2015-01-30
1993
Каждое общество в любую историческую эпоху вырабатывает свои особые стандартные образы, эталоны мужчины и женщины. Эти своеобразные шаблоны поведения, мышления, психологического склада и даже внешнего облика «вживляются» индивиду методами социализации, посредством воспитания, обучения и подражания. В качестве стимуляторов процесса усвоения индивидом этих выработанных без него и до него норм общество применяло разнообразный набор средств поощрения и наказания, как моральных, так и более весомых, начиная с экономических и кончая уголовными санкциями.
Народная, а тем более архаичная психология формулировала и диктовала новым поколениям определенные нормы поведения мужчин и женщин. Эти нормы, как правило, сочетались друг с другом по принципу дополнительности и составляли в совокупности относительно целостный комплекс социальных ролей, регулирующий индивидуальные ожидания и конкретное поведение сторон.
Этнографические исследования свидетельствуют, что на Руси исстари вплоть до середины XX века в женихе особенно ценились сила, ловкость, умение красноречиво говорить и играть на гармони. Эталон красоты парня: гордая поступь, смелый вид, высокий рост, кудрявые волосы, разбитной или небрежный характер обращения с девушкой. Не выходили из понятий нормы и даже весьма поощрялись питье и готовность к дракам. Невыход юноши, например, на масленичные кулачные бои, полюбоваться на которые (и оценить достоинства будущих супругов) собиралось все женское население, могло стоить ему семейной жизни. Высшая похвала жениху звучала так: «Какой у тея, Дуняха, жених-то, ровно бык: здоровый, большой, краснорожий!»[18]. В фольклорных высказываниях такого рода приоритеты мужского социального образа обозначены совершенно недвусмысленно. Эталон привлекательной девушки был во многом иной. В потенциальной невесте особенно ценилась плавная походка, скромный взгляд, высокий рост, густые волосы, «полнота, круглота и румянец лица». Крепкое здоровье, необходимое хозяйке большого натурального и полунатурального хозяйства, неслучайно считалось приоритетным преимуществом девушки на выданье. «Красота в девице не главное. Главное - это рост, дородство, толщина девки, потому, чтобы казаться выше и толще, набивают соломы в сапоги, надевают побольше одежды»[19]. Солидные габариты молодой женщины должны были подчеркнуть также и детородный потенциал будущей матери. Обилие же одежд на невесте свидетельствовало о величине приданого, полагающегося за нею. Поведение девушки-невесты строилось на сложной и противоречивой комбинации социальных требований. С одной стороны, она должна была держаться скромно и с достоинством, как того требовали общеженские стандарты поведения. С другой стороны, она должна была проявлять темперамент, необходимый для того, чтобы завоевать и сохранить роль «сударушки» парня. Общественное мнение и стандарты будущей семейной жизни требовали от нее сдержанности и моральной чистоты, а нормы внутригруппового поведения молодежи - игровой, часто эротически окрашенной раскованности[20]. С вступлением невесты в брак эта противоречивость социальных требований устранялась однозначностью традиционной роли женщины в семье.
Довольно жестко и формально организованная система половых образов почти не оставляла места для значительных индивидуальных вариаций, зато делала брачно-семейное общение жен и мужей взаимно прогнозируемым, что положительно влияло на устойчивость брака в традиционном обществе и в целом на стабильность самого общества.
Коренные изменения в экономическом базисе, а также в политико-правовой сфере общества не могли не сказаться на структуре и содержании социальных образов мужчины и женщины. Общество, девизом которого стала не стабильность, а ускоренное движение, вывело из состояния сбалансированного равновесия и поло-ролевую систему массового сознания. Сегодня она испытывает серьезные деформации, оказывающие огромное, хотя и скрытое воздействие не только на жизнедеятельность института семьи и брака, но и на все общественные отношения, в том числе на экономические и политические. Особенно быстро и кардинально изменяется женский поло-ролевой образ. Исследование этой проблематики на конкретном социологическом материале является актуальной задачей науки, поскольку отвечает настоятельным потребностям современной социальной политики.
При анализе социальных фактов, в том числе и социальных образов мужчины и женщины, всегда существует опасность представить быстротекущую изменчивость реки времени в виде стоялого болота привычной сиюминутной реальности. Предлагаемый ниже текст является попыткой борьбы с этим соблазном, проявляющимся в желании наложить свой повседневный опыт и бытующие в окружающей социокультурной среде представления на все разнообразные, часто противоположные цивилизационные формы социальной жизни.
