Цели, намерения и другие конечные причины поведения

Неправильно говорить, что оперантное подкрепление «усиливает» реакцию, которая предшествует ему. Реак­ция уже произошла и. не может измениться. Изменению подвергается будущая вероятность реакции одного и того же класса. Именно оперант как класс поведения, а не реакция как определенный случай подвергается обусловливанию. Следовательно, отсутствуют наруше­ния фундаментальных принципов науки, которые исклю­чают «конечные причины». Но этот принцип нарушает­ся, когда начинают утверждать, что поведение находит­ся под контролем «мотивов», или «целей», которых ор­ганизм еще не достиг, или «намерений», которых он еще не выполнил. Утверждения, в которых используют­ся такие слова, как «мотив», или «цель», обычно сводят­ся к утверждениям об оперантном обусловливании, и необходимо внести лишь небольшое изменение, для того чтобы ввести их в русло естественной науки. Вместо того чтобы говорить, что человек ведет себя соответствующим образом потому, что есть следствия, которые должны следовать за его поведением, мы просто гово­рим, что он ведет себя так потому, что имеются след­ствия, которые следовали за похожим поведением в прошлом. Это, конечно, закон эффекта, или оперантное обусловливание.

Иногда утверждают, что данную реакцию нельзя полностью описать до тех пор, пока не будут рассмот­рены ее цели как ее «текущее» свойство. Но что имеется в виду под словом «описать»? Если мы пронаблюдаем за человеком, идущим по улице, мы сможем описать это событие на языке физической науки. Если затем мы добавим, что его цель состояла в том, чтобы опустить письмо, дополнит ли это то, что было выражено в пер­вом высказывании? Вероятно, ответ будет положитель­ным, так как человек может идти по улице «по многим причинам» и в каждом случае физический способ пере­движения останется одним и тем же. Однако различи­тельную грань необходимо проводить не по линии поведения, а по линии переменных величин, от которых по­ведение зависит функционально. Цель является свойст­вом не самого поведения, а является способом обраще­ния к контролирующим переменным. Если мы состав­ляем наше описание после того, как мы увидели, что человек опустил свое письмо в почтовый ящик и повер­нул обратно, мы приписываем ему цель события, кото­рое заставило его идти по улице. Это событие придаёт «смысл» его выполнению не посредством расширения описания как такового, а посредством указания на не­зависимую переменную, функцией которого оно могло бы быть. Мы не можем увидеть его цель, не увидев, что он опустил письмо, если только прежде мы не наблюда­ли подобного поведения и подобных следствий. В тех случаях, когда мы это делаем, мы пользуемся данным термином просто для предсказания того, что в данной ситуации им будет опущено письмо.

Также и наш испытуемый не может видеть свою цель, не соотнесясь с похожими событиями. Если мы спросим его, почему он идет по улице, или какова его цель, и он ответит: «Я иду, чтобы опустить письмо», то мы не узнаем ничего нового о его поведении, кроме нескольких возможных причин. Конечно, сам испытуемый: может находиться в преимущественном положении, опи­сывая эти переменные, поскольку он находится в по­стоянном контакте со своим поведением на протяжении многих лет. Следовательно, его утверждение относится к тому же классу, что и утверждения других людей, ко­торые несколько раз наблюдали за его поведением; Он просто делает возможное предсказание с точки зрения своего опыта с самим с собой. Более того, он может ошибаться. Он может сообщить о том, что собирается отправить письмо, и, действительно, он может нести в руке неотправленное письмо и опустить его. в конце улицы, но мы все-таки можем показать, что его поведе­ние определяется тем фактом, что в прошлом он нахо­дился в таких ситуациях, когда он имел дело с челове­ком, значимость которого для него связана с такой про­гулкой. Он может не осознавать эту цель в том смысле, что он не способен сказать, что его поведение опреде­ляется именно этой причиной. Тот факт, что оперантное поведение «направлено на будущее», вводит в заблуждение. Например, рассмотрим случай, когда «что-либо ищется». В каком смысле это «что-либо», которое еще не было найдено, релевантно поведению? Предположим, что мы научаем голубя клевать пятно на стенке ящика и после формирования операнта устраняем пятно. Птица подойдет к привычному для нее месту около стены. Она поднимет голову, направит взгляд в при­вычном направлении и даже возможно, что она произве­дет слабое клевательное движение. До тех пор пока про­цесс угашения не продвинется очень далеко, она будет возвращаться па то же самое место и демонстрировать те же поведенческие реакции. Можно ли говорить, что голубь ищет пятно? Должны ли мы при объяснении по­ведения принимать во внимание поиск пятна?

Интерпретация этого поведения с позиций оперантного обусловливания не представляет большого труда. Поскольку визуальная стимуляция, исходящая от пят­на, обычно предшествовала приему пищи, пятно стало условным подкреплением. Оно усиливает поведение по­иска в данном направлении с различных положений. Хотя мы пытались обусловливать только реакцию кле­вания, в действительности мы усиливали много различ­ных видов «предшествующего» поведения, которые за­ставляли птицу принять положение, из которого она ищет пятно и клюет его. Эти реакции продолжают появляться даже тогда, когда мы убираем пятно вплоть до наступления затухания. Пятно, которое ищется, яв­ляется таким пятном, которое в прошлом было неотсро­ченным подкреплением поискового поведения. В общем, поиск чего-либо включает в себя порождение реакций, которые в прошлом произвели «нечто» как следствие.

