С.Ю. Семенова

(Москва, nsomin@ipiran.ru)

О ФАЙЛЕ ПАМЯТИ

Понятие коммуникации многогранно; здесь речь идет об особом ее аспекте, как принято говорить в лингвистике, периферийном – об общении человека со своим прошлым, когда инструментом общения служит память.

Для автора, после потери мамы, память стала прибежищем, средой обитания, руководством к повседневным поступкам, пространством поиска какой-то новой путеводной нити. Возникла потребность помочь памяти – сделать так, чтобы ушедшее стало некой реальностью – теперь уже всего лишь виртуальной. Воплотить былую жизнь в текст и в электронную форму. Ведь электронный текст, в принципе, обладает способностью к особой жизни, жизни в больших информационных пространствах.

Появились компьютерные записки о жизни семьи, по годам, а иногда, в особо памятных ситуациях, даже по дням. Прошедшее разворачивается с неожиданной мерой подробности, и каждый штрих, совершенно не замечавшийся, когда ВСЕ были живы, теперь кажется значимым, он несет в себе саму фактуру ушедшего мира. Задумана и ведется хроника семьи с 1978 года – года смерти бабушки, маминой мамы, и до марта 2004 года – до последнего маминого мига. ("Вторая половина жизни, Как короток к ночи твой путь…"). Хотелось бы, чтобы этот труд стал как можно более глубоким осмыслением конкретной человеческой судьбы, конкретной человеческой личности – и притом в неизбежном контексте исторической российской действительности, слома эпох ("Времена не выбирают,

В них живут и умирают"). Представляется, что мамин опыт в человеческих отношениях, в преодолении болезней, приобретенный весьма дорогой ценой, мог бы быть полезен ныне живущим.

Пришло осознание безвозвратной гибели языка ушедшего человека и всего целостного языка семьи (так сказать, идиолекта семьи). Появилась тяга запечатлеть по памяти отзвучавшую речь. Возник список (компьютерный файл) семейных высказываний. Этот файл, фактически словарь ушедшей жизни, стал активно вестись в 2006 году – через два года после трагического события (первые месяцы был "ступор" на слова). Сейчас в файле более 4,5 тысяч записей. Есть некоторое количество повторов; повторы не уничтожаются, они служат косвенным доказательством достоверности текста. Есть повторы фраз с измененным порядком слов – некоторые высказывания звучали в семье не однажды, и синтаксис мог немного варьироваться. Записи не сортируются по алфавиту, идут в порядке вспоминания; файл стал протоколом потока памяти.

Вначале было желание запечатлеть только сладостные игровые моменты – домашние каламбуры, прозвища, междометия, обороты речи, нарочитые фонетические искажения. Затем файл стал пополняться серьезными характерными репликами и суждениями, произнесенными в далеко не игровой обстановке. В файл внесен и некоторый общий языковой материал, звучавший в семье (реально цитированные пословицы, стихотворные и песенные строчки, крылатые выражения, типа "температура, средняя по больнице"). Сейчас в файл заносится всё то высказанное, для чего у автора в памяти есть звуковой образ – в голосах, в интонациях, и зрительный образ ситуаций говорения.

Если собранное пытаться делить по жанрам, то из предельно серьезных высказываний можно назвать мамины

- ЗАВЕТЫ, их как раз мало, к сожалению: "Я, конечно, ещё поживу, но если вдруг ЧТО, ты должна понимать, что я всё-таки очень больна…",

- комментарии по поводу неизбежного: "Чем ближе, тем страшней…", "Бойся - не бойся, а… естественный процесс…", "Уходят старики…", "Поверх земли никто не останется", "Как я завидую молодым, им жить!",

- медицинское: "Ты как? – Голова закружилась…", "Ты как? – Сегодня буря! [геомагнитная]", "В глазах темно…",

- социальное: "Как мы ещё живы?!", "Мы – песчинки в этом мире!".

