ИСТОРИЯ МИРОВОЙ КУЛЬТУРЫ
КУЛЬТУРОГЕНЕЗ
Историческое значение и культурный смысл позднего палеолита
Поздним палеолитом называется заключительный этап древнего каменного века. В обшепринятой классификации первобытная эпоха человечества – каменный век – включает палеолит (от греческого раlaios – древний и litos – камень), мезолит (средний каменный век) и неолит (новый каменный век). Палеолит разделяется на ранний (нижний) и поздний (верхний). Иногда последний период раннего палеолита – мустьерскую культуру – выделяют в средний палеолит.
Указанное разделение в археологии появилось в XIX в. и отражало отчасти идею о роли технологии в развитии человека, отчасти специфику археологического материала дописьменной эпохи. Неуничтожимый, изобильный камень (в ряде случаев – единственное, что можно было извлечь из древнейших местонахождений) служил источником датировок, классификаций, гипотез о древнейшем прошлом. Лишенное индивидуальных свидетельств, биографий, образов, безмолвное прошлое представляется идеальным примером бессобытийной, «долгой» (Ф.Бродель), «спящей» (Э.Леруа–Ладюри) истории, предназначенной для отработки естественнонаучной логики, количественных методов или, с добавлением социально–экономических понятий, доктрин первичной («первобытно–общинной») общественной формации.
|
|
В ракурсе подобных объяснений поздний палеолит занимает ключевое положение в каменном веке.
Во–первых, на рубеже среднего и верхнего Палеолита заканчивается эволюция ископаемых гоминид и появляется «настоящий» человек – Homo Sapiens.
Во–вторых, скачкообразно увеличивается разнообразие каменных и других орудий, появляются составные: вкладыши, наконечники, сшитая одежда.
Наконец, главной социальной инновацией нижнего палеолита была экзогамия – исключение из брачных отношений ближайших родственников. Запрет инцеста (кровосмешения) требовал общественной регуляции брака, появились род и семья.
Замена эволюционного типа развития на исторический принесла столь радикальные изменения в довольно сжатые по сравнению с темпами антропогенеза сроки, что может быть определена как палеолитическая революция. Продуктом этой революции стало фундаментальное антропологическое, психофизиологическое, психосоциальное, духовное единство человечества, которое сохранится в истории вопреки расхождениям в экономическом, политическом, социальном, языковом, бытовом развитии человеческих сообществ.
Из сказанного ясно, что верхний палеолит – та эпоха, когда человечество, вдобавок к биологически–видовому единообразию, приобретает тот уровень интегрирующих связей, который называется культурой. Культура рождается в конце древнего каменного века как сложившаяся система, тогда как в исходной точке антропогенеза можно говорить только об отдельных зонах культурного поведения. Специфика палеолитической культурологии состоит в том, что ее типологии опираются на весьма локальный и ограниченный материал, а общечеловеческие закономерности, вышедшие из позднего каменного века, относятся к самым глубоким, аморфным, темным константам культурного бытия. Архаический базис цивилизации воспринимается как коллективное бессознательное, сложившееся из ряда открытий «прометеевской эпохи».
|
|
Потребности гуманитарного изучения доистории требуют дополнения естественнонаучной логики понимающей интерпретацией. Сознание, речь, религия, искусство возникли примерно одновременно в итоге мощного переворота, закончившего трехмиллионнолетнюю эволюцию гоминид. Эпохи человека разумного живут последствиями этого события. Поэтому все люди познаваемы друг для друга, а все человеческие сообщества в пределах 30–40 тысяч лет – современники. Гуманитарный поиск направлен на установление родства цивилизаций, имеющего нижний предел в палеолитической революции. Вопрос, откуда начинать культуру, от австралопитеков или кроманьонцев, три миллиона или тридцать тысяч лет тому назад, решается сам собой, когда от умозрений переходят к интерпретации. Культура начинается там, куда простирается символическая традиция, где есть еще материал для человеческого понимания. Не побоимся тавтологии: культура там, где свидетельства культуры. Но что же отнести к ним и как быть с доказательством иного рода: костными останками, геологическими отложениями, галечными расколами? Естественнонаучный подход не ищет человеческого лика в прошлом, он изучает антропогенную информацию. Объемы черепа и каменные сколы не могут еще сказать, есть ли человек. Очередная антропологическая или археологическая сенсация служит лишь преддверием к дискуссии, которая превращается в испытание кандидата на вхожесть в человеческое общежитие. Гуманитарная интерпретация проводит общечеловеческую экспертизу экспонатов доисторического музея, намечая новые границы коллективного «мы».