Аналогичная интерпретация применима к поведе­нию человека. Когда мы видим, что человек передви­гается по комнате, открывает ящик письменного сто­ла, смотрит на что-то, находящееся под журналами и т.д., можно совершенно объективно описать его по­ведение; «Сейчас он находится в определенной части комнаты; большим, и указательным пальцами правой руки он держит книгу; он поднимает книгу и наклоняет свою голову так, чтобы можно было видеть любой объ­ект, находящийся под книгой». Можно также проин­терпретировать его поведение или «придать ему смысл»: он ищет что-то, или, если быть более конкрет­ным, он ищет очки. То, что мы добавляем, является не дальнейшим описанием его поведения, а суждением о некоторых переменных, определяющих его. Здесь нет ни текущей цели, ни мотива, ни намерения, которые должны быть приняты во внимание. То же самое будет иметь место, даже если мы спросим его о том, что он делает, и он ответит: «Я ищу свои очки». Это не даль­нейшее описание его поведения, а это описание пере­менных, функцией которых является его поведение, оно эквивалентно высказываниям: «Я потерял очки», «Я прекращу делать то, что я делаю, когда найду мои очки», или «Когда я это делал в прошлом, я находил мои очки?» Эти выражения могут показаться не впол­не конкретными, однако это происходит потому, что вы­сказывания, включающие цели и намерения, являются аббревиатурами.

Очень часто приписывание цели поведению используется как еще один способ описания биологической адаптации. Это положение уже обсуждалось, однако можно добавить следующее. Как в оперантном обус­ловливании, так и в эволюционном отборе поведенче­ских характеристик следствия изменяют будущую ве­роятность. Рефлексы и другие врожденные паттерны поведения развиваются, потому что они увеличивают вероятность выживания вида. Операнты укрепляются, потому что за ними следуют важные следствия в жизни индивидов. По той же самой причине оба процесса порождают вопрос о цели, и в обоих случаях обраще­ние к конечной причине может быть аналогичным об­разом отвергнуто. Паук не владеет тщательно отрабо­танным репертуаром поведения, с помощью которого он плетет паутину, потому что она дает ему возмож­ность ловить пищу, благодаря которой он выживает. Он владеет схожим поведением, потому что в прошлом такое же поведение пауков давало им возможность ло­вить пищу, которая необходима для выживания. В эво­люции поведению «плетения паутины» соответствовала серия событий. Мы не правы, когда говорим, что видим «цель» плести паутину, наблюдая похожие события в жизни индивида.

Миллер (G. Miller) Джордж (род. в 1920 г.) - американ­ский психолог, профессор Гар­вардского университета. Известен своими работами по экспериментальному изучению речевой коммуникации и ис­следованиями общих психоло­гических проблем. Некоторые из его важнейших трудов: Psychology. The Scien­ce of mental life. Penguin -books. 1967; The psychology of communication. 1967 (bei.Me. Neill D.). Psycholinguis-tics. — In: The Handbook of Social Psychol. 1969, vol. 3; Language and Perception, 1976.

Галантер (Galanter) Юджин (род. в 1924г.) - американский психолог, профессор Пен­сильванского университета. Ос­новные исследования в облас­ти применения теории информации в психологии: Contem­porary psychophysics. -- In: Brown R., Galanter E,, Hess E. H., Mandler G. New directions in psychology, 1962, vol. 1. N. Y.; The direct mea­surement of unitity and subj­ective probabilty, — Amer. Journ. of Psychol., 1962, vol. 75; Textbook of Elementary Psychology, 1966.

Прибрам (Pribram) Карл (род. в 1919г.) — американский нейропсихолог, профессор Стэнфордского университета, вид­ный представитель американ­ской нейропсихология, автор ряда книг и многочисленных статей по широкому кругу проблем. Написанная им сов­местно с Дж. Миллером и Ю. Галантером книга «Планы и структура поведения» пере­ведена на русский язык в 1965 г. Также была издана в Советском Союзе его книга «Языки мозга» (1975). В данное издание включены отрывки из I и II глав книги «Планы и структура поведе­ния» (М, 1965, с. 26—34, 40— 54). Здесь поведение описыва­ется как сложный акт, включающий фазы пробы (Test) и операционную (Operate) и регулируемый знаниями, накоп­ленными в прошлом опыте ор­ганизма (авторы называют их Образами) и программой, обес­печивающей последователь­ность операций (называется, здесь Планом).

Д. Миллер, Ю. Галантер, С. Прибрам. ПЛАНЫ И СТРУКТУРА ПОВЕДЕНИЯ

Задача заключается в том, чтобы дать описание того, как внутреннее представление организма о его Вселен­ной контролирует его деятельность. Если мы рассмот­рим, какова эта деятельность у нормального животно­го, то мы будем поражены тем, в какой степени она организуется в определенные системы. Большинство психологов утверждают, что эти системы деятельности определяются иерархией целей, но в настоящее время не это нас интересует. Мы хотим привлечь внимание к тому факту, что такая организованность действительно существует. Структура является таким же важным свойством поведения, как и восприятия. Однако струк­туры поведения имеют тенденцию быть главным обра­зом развертывающимися во времени; именно последо­вательность движения плавно развивается в то время, как живое существо бегает, плавает, летает, разгова­ривает или занимается чем-либо еще. Поэтому мы должны обеспечить способ, при помощи которого мы сможем зафиксировать познавательное представление в виде соответствующей схемы деятельности. Но как же нам расчленить эту находящуюся в движении схему деятельности на поддающиеся анализу части?

