Феномен государства можно рассматривать с разной “высоты” теоретического изучения, в разном контексте, в разном теоретическом приближении, “извне” и “изнутри”.
В первом приближении “извне”, в контексте международных отношений или с “высоты” международного права, государство выступает как совокупность людей (нация), проживающих на определенной территории и объединенных публичной политической властью. В таком виде государство предстает “внешнему наблюдателю”, который может различать в государственном целом лишь наиболее крупные его элементы – население государства, государственную территорию и организацию государственной власти.
Во втором приближении наблюдатель находится “внутри” публично-властной ассоциации – множества людей, объединенных публичной политической властью. Здесь он воспринимает государство в качестве повелевающей, властной организации, отличающейся от остального населения.
|
|
Иначе говоря, государство в этом контексте выступает не как население, объединенное публичной политической властью, а как организация, осуществляющая эту власть, или аппарат власти.
Наконец, в третьем приближении появляется возможность рассмотреть аппарат государственной власти как сложную систему, совокупность властных органов и учреждений, их отношения, связи между ними. В таком контексте, в частности, с “высоты” конституционного права, государство рассматривают как систему государственных институтов, органов законодательной, исполнительной и судебной власти. В этой системе связи между ее элементами – государственными органами и должностными лицами – определяются их компетенцией. Здесь изучают отношения субординации и координации “внутри” аппарата государственной власти.
Таким образом, термин “государство” употребляется в трех значениях, а именно обозначает (1) государственно-организованное сообщество, (2) аппарат государственной власти как целое (для краткости в этом контексте говорят просто “государственная власть”) и (3) систему государственных органов.
Однако это еще не три разных понятия государства. Есть разные концепции государства. Каждая из этих концепций может учитывать все три значения термина “государство”, но при этом сущность государства в каждой концепции объясняется по-своему.
3.2. Публичная политическая власть
Родовым понятием для всех вариантов понимания государства служит понятие публичной политической власти.
|
|
В обществе существуют различные виды личной и социальной власти – власть главы семьи, власть господина над рабом или слугой, экономическая власть крупных собственников, духовная власть (авторитет) церкви, власть организованного преступного сообщества и т.д. Все названные виды представляют собой либо индивидуальную, либо корпоративную, групповую власть. Она существует в силу личной зависимости подвластных, не распространяется на всех членов общества, не осуществляется именем народа, не претендует на всеобщность, не является публичной.
Власть же публичная – всеобщая – распространяется по территориальному принципу, ей подчиняются все, включая иностранцев (за редким исключением), кто находится на территории, которую эта власть способна контролировать.
Публичная власть есть власть политическая. Это власть, предназначенная решать общие дела, управляющая народом в интересах благополучия сообщества в целом, обеспечивающая стабильность и порядок. Ради этого она прибегает к организованному принуждению вплоть до физического насилия в отношении социальных групп и отдельных людей.
Публичная политическая власть осуществляется особыми группами людей, которые профессионально, на постоянной основе занимаются управлением и составляют аппарат власти. Этот аппарат подчиняет все социальные группы политической воле, выражаемой в законах и других публично-властных актах, приказах. Реально политическая воля (“общая воля”) выражается как воля правителя, парламентского большинства, политической элиты и т.д. Аппарат существует и функционирует за счет налогов с населения, которые устанавливаются и взимаются либо по праву – когда налогоплательщики являются свободными, либо произвольно, силой – когда они несвободны по отношению к власти и ее представителям. В последнем случае – это уже не налоги в собственном смысле, а дань или подати.
Аппарат публичной политической власти обычно включает в себя законодателя (им может быть и парламент, и единоличный правитель), правительство и бюрократию, суд, полицию, вооруженные силы, тюрьмы и другие карательные учреждения. Все высшие полномочия публичной политической власти могут быть соединены в одном лице или органе власти (монарх, деспот, диктатор и т.п.), но могут быть и разделены на самостоятельные ветви власти – законодательную, исполнительную и судебную.
Аппарат публичной политической власти обладает монополией на принуждение на всей подвластной территории и в отношении всего населения. Никакая другая социальная власть не может конкурировать с публичной политической властью и применять силу без ее разрешения. Это означает суверенитет публичной политической власти, т.е. верховенство на подвластной территории (внутренний суверенитет) и независимость от властных субъектов, действующих за пределами этой территории (внешний суверенитет). Только аппарат публичной политической власти может издавать законы и другие общеобязательные акты. Все приказы этой верховной власти обязательны для исполнения.