Жизнь в своем неудержимом стремлении к смерти забывает о начале. А в начале, согласно Ветхому Завету, был мужчина - Адам, имя которого, собственно, и означает «человек», «мужчина». Эту ветхозаветную традицию называть мужчину человеком как таковым, сохранили, между прочим, и многие современные народы, даже такие во всех смыслах демократические, как, например, французы и англичане. Учитывая то, что Адам был сотворен по образу и подобию Божьему, можно выразить твердую уверенность в принадлежности к мужскому полу и самого Бога, на что указывают соответствующие местоимения в библейских текстах, а также канонические визуальные изображения Создателя. Откуда взялась и кто такая в этом случае женщина? Отраженные в Библии факты сотворения мира свидетельствуют о следующем. Бог Саваоф каждую тварь создал по паре, чтобы веселились они и плодились человеку на пользу. Единственное исключение составил сам человек, которому после его справедливого упрека в скуке одинокого существования все же была вырезана из собственного ребра искомая спутница жизни Ева. Если к этому присовокупить еще и зафиксированную в Библии склонность Евы к непослушанию и греховности, то значение женщины в обществах, воспитанных на этой книге, можно определить однозначно. Мужчина и есть человек в полном смысле этого слова, он самодостаточен и первичен. А женщина - вторична, производна от мужчины, а потому и зависима от него во веки веков. Такие идеологические образы мужчины и женщины и основанное на них распределение социальных функций, ролей, статуса стали нормой общественной жизни всей обозримой истории так называемого цивилизованного мира.
Однако, как свидетельствуют археологические раскопки, самые первые изображения богов, которые первобытный человек рисовал на скалах, вырезал из дерева или лепил из глины, представляли собой вовсе не мужчин, а женщин[21]. Более того, к примеру, на критских (середина II тысячелетия н.э.) и месопотамских (середина III тысячелетия до н.э.) печатях изображались лишь женские божества и жрицы; единственное существо мужского пола имеет вид полузверя-демона[22]. Самуэль Крамер - исследователь самой древней из известных ныне шумерской цивилизации - прочитал на глиняных табличках историю сотворения мира, богов и первого человека. Оказывается, всех богов сотворила богиня-мать, которую звали Мама. Она же вылепила из глины и первого человека, разумеется, по образу и подобию своему, и назвала ее Лулла. Составители Библии, позаимствовав из шумерских текстов этот, равно как и многие другие мифы, отредактировали их в соответствии с новой социальной реальностью. Что же касается ветхозаветной легенды о создании женщины из ребра мужчины, то она, как выяснил С.Крамер, оказалась результатом лингвистической ошибки при переводе древними переписчиками имени шумерской богини, ответственной за лечение болезни ребер[23].
Этнографические факты также сильно расходятся с привычными социальными образами мужчины и женщины, с традиционным распределением ролей между ними. Еще великий историк древности Геродот (484-425 гг. до н.э.) упоминал народы, поклонявшиеся женским божествам, и где мужья во всем подчинялись своим женам. В частности, описывая нравы египтян, он подчеркивал, что «египетские женщины занимают выдающееся и почетное место, а их сыновья предпочитают именоваться по матери, а не по отцу»[24]. В 1859 году швейцарский историк Иоганн Якоб Бахофен опубликовал научное исследование под названием «Матриархат». Эта книга потрясла религиозные и социальные основы, за что ее автор получил от клерикалов имя «мерзкого проповедника материнского права». Бахофен собрал и исследовал доказательства женской власти (материнского права) и политического господства женщин (гинекократии) у критян, греков, египтян, у многих восточно-азиатских наций. Оказывается, стадию матриархата прошли все известные ныне народы. Даже в наши дни по законам матриархата живут 30 миллионов жителей острова Суматра, несмотря на укоренившееся здесь впоследствии мусульманство. До сих пор только женщины имеют право выбора супруга (или сразу нескольких супругов) в некоторых районах Тибета и Индии, в племенах африканских скотоводов-кочевников и австралийских аборигенов. Для большинства же народов в память о тех далеких матриархальных временах к концу XX века остался лишь всемирный праздник 8 Марта, когда почти в каждой семье в сентиментально-карикатурном виде воспроизводятся порядки женского господства.