Трудности при анализе деятельности животного воз­никают не от недостатка методов, а от их чрезмерного изобилия. Мы можем описать действие как последова­тельность сокращений мышц или как последователь­ность движений конечностей и других частей тела, как последовательность целенаправленных действий, или даже более крупных комплексов. В соответствии с теорией Толмена большинство психологов отличают мелкие единицы поведения от крупных, называя мел­кие «молекулярными», а крупные — «молярными». Вся­кому, кто спрашивает, какая из этих единиц имеет над­лежащий объем для использования при описании по­ведения, говорят, что законы поведения кажутся более очевидными при использовании молярных единиц, но добавляют, что ему придется установить на основании собственного опыта и наблюдений, насколько «моляр­ными» должны быть используемые единицы.

Однако довольно ясно следующее: сложность за­ключается в том, что молярные единицы должны со­стоять из молекулярных единиц, а это означает, что надлежащее описание поведения должно делаться од­новременно на всех уровнях. Иначе говоря, мы пы­таемся описать процесс, который организуется па не­скольких различных уровнях, и сочетание элементов на одном уровне может быть указано только в том слу­чае, если мы укажем элементы следующего, высшего» или более молярного уровня описания. Например, мо­лярная схема поведения X состоит из двух частей — А и В. Таким образом, Х = АВ. Но А в свою очередь со­стоит из двух частей —а и b, a В состоит из трех — с, d и е. Следовательно, X=AB=abcde, и мы можем опи­сать этот сегмент поведения на любом из указанных, трех уровней. Дело, однако, в том, что мы не хотим из­брать один уровень и доказывать, что он почему-то лучше других: полное описание должно включать все уровни. Иными словами, структурные свойства поведе­ния будут потеряны, если мы установим только, на­пример, abcde: тогда (ab) (cde) можно спутать с (аbс) (de), которые могут представлять собой совершенно различные вещи.

Несомненно, этот вид организации поведения наи­более очевиден в словесном поведении человека. От­дельные фонемы организуются в морфемы, морфемы объединяются, чтобы составить фразы; фразы в соот­ветствующей последовательности дают предложение, а ряд предложений образуют высказывание. Полное опи­сание высказывания включает все перечисленные нами уровни.

Примером двусмысленности, которая является ре­зультатом ситуации, когда не все уровни известны, мо­жет служить следующее предложение: «They are flying planes». Последовательность фонем может остаться не­изменной, но это предложение можно проанализиро­вать двояко, как (They) (are flying) (planes) и (They are) (flying planes), получив два совершенно разных высказывания:- (а) «Они водят самолеты»; «Это — летящие самолеты»[1].

Психологи редко проявляли нежелание признавать •существование таких молярных единиц, как «слова» «ли даже «значения», когда они касались словесного поведения, несмотря на то, что фактические реакции, доступные для восприятия, представляют собой всего лишь ряды звуков, акустические представления пред­полагаемых фонем. Такое же признание молярных еди­ниц в несловесном поведении требует подобного описания, охватывающего все уровни. Однако, к сожалению, психолог обычно описывает поведение или какой-либо аспект поведения на одном-единственном уровне и предоставляет своим коллегам вывести при помощи собственного здравого смысла, что произошло на других уровнях. Тщательная регистрация каждого сокраще­ния, мышц, даже если бы кто-нибудь отважился попы­таться это сделать, все же оказалась бы недостаточ­ной, так как она не содержала бы структурных черт, которые характеризуют молярные единицы. Эти струк­турные черты должны вводиться на основе теории поведения. Наши теории поведения в этом смысле все­гда оставались туманными и интуитивными. (Довольно странно представить себе, что, хотя бихевиоризм существует полвека, этот аспект проблемы описания поведения почти никогда не учитывался и, уж конечно не был разрешен.)

В тех счастливых случаях, когда мы находим аде­кватные описания поведения — которые мы почти все­гда встречаем у лингвистов и этологов, — совершенно очевидно, что поведение организуется одновременно на нескольких уровнях, характеризующихся разной сте­пенью сложности. Говоря об этом факте, мы будем именовать его «иерархической организацией поведе­ния»[2]. Эта иерархия может быть изображена различ­ными способами. Иерархическая схема обычно прини­мает форму дерева, ответвления которого указывают в последовательном порядке все меньшие единицы. Ина­че иерархия может быть представлена в виде контура:-

X

А

а

b

В

c

d

e

Этот контур изображает структуру гипотетическо­го примера. Можно рассматри­вать иерархию и как. ряд перечней: X — это перечень, содержащий два пункта — Л и В; А — перечень, содержащий два пункта - а и b; В - перечень, содер­жащий три пункта — с, d, е [3]. Наконец, иерархию мож­но рассматривать как ряд правил, на основании кото­рых происходят допустимые замены: там, где встре­чается X, мы можем заменить его АВ; А можно заме­нить ab и т.д.[4] Каждый из этих способов изображения иерархии имеет в особых условиях свои преимущества. Теперь, если принять иерархическую систему орга­низации поведения за единственно правильную, при­шло время выделить несколько терминов для специ­альных целей настоящего обсуждения. Так как опре­деления представляют собой трудное чтение, мы поста­раемся сократить наш список до минимума.

