Временные автономные зоны

Интернет в данный момент – это социальная анархия. У Сети нет никакого управляющего органа.

Ученые делят Сеть с энтузиастами и хакерами, которые делят ее с писателями, художниками, исследователями, корпорациями и, разумеется, с партизанами.

Интернет по определению опасен для властных структур, так как никто – по крайней мере, сейчас – не может управлять этим огромным потоком информации.

Реальные наблюдения миллионов людей, которыми они делятся друг с другом в Сети, создают неоспоримую, четкую картину текущего положения дел.

Общественное мнение традиционно формировалось путем скармливания властями информации народу.

Когда сотни миллионов глаз уставлены на ведущих ток-шоу, или новостей, направлять общественное внимание легко. Сотню миллионов человек, говорящих друг с другом с помощью электронных текстов и получающих информацию из архивов, от исследователей, наблюдателей и просто самых обычных людей, контролировать невозможно.

Реальная власть сети заключается в возможности взаимодействовать с равными.

Второй, кроме обмена электронными посланиями, основной формой компьютерного общения является участие в конференциях.

Главную радость, похоже, несет сама свобода самовыражения, ставшая возможной с появлением этой новой, колоссальной сети. Однако многие контркультурные компьютерные активисты обеспокоены тем, чтобы посредник не превратился в послание. Так, «Европейская контр-Сеть (ЕКС)» (часть гигантской всемирной компьютерной сети партизан, называющейся «Ассоциация за прогрессивные коммуникации») предупредила своих членов в электронном манифесте:

«Нам нужно помнить, что ЕКС - это всего лишь средство облегчить людям общение друг с другом; ЕКС не может заменить реальный человеческий контакт. В преследующем нас кошмаре ЕКС становится чем-то вроде симуляции международного радикального движения, в котором все общение опосредовано машинами и в котором информация бесконечно циркулирует между компьютерами, так и не возвращаясь в человеческий контекст».

Говард Рейнгольд предлагает весьма осторожный долгосрочный прогноз влияния компьютерных сетей на могущество населения. Если частные лица не будут отстаивать свои права на киберпространство, утверждает он, то оно перейдет в безраздельную собственность транснациональных корпораций.

На современном Западе вовсе не правительства, а макрокоммерческие интересы грозят отчуждением огромных областей киберпространства.

Возможно, что транснациональные корпорации инициируют дискредитацию государств и их правительств, для постепенного захвата власти.

И все же, при благоприятном развитии событий компьютерные сети могли бы вскормить новую «корневую», народную культуру – культуру того типа, к которому принадлежали стихийно возникавшие общественные движения 60-х гг.

В революционном эссе о «виртуальных сообществах» Рейнгольд развивает свою мысль: «Реальная «корневая» культура – как корни травы, растущие в почве – представляет собой дендритную (самоподобную) разветвляющуюся структуру, сеть, состоящую из других сетей. Каждое семя выпускает ветвящееся множество корней, каждый из коих разветвляется на множество более мелких; корни каждой травинки физически взаимосвязаны с корнями соседних травинок, как скажет вам любой садовник, хоть раз пытавшийся выкорчевать лужайку».

Несмотря на то, что многие связи, которые компьютерные активисты устанавливают друг с другом, вовсе не претворяются в физическое действие, Сеть обеспечивает инфраструктурой самые разнообразные «корневые» движения. Привязанные друг к другу комплексом паутин, партизаны удаленных регионов больше не чувствуют себя в изоляции и не могут быть с прежней легкостью маргинализированы традиционной пропагандой или тихо и незаметно изъяты из обращения. Даже если это случится, другие «узлы» быстро восполнят пробел и организуют поддержку выпавшему пользователю или системе. Новости об арестах, демонстрациях и интервенциях распространяются в сети так быстро, что сегодня журналисты медиа-мейнстрима подключаются к ЮЗНЕТу и конференциям, чтобы разузнать свежайшую информацию по интересующим их темам.

Хаким Бей строит теорию временных автономных зон – недолговечных утопий, в которых коллективный творческий потенциал, подавленный Системой может на короткое время высвобождаться.

«Временная автономная зона», или ВАЗ, не вступает напрямую в бой с Государством, скорее она представляет собой бригаду, которая освобождает район – земли, времени, воображения, – а затем самораспускается, чтобы вновь собраться в другом месте/другое время, пока Государство не смогло уничтожить ее.

Одним из примеров такой ВАЗ является тусовка единомышленников, где за одну короткую ночь была достигнута республика счастья. Разве не признаем мы, что политика такой ночи имеет для нас большую реальность и большее значение, чем политика всего американского правительства?

Подобно фестивалям, восстания не могут происходить каждый день – иначе они не были бы «необычными». Но подобные моменты интенсивных переживаний придают форму и смысл всей жизни в целом.

Шаман возвращается – нельзя находиться на крыше вечно (во время ритуала общения с духами, шаман находится на крыше хижины, обозначая момент своего подъема в верхний мир или возвращения оттуда), но вещи уже изменились, произошли сдвиги, образовались новые связи – произошли изменения.

Вы можете сказать, что все это – просто отчаянные попытки оправдаться. А где же анархистская мечта – власть безвластия, Коммуна, постоянная автономная зона, свободное общество, свободная культура? Мы что, собираемся отказаться от этой мечты ради возвращения к экзистенциалистскому acte gratuit? (в экзистенциализме – это вознаграждаемая решимость выбора свободы как «осознанной необходимости», по сути – компромисс между бунтом и самоубийством). Ведь не сознание надо менять, а мир – не так ли?

Это хороший вопрос, и я принимаю такую критику. Я дам два ответа на него.

Во-первых, революция никогда не достигала этой мечты. В ходе восстания это видение посещает нас, но как только «Революция» свершается, и Государство возвращается, мечта и идеал уже преданы. Я не оставляю ни мечты об изменениях, ни даже ожидания их, но я не доверяю слову революция.

Во-вторых, даже если мы заменим революционный подход концепцией восстания, спонтанно прорастающего из глубин анархистской культуры, очевидно, что текущая историческая ситуация не благоприятствует предприятию подобного масштаба. Ничто, кроме бесполезного мученичества, не станет итогом лобового столкновения с Государством в его предельной форме, с мегакорпоративным информационным Государством, империей Спектакля и Симуляции. Его винтовки нацелены на нас, в то время как наше жалкое оружие даже не может найти никакой цели. Это общество массовой капитуляции, управляемое призраком Полицейского и засасывающим глазом экрана ТВ.

Короче говоря, мы не навязываем ВАЗ как высшее достижение, заменяющее собой все прочие формы организации, тактики и цели. Мы рекомендуем ее, потому что она может обеспечить качество жизни, сравнимое с тем, которое дает восстание, но без обязательных последствий в виде насилия и мученичества.

ВАЗ – это восстание, которое не угрожает Государству напрямую, это партизанская операция, которая освобождает область (земля, время или воображение), а затем рассыпается на частицы, заставляющие изменяться все вокруг до того, как Государство придет, чтобы сокрушить ее.

Поскольку Государство озабочено в первую очередь целостностью своей Симуляции, а не субстанции, ВАЗ может занимать эти области незаметно, и может достигать своих праздничных целей в относительном мире.

Вероятно, некоторые небольшие ВАЗ существовали на протяжении поколений, потому что они оставались незамеченными, как горные деревушки – потому что они никогда не пересекались со Спектаклем, никогда не появлялись за пределами той реальной жизни, которая невидима для агентов Симуляции.

