2015-03-27
1627
Поскольку геополитика как наука напрямую затрагивает реальные национальные интересы тех или иных государств, то ее развитие практически сразу пошло в русле национальных школ, концепции которых предопределялись реальной геополитикой государств, прежде всего -- великих держав. Однако политические и идеологические принципы оформлялись и творчески выражались на концептуальном языке новой науки, поэтому некорректно говорить о геополитике только как о служанке политических интересов. Однако поскольку значение идеологического творчества в геополитике велико, то огромную роль в ней играют «авторские» концепции, созданные талантливыми исследователями и мыслителями, сумевшими выразить сущность национальной геополитической мифологии.
БРИТАНСКОЙ геополитической школе, до ее маргинализации после утраты Британией своей империи, геополитика обязана появлением наиболее влиятельной, несмотря на шквал критики, глобальной геополитической концепции. Ее сформулировал в 1904 году в работе «Географическая ось истории» английский географ и политик Хэлфорд Маккиндер(1861-1947). Впоследствии концепция Маккиндера изменялась под влиянием событий мировых войн в работах «Демократические идеалы и реальность» (1919) и «Завершенность земного шара и обретение мира»(1943). Маккиндер исходил из представления о мире как о географическом и политическом целом, в котором, особенно после «колумбовой эры» Великих географических открытий и глобального расширения Европы, ключевым является противостояние сухопутных и морских держав. Маккиндер выделяет две макрогеографические зоны планеты -- океаническое полушарие (Западное полушарие и Британские острова) и континентальное полушарие -- или Мировой Остров, огромный земельный массив из Евразии и Африки, являющийся основной зоной расселения человечества. Центральной зоной Мирового Острова является Хартленд, зона, которая практически недоступна для морского проникновения. Это, прежде всего, территория Русской равнины, Западной Сибири и Средней Азии. Хартленд является источником сосредоточения «континентальной силы», которая способна управлять всем Мировым Островом, захватывая контроль над внутренним полумесяцем -- районами Острова, доступными морскому вторжению и являющимися одновременно и защитным буфером Хартленда, и объектом экспансии морских держав. Сами морские державы опираются на внешний полумесяц, включающий в себя Америку, Британию, Японию и Южную Африку. Располагающееся в Хартленде практически неуязвимое «срединное государство» является прочной, но мало мобильной структурой, вокруг которой совершается более оживленное политическое круговращение стран внутреннего и внешнего полумесяцев. В своих полувековых модификациях теория Маккиндера, ставшая ведущим мифом мировой геополитики, сохраняла неизменный мотив опасения той угрозы морским державам, которую представляет собой государство Хартленда, обычно ассоциируемое с Россией. Поэтому Маккиндер выстраивает концепцию глобального доминирования, в которойконтроль над Хартлендом обеспечивает безусловное геополитическое преимущество любой державе. В западной геополитике разработка темы ограничения экспансии из Хартленда и установления контроля над ним занимает огромное место -- прежде всего это касается американской геополитической школы.
АМЕРИКАНСКАЯ геополитическая школа сформировалась под влиянием идей военно-морского историка адмирала Альфреда Мэхена (1840-1914). В ставших знаменитыми работах «Влияние морской силы на историю (1660-1783)» и «Заинтересованность Америки в морской силе» Мэхен выдвинул концепцию «морской силы» как фактора, обеспечивающего безусловное геополитическое превосходство. Именно обеспеченность страны морскими базами и торговым флотом, а также мощь военного флота делают ее великой державой, решающей судьбы мира, а морская цивилизация обеспечивает более благоприятные условия для развития. Видя в истории противостояние морских и сухопутных держав, Мэхен предложил использование в качестве глобальной геополитической стратегии «принципа Анаконды» -- удушения противника путем морской блокады его стратегических объектов.
В концепции Николаса Спайкмена (1893-1944) идеи Мэхена и Маккиндера были интегрированы в целостную геополитическую и геостратегическую концепцию «с американской точки зрения». Разрабатывая геополитику в рамках концепции стратегической безопасности США, Спайкмен выдвинул принцип«интегрированного контроля над территорией», который должен осуществляться Америкой по всему миру в целях недопущения усиления геополитических конкурентов. Придерживаясь вслед за Маккиндером идеи противостояния моря и суши, Хартленда-СССР и океанической Америки, Спайкмен, однако, считает геополитической осью мира не неподвижный Хартленд, а зону противостояния -- Римленд (rimland), пограничную зону Суши и Моря, тянущуюся вдоль границ Хартленда через Европу, Ближний и Средний Восток, Индию и Китай. Держава Хартленда осуществляет давление на эту зону, пытаясь объединить ее под своим контролем, в то время как США должны осуществлять политику сдерживания и, следуя заветам Мэхена, удушения континентальной державы, насыщая Римленд своими военными базами и создавая там военно-политические союзы. Концепция Спайкмена повлияла на принципы американской внешней политики и в особенности стратегии в «холодной войне», прежде всего в 1950-60 годы (доктрина Трумэна и т. д.).