План. Всякое полное описание поведения должно быть пригодным для того, чтобы служить перечнем инструкций, т. е. оно должно обладать характерными чертами плана, который может руководить описывае­мым действием. Однако, когда мы говорим о Плане на страницах данной книги, этот термин будет относиться к иерархии инструкций, и если это слово будет начи­наться с заглавной буквы, то это будет указывать, что оно употребляется в этом специальном значении. Итак, План — это всякий иерархически построенный процесс в организме, способный контролировать порядок, в ко­тором должна совершаться какая-либо последователь­ность операций.

Для организма План в основном представляет со­бой то же самое, что и программа для математической машины, в особенности если эта программа имеет иерархический характер, описанный выше. Ньюэлл, Шоу и Саймон очень четко и систематично применяли иерархическую структуру перечней в своей работе над «языками для обработки информации», которые приме­няются при программировании для скоростных цифровых математических машин в случаях моделирования человеческих процессов мышления. Их успех в этом от­ношении, который, по нашему мнению, является очень значительным и многообещающим, подтверждает пра­вильность гипотезы, что иерархическая структура яв­ляется основной формой организации при решении за­дач человеком. Поэтому мы с полным основанием по­лагаем, что в дальнейшем термин «План» может быть всюду заменен термином «программа». Тем не менее, сведение Планов «только к программам все еще яв­ляется научной гипотезой и требует дальнейшей про­верки. Поэтому пока мы скорее избежим путаницы, если будем рассматривать программу математической машины, моделирующей некоторые черты поведения организма, как теорию о Плане организма, порождаю­щем поведение»[5].

Кроме того, мы будем также использовать термин «План» для обозначения грубого. Наброска какой-то последовательности действий, просто ряда основных тематических заголовков наряду с полностью детали­зированной спецификацией каждой отдельной опера­ции[6].

Стратегия и тактика. Понятие об иерархической организации поведения было дано ранее, а также указывались различия между молярными и молекулярны­ми единицами анализа. Теперь, однако, нам хотелось бы расширить нашу терминологию. Мы покажем, что молярные единицы представляют собой стратегию по­ведения, молекулярные единицы — тактику.

Выполнение. Мы говорим, что живое существо вы­полняет данный План, в то время как на деле этот План контролирует последовательность операций, ко­торые оно выполняет. Когда организм выполняет План, он делает это шаг за шагом, завершая одну его часть и затем переходя к следующей. Выполнение Пла­на не обязательно должно выражаться во внешнем действии — в особенности у человека; можно, по-види­мому, считать справедливым, что наряду с Планами, ру­ководящими действиями, существуют Планы для сбора или переработки информации. Хотя это фактически не является необходимым, мы интуитивно предполагаем, что одновременно может выполняться только один План, хотя возможно довольно быстрое чередование Планов. Организм может хранить много других Пла­нов, кроме выполняемого им в данный момент.

Образ. Образ — это все накопленные и организо­ванные знания организма о себе самом и о мире, в ко­тором он существует. Конечно, Образ заключает в себе нечто гораздо большее, чем картины. Употребляя этот термин, мы имеем в виду в основном тот же вид пред­ставления, которого требовали другие сторонники по­знавательной теории. Оно включает все, что приобрел организм, — его оценки наряду с фактами, — органи­зованное гфи помощи тех понятий, образов или отно­шений, которые он смог выработать.

В ходе продолжительных дебатов авторы настоя­щей книги пользовались большим количеством других терминов для уточнения термина «План», но эта тер­минология не будет приведена здесь. Новые термины будут вводиться и разрабатываться по мере надобно­сти в ходе последующего обсуждения. В настоящее же время мы дали достаточное количество определений, чтобы иметь возможность сказать, что центральной проблемой этой книги является исследование отноше­ний между Образом и Планом.

Может показаться, что это утверждение означает резкое разделение Образа и Плана, так что имело бы смысл задать вопрос: «Входит ли такой-то процесс исключительно в План или исключительно в Образ?» Из нижеприводимых соображений должно стать ясным, что эти две точки зрения не могут быть использованы для классификации процессов по двум взаимоисклю­чающим категориям: План может быть заучен и стать тем самым частью Образа.

Формулировки Планов должны у человека вклю­чать часть Образа, поскольку то, что человек в состоя­нии выполнить данные Планы, должно являться частью его Образа о самом себе.

Знания должны быть включены в План, поскольку в противном случае,План не может служить основой для руководства поведением. Следовательно, Образы могут составлять часть Плана.

Можно внести изменения в Образы только путем выполнения Планов по сбору, накоплению и перера­ботке информации.

Можно внести изменения в Планы только на осно­ве информации, почерпнутой из Образов.

Преобразование описаний в инструкции представ­ляет собой у человека простую словесную процедуру.