Почему же матриархат, просуществовавший многие тысячелетия, уступил место патриархату? Знаменитый исследователь древнего общества и древней семьи Льюис Генри Морган основой матриархата считал «род в его архаической форме». «Общинное землевладение и коллективная обработка земли,- писал он,- должны были привести к общинным домам и коммунизму домашней жизни»[25]. Дело в том, что существование рода как единой полигамной семьи делало возможным учет родства только по материнской линии. Отсюда и повышенный социальный статус женщины-прародительницы в древние времена. Тысячи лет жили наши предки под мягким женским владычеством. О том, что оно было мягким, как бы мы сейчас сказали - гуманным, свидетельствует имя «золотой век», данное эпохе материнской власти современниками несравненно более жестоких патриархальных времен. Да и сам миф о рае земном, уходящий своими корнями в самую седую древность практически всех народов, не может не иметь реальной основы. Подобно тому, как осененное теплой материнской заботой младенчество оставляет в подсознании человека неизгладимый след, так же и социальная память народов тоскует по простым и безмятежным временам матриархата. Но, как это часто бывает, погубил человечество совершеннейший, на первый взгляд, пустяк. На одной из древних греческих ваз изображена сцена передачи богиней Деметрой людям плуга. Изобретение сохи, а затем и плуга привело к обособлению от первобытного рода малой семьи, возглавляемой способным прокормить ее мужчиной. Теперь мужчина захотел контролировать появление на свет своих прямых потомков, дабы передавать только им нажитые избытки пропитания и имущества. Это в свою очередь подстегнуло развитие частной собственности, которая окончательно разрушила родовой коммунизм, а вместе с ним и матриархат. Наступила эпоха патриархата - жестокого, кровавого и алчного господства мужчин. Богиня, дающая жизнь, была оттеснена на вторые роли. Олимп захватил суровый Бог-отец, карающий смертью. Сила стала высшей властью. По миру рассеялись вооруженные мужские ватаги, которые добывали себе уже не столько одежду и пропитание, сколько неизвестные встарь блага: эфемерную власть и несъедобные драгоценности. Захватывая земли и покоряя населяющие их племена, эти чисто мужские коллективы образовывали государства, простирающие свое господство на целые народы. Так возникли Рим и Киевская Русь, империя Моголов и Золотая Орда. Женщины в таких мужских компаниях были обузой в боях, но ценной добычей и средством услады в перерывах между ними. При переходе мужчины-воина с походного образа жизни на оседлый естественный недостаток женщин восполнялся, как и любой другой ценный продукт, грабежом, воровством или выкупом. Известная легенда о массовом умыкании истосковавшимися по женщинам римлянами проживающих по соседству сабинянок имеет под собой вполне конкретное историческое основание. Впрочем, отголоски тех варварских обычаев живы до сих пор, хотя и приняли вид формальности, архаичного ритуала или криминального эксцесса. Красивый обычай внесения женихом невесты на руках в свой дом или, например, ведение женщины под левую руку имеют в основе всё ту же древнюю практику умыкания женщин.
В обществах сословно-патриархального типа к мужчинам и женщинам стали предъявляться довольно жесткие нормы статуса, прав и обязанностей, резко различающиеся по половому признаку. Причем если восточные религии Древней Индии и доконфуцианского Китая рассматривали мужчину и женщину в качестве двух взаимодополняющих полюсов единого целого на пути постижения Бога, то европейская христианская традиция развела мужское и женское начала в состояние антагонистического противоречия борьбы «за» и «против» Бога. Дело дошло даже до обсуждения католиками на соборе 1555 года вопроса: «А человек ли женщина?». Впрочем, вопрос этот был актуален и для исламских теологов. Дальневосточная традиция говорит о «Восточном Рае», где вообще не будет женщин; достойные женщины там станут мужчинами[26]. Религиозное отвержение женщины в средневековой культуре являлось отражением ее социальной дискриминации. На протяжении многих веков женщина была желанной добычей мужчины-воина в его битвах, послушной служанкой в его доме и матерью наследников его имущества.
Справедливости ради следует сказать, что даже в условиях самого строгого патриархата значение женщины во внутрисемейных, домашних делах было далеко не ничтожным. Неспроста те же сабинянки, когда сородичи наконец-то пришли выручать их из патриархального римского супружества, воспротивились этому, встав между обнажившими мечи мужчинами, и пожелали остаться со своими суровыми мужьями. Патриархат вовсе не отрицал традиционно важной роли женщины в семье. Вся загвоздка состояла в том, что семейно-брачные отношения перестали быть главной сферой жизнедеятельности человека, они отошли на второй и третий план. А вместе с семьей покинула историческую авансцену и женщина, уступив место у рампы мужчине - активному субъекту общественно-политического процесса. Еще в знаменитом «Домострое» Ксенофонта, написанном на рубеже V и IV веков до н. э. и очень популярном в средневековой Европе, говорится о том, что сам Бог приспособил «природу женщины для домашних трудов и забот, а природу мужчины - для внешних», общественно-государственных, т.е. вне дома[27]. Однако общее руководство оставалось все же за мужчиной. Популярный древнеиндийский афоризм гласил: «Женщина всегда остается несамостоятельной: до брака она находится под опекой отца, после брака - мужа, в старости – сына». Женщина рассматривалась как существо, нуждающееся в воспитании наравне с детьми и учениками. Поэтому лучше, наставлял тот же Ксенофонт, брать жену помоложе, еще ребенком, чтобы воспитать из нее хорошую супругу, мать своих детей и хозяйку дома. Мужчине же неприлично заниматься домашними делами, его поприщем являются торговые, ремесленные и государственные дела.