Развитие межконтинентальных баллистических ракет и выход СССР из «кольца окружения», завоевание им позиций на Кубе, в Африке и т. д. привели к переинтерпретации американской геополитической концепции в духе принципов «динамического сдерживания», осуществляемого на всем геополитическом поле, а рост мощи стран «третьего мира» привел к постепенному отказу от жесткого дуализма в американской геополитике. Под влиянием идей Саула Коэнаразвивается концепция региональной геополитики, основанной на иерархическом принципе. Коэн выделяет четыре геополитических иерархических уровня:геостратегические сферы -- Морская и Евразийская, имевшие первостепенное значение для прежней геополитики; геополитические регионы -- сравнительно однородные и имеющие свою специфику части геополитических сфер -- такие как Восточная Европа, Южная Азия и т. д.; великие державы -- США, Россия, Япония, Китай и интегрированная Европа, имеющие свои ключевые территории; новые державы -- вошедшие в силу сравнительно недавно страны третьего мира, такие как Иран, и не оказывающие еще решающего воздействия на глобальный геополитический порядок. Наконец пятый иерархический уровень -- этосубнациональные территории -- «ворота», международные центры, обслуживающие коммуникации между государствами. Распад СССР и прекращение жесткого центрирования мировой политики на противостоянии Суши и Моря привели к дестабилизации мировой системы и ее регионализации. В регионах идет интеграция, и они постепенно становятся ведущим геополитическим уровнем, формируя «многополярный мир». Однако этот многополярный мир все больше расслаивается по уровням развития, для дифференциации которых Коэн предлагает использовать понятие энтропии -- уровня неопределенности, хаоса, утраты динамической энергии. К регионам с низким уровнем энтропии относятся страны Запада и, в меньшей степени, Хартленд, Средний Восток; очень высокий уровень энтропии отличает «черную» Африку и Латинскую Америку. Именно высокоэнергетичные и низкоэнтропийные страны и формируют, по Коэну, мировой геополитический баланс, в то время как высокоэнтропийные выступают в качестве постоянного источника проблем и нестабильности -- формируют «дугу кризисов», по выражению известного политолога Збигнева Бжезинского (которого нельзя относить к собственно геополитикам).
«Регионалистская» концепция, предложенная Коэном, дает две возможности для своего дальнейшего развития -- идея доминирования низкоэнтропийных высокоразвитых стран ведет к формированию концепции «однополярного мира», центрами которого выступают США, Европа и Япония как три силы, обладающие одинаковой политической системой, высокоразвитой экономикой и интересами, исключающими их войну друг против друга. Американский политик Айр Страус выдвинул концепцию глобального униполя, основанного на дружелюбии, сотрудничестве и общих демократических ценностях. По мнению Страуса, прочность этого униполя зависит от вхождения в него России, без которой база для глобального униполярного лидерства становится ограниченной. Для геополитиков этого направления характерна идея вечности или долговременности сложившегося после окончания «холодной войны» геополитического порядка, идея «конца истории», по известному афоризму Френсиса Фукуямы. Противоположное направление связано с ростом «оборонного сознания» в США, констатацией того факта, что регионализация ведет к утрате глобального геополитического доминирования США, появлению противостоящих центров. Самое яркое выражение это нашло в концепции столкновения цивилизаций американского политолога Сэмуэля Хантингтона. По его мнению, для нашего времени характерна тенденция к десекуляризации -- возвращению к религиозной идентичности больших регионов, а значит, ведущую роль отныне играют локальные цивилизации, противостоящие глобальной цивилизации Запада по принципу the West and the Rest (Запад и Остальные). Наглядной моделью для иллюстрации концепции Хантингтона является рост исламского фундаментализма. В этих условиях Западу придется предпринять большие усилия для сохранения своего доминирования в противостоянии сразу нескольким конкурирующим цивилизационным центрам.