Таким образом, публичная политическая власть характеризуется следующими формальными признаками:
|
|
– объединяет население по территориальному принципу, создает сообщество, интегрированное публично-властными отношениями на некой территории;
– осуществляется специальным аппаратом, который как совокупность людей не совпадает с населением, со всем территориальным сообществом; аппарат действует за счет налогов;
– обладает суверенитетом, в частности, монополией на принуждение и прерогативой законотворчества.
Есть два принципиально противоположных типа публичной политической власти: правовой (государственность) и силовой (от старого деспотизма до современного тоталитаризма). На такой позиции в понимании права и государства стоит либертарно-юридическая теория. Но в рамках позитивистского понимания права и государства (см. 1.3.4.) это сущностное различие двух типов публичной политической власти не учитывается. Поэтому в позитивистских концепциях государства (государства и права) сущность государственности (государственно-правового общения) искажается: сущность государства объясняется либо как монопольная принудительная сила, позволяющая произвольно устанавливать законы, либо как сила, действующая в рамках законов, содержание которых считается, опять же, произвольным.
3.3. Силовое (”социологическое”) понятие государства
В “социологической” концепции государством называется организация публичной политической власти любого типа, независимо от формы и содержания. Общей чертой всех вариантов “социологической” концепции является отрицание юридической природы и абсолютизация силового начала государственной власти, рассмотрение государства как фактических отношений властвования (отсюда – так называемый социологизм этой концепции). По существу, это потестарная, силовая концепция.
В этой концепции сущность государства объясняется как организованное насилие, как политическая сила, которая не может быть ограничена правом и произвольно определяет свободу подвластных. При таком понимании государства и права допускается несвобода людей, составляющих политическое сообщество. Допускается неограниченная политическая власть, а поэтому в круг объектов, описываемых как “государство”, попадает и деспотия.
|
|
Определение государства в таком его понимании сводится к следующему: это наиболее действенная (самая сильная, верховная, суверенная) организация власти у определенного народа на определенной территории.
Силовое понятие государства использовалось в классическом легистском позитивизме для объяснения права (при отождествлении права и закона): право есть приказ государства, верховной власти. По этой логике, государство есть голая монополия силы, предшествующая праву (закону). Поэтому законная форма власти, ее наличие или отсутствие, не имеют значения в силовой концепции. Верховная, не ограниченная никакой иной силой власть может осуществляться и по закону, и вопреки закону – ибо она верховная. “Право” в таком понимании – это то, чего желает верховная власть. Поэтому в силовой концепции лишь допускается, что формирование и осуществление государственной власти может быть регламентировано законом, но при этом считается, что закон для государственной власти необязателен. Государство как суверенная социальная сила может соблюдать законную форму осуществления власти, но может и не соблюдать.
Разновидностью этой концепции является марксистская силовая концепция государства. Здесь сущность государства объясняется через классовое господство и классовое насилие. Согласно марксистскому учению, общество со времени утверждения частной собственности разделяется на антагонистические классы, а государство является политической организацией экономически господствующего класса. Сущность государства – это диктатура, насилие господствующего класса для подавления других классов. Государственный аппарат, опираясь на насилие, управляет обществом так, как это выгодно и угодно господствующему классу, и в принципе может не считаться с интересами других классов. Диктатура класса означает несвязанность власти какими бы то ни было законами. Диктатура есть власть, опирающаяся непосредственно на насилие, не связанная никакими законами (В.И.Ленин).
Таким образом, марксизм-ленинизм объясняет государство как антиправовую властную организацию, природа которой такова, что она не может быть ограничена даже законом.
Силовая трактовка государства не позволяет различать государство и деспотию. Если сущность государства – монопольная принудительная сила, то вполне допустимо такое государство, в котором нет свободы, т.е. “деспотическое государство”. В таком понимании государство может быть демократическим, либеральным, диктаторским, деспотическим, тоталитарным, коммунистическим, и во всех случаях это будет в сущности одно и то же – государство. Верховную власть можно оценивать как хорошую или плохую, справедливую или несправедливую, более или менее деспотическую и т.д., но все эти оценки не имеют отношения к понятию государства в потестарной концепции.
