2015-03-20
331
ных австро-венгерских учреждений - перев. ], с которой они и доживут до конца своего правления.
Экономический либерализм, конечно, не был крепко связан с политическим. Германский Zollverein, или Таможенный союз, например, был создан по инициативе Фридриха Вильгельма III Прусского в 1818 г., в то время, когда политический либерализм переживал поражение. Первоначально задуманный исключительно для прусских территорий, он постепенно распространился на все государства Германского союза за исключением Австрии. Упразднение здесь всех внутренних пошлин сформировало зону свободной торговли, внутри которой могла развиваться нарождавшаяся германская промышленность. В 1828 г. создаются еще два таможенных союза-соперника: один, включавший Баварию и Вюртемберг, другой — Саксонию, однако в течение 4 следующих лет они были поглощены первым. В 1852 г. Австрия пытается прорвать свою изоляцию предложением распространить таможенный союз на всю Центральную Европу и северную Италию, однако Пруссия воспротивилась этому плану. Со вступлением в союз Ганновера в 1854 г. победа Пруссии стала окончательной, если не считать непокорные города Бремен и Гамбург. Таким образом были заложены основания общей экономики Германии (исключая Австрию) в то время, когда политическое объединение казалось весьма далекой перспективой.
ЕСЛИ принимать континентальные мерки либерализма, то Великобритания была и более либеральной, и менее либеральной, чем ее главные соперники. С одной стороны, она могла с полным правом претендовать на то, чтобы считаться «матерью парламентов», родиной верховенства права, Билля о правах и свободной торговли. Британское общество намного опередило Европу по части модернизации и индустриализации и считалось наиболее открытым для либеральных идей. С другой стороны, британские институты сложились и развивались в условиях исключительных, не зная ни революций, ни оккупации. В политике здесь по-прежнему господствовал исключительный прагматизм. Монархия продолжала править по законам и обычаям, установленным в конце XVII века, еще до Французской революции. В королеве Виктории (правила в 1837-1901 гг.) и ее большой семье Великобритания нашла идеальное об-
рамление для парламентской формы правления, гарантию стабильности и инструмент разумного влияния на другие страны. В Великобритании тоже имелись республиканские симпатии, но не было никаких серьезных попыток уничтожить монархию или ввести конституцию. [ГОТА]
Старинные английские институты не торопились реформироваться. Радикалы- реформаторы часто десятилетиями бились головами в стену. Переформированный парламент, доживший в таком виде до 1832 г., был таким же скандальным анахронизмом, как и его французский собрат при Июльской монархии. Хлебные законы удерживали свои позиции против свободной торговли до 1846 г. Гражданский брак и развод стали возможны только в 18З6 г. и 1857 г., соответственно. Требование всеобщего избирательного права, впервые выдвинутое чартистами в 1838-1848 гг., так и не было удовлетворено полностью. Англиканская церковь была отделена от государства только в Ирландии (1869 г.) и Уэльсе (1914 г.). Феодальные привилегии Палаты лордов не были даже ограничены до 1911 г. Никогда не было полной веротерпимости. Двухпартийная система, видевшая еще времена вигов и тори, которые теперь переоделись в либералов и консерваторов, сдерживала развитие сильного социалистического движения и затрудняла во многом социальное законодательство. При Уильяме Гладстоне (1809-1898) и Бенджамине Дизраэли (1804- 1881), которые были главными фигурами на политической сцене третьей четверти века и отличались оба либеральными склонностями, внутренние реформы отходили на второй план перед заботами об империи. Уэльс оставался административной единицей Англии. Шотландия получила собственного государственного секретаря-министра в 1885 г. Ирландия так и не добилась гомруля (автономии) (см. ниже). Хотя политика но отношению к англоязычным доминионам была вполне либеральной, но не обнаруживалось никакого желания распространять ее на колонии в целом. Англичане любили похваляться толерантностью и либерализмом, но в значительной степени им уже нечем было гордиться. В последние десятилетия XIX века они отставали от Франции в отношении внутреннего демократизма, от Германии — в социальном законодательстве и от Австро-Венгрии — в национальной политике. [ ДОСУГ]
DYNAMO
Историки часто ставят либеральную политику в зависимость от укрепления власти буржуазии, ссылаясь, в частности, на различия в этом отношении между Англией и Германией. Особое внимание обычно уделяется успехам Англии и провалу Германии в построении стабильной парламентской системы, а затем и различиям в структуре и духе средних классов этих стран. Считается, что, в отличие от британских, немецкие капиталисты, «повернувшись к государству», якобы уклонялись от своего "демократического долга" и поддавались руководству со стороны просвещенных, но принципиально нелиберальных министров и государственных чиновников императорской Пруссии. Тезис о Sonderweg (особом пути) Германии появился гораздо позднее в связи с приходом к власти Гитлера, а также в связи со слабостью немецкого либерализма, вылившегося в «коллаборационизм капиталистов» в 1930-е гг.25Пруссия, конечно, была примером Rechtsstaat (правового государства), где почитали законные формы, но сами конституции подчинялись авторитарным традициям двора, армии и бюрократии. Вот почему германское имперское правительство стали называть после 1871 г, «государством с демократическим фасадом». Но, с другой стороны, не следует забывать, что Германская империя была федеративным государством, где не все королевства были так же авторитарны, как Пруссия.