Атака производится на структуры контроля, особенно на идеи; защита – это «невидимость».

Паноптикум нежно диктует свои условия, сладко навязывая миф о свободе.

ВАЗ начинается с простого акта осознания тоталитарности либеральной демократии.

Метафорически можно сказать, что временная автономная зона свернута во фрактальных измерениях, невидимых для картографов Контроля.

Здесь нам следует ввести понятие психотопологии (и психотопографии) как альтернативной «науки», противостоящей государственной картографической службе и «психическому империализму». Только психотопограф может рисовать карту реальности в масштабе 1:1, потому что только человеческое сознание обладает достаточной сложностью, чтобы моделировать реальность. Но карта масштаба 1:1 не может «контролировать» свою территорию, потому что она, по сути, тождественна территории. Ее можно использовать только для того, чтобы предложить, в смысле «выложить перед нами», некоторые важные для нас черты реальности. В первую очередь мы ищем те «пространства» (географические, социальные, культурные, воображаемые), которые потенциально могут расцвести как автономные зоны, – и мы ищем те моменты, когда эти места относительно открыты то ли по невнимательности Государства, то ли потому, что они избежали внимания картографов, да вообще по любой причине.

Психотопология – это искусство лозоходца в поисках потенциальной ВАЗ.

Закрытие революции, как и закрытие карты, – это только негативные источники ВАЗ. Еще много предстоит сказать о ее позитивных источниках. Одна только реакция не обладает энергией, необходимой, чтобы «манифестировать» ВАЗ. Восстание должно совершаться ради чего-то.

Наука психотопологии помогает обнаружить «потоки силы» и «места с особой энергетикой» (если заимствовать оккультные метафоры), которые локализуют ВАЗ в пространстве-времени или, по крайней мере, помогают определить ее отношение к конкретным месту и времени.

Реклама приглашает нас «отпраздновать незабываемые моменты жизни», иллюзорно унифицируя потребление и спектакль, отправиться в небытие голой репрезентации.

Наш ответ этому бесстыдству, с одной стороны, отказной список (составленный ситуационистами, Джоном Зерзаном, Бобом Блэком и др.), а с другой – возрождение праздничной культуры, далекой или даже спрятанной от новоявленных менеджеров нашего досуга.

«Сражайтесь за право на вечеринку» – это вовсе не пародия на радикальную борьбу, а новый ее манифест, приспособленный к эпохе, которая предлагает ТВ и телефоны в качестве способа «дотянуться и дотронуться» до другого человека, способа «быть там»!

В чем сущность вечеринки? Главное, что люди встречаются лицом к лицу, они соединяют свои усилия, для того чтобы воплотить в жизнь мечты друг друга, реализовать страсть к хорошей пище и веселью, танцам, беседам, искусству жизни. Если пользоваться терминологией Кропоткина, можно сказать, что они удовлетворяют первичную биологическую потребность во «взаимопомощи». Это аналогично Потлачу – специфической форме экономического обмена, реализующегося посредством одаривания гостей с явным (или неявным) предположением взаимного дара. (Потлач отличается от обычного подарка избыточностью, доходящей до нанесения реального экономического урона племени).

Смерть церковной тирании, лишив «европейский» проект единого центра, открыла плюралистический, постидеологический взгляд на мир. Теперь позволено «беспочвенно» переходить от философии к племенному мифу, от физики к даосизму, в первый раз стало возможным смотреть на мир глазами какой-нибудь златоглазой стрекозы, каждая фасетка которых отражает свой мир, не похожий на другие.

Но такое видение было получено дорогой ценой: мы живем в эпоху, где скорость и «товарный фетишизм» создали тираническое, фальшивое единство, прикрывающее культурное разнообразие и индивидуальность.

Ныне «любое место не хуже любого другого». Этот парадокс порождает «цыган», психических путешественников, подгоняемых желанием или любопытством, скитальцев с незначительной степенью лояльности, не связанных каким-то одним временем и пространством, находящихся в постоянном поиске разнообразия и приключений...

Это описание включает в себя не только второсортных художников и интеллектуалов, но и сезонных рабочих, беженцев, «бездомных», туристов, семей, путешествующих в домах на колесах, людей, которые «путешествуют» в Сети, хотя могут вообще никогда не покидать своей квартиры.

Это описание может относиться к каждому из нас и ко всем нам, с нашими автомобилями, отпусками, телевизорами, книгами, фильмами, телефонами, меняющих работы, «стили жизни», религии, диеты и т. д.

Начерти карту территории. Поверх нее – карту политических перемен. Поверх той – карту Сети, особенно контр-Сети, где главное – скрытые информационные потоки и их пути. И, наконец, поверх всего – в масштабе 1:1 – карту творческих сил воображения, эстетики, ценностей. И вот эта сеть оживает, приходит в движение благодаря неожиданным водоворотам и фонтанам энергии, коагуляциям света, секретным туннелям, сюрпризам.

Интернет можно определить как совокупность информации и ее передачи. Совершение некоторых из актов передачи разрешены и ограничены различными элитами, что придает Сети иерархический аспект. Прочие связи и действия открыты для всех, так что Сеть обладает и горизонтальным, или неиерархическим, характером. Доступ к военной информации или разведданным закрыт, закрыта информация по банковским вкладам, валютам и т. п. Но по большей части телефония, почта, общественные банки данных доступны для всех и каждого.

Поэтому внутри Сети развилась теневая контр-Сеть, которую мы будем называть Паутиной (как если бы Сеть была рыбацкой сетью, а Паутина была бы протянута в ее разрывах и промежутках). Обычно мы будем использовать термин Паутина, имея в виду дополнительную горизонтальную открытую структуру информационного обмена, неиерархическую сеть, а термин контр-Сеть – для того, чтобы обозначить скрытое нелегальное и повстанческое использование Паутины, включая такие действия, как информационное пиратство и прочие способы присосаться к Сети. Сеть, Паутина и контр-Сеть – это части одного запутанного комплекса: они проникают друг в друга в неисчислимом количестве точек. Эти термины не определяют отдельные области, а указывают на тенденции.

Существующие сегодня формы неофициальной Сети все еще, как нетрудно видеть, довольно примитивны: маргинальные периодические издания, электронные доски объявлений, пиратские программы, хакерство, телефонное мошенничество, некоторое влияние на печать и радио, практически никакого влияния на большие медиа- ни тебе телестанций, ни спутников, ни оптоволокна, ни кабельного телевидения и т. п. Тем не менее сама Сеть представляет собой сложный узор меняющихся и эволюционирующих отношений между субъектами («пользователями») и объектами («данными»).

ВАЗ занимает преходящее, но конкретное место в пространстве-времени. Однако ясно, что она должна также занимать «место» в Паутине, хотя это место совсем иного рода, не актуальное, а виртуальное, не непосредственное, но с возможностью мгновенного доступа.

Паутина не только обеспечивает логистическую поддержку ВАЗ, она также помогает ей возникнуть. Грубо говоря, ВАЗ «существует» в информационном пространстве, как она существует в «настоящем мире».

ВАЗ, поскольку она временная, обязательно будет недоставать некоторых свобод, связанных с устойчивостью и более или менее зафиксированным положением в пространстве. Но Паутина может обеспечить своего рода замену, по крайней мере частичную, этой устойчивости. Она может снабжать ВАЗ информацией с момента ее появления, снабжать большими объемами сжатого пространства-времени, которое было подвергнуто «возгонке» и превращено в данные.