В таком случае, чем, в сущности, отличается “государство” от большой разбойничьей шайки? Этот вопрос задавал еще в V в. один из отцов Церкви, Блаженный Августин, доказывая, что государственное сообщество (civitas) основывается на справедливости и что деспотические царства (regnum) язычников нельзя называть государством. “Что суть царства, лишенные справедливости, – риторически вопрошал Августин, – как не большие разбойничьи шайки?” В представлении христианского мыслителя, в языческих царствах нет государственно-правового общения, но в них, как в разбойничьих шайках, есть власть одного предводителя, которому никто не смеет прекословить, а “право” сводится к тому, что захваченная на войне добыча делится по установившемуся обычаю.
Через полторы тысячи лет Августину возразил Г.Кельзен: разбойничью шайку нельзя считать государством лишь потому, что на той же территории, на которой действуют разбойники, есть другая социальная сила, власть, более могущественная, чем власть разбойничьей шайки. Она-то и называется государством. Поэтому приказы уличных грабителей нельзя отождествлять с велениями государства, правовыми актами государственных органов. Но уж если порядок, навязываемый бандой грабителей, будет на определенной территории наиболее действенным, то его следует считать правопорядком, а социум, организованный в рамках такого правопорядка, – государством. В качестве примера Кельзен ссылался на “пиратские государства”, существовавшие в XVI–ХIX вв. на северном побережье Африки (Алжир, Тунис, Триполи), а также на тоталитарный режим большевиков, отменивших в России частную собственность. Сначала, отмечал Кельзен, суды США не признавали акты большевистского режима государственно-правовыми актами, так как считали, что власть большевиков – это преступная власть банды гангстеров, и она скоро кончится; но когда стало очевидным, что большевистский режим устойчив и более эффективен, чем любая другая власть на территории СССР, американские суды признали его в качестве государственно-правового порядка.
Силовая концепция государства отрицает естественные права человека и понятие правового государства.
В силовой трактовке суверенная власть означает такую власть, которая не может быть связана какими-то правами человека или международным правом. Право здесь объясняется как приказы верховной власти, а основные права и свободы – как продукт законотворчества. Получается, что не государство связано правом, а, наоборот: право – это то, что находится в распоряжении власти. Следовательно, в этой концепции “правовое государство” есть нонсенс: государство может быть и деспотическим, и каким угодно, только не правовым – в смысле связанности власти правовой свободой.
По логике силовой концепции, никакая сила не может ограничивать суверенную власть, ибо власть суверенная есть власть независимая и верховная, самая сильная. Если какая-то иная социальная сила способна ограничить суверенную власть неким “правом”, то суверенной следует считать не ту власть, которую можно ограничить, а ту силу, которая ограничивает других, но сама остается полновластной, неограничиваемой. По этой логике, невозможно объяснить природу конституционного права и международного права, устанавливающих пределы суверенной власти.
Вот рассуждения, типичные для силовой концепции, показывающие ее отношение к теории правового государства: “В научном отношении эта теория несостоятельна потому, что право по своей природе таково, что не может стоять над государством. К тому же совершенно необъяснимы по природе и неопределенны по содержанию те «абсолютные правовые принципы и начала»,... которые якобы должны стоять над государством, связывать его... Буржуазная теория «правового государства» – лживая и фальшивая теория”[34].
В современной России понятие правового государства провозглашено на уровне Конституции. Так что сегодня его уже нельзя открыто объявлять лживым и фальшивым. Это порождает вопрос, неразрешимый для силовой концепции: что такое право, если право не тождественно приказу государства? Поэтому для сторонников силовой концепции понятие правового государства остается необъяснимым: “…основной недостаток теории правового государства конца XIX – начала XX вв. – неясность в вопросах о том, какое конкретно право должно связывать государство, кто является источником такого права, каков механизм связанности государства правом, – остается не устраненным и по настоящее время”[35].
Отрицая понятие правового государства, силовая концепция, тем не менее, допускает понятие “государство законности”. Последнее означает государство, “самоограничивающееся” своими законами, т.е. такое, в котором власть “связана” законами, но в то же время может, как власть суверенная, произвольно изменять законы. Получается конструкция государства, в котором власть связана собственным произволом: “Тот факт, что нормы права исходят от государства... не противоречит положению о связанности органов государства этими нормами. Речь идет не о подчинении органов государства каким-то абсолютным правовым принципам, а о связанности государственных органов нормами действующего права (т.е. законами – В.Ч.)... Конечно, высшие органы государственной власти вправе издавать любые юридические акты. Никакой ранее изданный закон не связывает органы государственной власти в том смысле, что любой закон, включая конституционный, в установленном порядке может быть отменен или исправлен”[36]. Такая конструкция государства законности в принципе не опровергает тезис Ленина о том, что государство есть диктатура, не связанная никакими законами.