Во всяком случае, слегка расширив сравнение, мы увидим, что германский путь не был таким уж особенным. Швеция, например, соединяла расширяющуюся парламентскую систему британского образца с просвещенной бюрократией и не таким уж либеральным капиталистическим классом германского типа. Шведский двухпалатный парламент был организован по инициативе либерально настроенной бюрократии в 1866 г. Капиталистическая буржуазия, которая росла вместе с быстрой индустриализацией в последние десятилетия века, выступала против расширения избирательного права и не участвовала в Либеральной партии, поднявшей факел либерализма на пороге нового века. Шведские капиталисты интересовались либерализмом не больше своих германских собратьев. Шведский либерализм родился из коалиции государственных министров, некапиталистического Bildungsbürgertum — «просвещенного среднего класса», и даже крестьянства, и они вме-
сте обеспечили сохранность и развитие демократии в Швеции26. [НОБЕЛЬ]
Из всех великих держав особенно сопротивлялась либерализму Россия. Неоднократные приступы реформаторства — после 1815 г., 1855 г. и 1906 г. — дали внушительные результаты в некоторых, очень ограниченных, областях. После учреждения Государственного совета и создания государственной системы образования при Александре I, а также освобождения крепостных крестьян (1861 г.) при Александре II, существенная автономия была дарована «миру» (то есть крестьянскому сходу) и земству (местному самоуправлению), университетам и уголовным судам. Со второй попытки было наконец организовано законодательное собрание — Государственная дума, с консультативными полномочиями. Государственная дума очень нестабильно функционировала в период с 1906 г. по 1917 г. и сулила России выход на путь конституционализма. Но прогресс был скорее видимым, чем действительным. Ни один царь-реформатор не мог долго придерживаться либерального курса. Кажется, и Александра II, и Николая II на путь либерализма толкали военные поражения: один потерпел поражение в Крыму, другой — в русско-японской войне и последовавшей затем «революции» 1905 г., и оба были вынуждены изменить направление. Каждый раунд реформизма заканчивался «форс-мажорными обстоятельствами»: восстанием декабристов в 1825 г., польским восстанием 1863-1864 гг. и началом первой мировой войны. Во всех случаях за реформами следовали периоды жестокой реакции с подавлением либеральных сил. И через 100 лет после Венского конгресса российское самодержавие и ero полицейский режим оставались в основном без изменений. Ничего не было сделано, чтобы лишить самодержавие права отнимать любые сделанные уступки. Более того, Россия часто прибегала к интервенции с целью остановить продвижение либерализма за границей. И хотя Александр III отказался от прямых интервенций, Россия сохраняла давнюю привычку действовать как «жандарм Европы». Когда Николай I услышал во время придворного бала в феврале 1848 г., что Луи-Филипп свергнут, он провозгласил: «Господа, седлайте коней! Во Франции — республика».
Так или иначе, но ветер либерализма проносился над всеми европейскими монархиями.
Одна-
