Ода Правке. Песня на «Мурку»

Ода Правке.

Что с Россией стало, когда ее осталось мало?

Ты не знал, что смещен Атлант,
Ты всю жизнь проходил, как дурак,
Оказалось, все дело в Правке,
Оттого-то Спартак восстал.

И…

Всем другим подкрутили шею,
А ему почему-то забыли,
И теперь, я, как он, смелый,
Я иду против всей системы!

Я смотреть не могу на это,
Что Россия отдельной планетой,
Погибает от рук фашистов,
Вырождая нас повсеместно!

И никто ничего не знает,
Что нельзя доверять негодяям!
Они делают это так,
Будто ТЫ во всем виноват!

Не суди и не будешь судимым,
Полюби – и будешь любимым,
Ты за правду одну лишь стой,
Подправляя ее собой!

Правку сделай и будешь силен,
Вместе мы пойдем на войну!
Вместе за руки в главный бой,
Насмотрелась я на дурдом!

Говорили святые отцы –
Что сейчас тяжелее войны,
От людей поскрывали все –
Я всегда за простой народ!

Мы построим что-то своё,
Монархизм и царя введем!
Будет все, как должно бы быть,
На грехи их накинем сеть!

Я рукой вам подам всем знак,
Когда лучше по ним стрелять,
В духе радости мы пойдем,
Снимем маски и выиграем бой!

Говорю вам, как Исполин,
У которого ум велик,
Кто поправлен, тот, как Спартак –
Кто-то должен СЕГОДНЯ восстать!

+++

Песня на «Мурку».

"Я не из этой секты".
                               Посвящается моей подружке Тане.

Здравствуй моя Таня, здравствуй дорогая,
Здравствуй моя Таня и прощай,
Ты всех задолбала, в секту ты попала,
И за то вакцину получай.

Ты мне говорила, что нас всех накрыло,
Что накроет той еще весной...
Но ведь мы такие, русские, живые,
Кто с прививки помер, кто инфаркт.

Раз пошли с тобою, вровень за морожным,
Я купила вафельный стакан...
Ты сказала скоро всех нас посадят в тюрьмы,
Газом нас отравят просто так.

Я во всю глазела – мороженое ела,
А твое растаяло в руках...
Слишком долго ты мне мозг тогда проела,
И остался вафельный стакан.

А потом ты как-то стала уж совсем уж,
Постоянно маски, шухера...
То ли ты рехнулась, то ли конец света,
То ли я тогда сошла с ума.

Ты сказала Всем нам, что пора скрываться,
В лес, продукты, все такое там...
Я ведь не послушала, я ведь просто Машка,
А ты Танька круче всяких Вась.

Ты еще про Путина что-то там промолвила,
Мол, во всем он тоже виноват...
Жиды и масоны вылезли из ложи,
Чтоб поставить всем свою печать.

Ты мне говорила Есть такая книга,
Чип поставят всем нам на чела...
И тогда придет к нам к власти твой антихрист –
Ведь никто не ждет сейчас Христа!

Первый раз берусь я песню переделать,
Ну ее, проклятая война!
Никому не сделают просто так вакцину –
Нас спасут медведи как всегда!!!

+++

Бога славлю во всех формах,
В продолженье всего дня,
То вскопаю огородик,
То сварю на всех борща.

А когда закат садиться,
Все идут Его хвалить,
Я запрусь в убогой келье,
В храм я не могу идтить.

Помолюсь и будет просто,
И спокойно на душе,
Что весь день, как все, трудился,
И не страшно умереть.

Завтра все начну сначала,
Послезавтра точно так,
А потом всю жизнь, страдая,
Воспарю на небеса.

Бог посмотрит взглядом строгим,
Спросит Что ты там творил?
Я отвечу, что моркошку, как и все, всю жизнь растил.

Он посмотрит ещё строже,
Даст мне с силой по башке,
И отправит куда нужно –
Дураками рай забит.

+++

Я убираю за коровами,

А надо думать, за собой,

Когда всю грязь с души отмоешь ты,

То, может, станешь ты святой.

 

Однако, далеко до святости...

Какая святость у меня?

Коровы какают и какают,

А я грешу и нет конца.

 

+++

Медицине нашего века.

Ходят врачи в халатах,
Не знают врачи пациентов,
Они для них только бабки,
Они для них только зелень.

Ходят за ними с ручкой,
Чтобы поставить диагноз,
А пациенты сами,
Не ведают, что насрали.

Ходят к врачам и жаждут,
Чтобы проверили душу,
А все врачи в халатах,
Только немного хрюкают.