В связи с эволюцией Паутины мы должны четко понимать, учитывая наше требование быть с другими «лицом к лицу» и потребность в чувственных отношениях, что Паутина – это система поддержки, которая способна переносить информацию от одной ВАЗ к другой, защищать ВАЗ и делать невидимой или демонстрировать ее «оскал», как того потребует ситуация. И даже больше: если ВАЗ - это лагерь кочевников, то Паутина помогает хранить эпос, песни, генеалогии и легенды этого племени, хранит карты тайных караванных троп и схемы набегов – потоки племенной экономики. Она даже содержит некоторые из этих троп в «свернутом виде», некоторые из снов, которые видят погонщики, зашифрованные в знаках и предзнаменованиях.

Паутина не нуждается в компьютерах для своего существования. Устная речь, бумажная почта, маргинальные сетевые журналы, «телефонные деревья» и так подходят для создания информационной паутины. Самое главное – это не уровень технической оснащенности, а открытость и горизонтальность структуры. Тем не менее, сама концепция Сети подразумевает использование компьютеров.

Высшая цель ВАЗ – избежать опосредования, для того чтобы получить опыт непосредственного переживания бытия. Сама сущность ее может быть выражена суфийским термином «грудью к груди», или, как говорим мы, лицом к лицу. Но! Принцип работы Паутины – это медиация, посредничество. Машины – это наши посланники.

ВАЗ может определить собственную позицию, возвысившись над двумя противоположными точками зрения на Хай-Тек и Сеть как его апофеоз:

1) точкой зрения тех, кого мы можем назвать консервативными радикальными анархистами, сторонниками неопалеолитической постситуационистской и «ультразеленой» позиции, которые по-луддистски протестуют против опосредования, Сети и машин вообще;

2) киберпанковских утопистов, футуролибертарианцев, хакеров реальности и их союзников, которые видят Сеть как ступень в естественной эволюции человечества и полагают, что все возможные неприятные эффекты опосредования могут быть преодолены, по крайней мере, когда мы освободим эти новые средства производства от их бывших хозяев.

ВАЗ согласна с хакерами, потому что хочет воплотиться также и посредством Сети. Но она согласна и с зелеными, потому что обладает острым чувством себя как тела и испытывает отвращение к кибергнозису, к попытке превзойти тело через умирание и последующее призрачное бытие симуляции.

В свете ВАЗ дихотомия технологии и природы выглядит надуманной, как, впрочем, и вообще все дихотомии, которые есть не что иное, как фальсификации или даже галлюцинации, порожденные семантикой.

ВАЗ хочет существовать в этом мире, а не в идее иного мира, не в некоем мире визионера, где царит опасная и ложная унификация (все зеленое либо все металлическое). Подобные миры – это всего лишь стая журавлей в небе (как говорила кэрролловская Алиса, «вчерашнее варенье или завтрашнее, но только не сегодняшнее»).

ВАЗ «утопична» в том смысле, что она максимальное воплощение и интенсификация повседневной жизни, или, как могли бы сказать сюрреалисты, это проникновение Чудесного в жизнь. Но она не может быть утопией в буквальном смысле этого слова, быть нигде, «местом, которого нет». ВАЗ находится где-то. Она располагается на пересечении множества сил, как какое-нибудь языческое «место силы», лежащее на перекрестке таинственных линий, находимых адептом по вроде бы ничего не значащим особенностям почвы, ландшафта, потокам ветра, воды, миграциям животных.

Просто сегодня не все линии проходят через время и пространство. Некоторые из них существуют только «внутри» Паутины, даже если они и пересекаются с реальным пространством-временем.

Искусство в Мире Искусства стало товаром.

Внутри ВАЗ искусство как товар становится попросту невозможным; вместо этого оно превращается в условие жизни. Сложнее преодолеть опосредование, но снятие барьеров между художником и «пользователем» искусства приводит к возникновению условий, в которых (согласно А. К. Кумарасвами) «художник – это не какая-нибудь особая разновидность людей, наоборот, каждый человек - это какая-то особая разновидность художника».

Новые левые никогда не верили в собственное существование, пока не увидели себя в вечерних «новостях». Новые Автономы, по контрасту с ними, скорее проникнут в медиа и обратят «их» себе на пользу или просто вообще никогда не будут «увидены». ВАЗ существует не только за пределами Контроля, но и за пределами определений, избегая рассмотрения и называния как актов порабощения, превосходя способности государства к пониманию, находясь вне диапазона воспринимаемых им волн.

Для отдельных индивидов и небольших групп особенное значение имеет тактика побега. Возможность ускользнуть от атаки, вместо того, чтобы искать столкновения, дает маленьким, гибким, подвижным группам преимущество перед большими, иерархическими структурами доминирования.

Категорическое неприятие обществом «полета из реальности» моментально разоблачает само себя, как пропагандистская ложь, предназначенная для образованных классов. Совершенно непонятно, о какой реальности идет речь в этом Сценарии, лишенном смысла ввиду недостатка нормальности и террора нормативности. «Реальность» – это нормативная галлюцинация, виртуальная тюремная система общественной организации. Те, кто улетел от этих представлений и концепций мира, имеют гораздо больше возможностей для выбора, чем те, кто не может избавиться от тесных одежд навязанной реальности.

В обществе, в котором, в качестве наиболее эффективного контрреволюционного метода, страх развился в скуку, конструкторы радости изобретают маршруты побега из этого подозрительно уставшего общества. Они знают, что тайными способами освобождения от навязанных ценностей являются хитрость и скорость.

Для успешного побега-полета необходимо подготовить территорию.

Для значимого представления пространственно-топологических структур навигация требует использовать символы.

Карты мира – инструмент политической власти и военных разведок – в пропагандистских целях проецируют пропорциональные искажения n-мерного пространства на плоскость.

Карты не только предоставляют абстрактные картины мира как такового, они также содержат информацию о тех, кто их создает. Это видно особенно ясно на старых картах. Если мы хотим узнать, в чьей перспективе представлен здесь мир, то достаточно посмотреть на центр представления.

Позиционирование связано с тем, какую позицию ваш товар должен занять в сознании покупателей. Типа «безумно вкусно». Этот слоган на самом деле ни чего им не сообщает. В нем нет никакой информации. Человек ее домысливает сам. У людей в мозгу есть ниша для «кока-кола – это безумно вкусно», но нет ниши для «то-то и то-то улучшает познавательные способности». В конце концов приходит озарение, что если нужно занять позицию там, где пока что нет никакой позиции, мы должны взять слово, которое люди знают и которое вызывает у них отрицательные эмоции, например, «толпа», и другое, «положительное» слово, например, «умный», получается smart mob – и тогда вы на крючке. Были просто две несовместимые ниши, и вдруг они пересекаются. Человек, который слышит это, страшно озадачивается.

Так создается мемовирус.

Индивидуальная, развивающаяся во времени, человеческая физическая манифестация существования диктуется ДНК, что привело к генной инженерии; то же самое верно и для культуры. Культура – это организм-хозяин, который может быть объектом манипуляций, инженерии, экспериментов, коррупции, заражения и лечения.

Каждая культура создает свою иммунную систему, чтобы отторгнуть мемы (идеи), которые могут ее изменить.

Мы живем в мире, где все – язык и метафора. Язык используется для манипуляции вещами в соответствии с идеей об их назначении, выработанной небольшой группой лиц: это наследуемое, безусловное и нерушимое право на власть.