НЕМЕЦКАЯ геополитика, основанная Ратцелем, была практически разгромлена после Второй мировой войны, под лозунгом денацификации, как предоставлявшая оправдание нацистской военной экспансии. Оказался в тюрьме и покончил с собой ее главный представитель Карл Хаусхофер (1869-1946), издатель журнала «Zeitschrift fur Geopolitik» и автор множества монографий и статей. Хаусхофер развивал ратцелевскую концепцию «жизненного пространства» применительно к межвоенной Германии, усеченные границы которой представлялись ему неестественными и уродующими национальную жизнь немцев. Достаточным пространством для Германии могла бы стать «Срединная Европа» (Mitteleuropa), концепция которой была предложена Ратцелем. Хаусхофер, расширяя зону геополитических претензий Германии, выдвинул идею «панрегионов»-- больших пространств, на которые мир разделен по «меридиональному» принципу, с центром каждого региона в северном полушарии и периферией в южном. Сперва Хаусхофер выделял три панрегиона -- Америка, с центром в США, Европа -- Ближний Восток-- Африка, с центром в Германии, Восточная Азия и Тихоокеанский регион с центром в Японии, позднее он «выделил» и зону для России -- Русская равнина и Сибирь, Персия и Индия. Подстраиваясь под нужды внешней политики нацистов, Хаусхофер перешел к концепции «континентального блока» между Германией, СССР и Японией против морских держав. Этот блок должен был обеспечить усиление Германии в противостоянии с Англией как главным врагом.
Своеобразным продолжателем традиций немецкой геополитической школы выступает интеллектуальное движение европейских «новых правых», на которое значительное влияние оказал философ и правовед Карл Шмитт (1887-1985), написавший ряд эссе, посвященных «номосу земли», принципу, интегрирующему территориальную геополитическую организацию пространства и особенности его государственного устройства, правовой системы, социального и духовного склада. Шмитт противопоставляет «традиционное», военное, имперское и этическое устроение «номоса земли», символом которого является Дом, и «модернистское», торговое, демократическое и утилитаристское устроение «номоса моря», символом которого является Корабль. Таким образом геополитическая оппозиция Моря и Суши выводится на уровень историософского обобщения. Современные антиамерикански настроенные «новые правые» -- Жан Триар, Ален Бенуа, Роберт Стойкерс и др. развивают эти идеи Шмитта, противопоставляя глобалистскому «морскому» порядку, устанавливаемому США, конструируемую ими идею евразийского континентального порядка, основанного на СССР-России и Германии. Через философа Александра Дугина их идеи оказывают большое влияние на российских консерваторов.
ВОПРОС 37
| 30.09.2004 (13:14) | Версия для печати |
| ИСТОРИКИ О ВКЛАДЕ УРАЛА В ПОБЕДУ В ВЕЛИКОЙ ОТЕЧЕСТВЕННОЙ ВОЙНЕ | |
| Корнилов Г.Е - "Проект Ахей" | |
| Колоссальная роль уральского тыла в самом грандиозном военном противостоянии, каким была Вторая Мировая война, никем не оспаривается и сомнениям не подвергается. Почти за шесть десятилетий, прошедших с начала Великой Отечественной войны, создана обширная документальная база, написаны сотни исторических работ по истории Урала периода войны 1941 – 1945 гг. Целью данного доклада является ознакомление учителей истории общеобразовательных учреждений, преподавателей вузов с работами уральских ученых последнего десятилетия. Региональная историография истории Урала в годы Великой Отечественной войны прошла два этапа своего развития: первый охватывает период с 1941 г. до начала 1990г., второй – 1990–е годы. Первый этап историографии характеризовался становлением проблематики исследований в регионе, историки осуществляли поиск, сбор и анализ архивных документов, их публикацию, постепенно сложился коллектив ученых, активно изучавших историю уральского тыла. На этом этапе изучение истории определялось марксистско–ленинской идеологией, главное внимание уделялось исследованию деятельности ВКП (б), местных областных партийных организаций в условиях войны. Вышли и историографические работы, в которых отмечались органичность исследований узкими локальными рамками, разделение их по отраслевому и классовому принципам, намечалась тематика исследований.1 За 1941 – 1990гг. было опубликовано множество статей, брошюр по истории Урала периода Великой Отечественной войны. Одним из первых обстоятельный анализ развития уральской промышленности в период войны дал экономист К.И.Клименко, 2 опубликованные статистические материалы до сих пор используются историками. Обобщенные сведения о промышленном производстве на Урале, о роли региона в производстве военной продукции приведены в книге Н.А.Вознесеского. Он первым предложил концепцию об истоках экономической победы Советского Союза над фашистской Германией, по его мнению она состояла в преимуществах социализма, в общегосударственной собственности на средства производства и в плановом ведении народного хозяйства.3 Значительный вклад в изучение истории промышленности и рабочего класса Урала внесли А.