Такое распределение ролей мужчины и женщины оставалось, за очень редким исключением, господствующим социальным правилом на протяжении всей всемирной истории вплоть до ХХ века. Случались, конечно, даже в сугубо патриархальные времена прецеденты женского влияния на судьбы народов и государств. Но тогда, как правило, имела место, в той или иной степени выраженная, половая инверсия тех немногих женщин - творцов истории. Дело не всегда было в физиологических предпосылках трансформации пола, однако смена социального полового образа оставалась правилом практически для всех исторических персонажей женщин-воительниц и предводительниц народов. Яркий пример такой социальной инверсии - Жанна д`Арк, отказавшаяся от своей довольно женственной внешности. Интуитивно она поняла, что как женщина она не могла рассчитывать на успех своего общенародно значимого предприятия, поэтому была вынуждена, по сути, поменять свой половой статус, сменив прическу, одежду и манеры поведения на мужской тип. Показательно, что именно это и стало непосредственным поводом для инквизиции к осуждению Орлеанской Девы на смерть посредством сожжения, что в те времена было «привилегией» лишь злейших врагов установленного Богом миропорядка[28]. Никто и ничто не должно было нарушать незыблемость мира, в котором верховная власть принадлежит мужскому началу, а в распоряжении женщины оставались кухня, церковь и дети. Долг женщины - во всем повиноваться мужу и разделять с ним все тяготы и лишения вплоть до самой смертной муки. В Индии вдовы нередко добровольно восходили на погребальный костер мужа. Лишь беременным запрещалось отдавать этот последний долг супружеской любви и верности[29]. Из века в век передавались случаи женской самоотверженности, призванные воспитывать в должном патриархальном духе все новые и новые поколения женщин. Аррия, жена римского консула Цецины Пета, собственным примером придавшая супругу решимость с честью уйти из жизни, и благородная Паулина, пожелавшая разделить с опальным Сенекой его злую участь, своими поступками укрепляли устои патриархата[30]. Символом Средних Веков стала Богоматерь, вскармливающая грудью младенца – своего будущего Бога. Культ прекрасной дамы, дошедший до нашего времени в рыцарских романах, отражал, скорее, не реальность, а идеал верной супруги, годами ожидающей своего странствующего мужа. Реальным же женам благочестивые рыцари перед походом на всякий случай одевали «пояса верности», ключи от которых увозили с собой.
Однако патриархат, выросший на войнах и насилии, в условиях расслабляющего мирного времени начинал добреть и либеральничать. Именно в такие периоды относительно длительного затишья на полях битв и стали постепенно появляться первые ростки женской эмансипации и мужской феминизации.
Локальный, социально ограниченный феминизм существовал, по-видимому, во все времена. В глубинах истории при желании всегда можно обнаружить различные секты, общества и партии, начиная с полумифических амазонок и кончая тайными сообществами древних китаянок «Золотая орхидея» или «Красная лампа», которые отвергали господствующие патриархальные нормы, провозглашая равенство полов и свободу сексуальных отношений.
Динамика социальных образов мужчины и женщины происходит по типу сообщающихся сосудов, с соблюдением своеобразного закона сохранения континуума влияния в обществе. Чем больше эмансипируются женщины, тем менее мужественными становятся мужчины, и наоборот. Первая волна этого обоюдонаправленного движения прошла по Европе в середине XYII века. Между прочим, немаловажную роль здесь сыграл и героический образ Жанны д`Арк, в памяти народной все-таки оставшейся женщиной. В самых либеральных по тем временам Франции и Англии появились скандальные группки «жеманниц» и «жеманников». Они выступали за новый идеал женщины, свободной от оков брака и общественных предрассудков, коими считали домашнее затворничество, заботу о детях, верность мужу и тому подобные пережитки патриархата. Жеманницы претендовали на возможность общественной деятельности, полное социальное и сексуальное равенство. Они ратовали за «пробную связь» и за ее разрыв по рождении наследника, который должен, по их мнению, оставаться на попечении отца. Подлежал пересмотру и опостылевший образ мужчины-грубияна и деспота. От мужчин жеманницы требовали возвышенной, платонической любви и бесконечной верности, граничащей с мазохизмом. История знает много примеров того, как вчерашние рабы после удачного восстания становились еще более жестокими истязателями своих обращенных в рабство хозяев. Женские притязания на абсолютную власть над мужчинами были всего лишь зеркальным отражением жестокой по отношению к ним патриархальной реальности.