Те психологи, которые привыкли считать своей за­дачей исследование взаимоотношений между стимулом и реакцией, склонны рассматривать работу, подобную нашей, параллельным образом — как исследование взаимоотношений между субъективным стимулом и субъективной реакцией. Если бы все, что мы должны сказать, можно было свести к этому, то едва ли нам понадобилось бы писать для этого книгу. Стимул и реакция — это психологические понятия, заимствован­ные из анализа рефлексов. Но мы отказались от клас­сической концепции о рефлекторной дуге как основной схеме организации всего поведения и поэтому не ощу­щаем необходимости переносить классическое разделе­ние стимула и реакции в область Образов и Планов. Предположение, что План представляет собой замас­кированную реакцию на какой-то внутренний Образ стимула, приводит только к попытке уподобить объек­тивные концепции- их субъективным эквивалентам и оставляет рефлекторную дугу по-прежнему хотя и до­вольно призрачным, но все же хозяином всего меха­низма мышления. Едва ли нам удастся свергнуть ста­рого хозяина без помощи нового, поэтому далее нам предстоит задача найти ему преемника.

...Нервный механизм, участвующий в рефлекторном акте, не может быть изображен как простая рефлек­торная дуга... В рефлекторном акте участвует значи­тельно более сложная форма регуляции, чем та, кото­рую предполагает теория рефлекторной дуги. Един­ственное требование, предъявляемое к стимулу в клас­сической цепи элементов, выражается в критерии по­роговых интенсивностей для каждого из элементов: Если внешний раздражитель достаточно силен, чтобы быть выше порога на всем протяжении рефлекторной дуги, он сможет вызвать реакцию... Однако порог яв­ляется лишь одной из многих различных сторон, в от­ношении которых может быть опробовано воздействие, Более того, ответ эффекторных аппаратов зависит от результатов такого опробования, и его наиболее пра­вильно рассматривать как попытку изменить получаемые результаты. Действие возбуждается «несоответ­ствием» между состоянием организма и состоянием, которое опробуется. Действие сохраняется до тех пор, пока несоответствие (т.е. проксимальный стимул) не устраняется. Общий характер рефлекторного акта, та­ким образом, заключается в опробовании воздействую­щей энергии определенными критериями, установлен­ными в организме, в возникновении реакции, если ре­зультат пробы показывает наличие несоответствия (рассогласования) и в продолжении реакции до тех пор, пока это несоответствие не исчезает... Следова­тельно, существует «обратная связь», идущая от ре­зультата действия к фазе опробования; мы обнаружи­ваем здесь возвратную петлю. Простейший вид схемы, представляющей эту концепцию рефлектор­ного действия в проти­воположность класси­ческой, рефлекторной дуге, будет выглядеть примерно следующим образом.

...Мы будем исполь­зовать представление о Т—О—Т—Е как об­щее описание процессов, участвующих в регуляции. В самой простой форме схема Т—О—Т—Е лишь утверждает, что операции, выполняемые организмом, постоянно регули­руются результатами различных проб.

Авторы настоящей книги считают, что система Т—О—Т—Е, включающая важное понятие обратной связи, является как объяснением поведения, так и объ­яснением рефлекторного акта, принципиально отлич­ным от объяснения, предлагаемого принципом рефлек­торной дуги. Следовательно, традиционные понятия стимула и реакции должны быть определены по-ново­му, чтобы соответствовать своему новому контексту. Стимул и реакция должны рассматриваться как фазы организованного, координированного акта. Мы сумми­руем указанные представления следующим образом:

«Стимул является той фазой формирующейся ко­ординации, которая представляет условия, необходи­мые для достижения успешного результата; реакция является той фазой этой же формирующейся коорди­нации, которая дает возможность достигнуть соответ­ствия этим условиям и служит инструментом в дости­жении успешной координации. Поэтому они являются строго соответствующими друг другу и совпадающими во времени»[7].

Ввиду того что стимул и реакция соответствуют друг другу и совпадают во времени, процесс действия раз­дражителя следует рассматривать не как предшествую­щий реакции, а скорее как ведущий ее к успешному устранению несоответствия. Иначе говоря, стимул и реакция должны рассматриваться как элементы обрат­ной связи.

Необходимость какого-то вида обратной связи при описании поведения хорошо видна большинству сто­ронников рефлекторной теории, но они вводят ее особым путем. Например, они обычно говорят о некоторых следствиях рефлекторного акта, таких, как усиление или подкрепление рефлекса, — такой подкрепляющий результат действия является четким примером обрат­ной связи. Подкрепление, однако, является особым ви­дом обратного воздействия, которое не следует отож­дествлять с обратной связью, включенной в систему Т—О—Т—Е. Их различия таковы: (1) подкрепляющая обратная связь должна усиливать что-то, в то время как обратная связь в схеме Т—О—Т—Е осуществляет акт сличения; (2) подкрепляющая обратная связь рас­сматривается как определенный раздражитель (например, пища), в то время как обратная связь в Т— О—Т—Е может быть раздражителем или информа­цией (например, инструкцией); (3) подкрепляющая об­ратная связь часто рассматривается как фактор, «сни­жающий потребность» организма, в то время как об­ратная связь в Т—О—Т—Е не имеет подобного зна­чения.