В.Митрофанова, Г.Г.Морехина, А.Ф.Васильев, П.Г.Агарышев, А.З.Безверхний, А.Г.Наумова, В.И.Швыдченко, М.Т.Солдатенко, А.И.Суханов, И.А.Якунцов и др. Анализ состояния железнодорожного транспорта дан в работах А.М.Ганиева, В.А.Селюнина и др. Сельское хозяйство и колхозное крестьянство изучались А.Г.Наумовой, М.Г.Белоноговым, В.М.Половниковым, П.С.Кухаренком и др. Наука образование и культура были объектом исследований И.Ф.Плотникова, Н.Н.Баженовой, З.И.Гузненко и др. Героические подвиги уральцев на фронтах описал И.А.Кондауров. Патриотические движения населения в помощь фронту изучались Н.А.Мошкиным, Х.Б.Кинзебулатовым, Г.И.Власовым и др. Исследования в регионе велись в русле советской общесоюзной историографии. И.А. Кондауров, П.Г.Агарышев и М.Н.Евланова защитили докторские диссертации по истории Великой Отечественной войны. Итоговой работой первого этапа историографии можно считать коллективную монографию “Урал – фронту”, вышедшую к 40 – летию победы.4 Опубликованные сборники документов, исследовательские труды, научные конференции свидетельствовали о становлении уральской региональной историографии истории Великой Отечественной войны. Важно отметить, что в регионе были созданы академические институты истории в Ижевске, Уфе, Свердловске. Отмеченные факторы способствовали переходу к новому этапу развития региональной историографии, проходившей в условиях другого политического режима, относительно свободного доступа к архивным документам, отсутствия идеологического давления. Изучение истории уральской промышленности рабочего класса было традиционным для региональной историографии. Но только в монографии А.А.Антуфьева представлен комплексный анализ не только топливно–энергетической отрасли, черной металлургии и машиностроения, но и цветной металлургии, химической, лесной, деревообрабатывающей, легкой, пищевой промышленности Урала, имевших общесоюзное значение. При этом автор исследовал не только количественные, но и качественные показатели уральской промышленности, характеризовавшие динамику производительности труда и себестоимости продукции, рентабельность, ритмичность, технический прогресс и другие экономические параметры, выполнение плановых заданий, комплексность использования природных ресурсов, соотношение экстенсивных и интенсивных факторов, уровень организации и условия труда. Сложившуюся в 1930–е годы структуру уральской индустрии автор рассматривает как антигуманную, “в которой удовлетворение потребностей человека стояло на последнем месте”.5 Ресурсы, предназначенные для мирных отраслей, перераспределялись в пользу военно–промышленного комплекса. Интересно мнение А.А.Антуфьева о том, что в годы третьей пятилетки командно–административная система переживала кризис. Выход из него осуществлялся за счет усиления административно–правовых мер принуждения, расширения громоздкого и неэффективного управленческого аппарата. Впрочем, этот тезис требует более тщательного обоснования. В третью пятилетку продолжалась индустриализация Урала, превратившая регион в громадный военно–промышленный комплекс с преобладанием базовых отраслей: машиностроения и металлообработки, черной и цветной металлургии, электроэнергетики и химии. Но, как верно отмечает автор, на предприятиях Урала уживались передовая техника, технология и низкая производительность, обусловленная безразличием работников, их недостаточной материальной заинтересованностью, отчуждением от средств производства. Вслед за Г.Е.Корниловым и другими историками, А.А.Ануфьев отказался от изложения материала согласно сложившейся в советской историографии периодизации истории тыла в годы Великой Отечественной войны. Он не выделяет периоды перестройки экономики на военный лад и создания слаженного военного хозяйства. Так называемая перестройка не затрагивала основ административно–командной системы, не ломала устоявшихся форм и методов руководства, а являлась продолжением довоенного процесса перевода народного хозяйства на военные рельсы, только в более сжатые сроки в связи с экстремальными условиями войны.6 Сильной натяжкой А.А.Антуфьев считает распространенный вывод о том, что в стране было создано слаженное военное хозяйство. Дефицитная разбалансированная экономика с диспропорциями между отраслями не могла стать слаженной. Монопольная государственная собственность на средства производства позволяли ГКО, ЦК ВКП (б), правительству, Госплану силовыми методами мобилизовать все имевшиеся ресурсы в пользу военной индустрии, концентрировать их на важнейших участках промышленного строительства, а также произвольно снижать и повышать закупочные цены, устанавливать любые плановые задания, применять внеэкономические способы управления экономикой.7 Благодаря этому уральцам удалось за четыре года войны увеличить промышленное производство втрое. За годы войны Урал дал 70% всех средних, тяжелых танков и САУ, выпущенных Наркоматом танковой промышленности.8 До 40% всего военного производства приходилось на долю Урала в годы войны. Не было таких видов военной продукции, которые бы здесь не изготавливались.9 А.