Из печально-повседневного

- комментарии: "Садик наш на самообслуживании", "Кормлю-кормлю, и не в коня корм, вы только худеете", "Живем, как на погранзаставе!", "Полное отсутствие всякого присутствия!", "Я опытная больная!",

- без вины покаяния: "Я себя преступником чувствую, ты работаешь, а я отдыхаю…",

- упреки: "Всё отвлекаешься, когда же будешь привлекаться?!",

- указания: "Всё только с утра надо делать! Потом уже нет сил!", "Смотрите, не голодайте!",

- опасения: "Вот так какая эвакуация, мы не справимся!,"

- утешения: "Все люди болеют - и поправляются!".

Из полушутливого

- экспромтные бытовые номинации: "ложка вареньевая", "храм "Дворец Советов", "черника-форте, черника-пьяно",

- наставления: "Старайся всё делать хорошо, а плохо само получится!",

- признания: "Я, грешница, люблю конфетки!",

- реплики автора, говоренные в невозвратном душевном комфорте: "И в кого я в тебя такой влюбленный?!",

- колоритные реплики знакомых: "Дибазол вцепляется в хвост вирусу", "Симфония [по радио]? Выключай!", "Как живешь, Костя? – Лучше Ленина, лучше Сталина! – Чем же лучше, Костя? – Так я же живой!".

Собираются в файл и высказывания маминых родителей, трепетно цитировавшиеся ею. Любимые пословицы бабушки, речевые обороты, городской фольклор Москвы середины века, фольклор войны: "Граждане, не стойте у порога, Граждане, воздушная тревога!". Связь поколений…

Для оставшихся членов семьи файл действительно стал виртуальной реальностью, средой погружения; высказывания кажутся не читаемыми, а звучащими. Происходит переосмысление ушедшей жизни, масштабнее и глубже видится ушедшая личность. Раскрывается многое недосказанное, оставленное на несбывшееся "потом". Видится мера познанных страданий, мужество и уникальный личностный свет.

Несмотря на драматизм судьбы, львиная часть собранного оказалась всё же шутливой, игровой. В душевном уюте обыгрывалось многое; неистощимая языковая игра видится сейчас одним из доказательств семейного счастья. Попытка воссоздать языковой портрет подаренного мамой счастья есть на сайте Диалога'2006; здесь поэтому уместно упомянуть лишь некоторые штрихи. Например, комично "пристегивались" к домашним ситуациям идеологические клише разных прожитых эпох: "ЧеКа не дремлет", "Подпольный обком действует", "Бурные, продолжительные аплодисменты", "техническое творчество масс", "Зато демократия!". Блаженством были фонетические игры, с утрированием интонации: "В такую пого-о-оду хороший хозя-а-а-аин…", с искажением и утрированием звуков: "квасный" [красный], "сЬвИжи мне…" [свяжи], "живем, как в ЕвропЭ!", с имитацией северного говора "кОбак" [кабачок], с пародированием словообразовательных элементов других языков: "Что твори-дзе!", "Что твори-Цзе-Дун!", "плюшкявичус" [плюшка]. Другие комические номинации: "колбаса из полихлорвинила", "молоко козлиное". Возвращения от переносного к буквальному: консервный ключ "буксует, как школьная реформа", сапоги "подмокли, как репутация". Звуковые подражания: "дряники" (невкусные пряники), "Скандализа Райс" (про одну знакомую), "суп-ботвинник - Михал Моисеич", цитирование классиков: "Здесь такой сквозник-дмухановский, тебя продует!". И так далее. Подробное описание отзвучавшего комического могло бы стать отдельной темой. А мир внутрисемейных слов должен остаться за кадром.

Тогда, синхронно Жизни, автор в привычке к лингвистическим упражнениям иногда задавал себе вопрос, а какова общая семантика семейной языковой игры и какова её иллокутивная функция. Сознание уклонялось от внятного ответа. Ответ пришел ПОСЛЕ. Главным образом, языковая игра была подсознательным средством притормозить "естественный процесс". ВСЕ были живы, и языковая игра была гимном этому положению вещей.