нора Галь приводит примеры остроумных переводческих решений из перевода на русский язык рассказа «Закон Паркинсона», где пародийный «канцелярит» оттеняется именами и названиями «со значением». Так появляются мистеры Макцап, Столбинг и Дуралейн, епископ Неразберийский, нерешительный член парламента Waverly (буквально «колеблющийся») в переводе — мистер Ваш де Наш, казначей Macfail — Макпромах, мистер Woodworm (древоточец) — мистер Сгрызли. Ср. также: трест The Trickle and Dried Up Oil Corporation — трест «Тек ойл, да вытек».

Из сказанного следует, что переводимость имеет под собой прочную основу — общность логического строя мысли, наличие семантических универсалий, общность познавательных интересов. Идея абсолютной непереводимости связана с представлением о переводе как о чисто языковой операции. Между тем семантические расхождения между языками, на которые обычно ссылаются сторонники теории непереводимости, преодолеваются в речи, на уровне которой совершается перевод, с помощью языкового и внеязыкового контекстов.

Вместе с тем переводимость представляет собой не абсолютное, а относительное понятие. Следует различать, с одной стороны, переводимость на уровне того или иного сегмента текста, а с другой — переводимость на уровне текста в целом. Подобно тому, как полная эквивалентность представляет собой известную идеализацию реальной переводческой практики, полная переводимость также является далеко не всегда достижимым идеалом. Частичные потери, жертвы, приносимые во имя главной коммуникативной цели, — все это заставляет прибегать к переводу на уровне частичной эквивалентности, но при обязательном условии адекватности переводческого решения.