А.Антуфьев утверждает, что во время войны уральская индустрия развивалась главным образом за счет экстенсивных факторов. Трехкратное увеличение валовой продукции и более чем двукратное повышение выработки на одного рабочего в рублях в немалой степени имели фиктивный характер, так как были достигнуты благодаря сравнительно высоким закупочным ценам на военную технику, боеприпасы, снаряжение и другую продукцию, шедшую на оборонные цели.10 Невысокой была в военные годы и эффективность промышленного производства. Из-за простоев оборудования в результате его поломок, нехватки электроэнергии, топлива, сырья, материалов, запчастей, увеличения численности обслуживающего персонала и т.д. почти во всех отраслях индустрии региона ухудшились технико–экономические показатели. Высокие же темпы роста промышленного потенциала Урала в военных условиях, как считает автор, были связаны с интенсивным развитием машиностроения.11 Интенсификация производства в военно–промышленном комплексе осуществлялась за счет внедрения научно–технических достижений, чему способствовала эвакуация на Урал десятков научно–исследовательских, академических, учебных, проектно–конструкторских институтов, вместе с которыми прибыли видные ученые и тысячи научных сотрудников. Техническому прогрессу в индустрии края содействовал и переход на выпуск вооружений. Централизация и специализация производства, крупносерийное и массовое изготовление продукции позволили заводам применить самые передовые, а иногда и не известные мировой практике технологические методы, механизировать многие трудоемкие операции. Значительные масштабы обрели модернизация станков, агрегатов, механизация и частичная автоматизация трудовых процессов. В машиностроении технический прогресс был ускорен организацией на заводах поточных линий и конвейеров. Уральцы первыми в мире поставили на поток изготовление танков. А.А.Антуфьев попытался найти новые, неординарные подходы к оценке процессов, происходивших в кадровом составе уральской промышленности, выявлению роли командно–административной системы, определенной ее эволюции в годы войны. Он исследовал уголовно–правовые меры принуждения, широко применявшиеся в сфере трудовых отношений, особенно при наборе рабочей силы на производство и укреплении трудовой дисциплины. А.А.Антуфьев приходит к выводу, что в экстремальных условиях войны “верхи” несколько ослабили хомут командных методов руководства, мелочную опеку предприятий, которым предоставлялись большая, чем до войны, возможность самим решать возникавшие проблемы. Умные инициативные, компетентные, а потому и независимые руководители разных рангов смогли проявить себя в реальном деле. Автора монографии можно упрекнуть в несколько иллюстративном характере изложения материала в ряде разделов, особенно там, где используются сведения по отдельным предприятиям. Однако книга посвящена региональной экономике и, на наш взгляд, частные примеры дают более яркое и точное представление о тех или иных процессах, чем обобщенные, среднестатистические данные. В целом же нельзя не согласиться с выводом А.А.Антуфьева, что хотя СССР и превратился в величайшую военную державу, но по степени социально–правового развития, уровню жизни народа, образования, научно–технического прогресса страна оставалась на задворках мировой цивилизации. В отличие от промышленности и транспорта аграрная сфера экономики Урала за годы войны оказалась подорванной. Исследования В.Т.Анискова, М.Н.Денисевича, Г.Е.Корнилова, В.П.Мотревича и др. показали, что уральская деревня, заплатив очень дорогую цену за победу, неуклонно шла к разрушению. М.Н.Денисевич изучил индивидуальные хозяйства граждан,12 В.П.Мотревич – развитие колхозов и колхозное производство в пяти уральских областях.13 Известный историк В.М.Анисков опубликовал ряд блестящих статей на материалах уральской деревни о заготовках и личном потреблении крестьян, о борьбе с “недоимщиками” и “хлебосаботажниками” в годы войны и др., которые являются не только исследовательскими, но носят методологический характер.14 Г.Е.Корнилов попытался осветить комплексно развитие уральской деревни в годы войны.15 В центре внимания исследователей уральского села военной поры, в отличие от работ предшественников, изучавших в основном политику партии и государства в отношении сельского хозяйства, изучение внутреннего состояния и развития деревни. На основе большого массива сельскохозяйственной статистики - годовых отчетов колхозов, совхозов, машинно–тракторных станций, подсобных сельскохозяйственных предприятий Урала показано влияние войны на состояние и развитие экономики деревни, выявлены особенности, связанные со специализацией аграрной сферы в регионе, отражены основные результаты и направления сельскохозяйственного производства, его организации и системы управления, сочетание