Когда процесс Т—О—Т—Е завершен — операция выполнена, проба дала удовлетворительные результаты, реакция завершена, — организм может достичь более благоприятного состояния. Возможно, правильно, что система Т—О—Т—Е, которая успешно завершается в. данной ситуации, имеет тенденцию повторяться с воз­растающей вероятностью, хотя такая связь не является обязательной. Поэтому возможно обсуждать Т—О—Т—Е в терминах подкрепления. Тем не менее, Т—О—Т—Е включает значительно более общее представле­ние об обратной связи. Понятие подкрепления пред­ставляет важный шаг вперед от рефлекторной дуги к петле обратной связи, однако в теории поведения нуж­ны еще более смелые шаги, чтобы продвинуться за. пределы описания простых экспериментов по выработ­ке условных рефлексов.

Возможно, окажется необходимым внести изменения в основной тип Т—О—Т—Е как гипотезу, поэтому в целях" настоящего обсуждения мы будем продолжать рассматривать схему, изображенную на рис. 1, скорее как гипотезу, чем факт. Однако важность значения; этой гипотезы для общих положений нашей книги He должна быть упущена. Она представляет собой описа­ние в сжатой форме связи между Образом и дейст­вием, которое мы выполняем. Т—О—Т—Е представ­ляет собой основную схему, в которую укладываются наши Планы; фаза «опробования» Т—О—Т—Е вклю­чает определение того, какие знания необходимы для сравнения, а операционная фаза представляет собой то, что организм делает в соответствии с этим. Послед­нее часто может включать открытые, видимые дейст­вия. Каким же образом План связывает представления (Образ) организма о самом себе и окружающем его мире с действиями, реакциями, поведением, кото­рые организм производит?

Посмотрим, что мы должны сделать для того, что­бы распространить эту идею на некоторые важные проблемы. Одно из первых затруднений, не слишком большое, — это определить более точно, что мы подра­зумеваем под «несоответствием» (рассогласованием), которое выявляется на стадии первоначальных проб. Почему бы нам не говорить о наличии простого разли­чия, а не «рассогласования»? Ответ не является глубо­ким: мы просто не хотим заниматься описанием систе­мы Т—О—Т—Е в случаях, когда организм улавливает различие и когда он не улавливает таких различий. Ко­гда схема Т—О—Т—Е используется для описания сер­вомеханизмов, например, очень важно разграничить «положительную» и «отрицательную» обратную связь, но, ввиду того, что мы прежде всего интересуемся об­ратной связью при регуляции, такие вопросы не явля­ются существенными. Вряд ли стоит рассматривать все эти варианты как различные элементы анализа, оче­видно, проще рассматривать их все как примеры более общего типа механизма, «чувствительного к несоответ­ствию»[8].

Второе затруднение — несколько более серьезное — заключается в вопросе, каким образом из системы Т—О—Т—Е мы можем прийти к целой иерархической структуре поведения, на важность которой мы указы­вали в главе I. Как можно. примирить два понятия — обратная связь и иерархия? Один из методов комбини­рования компонентов обратной связи в иерархию был описан Д.М. Маккеем[9], который предположил, что последствия операционной фазы в одном компоненте представляют собой стимул для действия сличающего механизма второго компонента; согласно предположе­нию Маккея, существует ряд таких компонентов обрат­ной связи, каждый из которых представляет более высокий уровень абстракции от внешней действительно­сти. Хотя схема Маккея является очень остроумной, мы вынуждены признать, что несколько иной метод построения иерархии будет лучше служить целям пси­хологического описания. Центральное положение мето­да, принятого на этих страницах, заключается в том, что операционные компоненты схемы Т—О—Т—Е сами могут быть элементами этой схемы. Иначе говоря, схе­ма Т—О—Т—Е включает как стратегические, так и тактические элементы поведения. Таким образом, опе­рационная фаза системы Т—О—Т—Е более высокого порядка может сама состоять из цепи других подобных же систем, а каждая из последних в свою очередь мо­жет содержать вновь ряды таких же подчиненных еди­ниц и т. д. Поскольку этот метод применения одной и той же схемы описания для высших, стратегических элементов и для низших, тактических элементов может вызвать недоразумения при первом знакомстве, мы рассмотрим соответствующий пример.

Р.С. Вудвортс показал, что часто акты поведения состоят из двух стадий. Вудвортс называет их «двух­фазными двигательными актами». Первая фаза яв­ляется подготовительной, или мобилизующей; вторая — результативной, или удовлетворяющей. Чтобы прыг­нуть, вы, прежде всего, сгибаете бедра и колени, а за­тем с силой разгибаете их, сгибание подготавливает к прыжку. Чтобы взять предмет, сначала вы разжимае­те кисть, а затем сжимаете ею предмет. Нужно от­крыть рот, прежде чем откусить кусок хлеба, нужно отвести руку назад, прежде чем ударить, и т. д. Ука­занные две фазы — это совершенно различные движе­ния, хотя они, несомненно, выполняются как единое действие. Если раздражение адекватно, для того что­бы вызвать движения, прежде всего надо осуществить подготовительный процесс проб, а когда он завер­шается, возникают условия для осуществленное резуль­тативной системы проб и соответствующее действие выполняется. Многие из этих двухфазных планов яв­ляются повторяющимися: завершение второй фазы в свою очередь создает стимулы, показывающие, что вновь возможно осуществление первой фазы, так что устанавливается чередование двух фаз, как это происходит при ходьбе, беге, жевании, питье, подметании, шитье и т. д.

Мы хотим особо подчеркнуть формирование «двухфазной» систе­мы Т—О—Т—Е, состоящей из двух: более простых элементов. Рассмот­рим в качестве, примера забивание гвоздя.