Узнавание находки свидетельствует о сходстве психических конституций интерпретатора и его визави. Прошлое меняет нас, но и мы меняем его. Круг контактов, в периметре которого налаживаются средства общения, называется культурой в гуманитарном значении слова. На периферии он размыт и кое–где намечен пунктиром. Здесь происходит самое интересное: расширение человечества, просвечивание психологической архаики.
Любивший сравнивать психоанализ с археологией 3.Фрейд находил на каждом слое «раскопа» свой язык. Главным достижением «переводческой деятельности» психоаналитика он считал открытие «языка желания», собранного из сновидений, обмолвок, описок, галлюцинаторных ассоциаций и прочих лингвистических отбросов. Здесь, на пределе читабельности совершается первое опосредование пока смутной реальности смутным языком. Подспудные связи психики с коллективным бессознательным включены в работу языка по структурированию размытой зоны между речью и доречью, индивидуальным и коллективным, современным и мифическим. Мысль исследователя, отталкиваясь от плоскости читабельного в сферы неосвещенного, неизбежно находит эквиваленты своим полуоформленным состояниям где–то на краю истории. Гуманитарию удается включить в коммуникацию с доисторией пласты своего, едва прощупанного подсознания. Эманация гуманитарного разума на низлежащую темноту имеет характер смыслового очеловечивания физических и физиологических фактов, поставляемых естествознанием. Вычитывание «человеческого, слишком человеческого» в грудах материала, казалось бы лишенного признака одушевления, означает расширение человеческого в человеке и гуманитарного в науке.
|
|
Итак, палеолит. Вначале – расколотые гальки и грубые отщепы, кости, питекантропы и синантропы. Абсолютная тьма. Царство физической антропологии, кое–как опирающейся на трудовую теорию и аналогии с приметами. Интерпретировать нечего, образ не складывается, общаться не с кем. Значит, культуры нет. Естественнонаучное объяснение может заводить человека вглубь сколь угодно глубоко, т к. не нуждается в образе. Оно воссоздает предметно–логический костяк всякого объекта, в том числе человеческого. Гуманитарию этого мало, ему нужен образ, иначе интерпретация будет негуманитарной.
Средний палеолит. Несколько углублений в камне, кусочки охры, медвежьи черепа на каменном пьедестале, странные могильники. От среднего палеолита идет пещерная тератология, тень низколобого существа, которое обезглавливало медведей и что–то делало со своими покойниками десятки тысяч лет тому назад. Эпоха бессловесная, предкультурная Неандертальский миф позволяет понять многое в искусстве Нового времени, в символизме, декадансе, которые параллельно, а временами и совместно с психоанализом, этнологией, археологией разрабатывали культурные смыслы доисторической пещеры. Их влечение к смерти усиливалось «теориями дегенерации» и находками древних «вырожденцев».
Сродство с верхним палеолитом иное. Хотя, разумеется, нелегко установить «пути, по которым в гениальное творчество Пикассо проникли отголоски искусства ледникового периода». Надо. полагать, что это сродство человека с человеком, творчества с творчеством и жизни с жизнью. Более того, – единственного в своем роде творческого акта и единого впечатления. Но, прежде чем делать выводы, нужно рассмотреть эмпирические свидетельства археологии.