3.4. Легистское понятие государства
Легистская концепция государства возникла в Германии во второй половине XIX в. и доведена до логического завершения в теории Г.Кельзена в XX в. Сегодня она распространена в государствоведении в Западной Европе.
В этой концепции феномен государства отождествляется с требованиями законов, регламентирующих формирование и осуществление государственной власти. Сами легисты называют эту концепцию “юридической”, т.е. “правовой”. Но правильно называть ее именно легистской, т.е. законнической.
Легистское понятие государства подразумевает законную организацию публичной политической власти, законную компетенцию властных органов. Фактически государство отождествляется с предписаниями конституционного и административного законодательства, законодательства о судоустройстве и т.д. Государством считается то, что предписывают законы о монархе, президенте, правительстве, суде, прокуратуре, полиции и других институтах власти (независимо от того, что именно предписывают эти законы). Содержание законов о власти может быть любым, произвольным. Государство определяется через законную форму власти, но не через содержание законов.
Легистская концепция государства претендует на изучение и объяснение государственности в качестве предмета юриспруденции (читай – легистики, законоведения), на “юридическое” (законническое) видение государства, на знание о государстве с позиции профессионального знания законов. Она не отрицает, что государство может быть предметом других социальных наук: пусть социологи и политологи изучают свой предмет – реальные властные отношения, пусть философы задаются вопросом об идеальном государстве, но у законоведов есть свое – “юридическое” – знание о государстве. Юристы, согласно этой концепции, должны изучать действующие законы; следовательно, для юристов-законоведов государство представляет профессиональный интерес только как содержание законов о государстве.
Действительно, законная форма является характерной чертой развитой государственности. Законы регулируют организацию и деятельность государственного аппарата, устанавливают порядок формирования и компетенцию государственных органов. И если реальные государственно-властные отношения совпадают с предписаниями законов, то знание об организации и функционировании государства можно черпать из законов. Но при этом не следует забывать, что предписания закона – это еще не само государство, что законы устанавливаются законодательной властью государства и что, наконец, реальные государственно-властные отношения могут отличаться от того, что предписано законом.
В легистской же концепции получается, что тексты законов – это источник самой государственной власти, а не только источник знания о государстве. Законы о государстве рассматриваются этой концепцией как некая данность. Возникает впечатление, что не государство в лице законодателя создает законы, а закон создает государство с его законодательной властью.
Если “социологическая” концепция государства ориентируется только на фактические отношения властвования и пренебрегает законной формой власти, то легистская концепция, наоборот, абстрагируется от фактических властеотношений и изображает государство в виде законодательных предписаний о властеотношениях. То, что государство может функционировать и не так, как это предписано законом, в легистской концепции не учитывается.
Законнический способ понимания государства широко распространился в тех странах, где реальный порядок властеотношений мало чем отличается от требований конституции и законов. Например, для ученых-конституционалистов в этих странах характерна убежденность в том, что их профессиональное знание о государстве заключается в знании соответствующих законов. Если попросить такого государствоведа описать государство в определенной стране, то скорее всего он ограничится изложением конституции этой страны. А если возразить, что на самом деле в этой стране власть осуществляется не так, как предписывает конституция, он ответит, что его не интересует “то, что есть на самом деле”, и для него, как “юриста” (читай – законоведа), в отличие от социологов или политологов, профессиональный интерес представляет только то, что написано в официальных текстах, прежде всего – в конституции страны. И в определенном смысле он будет прав. Если конституция не фиктивная, а реальная, то из нее следует черпать знания о государстве.
Но конституции и законы могут быть и фиктивными. Деспотическая власть, не связывающая себя никакими законами, может прикрываться внешней государственно-правовой атрибутикой, создавать видимость конституционной законности, издавать конституции как пропагандистские документы, не рассчитанные на их применение. Фиктивными были, например, советские конституции. Они провозглашали демократию, власть рабочего класса, трудящихся, всего народа, но в действительности существовала жесткая диктатура, которая лишь имитировала государственно-правовые институты. В частности, советские конституции изображали некое федеративное устройство страны, а в действительности власть была сверхцентрализованной и не допускала никакой самостоятельности периферийных органов власти, и т.д.