Монтаж – это Язык. Это невидимый язык государства, корпораций, закрытого, тайного общества. Оккультного общества, которым невидимые брокеры управляют, чтобы контролировать планету. Но, осознав, что этот язык существует, мы можем использовать эти стыки и лакуны как двери! Мы можем увидеть их, используя магию и китайскую философию или с помощью хаотической математики и изучения «кротовых нор» – в современной физике так называют гипотетические тоннели в пространстве-времени.

Выучив язык своего врага, мы получаем возможность коверкать его, играть с ним и перестраивать его, использовать его в своих интересах. Это – наиболее действенные орудия перемен.

Типичные события на улице превращаются в театр абсурда, если одно и то же действие синхронно производит несколько десятков людей.

Когда вы стоите у входа в метро и видите, что все вокруг нагнулись и завязывают шнурки, или одновременно застывают на месте, у вас потихоньку едет крыша.

Это называется «вспышка толпы» – flashmob.

Кто-то бросает идею в Сеть, происходит коллективное обсуждение, уточнение нюансов, мобберы договариваются о времени атаки, и через день-два приезжают на стрелу.

Маяк подает сигнал и начинается вспышка…

В субботу, 6 сентября, большое число покупателей и работников супермаркета на Французском бульваре в Одессе стали свидетелями аномального явления социальной природы. Ровно в 14 часов 55 минут в одну из касс (хотя остальные были свободны) выстроилась очередь из сотни молодых людей и девушек с единственной у каждого и одинаковой у всех покупкой – бубликом за 39 украинских копеек (примерно 7 центов). Хотя все вели себя скромно, не разговаривали и даже не переглядывались, между ними ощущалась незримая связь. Может быть, астральная. Запечатлеть феномен не удалось: единственный человек, снимавший его видеокамерой, таинственно исчез, и никто из очевидцев его внешности описать не смог. Заметили только, что он был в штатском. Пятерых покупателей бубликов увезли в отделение милиции и продержали там около часа. По словам задержанных, офицеры милиции хохотали и вспоминали свои студенческие проделки.

7 августа 2003г. 300 лондонцев почти одновременно сказали в мебельном магазине: «Вау, вот это диван!».

14 августа сразу сто бразильцев на людной улице Сан-Паулу сняли по одной туфле и постучали ею по мостовой.

16 августа в 18,00 в Киеве в подземном торговом центре «Глобус» примерно 70 молодых людей облизывали большие сосательные конфеты на палочках и спрашивали у продавщиц: «Скажите, пожалуйста, сколько нужно съесть таких конфет, чтобы поправиться на 7 килограммов?»

23 августа в 14,37 на Одесском почтамте группа флэшмобберов рассредоточилась по помещению и демонстративно вкладывала письма в конверты, на которых значилось: «Татьяне Лаврухиной. Общество анонимных алкоголиков». Конверты заклеивались и кидались в мусорную урну с надписью «Почта».

24 августа в Красноярске ровно в 12,00 перед зданием мэрии с первыми звуками городских курантов примерно 20 человек – на первый взгляд случайных прохожих – демонстративно замерли, а при каждом ударе меняли свою замершую позу на новую. С окончанием боя часов все участники акции как ни в чем не бывало, продолжили нормальное движение и разошлись по своим делам.

В тот же день в 15,00 в Минске у входа на Комаровский рынок сотня мобберов под собственные бурные аплодисменты возложила подношения в виде чупа-чупсов к подножию местной скульптурной достопримечательности.

29 августа в 17,50 в Сарове толпа молодежи скопилась в магазине «Московский» у корзин с сухариками «Кириешки». При этом каждый раздумчиво проговаривал: «М-м-м, одну или две?!» – и почесывал при этом затылок.

30 августа примерно 50 одесситов в черном в скорбном молчании возлагали по два цветка к ногам клоуна при входе в «Макдоналдс».

7 сентября в 16,00 в Москве очередная внезапно возникшая толпа с возгласами: «Опять реклама!», «Дайте нам кино!» — пыталась пультами дистанционного управления переключить каналы на… уличном рекламном щите.

В тот же день в 18,30 в Санкт-Петербурге группа молодых людей бежала от фонтана на Малой Садовой к Манежной за человеком со старыми тренировочными штанами в руках, и каждый кричал: «Это мое трико, мое! Отдай!..»

13 сентября у главного входа на ВВЦ вдруг с разных сторон появились бегущие и кричащие друг другу «Физкультпривет!» люди с номерками на груди.

14 сентября в 16,00 на первом этаже торгового центра в Омске примерно 30 покупателей одновременно нагнулись и стали завязывать шнурки на своих кроссовках.

В тот же день в 19,20 в Чебоксарах над невинно гуляющими по торговому залу молодыми людьми одновременно раскрылись несколько десятков зонтиков. Через три минуты зонтики схлопнулись и участники акции растворились в толпе.

Феномен флэшмоба предсказал (а отчасти создал) американский социолог Говард Рейнгольд, специализирующийся на проблемах виртуальных сообществ. Прочитав его книгу «Smart Mobs: The Next Social Revolution» («Умная толпа: новая социальная революция»), компьютерщик из Сан-Франциско Роб Зазуэта создал сайт www.flocksmart.com, на котором первые мобберы начали договариваться о встречах. В течение следующих двух месяцев появилось несколько сотен аналогичных сайтов на разных языках, счет флэшмобберских акций в мире пошел на тысячи, причем порядка сотни прошло в городах русскоязычного пространства. Пока эта статья пишется и газета печатается, список наверняка стал больше. Процесс обрел самораспространяющийся характер.

Стоит посочувствовать власть имущим во всем мире, а особенно в неправовых государствах, странах с низким уровнем законности. Они оказались перед неразрешимой проблемой: могут ли несколько сотен человек одновременно совершить что-то, не запрещенное законом: раскрыть зонтик, завязать шнурки, купить бублик, поставить перед памятником цветок в бутылке? Создание легитимного запрета на такого рода действия потребует пересмотра самих основ права, в том числе международных конвенций прав человека.

В то же время стихийная самоорганизация масс опасна для властей, так как выпускает на свободный рынок особого рода товар, способный составить конкуренцию властной монополии.

По сути, речь идет о новой социальной технологии, которая создается и совершенствуется на наших глазах и может быть использована как в коммерческих, так и в политических целях. Следующий памятник может оказаться не Тютчеву.

В Лос-Анджелесе сто мобберов в масках с лицом Буша ровно семь минут кричали: «Буш — лжец!», а 16 августа в 17,20 на Ленинградском вокзале москвичи встречали с питерского поезда некоего Владимира Владимировича, о чем сообщали соответствующие таблички у них на груди.

Флэшмобберы – люди реальности, люди действия, для них Интернет – не транспорт в эскапизм, а всего лишь то, для чего он и был создан, – средство связи. Все сценарии их акций исполняются вовремя, с точностью до долей минуты – не потому, что кто-то подает сигнал, а просто потому, что наступает означенное в проекте время. Такая стихийная слаженность совершенно не характерна для других неформальных молодежных сообществ. Молодые люди, способные на такую соорганизованность, представляют, между прочим, высокую ценность на рынке труда, и не случайно флэшмобберы производят впечатление успешных, благополучных и уверенных в завтрашнем дне молодых людей.

В Германии, на выставке стиральных машин, 200 человек вдруг сделали стойку на одной ноге и принялись поедать бананы.