различных категорий хозяйств в производстве сельскохозяйственной продукции. Изучение документов центральных и местных бывших партийных архивов позволили исследовать механизм и тенденции реализации партийно-государственной политики сталинизма в аграрной сфере страны и региона, прийти к выводу о корректировке аграрной политики в 1944-1945 годах в сторону ослабления давления на деревню, что и помогло выйти из кризисного состояния аграрной сферы, остановить спад сельскохозяйственного производства в тыловых регионах страны. Введение в научный оборот документов по колхозной торговле привели к выводу, что колхозы и колхозники вынуждены были продавать сельскохозяйственную продукцию, чтобы вырученные деньги заплатить за налоги, которые увеличились в 5-6 раз за годы войны; документы бюджетных обследований крестьянских хозяйств показали нищенское положение колхозников, отдававших фронту и государству свой труд и большую часть произведенной продукции и выживших благодаря личному хозяйству; документы Наркомата заготовок СССР осветили механизм военно-экономической мобилизации сельского хозяйства. Государство в годы войны постоянно изыскивало возможности увеличения изъятия сельскохозяйственной продукции у крестьянства. В этих условиях не возможно было осуществление и простого воспроизводства. Деревня тыловых районов работала на износ. Жесткое государственное регулирование было характерно для всех воюющих государств, оно принесло свои желаемые плоды, в СССР же оно приняло уродливые формы, не знало пределов. Работа на износ, разрушавшая деревню, была той огромной ценой, которую заплатило крестьянство за победу в войне. Быстрыми темпами шла ломка уклада сельской жизни - разъединялись сферы труда и быта, бывшие веками слитными; уходил в прошлое размеренный ритм жизни, во многом определявшийся ритмами природы и сезонностью сельскохозяйственных работ, освящаемых и одухотворенных церковью, теперь он больше зависел от распоряжений властей; постепенно исчезала локальная замкнутость “мира деревни”, ограничивавшая возможность контактов. Новым направлением стали историко-демографические публикации.16 Введение в научный оборот демографической статистики позволило выявить количественные и качественные изменения в структуре населения региона, имевшие долговременное влияние; показать изменения и факторы, влиявшие на рождаемость, смертность, естественное движение; исследовать потоки и формы миграционного движения, в том числе и эвакуации, и их воздействие на население. Показана связь и зависимость демографических процессов с экономическим и социальным развитием. Более глубоко изучено сельское население региона. В работах Г.Е.Корнилова выявлены две противоположные тенденции демографического развития: с одной стороны, значительный рост населения Урала в 1941-1942 гг. На 9,9%, с другой - неуклонное сокращение его к концу войны на 7,8%. Выявлено, что определяющим фактором количественных и качественных характеристик населения Урала были миграции. Сельское население в годы войны являлось основным источником пополнения действующей армии, комплектования кадров для промышленности, транспорта и строительства, что и обусловило значительный отток людских ресурсов из деревни. Деревня в годы войны понесла двойные потери - гибель людей на фронте и уход населения в города. Ущерб, нанесенный войной, огромные людские потери резко ухудшили положение уральской деревни. К концу войны численность городского и сельского населения в регионе - впервые в истории - сравнялись. Впервые в региональной историографии Н.П.Палецких рассмотрела социальную политику на Урале в годы войны.17 Автор трактует ее как политику в области социальной сферы, социальной структуры, социальных процессов и социальных отношений. В центре внимания оказались объективные и субъективные основы, пределы необходимого и возможного в социальной политике в условиях войны; выработка и реализация трудовой и налоговой политики, организация системы жизнеобеспечения, социальная помощь и социальное обеспечение; источники и способы осуществления социальных мероприятий; тенденции развития социальной структуры; эффективность и результаты социальной политики в обстоятельствах войны. Анализируя формы мобилизации трудовых ресурсов, решение проблем укрепления трудовой дисциплины и оплаты труда, налоговых и займовых сборов с населения Урала, автор пришла к выводу, что в основе трудовой политики в годы войны лежали апробированные методы - использование революционного энтузиазма масс, государственное принуждение и ограниченное применение экономических стимулов. Впервые в региональной историографии проанализированы военно-трудовые мобилизации. Совместными усилиями НКО и НКВД СССР была создана многочисленная трудармия. Н.П.