Если ты сам попался,
Или пришел в больницу,
Жди от врачей поблажку,
Если дадут инвалидность.

Нету врачей искусных,
Есть только тот, кто сдался,
Сам себе врач не будешь,
Будешь такой же дрянью.

Кто из врачей тебе скажет –
"Стой, ты не пей таблетку! –
Я покажу другое",
И не возьмет с тебя денег.

Что там врачи-нацисты!
Все сейчас других наций,
Нужен хороший работник,
Чтобы он был в галстуке.

+++

Больные больше всех грешат,
Что всем мешают своим телом,
Оно само им надоело,
Но что поделать им тогда?

Больные больше всех грешат,
Что ноют, хнычат, что-то клянчут,
И только лишь святой молчит,
Всю понимая боль страданий.

От тела отрешившись вдруг,
Он душу только открывает,
Беря огонь лишь на нее,
А тело пусть само сгорает.

Как Пимен Киевский молчал,
Надоедая целой братьи,
Воняло тело, а душа –
Все больше в небо воспарялась.

Поэтому он стал святым,
И братии служил примером,
Что брата как-то исцелил,
Когда совсем иссохло тело.

Больные вовсе не грешат,
Если болеть умеют смело,
Больные больше те, кто в теле,
Когда отравлена душа.
(Как Пимен был душою светел
Тяжёлый подвиг выбрав сам).

 

+++

Шарлатан на шарлатане,
Москва – город большой славы,
Если раньше Пушкин был,
То сейчас бы он завыл.

Не писал бы про Москву,
А писал бы про дыру,
Про глухой и темный лес,
Как бы там ему засесть.

Затеряться бы в "Стихах",
Приобресть бы Божий страх,
Обрести молитву,
И любовь "навечную".

Точно стал тогда монах,
Четки все бы перебрал,
Поборол бы бЕсов,
Исусовой молитвою.

Не вместилось бы в умах,
То, что Пушкин трактовал,
Умер бы пророком,
Неизвестный толком.

Только рукописи все,
Отыскалися в тайге,
И тогда узнали бы,
И тогда прославили...

Аминь.

 

+++

Господь, зачем меня оставил,
На растерзание врагам?
Что делать мне в миру проклятом,
Что делать, когда ты изгнал?

Я не могу смотреть на это,
Все лица для меня мертвы,
Одно лишь промелькнет заметно,
Их сразу видно из толпы.

И с каждым днём я умолкаю,
Как отреченье от себя,
Была изгоем, стала странник,
Чтобы смириться до зела.

Я поняла, что все здесь пусто,
Гораздо хуже, чем тогда,
И ставлю свечку все тому же,
Чтобы простил, вернул назад.

Хотя я плакаться не смею,
Я захожу в какой-то храм,
И понимаю, что нет выше,
Стоять и плакать у креста.

+++

Я не философ, не мыслитель,
И не монах, и не поэт,
А просто я хожу по свету,
И иногда меняю вид.

Не знаю кто я, но похоже,
Что странник с тяжкою сумой,
Куда иду? Какой дорогой?
Сказать я точно не могу.

Я в Бога верю, а другое –
Все за пустое я сочту,
А если с кем-то буду спорить,
То выгонят меня метлой.

Сказать по правде – все мечтанья,
И празднословие одно –
И даже если ты работаешь,
То мыслишь ты, как человек.

Поэтому я больше в келье,
Или пещере жить хочу,
Чтобы молчать в уединенье,
И думать только об одном.

А если жить мне, как и прежде,
Или пытаться жить, как все,
То стану хуже я невежды,
И запишусь я в алкаши.

Поэтому – я неизвестен,
И от людей от всех бегу,
К чему теперь мне объясненья,
(Зачем мне выходить на сцену)
Когда зашла я далеко?

И только крест, любовь согреет,
И, кажется, – все просто так!
Ведь сколько раз я умирала –
Гораздо больше, чем жила!

И запишу я напоследок,
Чтоб все оставили меня –
Возьмите все и заберите,
А Боженьку не отбирай!

+++

Бог от меня ушел,
Грех он во мне нашел,
Самый большой и смертный,
Что во мне нет любви.

Да и зачем стихи?
Попусту мне они,
Когда постоянно вижу,
Целую бездну грехов.

 

Первый идёт из них,
Тот, что как будто стих,
Поэтому кажется мне,
Что его вовсе нет.

Следующий за другим,
Так и остался с ним,
Ведь не бывает такого,
Чтоб первый был без второго.

Ну а потом совсем,
Кажется, нагрешил,
Ведь если ты жил без Бога,
Значит, ты был Иудой.