В Японии метро неожиданно заполнили десятки матричных агентов Смитов, «исчезнувших» через пару остановок, а в Италии 300 покупателей дружно потребовали в книжном магазине несуществующую книгу и т. п.

Психологи уже назвали флэшмоб социокультурным феноменом, новым видом социальной активности горожан.

И флэшмоб, и кинозрители – любая умная толпа, собравшаяся по частному, только им понятному поводу, наделившая смыслом беспричинное», неутилитарное собрание – добровольно идет на обмен «энергиями». Необходимость такого обмена, большей частью даже неосознанного, возрастает в нашем многотиражном мире, где пять миллиардов людей локализованы и глобализованы одновременно.

Новая современность диктует новые формы построения отношений. В многотиражном мире, где размыты эстетические, этнические и даже этические критерии, где принципы «безопасности» распространяются даже на интимную сферу, механизм поиска межчеловеческих контактов уже не может работать на уровне «встречи по одежке и проводов по уму».

Социальная стратификация общества – очень неровная, но даже равные среди лучших не имеют своих особых средств межличностной коммуникации. Постоянно наблюдается поиск новых связей и отношений. Но ограничивается этот поиск созданием, максимум, «тематических» сообществ.

Однако люди не всегда отождествляют свои личные интересы с профессиональной принадлежностью. Просто творческие натуры, интеллектуалы, носители широкого кругозора и яркого жизненного опыта, увлеченные «дилетанты», нестандартные коллекционеры, «обычные» читатели хороших книг не могут быть объединены по какому-либо формальному критерию, вроде «общество любителей собак» или «союз филателистов». Таким образом, насильственная тематическая консолидация не позволяет осуществить общение между людьми с разными интересами, но родственными по фундаментальным гуманитарным признакам.

Если умный, образованный знаток и любитель арт-рока желает общаться с умным образованным знатоком и любителем творчества Феллини, то площадки для их живой и взаимно обогащающей встречи практически не существует: любителей арт-рока «собирают» в одном месте, любителей музейного кино – в другом. В лучшем случае, их контакты носят случайный характер.

Для преодоления этих искусственно возведенных стен между людьми, открытыми для общения друг с другом, но обделенных механизмами подобного общения, и придуман флэшмоб, который апеллирует не к специальной подготовленности будущего участника моментального сообщества, а к малоотрефлексированным, порой необъективируемым качествам коммуникатора – вроде чувства юмора или социальной усталости.

С точки зрения все того же здравого смысла, такие сообщества не имеют целевых назначений, осознанных последствий. Одним из принципиальных условий флэшмоба является то, что люди, коллективно подурачившись в течение 15 минут, должны, не знакомясь, не оставляя «хвостов», разойтись по домам и вернуться к «здравосмысленным» делам. То же и в кинотеатре – зрители не общаются после показа ни друг с другом, ни с участниками кинодейства. В действительности ли в этом отсутствии физического общения нет фактора коммуникативных последствий? Так ли уж ничего не остается?

Внутри «бесцельного» сборища открываются потенциальности участников, неактуализированные человеком залежи невостребуемого обычным потоком жизни содержания. «Умная толпа» порождает того самого «возможного человека», о котором Мераб Мамардашвили писал: «Объектом или предметом исследования и одновременно тем, что позволяет случиться тому, что потом изучается, является всегда не наличный человек, а тот возможный человек, который может сверкнуть на какое-то время, промелькнуть, установиться в пространстве некоторого собственного усилия. Того трансцендирующего усилия, которое состоит в способности поставить самого себя на предел за которым в лицо глядит облик смерти, на предел который символизирует для человека его способность или готовность расстаться с самим собой, каким он был к моменту события, расстаться со слепившейся с ним скорлупой».

Участие во флэшмобе (теперь уже в широком смысле этого понятия) сопровождается расставанием с самим собой и приобретением нового себя.

Если присмотреться по сторонам, может показаться, что флэшмоб ничего нового не открывает в мире. Тысячи людей каждый день совершают тысячи синхронных поступков. Стоят в очередях, прыгают на концертах, ездят по правой стороне улицы, при встрече друг с другом здороваются за руку, по праздникам смотрят салют, встают на работу в одно и то же время, вступают в брак в одном и том же возрасте, одновременно приходят на выборы и непонятно кого там выбирают. Но если копнуть чуть глубже, то окажется, что есть одна маленькая деталь, которая делает флэшмоб принципиально другим по отношению ко всему этому миру.

Речь идет о том, что теперь мы можем себе позволить сознательно вмешиваться в эти от рождения данные схемы. Попытаться перепрограммировать изначальный код программы, навязанной нам извне. Флэшмоб позволяет нам всерьез задуматься об этих альтернативах. Ведь одно дело, когда ты один мечтаешь о чем-то. И совсем другое – когда к твоей мечте присоединяются все остальные. Именно тогда мечта и становится реальностью!

Флэшмоб – это явление мегаполисов. Где толпы людей образуются повседневно и не являются чем-то из ряда вон выходящим. Акции флэшмоба – это своего рода эстетизация подобных, порой довольно-таки депрессивных «толпообразований».

Для флэшмоба важен эффект внезапности и случайности, когда никому до конца непонятно, сговорились ли все эти окружающие тебя люди или просто ты наблюдаешь эффект странной «синхронизации»? А может быть ты просто сошел с ума, и теперь тебе все это кажется?

Количество участников не всегда является определяющим. Все зависит от конкретного места. Иногда даже, слишком большое скопление людей вредит эффекту случайности. Поэтому, зная о том, что в мобе могут принять участие не больше 20 человек, необходимо отдавать себе в этом отчет и выбирать подходящий для такого случая сценарий. Хотя, конечно, это всегда гораздо сложнее. Потому что чисто психологически легче заподозрить в сговоре 10 человек, чем 100.

Хороший сценарий тот, который способен породить реальное событие, хотя бы на несколько мгновений создать альтернативную, иную, реальность. И это обязательно произойдет, если окружающие люди смогут поверить в то, что это действительно происходит.

Два простейших примера.

Сценарий «Черепашка»:
Каждый, с фонариком средь бела дня, в центре Москвы, разыскивает сбежавшую у друга черепашку.

Представим, что Вы – один ее ищете. Привлечете ли Вы внимание прохожих? Да, безусловно. Какой-то идиот рыщет с фонариком! Что же происходит, если 100 человек одновременно ищут эту самую черепашку? Да ничего особенного. Просто прикалываются. И это всем очевидно с первого взгляда. Никто не воспринимает это всерьез, не верит, что там, под ногами, действительно что-то есть. Один человек в этом случае гораздо интересней 100. В одном есть какая-то отчаянная дурь. А вот в 100 – только дурацкий студенчески-заговорщицкий прикол.

Сценарий «Дом»:
Каждый стоит и смотрит на крышу высокого дома.

Если бы ты один стоял и смотрел – никто бы этого даже не заметил. Подумаешь, человек чего-то там разглядывает. А вот когда собирается 100 человек смотреть на одну и ту же крышу – тут уж извините, включается рефлекс. Автоматически поворачивается голова, и вот уже случайный прохожий тоже стоит и смотрит: А чего это они там увидели интересного? Он не видит в этом элементарном повседневном жесте – смотреть на крышу дома – чего-то прикольного. И начинает верить, что там действительно происходит что-то невероятное, то, на

что и он должен обязательно посмотреть!

Получается, что флэшмоб, в котором действия каждого из участников по отдельности никак не выделяют его из толпы, эффективней флэшмоба, в котором каждый делает что-то необычное.