Таким образом, легистская концепция государства оказывается явно несостоятельной применительно к политическим режимам с фиктивными конституциями. Но, с точки зрения самих легистов, это не так. Для них (в сфере их профессионального знания) как бы не существует никаких реальных отношений властвования, кроме тех, которые предписаны конституцией и законом. Их не интересует, в какой мере власть отклоняется от законодательных предписаний. Вообще для легизма характерны представления о первичности и самодостаточности законоположений и о вторичности общественно-политической жизни, о том, что в жизни все должно быть так, как предписано официальными актами. Такие представления о соотношении закона и реальной жизни называются “легистский идиотизм”, или “легистский кретинизм”.
Легистское понятие государства, так же как и силовое, не позволяет различать государство и деспотию (например, тоталитарные системы ХХ в.). Если считать, что государство – это порядок властеотношений, предписанный законами, то получится, что деспотический насильственный порядок будет государственным только потому, что он отражен в законах.
С позиции легистской концепции государства невозможно объяснить, что такое правовое государство. В зависимости от того, что предписывают законы и как они описывают организацию власти, государство (в его легистском понимании) может быть названо либеральным, деспотическим, демократическим, республиканским, тоталитарным, фашистским, пиратским, каким угодно, но только не правовым. Понятие “правовое государство” становится в этой концепции бессмысленным, а сам этот термин представляет собой плеоназм (речевое излишество, добавление ненужного слова). Поскольку для легистов законы любого содержания – это “право”, а государство – это предписания законов, т.е. “правовые” предписания, то всякое государство является “правовым” установлением уже по определению; не бывает “неправового государства”. Любая организация власти произвольно-силового типа, по этой концепции, оказывается “правовой” в той мере, в которой она оформлена произвольными законами.
Легистская концепция государства неверна гносеологически, хотя некоторые ее положения следует оценивать позитивно. Так, во-первых, бесспорно, что в развитой правовой ситуации государство существует в законной форме. Столь же бесспорно и нормативно-законническое требование: государственная власть должна быть организована и должна осуществляться в строгом соответствии с законом. Но из того, что в определенной стране содержание государства в основном исчерпывается предписаниями законов о государственной власти, не следует, что общее понятие государства можно сводить к таким предписаниям.
Во-вторых, как будет показано ниже (см. 3.5.), за пределами ограничения силы правом кончается государственная форма свободы и начинается властный произвол. Но, согласно легистской концепции, право, устанавливающее пределы государственной власти, – это то, что предписано в законе, даже если предписано произвольно. Получается очередная конструкция “государства законности”. В “социологической” концепции считается, что верховная власть может по своей прихоти устанавливать (или не устанавливать) в законе пределы ее осуществления. В легистской же концепции властная организация, не связанная законом, не признается государственной; но при этом допускается чисто произвольный характер законов, “связывающих” власть. Иначе говоря, в легистской концепции государством называют такую (и только такую) организацию политической власти, какую она сама предписывает себе в законах.
3.5. Понятие государства в современной либертарно-юридической теории
3.5.1. Государство как правовой тип публичной политической власти
Не следует полагать, что организация публичной политической власти правового типа складывается лишь в новейшее время и характерна лишь для современного государства. Государство как правовой тип публичной политической власти, как институциональная форма свободы существует столько, сколько существует правовой тип социальной регуляции. Поэтому и юридическое понимание государства, противопоставление государства и деспотии имеют древнюю традицию – начиная с древнегреческой политической мысли. В русле этой традиции сущность государства объясняется как соединение политической силы с правом или подчинение власти правовым законом. Уже Аристотель определял государство как совокупность граждан, т.е. лиц, обладающих политическими правами. В I в. до Р.Х. Цицерон, называвший государство (respublica) делом народа (res populi), объяснял, что народ – не просто множество подданных, а соединение многих людей, связанных между собою согласием в вопросах права. В XIII в. Фома Аквинский учил, что светской власти следует повиноваться, но лишь до тех пор, пока ее противоправный характер не становится нестерпимым; в отношении явно противоправной власти у подвластных есть естественное право на неповиновение. В XVII в. Джон Локк, один из основоположников либерализма, определял государство как политическое сообщество, созданное свободными индивидами в целях надежного обеспечения своих естественных прав, свободы, личной безопасности и собственности. В конце XVIII в. в Декларации независимости США и французской Декларации прав человека и гражданина было провозглашено, что люди создают государства для обеспечения своих естественных прав и имеют право изменить правительство, нарушающее естественные права и свободы граждан. И.Кант определял государство как множество людей, подчиненных правовым законам. Г.В.Ф.Гегель видел в государстве правовую форму политического принуждения, в истории государства – прогресс свободы.
