Е.Э. Разлогова

(Москва, elena.razlogova@mtu-net.ru)

ПЕРЕЧИТЫВАЯ ФРЕГЕ: ЕСТЬ ЛИ ДЕНОТАТ У ПРЕДИКАТОВ?

1. В современных лингвистических исследованиях часто встречается положение о том, что у предикатов нет денотата. Оно рассматривается как нечто само собой разумеющееся, обычно дается без ссылок и не сопровождается никаким комментарием.

Понятие денотата так или иначе связывается с именем Г. Фреге, хотя в его работах для этого использовался другой термин – Bedeutung (значение) [Frege 1892а]. Относительно денотата имени принято считать, что таковым является объект материального мира, обозначенный именем, – положение, часто приписываемое Фреге. В отношении денотата предложения в лингвистике существуют как минимум две тенденции: первая – рассматривать в качестве такового описываемую предложением ситуацию (фрагмент действительности), вторая – рассматривать в качестве такового вслед за Фреге истинностное значение предложения.

Между тем, Фреге рассматривал еще один вид языковых выражений, имеющих денотат. В работе ÜberBegriff und Gegenstand (Понятие и вещь) [Frege 1892b], рассматривая свое употребление слова понятие, он пишет: «Понятие [Begriff] в том смысле, в котором я употребляю это слово, предикативно. Оно является денотатом [Bedeutung] грамматического предиката». Таким образом, Фреге различает не два, а три типа языковых единиц или единиц текста (имя собственное, предложение, грамматический предикат), у которых в общем случае имеется и смысл и денотат. Схематически это можно представить следующим образом:

Понятие обладает свойством ненасыщенности, незамкнутости (в современном понимании – валентной структурой). Вещь подпадает под понятие, образуя тем самым законченный смысл^[36].

Имя собственное Фреге рассматривал скорее как грамматический субъект, указывая на то, что существительное с определенным артиклем часто является именем собственным (в определенном контексте), в то время как имя с неопределенным артиклем может быть понятием (или его частью).

Таким образом, фрегевские имя собственное и грамматический предикат вряд ли можно отождествить с частями речи, с именами и предикатами. Это скорее логико-грамматические категории, которые, тем не менее, хорошо иллюстрируются определенными лексическими классами.

Кроме канонических денотатов Фреге рассматривал и более сложные случаи, связанные, например, с косвенным смыслом и косвенным денотатом. В его концепции вещь, соответствующая имени собственному, могла не иметь ничего материального: так, выражение понятие «лошадь» для него является именем собственным и обозначает вещь. Не говоря уже о том, что истинностные значения являются абстрактными вещами.

2. В концепции Фреге текст порождает смысл, а соотнесение с действительностью является более сложным процессом: так, существуют имена без денотатов (например, Буцефал или воля народа) и предложения, в частности придаточные, которые трудно соотносимы с одним истинностным значением (они могут фигурировать дважды с разными денотатами, иметь косвенный денотат и т.п.) Соотносимость с действительностью, с материальным миром является, тем не менее, очень существенным моментом в концепции Фреге, поскольку он разрабатывал аппарат для накопления объективного знания.

В этом отношении подход Фреге существенным образом отличается от концепции Шлейермахера, где соотнесение текста со смыслом является отдельной сложной (и центральной в рамках герменевтики) задачей. Текст, для последнего, не порождает смысл, более того, у некоторых текстов смысл вообще недоступен – к нему можно только приблизиться, используя различные виды информации и прибегая к различным приемам анализа. Соотнесение с действительностью является вспомогательным элементом для обнаружения смысла.

Интересна в этом отношении теория А. Кюлиоли [Culioli 1990], где вопрос о соотнесении с действительностью вообще не ставится. Текст на естественном языке дает опорные точки [repères], которые обеспечивают доступ к его смыслу. Естественный язык сам по себе никак не соотносится с «денотативным миром»: вымысел и истина имеют один и тот же статус. Важна лишь относительная, «внутренняя» сообразность. При таком подходе художественное использование языка мало чем отличается от обычного.