А все остальные грехи,
Ты посчитал за грешки,
И тут выползает главный,
Который забыл назвать ты

Боже, скажи мне, Боже,
Ведь я подхожу к иконам!
Но что мне с такою рожею,
Когда я хуже других?

+++

Пост держать всегда,
В сердце, на словах,
Если не держать,
Можно всех сожрать.

А в Москве вообще –
С хлебом на воде.

+++

Разрешилось.

Управи, Господи, управи,
Все, что случилось без меня,
Вся жизнь моя – перед глазами,
И только Ты ей судия.

А я неправильная где-то,
И все, что было – тяжкий грех,
Но Ты хотел того безмерно,
Чтоб испытать меня навек.

Прошла и много испытала,
Лишилась я всего-всего,
Теперь я встану очень рано,
И помолюсь Тебе за все.

Я не хочу от оскверненья,
Впредь точно также тяжко пасть,
Ведь все дано мне для смиренья,
Ведь все, конечно, не убрать.

…И не могу теперь, как люди,
Жить точно также и любить,
Теперь с меня одна дорога –
Жизнь только Богу посвятить!

Другой дороги не бывает,
Ведь просто все идут не так,
А я была, как вы, такая,
Но только Боженька избрал.

+++

Великопостный.

Стою на службе я сморчком –
Всю службу я стою,
Не потому что лучше всех,
Я правду говорю.
А потому что я боюсь, –
(Из страха только здесь),
Ведь если сяду я, как все,
То убегу я в мир.

 

+++

 

Надоели друзья-знакомые,
Пойду лучше с бомжами знакомиться!
Все друг другу мы братья и сестры,
Так давайте поможем безмездно!

 

 

+++

 

В чем же святость должна заключаться?
Неужели в отсутствии зла,
Я из дома ушла скитаться,
Чтобы святость быстрей отыскать.

Я ходила и маялась где-то,
Только святости нету нигде,
Те монахи давно постарели,
И подвижники стали не те.

Исходила я всю планету,
По святым по ее местам –
Святость есть, только святости этой,
Не хватает в каждом из нас.

+++

Ведь дорога, когда идёшь по обочине, так похожа на свет в конце тоннеля. Только не ты приближается к свету, а свет к тебе. Едет машина вдалеке, а ты представляешь себе это. Только если посмотреть на звёзды, переключаешься на другой свет. А когда машина совсем приближается, всё-таки не до звёзд. Так и с Богом, когда ты на земле.

+++

Когда молчишь или читаешь Евангелие – это ты тоже молишься, если устал и думаешь о Боге. Это молитва.

+++

Другой подвиг .

Я пойду с котомкой отсюда…
Утолить свою грустную грусть,
Сколько видано на свободе,
Что в неволе не видно ничуть.

Может, я это, может, другой кто,
Имя то же. Монашеский путь.
В мир идти - все равно что дорогой,
Завернуть и остаться в лесу.

Странник я, больше нет меня в мире,
Хоть я по миру езжу везде,
В основном – на ногах, на коленях,
Чтоб быстрее устать от езды.

Все успел я, что думал, желал ли,
И не знаю, сколько прожил…
Больше я на болезнь уповаю,
Жизнь которой – вся моя жизнь.

Лучше жить – быть прикован к постели,
Чем как люди живут в городах,
Лучше быть червяками изъеден,
Чем как люди – погрязли в грехах.

И никто ничего не знает,
Всем до лампочки, что там и как,
Только я – непонятливый странник,
Собираю всю тяжесть в рюкзак.

+++

С рюкзаком иду,
И грехи – в него,
Чтобы не во мне,
Чтобы – в рюкзаке,
А грехи мои,
Что стишки мои,
Не смеши грехи мои –
В сторону!
А рюкзак-то мой,
Уж без дна совсем,
Старый стал,
Износился весь.
Все равно иду,
Все равно несу,
Чтобы не во мне,
Чтобы – в рюкзаке.

 

+++

Как трудно быть монахом в мире,
Как зэку в каменной тюрьме,
Здесь скучно все, невыносимо,
И даже зеку веселей.

Здесь скучно все, и даже мысли,
Не принимают сей закон –
Живи монах, покуда жив ты –
Нет, не могу, один я тут!

Хоть не пострижен, не причесан,
А думы думает не те…
Все так хотят отнять то время,
С которым жил в монастыре.

Но знает он, что испытанья,
Такие выпали ему…
Он просто молиться не слышно –
Все, что осталось от него.

Но знает он, и знает точно,
Какая ждёт его судьба…
Все думают, что понарошку,
А в нем есть Бог, идёт борьба.