В качестве выполнения Плана забивание гвоздя, конечно, имеет две фазы: подъем молотка и удар по гвоздю. Однако, если нам: потребуются детали, изображение забивания гвоздя на рис. 2 как простой комбинации, содержащей два элемента, несо­мненно, является слишком упрощенным. Оно не гово­рит нам, например, как долго продолжается забивание. Что здесь является поводом к прекращению действия? Для этой цели мы должны выделить фазу проб. Схема на рис. 3 должна показать, что, когда система Т—О—Т—Е, которую мы называем «забива­нием», регулируется, удары молотком продолжаются до тех пор, пока шляпка гвоздя не сравнивается с той поверхностью, в которую мы его забиваем. Когда про­верка показывает, что гвоздь вбит, регуляция перено­сится на другие элементы. Однако теперь мы, очевидно, потеряли представление об иерархической структу­ре. Иерархия восстанавливается, когда мы глядим на прямоугольник с надписью «Молоток», так как там мы обнаруживаем две системы Т—О—Т—Е, каждую со своей собственной пробой, как показано на рис. 4. Ко­гда две такие системы, объединенные на рис. 4, вклю­чаются в операционную фазу на рис. 3, результатом яв­ляется иерархический План забивания гвоздей, кото­рый показан на рис. 5.

Если это описание забивания гвоздя является пра­вильным, мы должны ожидать, что последовательность событий будет разворачиваться следующим образом: Сверка положения гвоздя (шляпка торчит) — Сверка положения молотка (молоток опущен) —Подъем мо­лотка — Сверка положения молотка (молоток под­нят) — Удар по гвоздю — Проба молотка (молоток опущен) — Сверка положения гвоздя (шляпка тор­чит) — Сверка положения молотка.

И так далее, пока проба гвоздя не покажет, что его шляпка сравнялась с поверхностью; в этот момент ре­гуляция переносится в другое место. Таким образом, система Т—О—Т—Е достаточно легко раскладывается на координированную последовательность проб и действий, хотя лежащая в ее основе структура, органи­зующая и координирующая поведение, сама по себе является иерархической, а не просто последовательной.

Может показаться не вполне разумным анализиро­вать движения, участвующие в забивании гвоздей по­добным образом. Однако лучше забавлять читателя, чем запутывать его. Эти схемы лишь иллюстрация то­го, как несколько простых систем Т—О—Т—Е, каждая со своей петлей «проба - операция - проба» (Test — Operate—Test), могут быть включены в операционную-фазу более сложной системы с собственными аналогич­ными связями. Без такого объясняющего примера могло бы быть неясно, как эти кольца, замкнутые в более сложные системы колец, могут образовывать иерархии.

Более сложные Планы — Вудвортс называет их «полифазными двигательными элементами» — могут быть подобным же образом описаны как системы Т— О—Т —Е, построенные из субпланов, которые сами являются подобными же системами. Птица может взле­теть, сделать несколько взмахов крыльями, полететь парящим полетом, прекратить взмахи крыльями, вы­прямить конечности и приземлиться на них. Все дейст­вие возникает как единое целое, регулируется единым, Планом, составленным, однако, из нескольких фаз, каждая из которых имеет свой собственный План, ко­торый в свою очередь может состоять из субпланов и т. д.

Обратите внимание на то, что именно операционная фаза этой системы раскладывается на ряд других по­добных же систем. Если бы мы захотели сохранить схему Т—О—Т—Е в том виде, как она показана на рис. I, мы не смогли бы использовать ее для построе­ния более сложных проб[10]. Таким образом, адекватные пробы расцениваются как сравнительно фиксирован­ные; изменчивой и сложной может быть лишь опера­ционная фаза. Конечно, операционная фаза может со­стоять из ряда подобных же систем, она может также завершаться эфферентной активностью[11]. Если мы рассмотрим комплексные Планы — иерархии описанных систем, в которых операция одной системы сама яв­ляется рядом подчиненных систем, — то станут очевид­ными некоторые общие особенности таких систем.

Иерархическая структура, лежащая в основе пове­дения, должна, быть просто описана на языке счетно-решающих устройств, разработанном Ньюэллом, Шоу и Саймоном.

Планирование может рассматриваться как состав­ление перечня проб, которые следует произвести". Ко­гда у нас есть отчетливый Образ желаемого результа­та, мы можем использовать для его создания условия, которые мы должны опробовать, и, будучи организо­ваны в нужной последовательности, эти пробы состав­ляют в грубых чертах стратегию возможного Плана. (Возможно, более понятно можно сказать, что усло­вия, которые мы должны опробовать, являются Обра­зом желаемого результата).

Операционная фаза может содержать как пробы, так и операции. Поэтому выполнение Плана любой сложности должно включать значительно больше проб, чем действий. Эта конструктивная особенность ответ­ственна за общее снижение количества информации, которое наблюдается, когда человеческое существо рассматривается как коммуникационный канал.

У низших животных можно видеть, что структура их поведения в естественных условиях формируется более или менее случайно, под воздействиями окру­жающей среды, только человек тешит себя иллюзиями, что он является хозяином своей судьбы. Иначе говоря, обстановка поставляет раздражители, которые «высво­бождают» следующую стадию деятельности животного. Это в известном отношении философский вопрос — в какой мере мы верим в Планы, которые лежат где-то вне нервной системы. Поэтому, вероятно, мы скажем только, что низшие животные кажутся обладающими больше тактикой, чем стратегией.