Палецких приходит к выводу, что социально-экономический статус немцев-трудармейцев может быть квалифицирован как государственное рабство.18 В этом же статусе находились и другие группы населения - заключенные ГУЛАГа, спецпереселенцы, военнопленные. Автор замечает, что все виды государственного рабства имели функциональное единство, они служили мерой социального наказания, обеспечили постоянное пополнение военной экономики предельно дешевой рабочей силой, давали возможность несколько ослаблять изнашиваемость немногочисленного слоя кадровых рабочих. Нельзя не согласиться с заключением Н.П.Палецких о том, что в годы войны Советское государство прибегло к административно-мобилизационному механизму организации совокупного общественного труда. Разнообразие административных санкций давало усиление внеэкономического принуждения к труду, а в социальном смысле они означали широкомасштабные горизонтальные и вертикальные перемещения работников. Система принудительного труда в материальном производстве выступала в форме усиления государственной эксплуатации производителей - в изъятии и присвоении государством прибавочной стоимости. Автор отметила, что в 1941-1945 гг. основная часть прибавочного продукта шла на решение проблем достижения победы. На Урале в годы войны, приходит к выводу Н.П.Палецких, действовала одна из наиболее представительных моделей социальной политики в тылу, что она представляла собой многоплановый, целостный и внутренне противоречивый феномен. Социальная политика была нацелена на победу, выживание народа и самосохранение общественно-политического строя. Представление о репрессивной политике на Урале дают исследования В.М.Кириллова.19 Он показал, что в конце 1930-х - 1940-е гг. в регионе были созданы многочисленные лагерные системы, пропустившие через себя сотни тысяч заключенных, наиболее крупными из них были - Ивдельлаг, Севураллаг, Богословлаг, Тагиллаг. Практически все наиболее тяжелые вспомогательные работы обеспечивались за счет “зеков”. Учитывая распространенность “шарашек”, использовавших труд узников ГУЛАГа, отмечает автор, заключенные составляли значительную часть ученых, ИТР в оборонной промышленности. Важным для историографии является вывод В.М.Кириллова, что репрессии привели к колоссальной деформации морали и нравственности уральцев и невольных мигрантов. Лагеря и спецпоселения формировали новый тип человека - надломленного, привыкшего жить тяжелым нелюбимым трудом, молчаливого и покорного государственному насилию. Социалистическая система хозяйствования была в самом прямом смысле убийственной для людей. Продовольственное положение горожан Урала оказалось в центре внимания исследований А.Н.Трифонова.20 Проанализировав основные черты продовольственного положения населения региона накануне войны, выявив основные мероприятия по реорганизации системы снабжения продовольствием в военных условиях, автор пришел к выводу, что сосредоточение в руках государства запасов продовольствия, строгая централизация планирования, распределение товарных ресурсов по единому плану, карточная система, жесточайший режим экономии позволили Советскому государству наиболее эффективно использовать ресурсы и обеспечить снабжение городского населения по определенным, зачастую минимальным, нормам. Автор считает, что принцип дифференцированного снабжения себя полностью оправдал.21 А.Н.Трифонов исследовал создание в регионе системы ОРСов (отделов рабочего снабжения), которые на ряде предприятий были организованы уже в конце 1941 г. К концу войны они заняли заметное положение в розничном товарообороте. Автор показал размах огородничества рабочих и служащих, которое приняло в годы войны массовый характер. Именно огороды, как утверждает автор, спасли многих горожан от голодной смерти. В то же время исследование не дает ответа на вопрос: был ли голод на Урале в годы войны? Он ограничивается фразой: “Много людей гибло от голода. Массовое распространение получила дистрофия”.22 Проблеме голода посвящена небольшая статья М.Н.Денисевича, в которой он попытался выявить и сформулировать основные этапы голода: время возникновения, апогей и продолжительность. Автор отметил, что на рубеже 1942-1943 гг. Урал оказался на грани голода, что апогей продовольственного кризиса и локальные очаги голода длились два года - 1943 и 1944, массового распространения в годы войны голод в регионе не получил.23 Используя методику П.А.Сорокина, анализируя широкий массив документов, Г.Е.Корнилов пришел к заключению, что массового голода, хронического недоедания в уральской деревне в 1941-1945 гг. не было.24 В целом же проблема нуждается в дальнейших исследованиях. Культурному развитию Урала в годы войны посвящена монография А.В.Сперанского.25 Автор верно отметил, что влияние культуры ощущалось на состоянии общества военной поры, способствовало осмыслению происходящего, определяло единство целей, задач, чувств нашего народа, обуславливало его сознательное участие в боях. Зажатая тисками сталинской идеологической машины, культура была фундаментом, “становым хребтом”, на котором базировалось мужество, стойкость, героизм. Если материальное производство обеспечивало страну техникой и продовольствием, то образование, литература, искусство, религия вложили в руки народа духовное оружие, без которого победа была вряд ли возможна. Историк выяснил, что доля Урала в общероссийском культурном потенциале была значительна - в регионе к концу войны были сосредоточены 14% вузов, 16% средних специальных заведений, совместно подготовившие 10% всех российских специалистов.26 В годы войны, приходит к выводу А.