Флэшмоб, в котором действие каждого участника резко выделяет его на фоне всех остальных, никогда не сорвет крышу никому.

Любое абсурдное поведение личности – в особенности, откровенно шокирующее и эпатирующее публику – уже настолько считываемо и понятно этой самой публике, воспитанной на каждодневной ленте новостей и американских блокбастерах, что ничего, кроме ехидных усмешек вызвать не может в принципе. Потому что мы все привыкли видеть выпендривающихся друг перед другом – особенно если они толпятся толпой. Но при этом абсолютно не привыкли видеть обычных людей, каким-то странным образом совершающих нечто одинаковое в один и тот же момент, в одном и том же месте. Т. е. мы не привыкли видеть абсурдное поведение толпы! Просто потому, что это противоречит всем правилам статистики.

И это принципиальное открытие флэшмоба, кардинально отличающее его от всех прочих тусовок! Именно абсурдное поведение толпы, каждый из участников которой, казалось бы, не совершает ничего абсурдного может вызвать не просто легкий шок, но и снести крышу любому случайно оказавшемуся в этом месте!

Проблемой современной культуры стало то, что явления, репрезентуемые как новейшие вызовы и называемые «современным искусством», безнадежно устаревают. Новаторские эксперименты становятся историческими хрониками, и только логика политической экономии знака не дает уйти им со сцены. Постоянно обновляемые имиджи, как тоска по новизне, обретают сегодня конкретные выражения.

Хоть флэшмоб и является явлением стихийным и отрицающим всякое персонифицированное руководство, он выработал удивительную способность к самосохранению и блокировке влияния извне, которое неизменно привело бы к его гибели. Для этого были сформированы несколько основополагающих правил, законов, которые ни в коем случае нельзя нарушать:

1. Отсутствие централизованного руководства. Никто не может персонифицировать власть во флэшмобе. И потому каждый может стать координатором акции.

2. Полная демократия. Акции проводятся путём голосования. Никто не обязан приходить на акцию, которая ему не нравится. Каждый волен проводить свои акции, если соберёт достаточное количество желающих принять в ней участие.

3. Несовместимость с политикой. Акции флэшмоба не могут быть политической направленности.

4. Полный отказ от любых денежных отношений. Никто не может взимать деньги за участие во флэшмобах и никто не может платить деньги за участие во флэшмобах.

5. Полный отказ от освещения флэшмоба в СМИ. Так как основной задачей флэшмоба является желание удивить людей, как можно меньше людей должны знать о самом существовании флэшмоба. Все попытки СМИ выйти на связь с мобберами заканчиваются настойчивой просьбой отказаться от своих намерений. Для предотвращения попадания СМИ на место проведения акции разработано несколько защитных механизмов.

Кроме правил выработан ряд инструкций, позволяющих правильно понять правила и механизм их осуществления.

Во флэшмобе происходит отстранение коллективного восприятия. Недаром в инструкциях по участию в мобах настоятельно рекомендуется не общаться с другими участниками ни до, ни после проведения флэшмоба, никак себя не проявлять во время его проведения. Просто делать свое дело и расходиться.

Однако, главное отличие флэшмоба от других социокультурных акций – перфоманса и хэппенинга – полное отсутствие смысла. Он не акцентирует ни на чём внимание, не несёт какого-нибудь послания. Он просто есть. Флэшмоб это движение, флэшмоб это слово, флэшмоб это действие человека. В этом отсутствии смысла, которое только потому не становится абсурдом, что сохраняет способность к действиям, заключается отличительная черта моба.

И всё же, флэшмоб это не в последнюю очередь игра. Ведь недаром в среде мобберов глаголом, который обозначает их занятие, является глагол «играть» («играть моб», «отыгранный сценарий»).

Рассмотрим, в чём же состоит игра.

Современная цивилизация оставляет мало места для самого явления игры. Даже в искусстве игровой фактор отходит на второй план. Как духовная, так и материальная организация общества стали препятствием для сколько-нибудь явного воздействия этого фактора.

Флэшмоб возвращает искусству некий элемент игры.

Однако, сами понятия удовлетворения, удовольствия, выгоды, присущие всякой игре, чрезвычайно размыты в флэшмобе. Участники собираются только для того, чтобы поучаствовать в флэшмобе. Такова истинная «мотивация» флэшмобов.

Так что же характеризует флэшмоб как художественный метод и позволяет его выделить среди других субкультур?

Во-первых, это его стихийность. Для свидетеля флэшмоба его участники появляются из ниоткуда и отправляются в никуда.

Во-вторых, массовость. Невозможно точно определить количество участников для того, чтобы флэшмоб удался. Основной критерий таков – чтобы моб был заметен. Это и десять человек, и несколько тысяч человек в зависимости от ситуации.

В-третьих, деперсонификация. В истории не остаётся ни имена авторов акции, ни имена участников.

В-четвёртых, отказ от документации. Документация флэшмобов носит скорее вынужденный эмпирический характер и уничтожается сразу после проведения акции. Флэшмоб пытается освободить себя от истории, а заодно и от действительности, с которыми так срослось современное искусство.

В-пятых, процесс ради процесса.

Казалось бы, постмодернизм оголил кризис современной культуры, показав её тупиковость и не способность создать что-то принципиально новое. Флэшмоб же оказался вещью куда более глубокой, чем постмодернизм. В нём не может быть иррациональности, которая присуща постмодернизму, потому как в нём вообще ничего не может быть.

Культура – это способ воздействия на личность путём создания обобщений, стереотипов, ментальности. Флэшмоб же, наоборот, разрушает это, смещает привычные культурные координаты. Абсурдность флэшмоба умышленно подчёркивает смерть культуры, смерть знака – как основы культуры. Можно сказать, что флэшмоб – это культура отрицания культуры. Однако можно смело предположить, что флэшмоб это не тупик культуры, а новый её виток.

Постмодернизм оголил кризис культуры, казалось бы, дальше уже некуда. Действительно, в этой плоскости – некуда. Однако флэшмоб выводит нас в другую плоскость. Если раньше искусством считалось, когда единицы творят для масс, во флэшмобе массы творят для случайных единиц. Ярким примером этого служит Интернет. Ролевые игры, когда знаменитое произведение разлаживается по персонажам среди пользователей Интернета, которые пишут свою альтернативную историю. «Народный перевод» «Гарри Поттера», литературные лаборатории, когда незнакомые авторы пишут по главе, по несколько страниц, а то и по абзацу, да и форумы, гостевые, чаты в конце концов. Всё это рассчитано на массовость, внезапность и временность.

Да, флэшмоб ломает культурные знаки. Однако, это скорее не смерть, а рождение. Вернее, даже не рождение, а возвращение к истокам на более высоком уровне. Ведь на начальном периоде цивилизации искусство и было тем, что объединяло людей в определённом месте в определённое время. Ведь произведения Гомера исполнялись хором, под музыку всем племенем, люди, исполняющие их входили в коллективный транс, отключая сознание и» «включая»«подсознание.

Именно так появилась современная цивилизация.

Толчок движению флэшмоба дала информационная революция, породившая Интернет, который дал огромную свободу общению, за счет чего появилась возможность у обычных людей разного достатка возраста и т.п. организовывать массовые события моментально, вовлекая большое количество людей, причем события, которые в большинстве случаев (к счастью) оказываются вне надзора государства, что было невозможно прежде. Так что можно предположить, что одной из идей фм является протест, а точнее стремление к свободе, свободе от Системы и Надзора... Пусть это будет первый пункт, он, пожалуй не самый важный, но он все-таки присутствует.