Но как маятник приходит в равновесие, раскачиваясь в крайние точки амплитуды, так же и экстравагантность жеманниц в какой-то степени сгладила крайности патриархального деспотизма средневековья. Комичные выходки жеманниц и жеманников имели, однако, самые серьезные последствия в деле пересмотра половых ролей и социального статуса мужчины и женщины. К началу XVIII века в «высшем свете» у мужчин уже считались нормой женоподобные манеры и одежда. Они научились носить длинные парики, наводить румяна, ставить на щеках «мушки» и пользоваться духами. Мужской стандарт поведения стал включать в себя такие ранее несвойственные мужчинам черты, как изысканность, учтивость и утонченность манер. Проявление физической силы стало считаться неуместным и вульгарным; в моду вошли бледный цвет лица и худосочность тела. Даже мужчины-воины (речь идет, конечно же, об аристократах) искали и находили больше удовлетворения в будуарах дам, нежели в военных походах. Сексуальная свобода все чаще касалась уже не одних только мужчин, но и женщин, так как желавшие прослыть современными мужья из «высшего света» старались воздерживаться от проявлений ревности. Переворот социальных поло-ролевых образов затронул мужчин в гораздо большей степени, чем женщин. Эмансипация женщин не была столь вопиюще заметной, как феминизация мужчин. Унификация полов в XYII-XYIII веках осуществлялась под доминирующим знаком феминных ценностей. Столь необходимое Европе смягчение нравов проходило не без крайностей и излишеств морального свойства, которые справедливо возмущали ориентированное на традиционные ценности большинство. Эмансипация женщин, не выходившая тогда за пределы сферы чувств и сексуальных отношений, разрушала оплот нравственности, которым были брак, семья, верность жены супружескому долгу. Подвергался сомнению и растлевался патриархальный идеал настоящей женщины. Теперь сексуальная свобода распространялась не только на мужчин, но и на женщин. Идеолог разврата, давший свое имя отвратительнейшему пороку, маркиз де Сад (1740-1814 гг.) писал в своей «Философии в будуаре»: «Женщины, теперь вы, подобно мужчинам, оказались свободны, так что поприще сражений Венеры открыто всем одинаково... Ныне вам не придется краснеть при совершении прелестных поступков, напротив, мы увенчаем вас миртами и розами, оказывая наибольшее уважение той, которая превзойдет всех прочих в распущенности»[31]. Впрочем, против тех, кто не пожелает распутничать, маркиз де Сад предлагал принять специальный закон, принуждающий их к разврату. Женщины, вернее, их интимные части объявлялись общественной собственностью; каждый мужчина получал право, по «философии» де Сада, насильно брать любую приглянувшуюся ему особу. Такова оказалась гримаса революции равенства и свободы по отношению к женщине.
Источник заразы равенства распутства искали и находили во Франции, точнее - в Париже, еще точнее - в «высшем свете», Версале. И не без оснований. Семьи вельмож, покинутые социально и сексуально активными женщинами, являли собой арену пирующего порока; они распадались сами и разлагали подрастающие поколения. Государственный механизм, лишенный твердости мужской руки, уже не мог защитить даже самого себя.
В 1789 году еще не утратившая здоровой мужественности французская буржуазия смела феминизированную аристократию, а вместе с ней и женскую эмансипацию. Парадокс состоял в том, что эмансипированные парижанки сыграли немаловажную роль в раскручивании красного колеса революции, совершив так напугавший короля марш на Версаль[32]. Но когда француженки, принявшие на свой счет один из трех главных лозунгов революции, потребовали предоставления им равных с мужчинами прав, Конвент ответил решительным и единодушным отказом. Революционные события во Франции повергли Европу в длительный период войн. От мужчин снова потребовалось мужество, чтобы убивать и умирать. Повышенный спрос на мужественность укрепил патриархальные образы «настоящих мужчин» и «настоящих женщин». Женщина была вынуждена искать защиты за широкой мужской спиной и на время забыла о своих притязаниях на социальное равенство. Традиционное разделение полов было восстановлено во всех сферах жизни в полном объёме. Между прочим, «женский вопрос» и революция часто будут встречаться на перекрестках истории, в том числе и на нашей, славянской почве в 1905, Феврале и Октябре 1917 года. Женщины, вкусив социальных и иных свобод, еще не раз соблазнят мужчин сладостью бунта. Но все революции, даже победившие, всегда надевали на женщин еще более тяжкие вериги зависимости от мужчин.