В.Сперанский, проанализировав развитие литературы и искусства, героико-патриотические произведения, созданные деятелями культуры, не могли быть конъюнктурными, а выражали стремление всей страны к победе и во многом способствовали ее достижению. Впервые в региональной историографии А.В.Сперанский проанализировал роль церковных организаций в годы войны. Он пришел к выводу, что либеральный поворот большевистской диктатуры к церкви был спланированным политическим маневром, целью которого было полное подчинение церковных институтов интересам воюющего государства.27 А.В.Сперанский заключает, что культурный потенциал Урала был полностью использован для организации обороны страны. Деятели образования, литературы и искусства, представители духовенства всеми доступными им средствами способствовали патриотическому воспитанию масс, пробуждали их готовность к самопожертвованию на фронте и в тылу.28 Только на втором этапе развития региональной историографии появились исследования о роли церкви в годы войны. Историки отмечают возросшую социальную значимость религиозных объединений в общественной жизни. Статьи Г.Е.Корнилова, А.В.Сперанского, Т.А.Чумаченко посвящены изучению Русской православной церкви на Урале в годы войны.29 А.Б.Юнусова исследовала историю распространения и функционирования ислама на территории Башкортостана в длительной исторической ретроспективе, в отдельной главе она показала процесс нормализации государственно-религиозных отношений, религиозную жизнь мусульман республики в период войны и первые послевоенные годы.30 Уникальным явлением в историографии является работа А.В.Федоровой, посвященная истории города Оренбурга в годы Великой Отечественной войны.31Несмотря на мощную урбанизацию в регионе в военные годы, исследований по истории городов нет (в вышедших в последнее время работах по истории Челябинска, Екатеринбурга имеются главы по периоду войны). Как расширились функции города, стал ли город “городом-заводом”, что представляла из себя социальная сфера областного центра - на эти и другие вопросы отвечает историк. А.В.Федорова показала этапы мобилизации горожан на фронт, организацию военного производства, прием и размещение эвакуированных предприятий и населения. Лучшими сюжетами книги, на наш взгляд, являются те, где дан рассказ о культурной жизни города - театрах, деятелях культуры. Эта работа даст толчок развитию исторического городоведения на Урале. На втором этапе региональной историографии затухают локальные комплексные исследования. Исключением является монография Р.С.Аюпов.32 Изучив большой массив опубликованных и архивных документов, труды предшественников, автор исследовал перестройку на военный лад народного хозяйства Башкирии, общественно-политическую жизнь, развитие культуры и искусства. Необходимо отметить положительный момент - в книге изложен не только трудовой, но и ратный подвиг тружеников Башкирии. Исследования об участии уральцев в боевых действиях практически исчезли из научных публикаций. В 1990-е годы прекратились исследования деятельности партийных, комсомольских, профсоюзных организаций. Последней работой, посвященной анализу исторического опыта идеологической работы коммунистов в годы войны, стала монография Б.П.Дементьева.33 Коммунисты, безусловно, влияли на все сферы общественной жизни, формировали образ врага, призывали к беззаветному служению Отечеству, поднимали патриотический дух, объединили все население на борьбу с фашизмом, выдвинув четкий и понятный лозунг “Все для фронта! Все для победы!”, сплотили общество. Исследования деятельности партийных, общественных организаций, местных органов государственной власти необходимо продолжить, использовав труды предшественников и появившиеся возможности изучения ранее недоступных архивных документов.34 Заметным явлением в историографии был выход сборника-справочника “Урал ковал победу” (под редакцией профессора П.Г.Агарышева). В нем представлена информация о вкладе уральцев в разгром немецко-фашистских захватчиков. Впервые в одной книге даны биографические справки на 657 уральцев, ковавших победу в тылу; содержится список предприятий, награжденных орденами и получивших на вечное хранение красные знамена; перечислены воинские формирования, отправленные с Урала на фронт; госпитали, в которых находились на излечении раненые; трудовые коллективы, граждане, оказавшие помощь фронту и получившие благодарность от Верховного Главнокомандующего.35 Надеюсь, что новейшие разработки уральских ученых найдут отражение в учебных курсах, учебных пособиях для школ и вузов. |
ВОПРОС 38