+++

Монашеская шапка в стороне,
Я поменяла чизбургер на бургер,
И не могу никак я заглушить,
Того отчаянья, что я опять вернулась.
Я брошу все, чтобы уйти совсем,
Когда придет черед моим страданьям,
В монастыре так просто было жить,
А здесь опять, чего я не желаю.

Бросала все – и ручку, и вино,
Я говорила – все могу я бросить,
Вернулась в мир, и все опять пошло,
И с новой силой будто обернулось.

Всего не бросишь. Даже монастырь...
Он не дает забыть, а больше – вспомнить,
Бросалась я, бросалась на штыки,
Забыв совсем, что я совсем ребенок.

+++

Смотря на любимую икону, я подумала – должна остаться только любовь.

+++

Сегодня опять кто-то повесился,
Кто-то в больнице,
Кто-то вообще.
Таков 21 век –
Только на улице непонятно.

+++

Ничего в моей внешности нет,
Хоть считается, что красива,
Моя мама была красивей,
Но ее теперь нет на свете.

Что хочу из того сказать?
Не бывает все в жизни так просто,
Если внешность твоя хороша,
Можно впасть в безрассудное чувство.

Получается, разницы нет,
Даже если родился невзрачным,
Красота идёт изнутри,
И другой красоты не бывает.

+++

Поменяла фенечку на четки,
Исповедалась, в чем хиппи все грешны,
И пошла совсем другой дорогою,
По которой ходят старики.

+++

Просто есть суп,
Просто есть рыбу,
Не думать о плохом,
Но и о великом.

Сложнее всего,
Жизнь так начать,
Не думать вообще –
Вот благодать!

Дойти до сего,
Гораздо труднее –
Просто есть суп,
Не думать о рыбе.

Нормальная жизнь –
Что это такое?
Ответ где-то там,
Под чешуею.

Надо быть настоящим. Остальное не важно.

+++

Сидит святой на куче мусора,
И говорит, что лучше так,
Чем на диване за компьютером,
Все потому что ты дурак.

Мне все равно что люди думают,
Мне так полезней для души,
Приносят мне конфеты вкусные,
А я им говорю грехи.

+++

Хотели скит закрыть, но не закроют,
Мы собирались ночью или днем,
Молились в храме, кто-то даже дома,
И жили, понимая, почему.

Хотелось мне остаться здесь подольше,
И я со всеми приходила в храм,
Стоим мы в храме, все, как должно, в черном,
А ночь глубокая, лишь спины вижу я.

Все собрались, как будто на Вечерю,
А я стою в притворе, как одна,
Монахи – люди полные терпенья,
Всю ночь смиряются, если закроют храм.

И пусть я вижу, только там, где слышно,
И глаз мой видит, только, где свеча,
Отдельно я стою, как некий выразитель,
Что храм души закрыть совсем нельзя.

Единоверческие.

«Раньше единоверие было, чтобы вернуть старообрядцев в церковь, а сейчас, наоборот, чтобы вернуть старое в церковь по-тихонечку...»

+++

Ты в Питере, а я в Москве,
Мы два единоверца,
Мы ходим в храм одной души,
Мы молимся двуперстьем.

Ты мне хотел все рассказать,
Какая вера лучше,
И я вняла тебе – пошла,
Как рыбарь за Исусом.

Такая вера твёрже той,
В единственном согласье,
Там лица более того,
Духовней и прозрачней.

И вся мелодия сердец,
Мне говорит, что чисто –
Ты в Питере, а я в Москве,
Как будто в одном месте.

+++

А Бог... Он просто объясним –
Ты к покаянию приди...
Тогда легко понять всю суть –
Не так уж прост бывает путь.

Смирение пока что все,
Все, что осталось от него...
В тебе есть бездна всех грехов –
В узду возьми, который жгет.

Тогда все сымутся очки,
И ты увидишь все, как есть,
"Святые вовсе без греха" –
И в этом есть твой грех, ханжа.

+++

Нательный крест старообрядцев,
Он вызывает мудрый вид,
Восьмиконечный, без распятья,
Что, значит, что Христос Воскрес.

Ты сам несешь свой личный крестик,
Как в настоящей жизни крест,
Он изначально был таким же –
Нельзя икону на себе.

Но это все постановленья,
И не считается грехом...
Ведь настоящее знаменье –
В душе своей иметь раскол.

Непостоянство, осужденье –
Вот что рождает самый грех,
И это первое из ересей,
Что будто благодати нет.

+++

Два перста.

