Нас снова переформировали – две малые группы по десять бойцов и одна большая, в ней было 24 человека. От минирования дороги, идущей вдоль ж/д ветки решено было отказаться – вместо этого малым группам предписывалось установить мины почти по всей системе троп, которые использовали боевики ЗАНУ и «фреды». Большая группа под командованием Кокки действовала к югу от первых двух, нападая на подразделения ФРЕЛИМО и оттягивая силы противника на себя – тем самым, давая диверсантам возможность заниматься своим делом.
Группами минирования командовали старшие сержанты – Дэнни Ви (в чью группу я входил) и Луис Клоппер. Дэнни был высоким, плотным, крепко сбитым и молчаливым до невозможности. В армию он пошёл, как только ему исполнилось 18 лет, и с тех пор со службой не расставался. Если он за день говорил больше трёх слов, это считалось выдающейся речью. Луис являл собой полную противоположность – невысокий и худощавый, разговорчивый, но при этом свирепый, и излучавший агрессию. Прирождённый убийца с потрясающе роскошными усами.
Нас высадили с вертолетов; перед этим пилоты несколько раз совершали ложные посадки, с целью сбить с толку ФРЕЛИМО и местных. Мы убрались от места высадки на значительное расстояние и приступили к закладке мин. Вечером следующего дня мы услышали звуки боя, примерно в километре к югу от нас, приблизительно там, где работала группа Луиса. Мы немедленно связалисьс базой, доложив, что, по нашему мнению, группа Луиса находится под огнем. База ответила, что они сами пытаются связаться с Луисом, но безуспешно. Мы начали опасаться самого худшего. Тут я услышал какой-то шум по радио и настроился:
– Альфа-2, говорит Альфа-1, вы слышите меня? Приём?
В ответ раздалось неясное хрипение, и тут же в разговор вклинилась база: – Альфа-2, говорит база, вы слышите меня? Приём?
– База, говорит Альфа-1. Не влезайте в канал, у Альфы-2 разбито радио, я пытаюсь установить связь, свяжусь с вами, как все выясню. Альфа-2, не пытайтесь говорить, просто щёлкайте тангентой или давайте знать как-нибудь еще. Один щелчок – да, два щелчка – нет. Как поняли? – я затаил дыхание.
– Щёлк.
Я облегченно выдохнул: – Отлично, вас понял. У вас было боестолкновение?
– Щёлк.
– Вас понял. У вас есть раненые?
– Щёлк.
– Вас понял. Ваше радио повреждено?
– Щёлк. Щёлк.
– Вас понял. Вы продолжаете бой?
– Щёлк. Щёлк.
– Вас понял. – Я быстро оценил ситуацию – после выброски они прошли примерно десять километров, группа Луиса двигалась в северном направлении.
– Альфа-2, из точки выброски вы шли на север?
– Щёлк.
– Понял вас, Альфа-2. Вы прошли более 10 км?
– Щёлк. Щёлк.
– Альфа-2, вас понял. Оставайтесь на связи, я организую эвакуацию. База, говорит Альфа-1. У Альфы-2 есть потери, необходима немедленная эвакуация. Они находятся менее чем в 10 км от точки выброски к северу.
– Альфа-1, это База, вас понял, вертолеты уже вышли. Передайте Альфе-2, пусть сигналят красным дымом, как заслышат чопперы. Приём.
– База, вас понял, отключаюсь. Альфа-2, говорит Альфа-1, при подлёте «пташек» дайте красную дымовую шашку. Как поняли?
– Щёлк.
– Понял вас Альфа-2. Остаюсь на связи до того момента, как вас подберут.
Когда я, наконец, закончил переговоры, сдвинул наушники и вытер обильный пот со лба, то Дэнни посмотрел на меня, пожевал губами и сказал: – Джок, это было очень хорошо сделано, – для меня такая длиннющая речь Дэнни стала потрясением.