Эпоха наполеоновских войн закончилась. Европа снова окунулась в сытое благополучие. И вновь в мирной тишине громче стали слышны голоса феминисток. На этот раз ареал распространения идеологии равенства полов включал в себя не только Европу, но и Америку. Правда, уровень притязаний тогдашних борцов за половую справедливость поначалу был по современным меркам очень умеренным. Так, эталон эмансипированной женщины ХIX века - Жорж Санд - отнюдь не требовала для женщин политических прав: избирать и быть избранными в государственные органы. Ее интересовало, прежде всего, равенство в сфере чувств. «В любви с женщинами обращаются, как с куртизанками,- писала она, - в супружеской жизни - как со служанками»[33]. Женщина должна иметь свободу отказа мужчине и ухода к другому, считала Жорж Санд, что фактически означало требование права женщины на развод. Другой пункт её программы эмансипации включал в себя право женщины распоряжаться собственными доходами. Все эти тезисы, как видим, ничем практически не отличались от требований жеманниц. Однако волна женской эмансипации конца XIX - начала ХХ веков уже отличалась от шумной, но во многом поверхностной (в первую очередь в социальном смысле) кампании XVIII века вовлечением в общественно-экономический процесс широких масс женщин-работниц из «низов». Это было начало качественно нового этапа в формировании социальных образов мужчины и женщины.
ХХ век ввел в широкую социальную практику понятие равенства классов, наций и полов. В самом его начале появились труды, где доказывалось наличие в каждом индивиде мужского и женского начал одновременно[34]. Принцип относительности времени и пространства Альберта Эйнштейна появился на свет примерно в то же время, что и принцип относительности половых различий. Если работа великого физика возвестила начало научно-технической революции, то книги физиологов, психологов и философов, посвященные проблемам пола, стали отправной точкой массовой эмансипации женщин. Оба эти явления оказали огромное влияние на судьбы ХХ века. Хотя, разумеется, дело здесь не в книгах: лучшие из них лишь формулируют потребности исторической тенденции. А историческая тенденция состояла в экспансии на весь мир массового капиталистического производства, что привело к господству европоцентристской модели общественного устройства индустриального типа.
Квинтэссенцией современной европоцентристской цивилизации выступает Капитал, который, подобно богу Саваофу, лепит по образу и подобию своему нового человека, закладывая в его сознание фабулу поведения, отвечающую его, Капитала, нуждам и потребностям. Применительно к нашей теме можно сказать, что глубинной причиной, вызвавшей женщин к активной общественной жизни, является потребность индустриального общества в дешевой рабочей силе, которая для него не обладает половыми признаками. Капитал, неважно даже, частный он или государственный, игнорируя половые различия людей, продуцирует рабочую силу, обладающую функциональной универсальностью, способностью быстро «перетекать» из одной сферы труда в другую, а также достаточным потребительским потенциалом для обеспечения постоянного сбыта произведенной продукции.
Исторически новые требования на рынке труда стали стремительно разрушать традиционные образы так называемых «настоящих мужчин» и «настоящих женщин», сформированные в средневековую доиндустриальную эпоху. Практически с зари ХХ века начался процесс массовой нивелировки социальных статусов индивидов с различной половой принадлежностью. Апологитирующая Капиталу идеология пропагандирует эту тенденцию как прогрессивное дело установления социального равенства женщины с мужчиной. Процесс нивелировки, «уравнения» полов происходит, так сказать, на встречных курсах: мужчины в условиях психологии пассивного потребления все больше и больше феминизируются, а женщины, овладевая «мужскими» сферами общественной деятельности, постепенно маскулинизируются.