У Фреге же «для знаков, которые должны быть наделены только смыслом, желательно иметь особое название, например изображения [Bilder]; тогда слова, произносимые актером на сцене, будут изображениями; более того, и сам актер будет изображением».

Литература

Culioli A. Pour une linguistique de l’énonciation. Paris: Ophrys, 1990.

Frege G. Über Sinn und Bedeutung // Zeitschrift für Philosophie und philosophische Kritik. N°100, 1892а. Русск. переводы: Смысл и денотат // Семиотика и информатика. Вып. 8. М.: 1977; О смысле и значении. В кн.: Г. Фреге. Логика и логическая семантика. М.: 2000.

Frege G. Über Begriff und Gegenstand // Vierteljahrsschrift für wissenschaftliche Philosophie, XVI, 1892b. Русск. переводы: Понятие и вещь // Семиотика и информатика. Вып. 10. М.: 1978; О понятии и предмете. В кн.: Г. Фреге. Логика и логическая семантика. М.: 2000.

В.П. Руднев

(Москва, vprudnev@mail.ru)

ОБЩЕНИЕ ТЕЛАМИ В РОМАНЕ АНДРЕЯ ПЛАТОНОВА «ЧЕВЕНГУР»

Шизофреник – это ребенок в матке. Ему хочется жить жизнью эмбриона. Александр Лоуэн.

Мы попытаемся показать, что роман «Чевенгур» (Ч) представляет собой шизофренический дискурс. В Ч актуализируется тема взаимного соединения, прорастания друга в друга двух тел: «Наставник вспомнил, где он видел эту тихую горячую тьму: это просто теснота внутри его матери, и он снова всовывается меж ее расставленных костей, но не может пролезть от своего слишком большого старого роста» (А. Платонов. Чевенгур. М., 1991, с. 68.) Здесь иллюстрируется идея основателя телесно-ориентированной психотерапии Лоуэна, что шизофреник стремится обратно в утробу матери. Вообще секс в «Чевенгуре» это чаще всего символический инцест, так как почти каждая женщина в «Чевенгуре» это материализованное воспоминание об умершей матери. Впрочем, Фрейд считал, что это имеет место для всех людей. Так Сербинов соединятся со своей возлюбленной, Софьей Александровной на могиле матери. Секс в «Чевенгуре» это чаще всего символический инцест, так как почти каждая женщина в «Чевенгуре» это материализованное воспоминание об умершей матери. Секс осознается платоновской женщиной как мучение: «Ей Прокофий обещал в дороге супружество, но она, как и ее подруги, мало знала, что это такое, она лишь догадывалась, что ее тело будет мучить один человек вместо многих» (с. 378-379).

Зачатие рассматривается тоже как нечто мучительное и тягостное: «…родители зачали их не избытком тела, а совею ночною тоской и слабостью грустных сил, - это было взаимное забвение двоих спрятавшихся тайно живущих на свете людей» ( с. 281 ). Характерно, что в этом же абзаце говорится о «навеки утраченной теплоте матери» как результате рождения ребенка.

В сущности, герои Платонова несмотря на их тягу к срастанию тел и душ, несмотря на весь их чевенгурский коммунизм, - люди чрезвычайно одинокие. Это относится не только к Дванову, но и к его alterego Сербинову, и даже к Чепурному и Копенкину.

В связи с этим может и в каком-то смысле даже должен быть поставлен вопрос о нарциссизме как одной из составляющих характера героев «Чевенгура». Не забудем, что с психоаналитической точки зрения шизофрения - это регрессия к нарциссизму. В романе чрезвычайно часто встречаются такие понятия, как «скучать» и «скучный», «пустота» «холод» (наряду с теплом,) «одиночество» и «одинокий», «стыд» и «стыдно».