Два перста грозою вверх,
Неспроста мороз их грел,
Старое двуперстие,
Заменить трехперстием!

Сам юродивый в боку,
Подтвердил картину всю –
Взгляд был у Морозовой,
За истину народную!

Дальше можно не читать –
По картине все видать,
Странник с посохом в руке,
Он задумался – Зачем?

Во что верить?
Как нам жить?
Правда есть ли на земле?

Отвечает вся толпа,
А Морозова одна.

Два перста – не три перста,
Две природы у Христа.

Причащалась первый раз у единоверцев-старообрядцев. Никаких масок, чашу целовали, сами вытирались, лжицу давали три раза, один раз с кусочком, а два раза запивали. Все спокойно, чинно, строго и одновременно нет, но как-то по-другому, то есть так тонко, как должно быть. Такой атмосферы в наших храмах нет. Сразу видно - люди духовные. И - по-домашнему, дали почитать на службе; сбивалась без привычек от новых произношений. Тут ближе к славянским языкам, сказали мне, как раньше, от этого люди были более твердые, сильные, в вере и вообще. Одна женщина спросила –«Замужем ли я? А почему носишь две косички?» – «Кто не замужем, говорит, носят одну». Я не говорю про подручники и два перста - во время службы я ощутила, что сердце как бы открылось, и стало щекотать, уходить куда-то внутрь, так что после службы молитва стояла в нем и на время стала самодвижной.

+++

Отшельница Агафья Лыкова.

Живёт в тайге,
Добраться трудно,
Отшельница живёт одна,
Для нас суровые условья,
А для нее – привычка дня.

Она живёт – медведь уходит,
Она живёт и не ворчит,
С утра молитва, все такое,
И постоянная в труде.

Хочу сказать – она близка мне,
По духу – так хочу я жить...
То был раскол, раскол проклятый,
Который 350 лет.

Бежали Лыковы, бежали,
Ведь люди сильные они...
И дальше всех от всех сбежали,
Но не на гарях, на костре.

То есть – старинные привычки,
И старый текст, и четки те,
Агафьюшка с любовью к книгам –
Ко всем, кто помогает ей.

Улыбка – вот что привлекает,
Всегда одна, и благодать...
Ее на крыльях поднимает –
Одна из Лыковых жива!

Я знаю многих, кто хотел бы,
Увидеть край тот без страстей,
Саму Агафьюшку увидеть,
И поклониться в ноги ей.

Ведь святость не всегда бывает,
И не на каждом благодать...
Агафьюшка живёт и знает,
Что выпал ей такой финал.

Она бормочет, что-то вяжет,
И не всегда понятна нам...
Одна отшельница такая,
Других – я знаю по грехам.

Двумя перстами осторожно,
Она вымаливает нас...
Нас – грешных, сирых, равнодушных,
Агафьюшка, простишь меня?!

Ты вдохновляешь нас унылых,
И мы беремся за борьбу...
Ведь в городе в разы сложнее,
Как здесь вообще мы все живём?

Прости Агафьюшка, прости же,
Ты лучшая в лучах стоишь...
Вместо деревьев здесь машины,
Вместо сердец – одни культи.

И выбраться всем очень сложно...
Кому богатство подавай,
Кто, болен, как и я, душою,
А кто физически ослаб.

Но верю я, и знаю точно,
Что первый шаг к тебе свершен...
Ещё осталося немножко,
Ещё осталося чуть-чуть.

 

+++

Бумага и карандаш,
Софьюшка Ковалевская!
Ты попросила тетрадь,
Не для математики, а для четверостишия!

Талантлива много в чем,
Прекрасная женщина-грация,
Ты променяла личное,
На лучшее – математику.

Жизнь отдала ты ей,
Так все приходит великое,
Делай что должен делать,
Ты говорила с улыбкою.

Софьюшка Ковалевская –
Мистический математик,
А я говорю, что стихи –
Это чистая математика.

Делай, что должен делать,
И говори, что знаешь,
Будь перед всеми честен –
На половину счастлив.

Счастье у Софьи было,
Если б не математика...
Счастье от слова части,
Но здесь все совсем иначе.

+++

Я перелистываю книгу,
И оглавление смотрю,
Где есть красивое названье,
Там я читаю и учусь.

Вот, например, такие строки,
Где есть слова – Любовь и Бог,
Где философские раздумья,
И одиночество кругом.

Такое я и измышляю,
И что-то вставлю там свое –
Все я поля перечиркаю,
Испортя книги волшебство.

Ну, а скорей, совсем иначе,
Ещё ценнее тем она,
По ней иероглифы скучают,
Как продолжение меня.

+++