В либертарно-юридическом понимании государство – это властная организация, обеспечивающая правовую свободу. Или: правовой тип и правовая форма организации и функционирования публичной политической власти. Или: правовая организация публичной политической власти свободных индивидов[37].
Из такого определения вытекает, что государственно организованное сообщество состоит из свободных индивидов, образующих в качестве членов государства совокупность субъектов публичного права. Поэтому в государственно-властных отношениях повелевающие субъекты хотя бы минимально связаны хотя бы минимальной свободой подвластных.
Оговорка “хотя бы” предполагает, что государство в разных правовых культурах будет разным. Есть государство, максимально гарантирующее права человека, и есть государство, обеспечивающее лишь минимум правовой свободы. “Всякое государство связано правом в меру его цивилизованности, развитости права и правовой культуры у соответствующего народа и общества”[38]. Но мера связанности властеотношений правом является разной в архаичном аграрном и в современном индустриальном обществе, в государстве авторитарном и либерально-демократическом, в государстве с вековыми традициями конституционализма и в государстве посттоталитарном и т.д. (см. 3.5.3.).
Сущностное единство права и государства означает, что государство обеспечивает правопорядок и само (как властный порядок) является частью правопорядка. Ибо для любых общеобязательных норм требуются властные институты, обеспечивающие соблюдение этих норм. Для правовых норм нужна правовая организация власти. Поэтому государство – публично-властная организация, необходимая для права, система властных институтов (органов), способных принудительно обеспечить правопорядок. Право – нормативно выражаемая форма свободы, а государство – институциональная, организационная форма осуществления свободы людей в их социальной жизни[39].
Власть, обеспечивающая право, сама должна быть подчинена праву. Следовательно, государство можно рассматривать через призму правового законодательства, конституирующего государственные институты и отношения. Законы о государственной власти представляют собой необходимую нормативную форму обеспечения правовой свободы.
Но даже в развитой государственно-правовой ситуации конституция и законы дают лишь модель властеотношений, а реальное осуществление государственной власти всегда в некоторой мере отклоняется от заданной модели. Причем эти отклонения не сводятся к неконституционной или противоправной деятельности должностных лиц. Просто реальность государства богаче и многообразнее заданных правовых моделей[40]. Поэтому для полного знания о государстве, его типах, формах, функциях нужно знать не только законы, но и фактический порядок формирования и осуществления государственной власти. Однако эта оговорка никоим образом не затрагивает принципиальный тезис о правовой сущности государства.
Таким образом, государство представляет собой правовое явление, организацию публичной политической власти правового типа. В частности, государственный суверенитет означает, что суверенная власть государства, верховная и независимая, введена в правовые рамки. Это такой механизм политического принуждения, который, так или иначе, опосредован правом, действует в рамках властных правомочий.
Правовое понимание государства терминологически неочевидно в русском языке. Термин “государство” является производным от “государь” (“государь-ство” – это то, что принадлежит единоличному правителю, государево достояние). Напротив, в западноевропейских языках употребляются термины, возникшие в Новое время на основе латинского status (stato, state, Staat, Etat etc.), которые подразумевают властно организованное сообщество правового типа. В сущности, они означают то же, что и древнегреческие pόliς, πολιτεία, латинские civitas, respublica – не государево достояние, а публично-правовое объединение граждан.
Термин stato применительно к публично-правовому состоянию сообщества появился в научном языке в XVI в. Ранее в политическом языке использовались термины “республика”, “правление”, “империум”, а также “княжество”, “принципат” и другие терминологические формы, отражавшие феодальные политико-правовые формы, адекватно выраженные русским термином “государство”.
В итальянском языке stato (как и латинский термин status) означает состояние, положение, сословие и т.д., что выглядит достаточно нейтральным. Но термин stato, как и немецкий Staat или английский state, этимологически не связан с такими терминами и понятиями, как “государь”, “царь”, “господин”, “властелин”, “правитель” и т.п. Термины, производные от stato, возникли в европейской гражданской цивилизации для обозначения сложившегося именно здесь особого типа организации публичной политической власти – правового типа[41]. И было бы неверно употреблять эти термины для обозначения деспотии (“деспотическое государство”) – политического агрегата иного типа, иной сущности нежели pόliς, civitas, stato.
В русском же языке не появился аналогичный термин, обозначающий публично-правовое состояние сообщества, так как термин “государство” всегда был адекватен российской политической действительности. Но если, тем не менее, считать, что термин “государство” адекватно передает содержание, смысл, сущность терминов state, Staat etc., тогда следует признать, что “государство” в современном понимании означает публично-правовое состояние сообщества, организацию публичной политической власти правового типа.