Это все слова, ключевые для нарциссического расстройства личности, как оно понимается основоположником современных психоаналитических исследований нарциссизма Хайнцем Кохутом. Как же все-таки понять эту фигуру симбиотичности в «Чевенгуре»? Здесь нам, возможно, поможет понятие «ризомы», которые ввели в философский оборот Жиль Делёз и Феликс Гватари: Под ризомой в ботанике понимают корневую систему растений, например, клубень, корни и т. п. как независимую структуру жизнедеятельности, достаточно автономную, со своим развитием и принципом формирования. <…> Излюбленная модель Делёза и Гватари – ризоматическое функционирование экосистемы «оса – орхидея». Жизненная структура осы отлична от подобной у орхидеи (хотя бы уже потому что оса – насекомое, а орхидея – растение). Между тем, оса, перенося цветочную пыльцу, выступает для орхидеи в качестве органа возобновления жизни; воздействие осы на орхидею является, если использовать термин авторов, детерриториализующим, поскольку в одном случае орхидея принадлежит жизненному циклу осы (питание), но в другом – оса выступает в качестве органа оплодотворения орхидеи и в свою очередь детерриториализируется, иначе говоря, функционирует как важный элемент жизненной структуры орхидеи. <…> Ризома есть активность паразитарных преобразований в отдельно взятой экосистеме, т. е. она сама по себе не существует, ее активность усиливается только в случае преобразования одной жизненной экосистемы в другую или просто-напросто в ее разрушении и гибели (Валерий Подорога. Феноменология тела. М., 1993, с 79-81).

Вот типично ризоматический фрагмент в Ч: «После Прокофия Кирей приник к Груше пониже горла и понюхал оттуда хранящуюся жизнь и слабый запах глубокого тепла. В любое время желания счастья Кирей мог и Грушино тепло, и ее скопившееся тело получить внутрь своего туловищ а и почувствовать затем покой смысла жизни. Кто иной подарил бы ему то, чего не жалела Груша, и что мог пожалеть для нее Кирей? Наоборот, его всегда теперь мучила совестливая забота о том, что он недодает Груше пищи и задерживает ее экипировку платьем. Себя Кирей уже не считал дорогим человеком, потому что самые скрытые и нежные части его тела перешли внутрь Груши (с. 389).

Половой контакт прорисовывается Платоновым как «слабый запах глубокого тепла», слабый, потому что слабость тела платоновских героев, его неукорененность, получает «нехватку в Другом» (Лакан), только посредством близкого соседства другого тела, тела Другого (или, как говорит Платанов применительно к Кирею, - туловища, отстраняя, «охлаждая» таким образом само понятие тела), как взаимное ризоматическое прорастание тел, обретение «слабого тепла» и «покоя смысла жизни». Покой как разрядка сексуального напряжения у обычного человека для платоновских героев становится «покоем смысла жизни». Шизофреник ищет в сексуальном контакте именно того трансгредиентного, внеположного языку смысла, который он не может получить в других постсемиотических практиках: религиозных или психоделических.

Лоуэн пишет о своем пациенте-шизофренике: «Питер рассказывал, что сексуальный контакт с его девушкой был единственным теплом, которое он пережил, и что и жизнь без этого не имеет смысла. По-видимому, потребность в телесном контакте была столь сильна, что перекрывала всякие рациональные соображения. Без этого контакта он чувствовал, такую пустоту …» (мной курсивом выделены платоновские ключевые понятии: тепло, смысл, телесность и пустота. – В. Р.) Адександр Лоуэн. Предательство тела. Екатеринбург,1999,с. 34).

Сексуальный контакт шизофреника это некоторый немой разговор проросших друг в друга совершено по-особому, ризоматически антиструктурированных тел. Для шизоида половой акт символичен, он этим доказывает себе, что он существует и что-то значит. Для шизофреника половой акт это нечто вроде разговора по душам, ведь шизофреники (во всяком случае, в остром состоянии) лишены способности разговаривать нормальным человеческим языком с нормальными людьми, в этом трагедия их постсемиотической трансгрессивности. Взаимное прорастание от одиночества в поисках покоя смысла жизни, отсутствие прямых линий, отсутствие структуры, шизоидной жесткости.