По мере продвижения вверх по эволюционной лестнице мы обнаруживаем на уровне млекопитающих возрастание сложности проб, которые животное может произвести. Только у человека мы наблюдаем способ­ность создавать символы и манипулировать ими, и, ко­гда эта способность используется для того, чтобы сим­волически обозначать всю схему действия, для него становится возможным пользоваться языком, чтобы пе­рестраивать порядок символов и формировать новые Планы. У нас есть все основания считать, что речевые возможности человека интимно связаны с его способностью планировать. А вследствие того что человече­ские Планы так часто носят словесный характер, они: могут сообщаться, что представляет собой факт огром­ной важности в эволюции нашего приспособления друг к другу.

Адлер (Adler) Альфред (1870— 1937) — австрийский психи­атр, основатель психологичес­кого направления, называюще­го себя «индивидуальной пси­хологией».

Работал врачом в Вене. В 1901г. выступил в печати с рядом статей против напа­док на «Толкование сновиде­ний» Фрейда. За этими выступ­лениями последовало пригла­шение от Фрейда вступить в руководимый им кружок, со­стоящий тогда всего из 5 чле­нов, включая самого Фрейда и Адлера. Адлер становится чле­ном кружка в 1902г. Фрейд делает Адлера президентом Венского психоаналитического общества и соредактором (ре­дактором был Фрейд) психо­аналитического журнала «Zeitschrifr fiir Psychoanalyse». В 1907г. выходит первая пси­хологическая публикация Ад­лера «Inferiority of Organs». Здесь содержится первая фор­мулировка адлеровской теории комплексов. В 1907г. в кру­жок вошли К. Юнг и Э. Блейлер. Вскоре начинается рас­хождение Адлера с Фрейдом. Адлер выступает с критикой сексуальной этиологии челове­ческих феноменов, которой противопоставил концепцию мужского протеста. На заседа­ниях кружка в начале 1911 г. Адлер развернул дискуссию, в ходе которой изложил свои идеи. В этом же году он вы­ходит из кружка Фрейда и основывает свою группу, кото­рая называлась «Общество свободных психоаналитических исследований».(Society for Free Psychoanalitic Research), но уже на следующий год по­лучила имя «индивидуаль­ная психология». Основал об­щество и журнал «Zeitschrlft fur Inclividualpsychologie» (1914), с 1914 по 1937 г. — «International Zeitschrischrift fur Individualpsychologie».

В 1912 г. выходит работа «The Neurotic Constitution», которую сам Адлер оценивал как нача­ло индивидуальной психологии. «Этой работой я основал мою индивидуальную. психологию», — говорил он. Во время первой мировой войны служил в австрийской армии в каче­стве' врача. После войны стал интересоваться педагогически­ми вопросами, подверг резкой критике систему Венского школьного образования. В 1935г. эмигрировал в США. Здесь продолжал свою клини­ческую практику, читал лек­ции в Колумбийском универ­ситете. Умер в 1937г. в Шот­ландии. Группы индивидуаль­ной психологии продолжали действовать в Англии, Швейца­рии, Голландии, Франции, Ав­стрии и объединены в «Inter­national Association of Indivi­dual Psychology» (1922). В США существовало общест­во индивидуальной психологии, которое имело свой журнал «American Journal of Individu­al Psychology».

Индивидуальная психология Адлера является одним из на­правлений классического психо­анализа, так как сохраняет по­ложение об основополагающей роли бессознательной психики в жизни человека. Выступая против биологизации человека Фрейдом, Адлер выдвигает положение об обусловленности психики человека общественны­ми условиями его существова­ния. Важное значение для практики воспитания и пато­психологии имеет учение Адле­ра о компенсации и сверхкомпенсации, отрицающее фаталь­ную зависимость психического развития личности от органи­ческого субстрата. Соч.: Studie uber die Minder-wertigkeit von Organen. Mtin-chen, 1907; Dber den nervoaen charakter. Miinchen, 1919; Pra­xis und Theorie der Individual­psychologie. Munchen, 1927.

Краткий, но систематический обзор работ Адлера содержит­ся в томе, составленном из отрывков его трудов разных лет с комментариями состави­телей (The individual psycholo­gy on his Alfred Adler. — In: Ansbacher H. L. and R. R. (ed.). Systematic presentation in selection on his writings. N. Y., 1956).

Лит.: Выготский Л, С. Де­фект и компенсация. — В кн.: Выготский Л. С. Собр. соч., 1983, т. 5, с. 34—49; 3еигарник Б. В. Теории личности в зарубежной психологии. М., 1982, с. 14—18; Какабадзе В. Л. Теоретические проб­лемы глубинной психологии. Тбилиси, 1982, с. 121 — 153; Лейбин В. М. Психоанализ и философия неофрейдизма. М., 1977, с, 135—157. В сборник включена статья «Индивидуальная психология» (Individual psychologie. — In: Saupe E. Einfuhrung in die neurer Psychologic 4 und 5 Aufl. Osterwieck-Harz, 1931), в которой Адлер раскрывает задачи и основные понятия теории индивидуальной психо­логии, дает рекомендации по воспитанию.