3.5.2. Государство и деспотия
В любой цивилизации существует публичная политическая власть. Однако типы публично-властной организации в деспотических и правовых цивилизациях противоположны (см. 4.2.). И если властная организация правовой цивилизации – это государство, тогда противоположный тип, деспотия является антигосударством.
Деспотия, деспотический способ интеграции сообщества исключают свободу человека по отношению к коллективу, сообществу. Здесь люди действуют не самостоятельно, а повинуясь власти, в рамках отношений повеления-подчинения. Здесь все социальное бытие политизировано, власть управляет экономикой и культурой, власть определяет общественное развитие.
В цивилизации правового типа сообщество интегрируется не столько политической властью, сколько отношениями обмена, в которые вступают свободные индивиды – субъекты права. В таком сообществе хотя бы часть его членов свободна и может существовать относительно независимо от политической власти. Институты политической (государственной) власти создаются здесь для решения общих дел свободных членов сообщества – при этом у них остается некоторая сфера их частной жизни, хозяйственной и духовной, свободная от государственного управления.
Причем рабы и другие несвободные в исторически неразвитой цивилизации правого типа просто исключены из политических отношений, они представляют собой объекты собственности частных лиц, но не объекты государственно-политического управления. Политическое господство над несвободными как раз и означает деспотизм. Так, крестьяне-общинники, бывшие основной производительной силой в древневосточных деспотиях, были несвободны политически, но они не принадлежали частным лицам, не являлись объектами собственности. Их хозяйственная деятельность управлялась бюрократическим аппаратом.
Сущность государственно-организованного сообщества – это обеспечение личной свободы, безопасности и собственности. Сила государства заключается не в том, что власть способна ограничивать свободу, а в том, что она способна эффективно защищать свободу, действуя в пределах, установленных правовыми законами.
Различение государства и деспотии, как и различение правовых и правонарушающих законов, это отнюдь не изобретение Нового времени. Такое различение возникло еще в древности и существует постольку, поскольку теоретическая мысль отражает реальную противоположность двух типов властной организации – правового (государственно-правового) и силового. Так, еще древнегреческие мыслители не только различали так называемые правильные и неправильные формы государства, но и противопоставляли государство как достижение цивилизации античного полиса и деспотическую организацию власти в варварских странах.
При этом тирания как одна из неправильных форм в представлении греков не означала непременно социальное зло, в то время как в современном языке в понятие тирании однозначно вкладывается негативный смысл, и нередко тирания отождествляется с деспотией. В эпоху античного полиса тираном назывался правитель, который приобретал власть не по закону, правил вопреки законам, установленным до него, нарушал обычаи. Но при этом тиран мог установить и такой порядок, который граждане считали справедливым.
Одни античные мыслители считали лучшей формой государства монархию, другие – демократию, одни считали худшей тиранию, другие – охлократию. Но все это были формы публично-властного общения свободных (отношения свободных и несвободных, раба и господина не включались в государственно-правовое общение). Даже при тирании подвластные оставались в той или иной мере свободными и свергали тирана, защищая свою свободу.
И совсем по-другому греки оценивали организацию власти у варваров: варварские народы в своем развитии не дошли до государственно-правового общения, до цивилизации и культуры греческого полиса. Они не знают, что такое политическая свобода, они несвободны и живут в условиях деспотии, у них нет государства. Власть деспота над подданными – это не государственная власть. У подданных деспота нет и не может быть прав по отношению к власти. Перед деспотом все равны, а именно равны нулю.
Цивилизации деспотического типа преобладали в эпоху доиндустриального, аграрного общества. Но в эпоху индустриального развития деспотия оказалась неконкурентоспособной по отношению к государственно-правовым системам. Правда, деспотизм умеет приспосабливаться к условиям индустриального общества. В ХХ в. возникла новая форма деспотизма – тоталитаризм. Вначале тоталитарные режимы установились в России, Италии и Германии – как реакция на кризис индустриального развития в этих странах, а затем и в некоторых азиатских странах – как модернизация традиционной деспотической власти. Странам Восточной Европы тоталитаризм был навязан Советским Союзом, занявшим их в ходе второй мировой войны, так что эти страны относительно легко избавились от тоталитаризма после крушения советской империи. В Германии и Италии тоталитарные режимы были уничтожены в ходе второй мировой войны западными державами-победительницами. Тоталитарные режимы, сохраняющиеся в более или менее жестком виде в Китае, в Северной Корее, на Кубе и в некоторых других странах, постепенно и закономерно разлагаются.