Второй пункт. В наше время при высокой степени урбанизации у городского населения складывается определенный ритм жизни, который в большинстве случаев вне зависимости от профессий и интересов оказывается очень схожим, в результате чего мы получаем понятие «обыденность», которое часто используется в движении в сочетании с глаголом «разорвать».

Тут следует заметить, что участниками (особенно в нашей стране) и тем более организаторами (!!!) фм-акций как правило являются молодые люди, для которых, как правило, данная обыденность еще не стала стилем жизни, и которые в виду своей большей приобщенности к новым технологиям находят новые пути для освобождения от этой обыденности. В итоге очередной идеей является выход из той реальности (обыденности) в которой находятся участники фм в повседневной жизни и помимо этого можно сказать «насильное» вытягивание случайных зрителей из этой рутины.

Нужно сказать, что более взрослое поколение также ищет пути отстранения от обыденности, но они, как правило, не направляют это стремление на окружающих (здесь скорее всего сказывается тот фактор, что наше поколение взрослеет в более информативно-свободное время). Таким образом, фм оказывает помощь не только самим участникам, но и, возможно странную, но все-таки помощь обывателям. Так что можно сказать, что флэшмоб – это социальный инструмент, который участники (социально-ориентированные люди) применяют для встряски от повседневных забот. Это второй пункт, и он один из значительных в идеологии.

Третьим пунктом можно назвать нужду в общении. Пусть во время самой акции мобберы, как правило не общаются друг с другом, но они погружаются в определенный контингент людей, которые совершают общее дело, которое сплачивает участников (человек участвующий в движении находит здесь множество схожих с ним людей, что очень важно для каждой личности). Помимо этого прямое общение происходит на всяких форумах и прочих сообществах. Так, что следующим пунктом можно назвать нужду в общении и приверженность к общему делу.

Четвертый пункт. Вызов самому себе. Для многих участников (чуть ли не для всех) играет большую, скажем роль испытание себя на смелость – «готов ли я сыграть указанный сценарий на людях». То есть преодоление определенного барьера, что позволяет им раскрепоститься и в их обыденной жизни. Стоит заметить, что для опытных мобберов сыграть сценарий не вызывает никаких проблем и нервных переживаний (барьер преодолен).

Пятый пункт. Развлечение. Проведение акций дает участникам море позитива. И этот фактор, скорее всего складывается из всех предыдущих.

В итоге можно поробовать сформулировать идеологию примерно так:

Идеология флэшмоба – это выход из обыденности и встряска окружающих людей, путем использования тех свобод, что дает нам Интернет, а также стремление к общению и самосовершенствованию, и все это в виде развлечения.

«Сетевой флэшмоб обобщил механизмы моббинга и современные технологии. Мы – первое организованное Интернет-сообщество, действующее в реальном времени. Мы не флудим, не пакостим и не прикалываемся. Лишь вносим в жизнь Сети разнообразие. Собираемся на популярных сайтах и выполняем наши сценарии, создавая эффект «Умной толпы».

И никакие политики из настоящего мира не смогут помешать развитию или ограничить свободу мира сетевого! Именно нам велено донести до людей это понимание, осознание Интернета именно как огромной вселенной, а не серого склада информации. Так давайте вместе разнообразим сетевую жизнь! Присоединяйтесь!»

Источник: https://www.dlvk.com/

Несмотря на такое заявление, все же нельзя сбрасывать со счетов тот факт, что при умелой организации сетевые фм могут стать вполне реальным (и действенным) «оружием» в информационной войне. Естественно, подобные акции противоречат духу безобидного развлечения, но со стороны очень похожи на акции фм, что может скомпрометировать мобберов в глазах неискушенной публики.

Изначально, сетевые флэшмобы – это акции развлекательного характера, обычно не несущие в себе никаких целей, кроме как удивить, озадачить или беззлобно подшутить над неискушенными пользователями или незадачливыми рекламодателями и сайтовладельцами. Однако, тут все не так просто.

На сайте https://www.lovehate.ru/ («страница о Любви и Ненависти», где каждый может выразить своё отношение к той или иной вещи или событию) была создана тема о картине «Желтый грим» доселе неизвестного французского художника под псевдонимом Франсуа Дюпре. Последние его работы якобы завоевали самые высокие награды на недавних выставках по всему миру.

После создания темы мобберам предлагалось «оживить» ее своими комментариями, втягивая посетителей сайта в рассуждения о шедевральном творении несуществующего художника. Кто-то восторгается художником, кто-то возмущается развратными формами, третьи сетуют на то, что это «псевдоискусство» и не может сравниться с творчеством таких мастеров, как Репин или Айвазовский. Пользователи сайта попались на удочку мобберов, хотя через некоторое время самые настырные обнаружили, что поисковики упорно отказываются выдавать какую-либо информацию о новоиспеченном гении.

Крупнейшей акцией Интернет-мобберов можно считать произошедшее на Интернет-конференции «Вопросы президенту» в 2006 году. В. В. Путину было задано почти 180 тыс. вопросов, из которых для ответов президента выбирались наиболее популярные.

Вот так выглядела пятерка самых популярных вопросов, из которых только пятый можно назвать «серьезным»:

1. «Превед, Владимир Владимирович! Как вы относитесь к Медведу?» Автор: Кросавчег, 19 лет, Москва. 28424 голоса.

2. «Собирается ли Российская Федерация использовать для обороны своих рубежей огромных боевых человекоподобных роботов?» Автор: Владимир, Москва. 26602 голоса.

3. «Скажите, чем был продиктован ваш поступок — поцелуй мальчика Никиты в живот?» Автор: Роман Иванов, 28 лет. 18527 голосов.

4. «Как Вы относитесь к пробуждению Ктулху?» Автор: Виктор, 29 лет, Москва. 16682 голоса.

5. «Когда закончится дискриминация русских?!» Владимир, 47 лет. 15490 голосов.

Что чувствует участник флэшмоба?

Даже если ты знаешь, что сейчас, вот здесь, должен произойти флэшмоб, всякий раз, когда ты видишь, как все начинается, ты не можешь поверить своим глазам! Настолько нереальным кажется все, что происходит. Даже будучи активным участником, тем, кто разрабатывал сценарий, ты никогда ни с кем лично не договариваешься о том, что он обязательно придет на акцию. Ты никого не знаешь. И поэтому, когда все таки что-то вдруг происходит, ты начинаешь мучиться сомнением, случайно ли люди все это делают или они знают о сценарии?

Мобберы словно ткутся из воздуха! Только что никого вокруг не было, жизнь текла своим чередом, и вдруг – все пространство вокруг целиком изменяется! Ощущение заговора и тайны не

покидает тебя в течение всего события.

Что чувствует случайный зритель флэшмоба?

Неожиданно возникает вопрос: что здесь, черт возьми, происходит? Все, вроде бы, как обычно, все вокруг совершают обычные действия. Но почему-то у них это выходит слишком уж синхронно. Ты понимаешь, что все это в принципе возможно, но настолько маловероятно, что не хочешь верить своим глазам. Это недоумение усугубляется тем, что через пять минут все прекращается. Память не успевает схватить все детали, запечатлеть, проанализировать происходящее. Пока ты проверяешь собственные ощущения, присматриваешься, пытается встряхнуться – все уже заканчивается. И теперь уже даже не с кем поделиться впечатлениями! Сомнения вновь подступают с новой силой: а было ли это в реальности? Или мне только показалось?