Женщины стали посягать на важнейшие сферы мужской самореализации: науку, философию, даже политику и государственное управление. Мужчины переживали женскую экспансию чрезвычайно болезненно. Чтобы убедиться в этом, достаточно познакомиться с едкими высказываниями на эту тему Фридриха Ницше или Отто Вейнингера. Но и женщинам - первопроходцам в мир мужских ценностей - эмансипация стоила очень дорого. Показательны в этой связи последние, малоизвестные страницы жизни Софьи Ковалевской, яркая научная и общественная судьба которой стала эталоном для миллионов эмансипированных женщин во все мире. Своими воспоминаниями о С.Ковалевской поделился Илья Ильич Мечников, близко знавший ее на протяжении более двадцати лет. «В молодости, когда она так увлекалась математикой и театром и когда она сама была очень увлекательна, любовная сторона жизни была ей совершенно чужда». Добившись вершины почета и славы на мужском поприще, она, однако, чувствовала себя очень несчастной, и в день присуждения ей премии Парижской Академии наук она писала одному из друзей: «Со всех сторон я получаю поздравительные письма, но в силу непонятной иронии судьбы я еще никогда не чувствовала себя столь несчастной». Причину этого недовольства она выразила в словах, обращенных к её лучшему другу: «Отчего, отчего никто не может меня полюбить?» - повторяла она»[35]. Дело, стало быть, даже не в неудовлетворенной потребности материнства, т.к. Ковалевская была матерью, а в упущенной возможности полюбить и быть любимой. Отказ женщины от своего природного и общественного предназначения, как оказалось, в конце концов, мстит ей жестоким разочарованием даже в столь удачной, на первый взгляд, жизни. Как это ни парадоксально, но женская эмансипация, вылившаяся в погоню за «мужскими» стандартами, больнее всего ударила именно по «деловым» женщинам, лишив их преимуществ женственности, но так и не одарив неуязвимой самодостаточностью мужчин. Это заметил злой критик европейской цивилизации Фридрих Ницше. Благодаря эмансипации, писал он, «женщина вырождается...; в то время как она, таким образом, завладевает новыми правами, стремится к «господству» и выставляет женский «прогресс» на своих знаменах и флажках, с ужасающейся отчетливостью происходит обратное: женщина идет назад. Со времен французской революции влияние женщины в Европе умалилось в той мере, в какой увеличились ее права и притязания»[36].
Набравший силу капитализм востребовал женскую рабочую силу, более дешевую, аккуратную и лояльную, к тому же зачастую не уступающую мужской по производительности труда. Именно эта экономически обусловленная эмансипация женщины стала необратимой, постепенно охватывающей все слои общества. Негативные последствия такого переворота в традиционной системе распределения половых ролей сразу же проявились во всей своей остроте. Массовое вовлечение в производственный процесс женщин привело к повсеместно отмечаемой катастрофе пролетарской семьи, нравственной деградации целого социального класса в конце XIX - начале ХХ века. Этот фактор нельзя сбрасывать со счетов при анализе причин революционных цунами, захлестнувших Европу в это время.
Наиболее сильно декадентское разложение коснулось среднего класса и аристократии. Но причина разложения среди них заключалась, скорее, не в эмансипации женщин, а в феминизации всего образа жизни этих социальных классов, что особенно бросалось в глаза в отношении мужского пола. На этот раз, в отличие от феминизированных мужчин XVIII века, обошлось без париков и «мушек», но распад духа и идеологии мужественности был более глубоким и социально более масштабным. «Мужеподобность страшно понизилась в Европе»,- констатировал русский философ В.В.Розанов[37]. Освальд Шпенглер, выражая общие настроения, заговорил о закате Европы. Фридрих Ницше предрек скорую гибель всей женственной европейской цивилизации, расслабленной в сытом прозябании, лишенной творчества и твердости героического мужского духа.
Европа и на самом деле едва не погибла. Правда, не от женского «сосуда греховного и мерзостного», а как раз от ничем не сдерживаемого агрессивного мужского начала. Две Мировые войны показали самоубийственность возврата к идеологии фашизма, порожденного крепким мужским духом римских fascis и тевтонских отрядов, дружин викингов и самураев. Гипертрофированная мужественность опасна не только для отдельного индивида (средняя продолжительность жизни мужчин даже сегодня в среднем на 10 лет меньше, чем у женщин), но и для всей человеческой цивилизации. Как закономерная реакция на разгул мужской стихии с середины ХХ века поднимается третья волна женской эмансипации. На этот раз это настоящий «девятый вал», вобравший в себя практически все социальные слои человечества почти на всей территории Земли. Ныне феминистские движения захлестывают мир. Враждовавшие общественно-политические системы оспаривали друг у друга пальму первенства в решении «женского вопроса». Созданы всемирные женские организации, собирающие делегаток со всех концов Земли. Центр феминизма переместился из Европы за океан. В Америке еще Теодором Рузвельтом была узаконена так называемая «положительная дискриминация», обеспечивающая женщинам и неграм преимущества при поступлении на работу и в учебные заведения.