Тотальная (всеобъемлющая) власть является антиподом государственно-правовой власти. Так что не может быть “тоталитарного государства”. Например, так называемое Советское государство лишь имитировало государственно-правовые формы. Законодательство тоталитарных систем в общем и целом является неправовым, произвольным, силовым, хотя в некоторых сферах общественной жизни, в ограниченной мере может сохраняться или использоваться правовое регулирование. Но в любой момент тотальная власть способна отбросить любой закон и прибегнуть к открытому насилию, террору. Эта власть уничтожает свободу, и хотя она допускает “личную потребительскую собственность” населения, не гарантирует ее[42].
3.5.3. Правовое государство и авторитарное государство
Понятие правового государства возможно только в рамках более общего юридического понятия государства. (Как уже говорилось, в силовых или в легистских концепциях правовое государство – это нонсенс или плеоназм).
Хотя государство вообще, государство как таковое представляет собой правовой тип власти, отсюда не следует, что правовое государство – плеоназм. Отсюда лишь вытекает, что государственное принуждение, государственно-властные институты обеспечивают правовую свободу.
И все же государство – это, прежде всего, властная организация, а власть всегда стремится вырваться из правовых рамок. Государственно-властные субъекты стремятся навязать свою волю остальным членам сообщества. При этом они нередко выходят за пределы государственных правомочий. Это явление – авторитаризм – более характерно для исторически неразвитой правовой ситуации. Но и в современных правовых культурах есть авторитарные явления, когда власть нарушает правовую форму.
Таким образом, в любом государстве есть не только правовое, но и авторитарное начало, и они конкурируют. Причем в неразвитых правовых культурах преобладает авторитарное начало, в развитых – правовое. В неразвитых правовых культурах властные институты минимально ограничены правовой свободой и авторитарно вмешиваются в общественную жизнь. В развитых правовых культурах, наоборот, власть максимально ограничена правовой свободой.
В таком контексте следует различать два типа государства – авторитарное государство и правовое государство. Неразвитой правовой культуре соответствует государство авторитарное (диктаторское, полицейское), власть которого минимально ограничена правовой свободой. Развитой правовой культуре соответствует правовое (либерально-демократическое) государство, в котором максимально обеспечиваются права человека.
Противопоставление двух типов государства применимо лишь к правовым культурам Нового времени. Древнюю и средневековую государственность следует рассматривать как исторически неразвитую, для которой авторитаризм характерен и закономерен, хотя в ней прослеживается развитие отдельных компонентов правовой государственности.
Правовое государство – это идеал, идеальный тип государства, понятие с исторически изменяющимся содержанием. Ибо источником знания о том, что такое максимальная правовая свобода, служит исторически развивающаяся реальность государства. Представления о правовом государстве изменяются в ходе исторического прогресса свободы. То, что считалось максимальным ограничением власти правом в Германии в первой половине XIX в., когда возникло понятие правового государства (Rechtsstaat), сегодня уже таковым не считается. Знание о правовом государстве постоянно обогащается. Так что правовое государство как идеальный тип – это юридическая модель, отражающая уровень правовой свободы, уже достигнутый в наиболее развитых правовых культурах.
Иначе говоря, правовое государство – это государство, наиболее развитое с позиции сегодняшнего научного знания о правовой свободе.
Современные правовые культуры, отстающие в своем развитии, могут в той или иной мере ориентироваться на идеал правовой государственности. Но конституционное провозглашение государства правовым еще не означает, что оно в действительности является таковым. Например, государство, формирующееся в современной России, вопреки конституционно провозглашенному идеалу правовой государственности, ближе к полицейскому нежели правовому государству.
В авторитарном государстве есть хотя бы абсолютный минимум правовой свободы (см. 2.2.4.), но даже права, составляющие этот минимум, могут нарушаться законами или злоупотреблениями властью. Авторитарное государство не дает надлежащих гарантий правовой свободы. Здесь права более или менее защищены от нарушений со стороны частных лиц, но не от полицейского произвола.
Тем не менее авторитарное государство относится к правовому типу власти, поскольку здесь все же есть минимум правовой свободы. Само понятие “нарушение правовой свободы” предполагает ее наличие; в деспотических культурах нет нарушений правовой свободы, ибо здесь нет самой правовой свободы.