Почему мобберы боятся, что СМИ могут извратить идею флэшмоба?

Раздражение по поводу того, что тебя показали по телевизору как-то не так, извратили твои изначальные мотивы – верный признак твоей глубинной зависимости от этих самых СМИ. На самом деле, участвуя в очередном мероприятии ФМ, ты бессознательно ждешь поддержки и похвалы масс медиа. И потом обижаешься, что у тебя отняли то, что, как ты думал, принадлежит только тебе.

Чтобы такого не происходило, необходимо в каждой организуемом событии четко формулировать то, зачем ты все это делаешь. Прежде всего, нельзя говорить себе, что «я просто развлекаюсь». Такая «непозиция» очень легко встраивается в систему современного массового развлечения. Такую непозицию легко отнять, переприсвоить и «извратить». Если ты будешь знать, что ты делаешь, СМИ будут бессильны что либо изменить.

Хотим мы этого или нет, но существуют нормы поведения в толпе. Я говорю не про морально-этические нормы – они пересекаются с вышеобозначенными нормами поведения, но не являются ими. Я говорю про определённым образом сформировавшиеся искусственные нормы поведения на улице, в транспорте, в любых общественных местах, которые впечатываются в сознание горожан с самого детства. Любое отклонение от таких норм называется «девиантным поведением».

Приведу пример. На обычной городской улице можно: ходить спокойным или быстрым шагом, сидеть на лавочках, пить или есть что-нибудь, разговаривать с друзьями, выражать эмоции, смотреть на витрины, прохожих, выполнять свои профессиональные обязанности.

Так, забыл про разного рода проявления любви. Поправка для пар. Но это всё! Остальные действия (бег, странные позы, пение, пристальный взгляд в небо... да что угодно!) выходят за стандартные нормы. Если человек, скажем, просто выйдет на площадь и встанет по стойке «смирно», ничего более не делая, он сразу же привлечёт внимание зевак – «кто это? а почему это он тут стоит? что он собирается делать?». Как мы видим, совсем не обязательно совершать абсурдные действия, для того чтобы выйти за пределы нормы и привлечь внимание случайных свидетелей.

Что есть флешмоб? Это когда происходит просто некая «вспышка толпы». Т.е. возникает какое-то ритмическое упорядочивание, конечный смысл которого ускользает от внешнего наблюдателя...

Скорее всего, здесь можно применить понятие социо-коммуникативные акции. Но в том смысле, что конструируется некая ситуация, коммуникативная структура, результаты действия которой до окончания акции не очевидны – ни самим участникам, ни случайным людям. Это эксперимент по созданию иной – по отношению к повседневности – реальности...

Центральный вопрос, который при этом задают себе авторы и мечтатели подобных акций: «а что будет, если все в один и тот же момент сделают это?». Это попытка изменить теорию вероятности. Когда совсем невероятный исход вдруг воплощается в реальность. Например, когда все молекулы кислорода в комнате неожиданно перемещаются в один угол.

Когда каждый из нас научится быть лично неразличимым на уровне фм толпы и начнет воспринимать свои действия только в ряду точно таких же неразличимых действий – только тогда и можно будет говорить о настоящем флешмобе. Только тогда мы и сможем свести мир с ума, не давая ему возможности позубоскалить на нас со стороны, а воспринять всерьез и усомниться в собственной узости и зашоренности. Только тогда мы и сами начнем видеть трещины этого высохшего мира и сквозящую сквозь них сочную мяготь.

Если человек видит группу людей, красящих траву в красный цвет – сразу ясно, что имеет место быть сговор, но когда он видит первого-пятого-десятого человека, ковыряющего от нечего делать палочкой землю перед собой, мысль о сговоре сразу не приходит. И лишь позже – видя двадцатого-тридцатого-сотого человека, занятого именно в этом месте именно этим занятием, приходит мысль о том, что это не случайно. И вообще, имеет ли место в данном случае сговор? Человек не должен быть в этом уверен на все 100%.

Посылка сообщения невербальными, и даже - незнаковыми средствами. Сообщение приходит на уровне подсознания, чётко и однозначно распознаётся большинством свидетелей акции и несёт некий скрытый смысл.

Например, если упомянутый выше ковырятель асфальта станет вместо разрушения дорожного покрытия производить своей палочкой некие действия, заметив которые у человека в голове возникнет чётко организованная мысль. Например: моббер с грустным видом сгребает опавшие листья перед собой в кучку, а потом раскидывает эту кучку, снова сгребает, то думаю, случайный свидетель его действий начнёт думать об осени, о закончившемся лете, и грусть и тоска накатит на него. Сообщение в данном случае – «вот и осень пришла».

Или, совсем просто, чертит человек букву «М»...

«Резонанс является результатом самопроизвольного сложения нескольких волн в одну, – большую. Условие – совпадение частот колебаний этих волн». Это – определение резонанса из

физики, своими словами.

Резонанс не обязательно самопроизвольное сложение волн. Резонанс можно вызвать и специально.

Если несколько волн в одной среде колеблется с одинаковой частотой, то может возникнуть резонанс – рождается сильная волна, с большей амплитудой.

Люди тщательно избегают резонанса в различных системах: механизмах, зданиях и т.д. Зная о возможности возникновения спонтанной силы, все механизмы и машины создаются, чтобы свести возможность работы с одинаковой частотой деталей и частей механизма к нулю. Система работает,

как часы…

Но можно и положительно использовать резонанс. Например, в устройстве музыкальных инструментов. И если проводить аналогию с таким явлением как флэшмоб, то наверняка здесь можно выделить положительные стороны.

Представьте себе, что вместо всех этих волн, частиц и частичек, резонирующих друг с другом, будут люди? Взяли физическую модель и перенесли в общество людей.

Это поможет понять нам механизм моба.

Флэшмоб, как резонанс, отвечает большинству канонов флэшмоба. Смотря на флэшмоб, при этом, держа в уме физическую модель резонанса, можно понять характерные черты традиционного фмоба.

В тему резонанса интересен ещё один момент – как это отразится в какой-то удаленной точке? может быть даже реакция будет и несхожей с начальным воздействием. Статистику бы подбить возникновения не совсем понятных явлений, возможно будет корреляция с проведением мобов...

Вот какие схожие черты есть у резонанса и моба:

Волны, соединившись, не пропадают. Но и не изменяются качественно от того, что принимают участие в общем действии – резонансе (мобе). Они живут по-прежнему «сами по себе» для внешнего наблюдателя, если так можно выразиться. Эффект есть тогда, когда все эти отдельные волны складываются в одну. НО! Складываясь в резонирующую волну, они живут так же как и до резонанса. У них не появляется связи с такими же резонирующими волнами.

Можно считать, что на время моба люди становятся неким целым. И то целое уже воздействует на окружающих, ведет со зрителями некий диалог. Не отдельные частички-люди разговаривают с толпой, не каждые по отдельности, а непосредственно результат их усилий – моб. И глядя на однородность волн, можно сказать, что конкретно одного человека-моббера нельзя «вырвать» из процесса. Нельзя считать его действия (по сценарию моба) мобом. Обратно же это позволяет ему выражать ему разумное и резоннейшее недоумение по поводу называния его моббером!

Вывод: видя моб, вы никогда не сможете точно сказать про человека – вот он, моббер! Вы видите только общую картину – результат совместных де