Однако остережемся усматривать в этом бескорыстное желание политиков освободить несчастных женщин от тяжелых семейно-брачных оков. Дорогостоящей филантропией не могут страдать идеологи и чиновники государств, экономической основой которых является Капитал. В этом обществе всё должно окупаться, и если женщин всеми средствами выманивают из семьи в сферу общественного производства, то, значит, это кому-то очень выгодно. Меркантильный интерес проповедников женской эмансипации не всегда афишируется, однако и она имеет свою стоимость. По оценкам правительства Швеции, национальный доход даже этой экономически сверхразвитой страны мог бы быть увеличен еще на четверть, если бы полностью были использованы возможности привлечения женщин к труду в общественном производстве[38]. Ясно, что столь высокодоходные ресурсы стали подвергаться усиленной разработке. В период послевоенного восстановления Европы, когда Капитал нуждался в рабочей силе, привлечение женщин в общественное производство достигло пика. Всего за 20 лет, с 1950 по 1970 год доля работающих по найму женщин увеличилась в той же Швеции с 29,3% до 39,4%, в США - с 31% до 38,8%, в Японии - с 25,7% до 31,9%. Государственный Капитал социалистического общества достиг еще более высоких темпов извлечения женщин из темной рутины семейного быта в сферу просветляющего общественно полезного труда. По тем же - в первую очередь, чисто экономическим - причинам лишь за десятилетие с 1959 по 1970 год численность женщин, занятых в домашнем и личном подсобном хозяйстве, уменьшилась втрое - с 17,9 миллиона до 5,9 миллиона человек[39]. Сегодня уже не осталось сферы труда, где бы не работали женщины, составляющие более половины совокупной рабочей силы в нашей стране. Даже в космосе доля женщин составляет уже треть всех побывавших там (у американцев). Женщины-полицейские, женщины-военные, летчики и капитаны океанских лайнеров. К концу ХХ века уже все, казалось бы, сделано для устранения первой, по словам Фридриха Энгельса, в истории человечества формы неравенства между мужчиной и женщиной. Но вот тут-то и возникла проблема, указывающая на необходимость серьезной коррекции всей гендерной политики. Процесс социального уравнения женщины с мужчиной зашел так далеко, что на сегодняшний день уже фактически осуществлен переход к социальной относительности полов. Решающее влияние на этот процесс оказала система производства. Как современное массовое производство «требует стандартизации изделий,- пишет, в частности, Эрих Фромм,- так и социальный процесс требует стандартизации людей. И их стандартизация называется равенством»[40]. В современном «капиталистическом мире понятие равенства изменилось,- продолжает Эрих Фромм.- Равенство сегодня означает «тождество» в большей степени, чем «единство». Это тождество... людей, которые работают на одних и тех же работах, имеют похожие развлечения, читают одни и те же газеты, имеют одни и те же чувства и идеи... Женщина становится равной, потому что она больше не отличается от мужчины... Мужчина и женщина стали похожими, а не равными, как противоположные полюса»[41].
Дело усугубляет тот факт, что навстречу процессу эмансипации женщин на всех парах движется феминизация мужчин. Ведь производству нужны работники, гармонично сочетающие в себе мужской творческий потенциал с женской исполнительностью и послушанием. В итоге нынешняя экономическая система в массовом порядке воспроизводит совершенно новый подвид Homo sapiens – человека двуполого. Или бесполого, что одно и тоже. Речь пока идет о бесполости не в биологическом, а в социальном и психологическом смыслах. Хотя еще Платон, говоря о мифических андрогинах (буквально: «муже-женщинах»), упоминал три их породы: мужчин, порожденных Солнцем, женщин - от Земли, а также – обоеполых детей Луны[42]. Миф мифом, однако, в начале ХХ века В. В. Розанов был вынужден констатировать, что европейская цивилизация «вышла не из головы Зевса и не из бедер Афродиты, а как отсвет натуры Паллады и Ганимеда»[43]. Паллада Афина, как известно, была непобедимой воительницей, а Ганимед прославился в роли нежного любовника. Не случайно, что именно в конце ХIX века появился термин «бисексуальность», который немного позже Зигмунд Фрейд своими талантливыми трудами сделал популярным. Современные исследователи двуполость именуют «вершиной процесса». «Двуполая сущность,- пишет, например, французская исследовательница Э. Бадентер,- подразумевает взаимодополнение, мозаику мужских и женских свойств, сила проявлений которых сугубо индивидуальна»[44], то есть уже больше не зависит ни от биологического, ни, тем более, от социального полового статуса. Двуполые мужчины и женщины будут вести себя в каждой конкретной ситуации в соответствии с различными поло-ролевыми нормами. Собственно говоря, и норм-то никаких по половому признаку не будет; стиль индивидуального поведения вне зависимости от пола определит производственная или служебная инструкция. А между полами останутся лишь «тонкие различия»: в строении тела, тембре голоса и т.д.
Историческая логика неумолима. Вероятно, к двуполости дело и идет. Возможно даже, что пользы от этого с экономической точки зрения будет больше, чем вреда. Но конкретные мужчины и женщины навсегда обречены стремиться к вечной женственности и несокрушимой мужественности - этим двум непохожим, в чем-то диаметрально противоположным полюсам гармоничного единства.