Группу Луиса забрали только через четыре часа. Оказалось, что на них наткнулся большой отряд «фредов». Спецназовцы подорвали выставленные по периметру «клейморы» и открыли огонь, с ходу уничтожив пять или шесть врагов. Ответным огнем был ранен радиооператор и выведена из строя рация. Спецназ начал отход – под сильным пулемётным огнем, патроны противник не жалел. На отход они потратили почти все «клейморы». С мной Луис общался, сводя и разводя два куска провода. Позже за эту операцию он был награжден Honoris Crux, высшей военной наградой Южной Африки.
Следующие три недели мы минировали дороги как заведенные – боеприпасы нам постоянно сбрасывали по воздуху. На юге отряд Кокки практически не выходил из боя, магнитом притягивая к себе части ФРЕЛИМО. На двадцать второй день пребывания в буше мы услышали самую скверную новость. Перед самым закатом я сидел за радиоприёмником. Внезапно прилетело короткое предупреждение о том, что скоро последует шифрованная передача. Я достал шифровальный блокнот и записал принятые цифры и буквы. Когда я начал расшифровывать радиограмму, то не сдержался и зарыдал. Сообщение было коротким: «Позывной «Санрэй-1» мертв». Группа отдыхала на дневке, когда внезапно показалось большое подразделение ФРЕЛИМО – около 100 штыков. Дозорный заметил «фредов»-разведчиков и привёл в действие мины. Группа дю Тойта развернулась в цепь и начала контратаку. Один из раненых «фредов», оставшийся незамеченным, выстрелил в Кокки и убил его. Группа ввязалась в ближний бой, но сумела прорваться.
Гибель Кокки нас ошеломила. Его искренне любили и уважали, мы все ценили его жизнерадостность и постоянный юмор. Кокки был лучшим офицером, под командованием которого мне довелось служить за всю мою долгую карьеру в парашютистах, САС, РДО ЮАР и Королевских Ольстерских констеблях.
База сообщила, что вскорости последует еще одна шифрограмма. Она прилетела спустя несколько минут: с рассветом убраться поглубже в буш и ожидать эвакуации. Мы предположили, что нас забирают в тыл из-за Кокки, чтобы мы могли отдохнуть и поднять боевой дух. Как оказалось, мы ошибались.
Приземлившись в Буффало-Рендж, мы получили час на то, чтобы принять душ и переодеться – а затем нам приказали явиться в штабную палатку для инструктажа. Нас просветили относительно действий других групп. Наша группа в мозамбикский буш забрасывалась очень часто, но на короткие периоды. А вот они были в буше подолгу – с долгим же перерывом. В первый раз они потеряли Мэнни Ганьяу, а во второй их постоянно теснили «фреды» и, в конце концов, это закончилось гибелью Кокки. Ну, об этом, положим, мы худо-бедно знали. Когда за телом Кокки прилетел вертолет, то трое бойцов (из тех, с кем я проходил отбор в спецназ) прямо там, в поле, заявили о своем увольнении – несмотря на просьбы замкомгруппы. Майор Блаув пояснил нам, что в спецназ мы все пошли добровольно, и у нас есть право в любой момент подать заявление о выходе – но, вообще-то, всему свое время и место. Если у кого-то есть сомнения в том, что он может продолжать службу в спецназе – то сейчас самое время об этом сказать. Ответом ему было молчание – никто не изъявил желания. Блаув кивнул и продолжил инструктаж.
Через несколько дней мы вернулись в буш. Следующие четыре месяца мы безжалостно изничтожали боевиков ЗАНУ. Каждый из нас прихватывал трофеи с поля боя. У меня до сих пор хранится простой серебряный браслет, снятый с моего первого терра. Что касается других, то у них трофеи были позамысловатее. Один мой сослуживец (его звали Ян) отрезал у своей первой жертвы ухо и носил его в кожаном кисете на шее. Как-то раз, когда мы были на базе, отдыхая от боевых, он присоединился ко мне за завтраком. Ян был очень привлекательным человеком: светловолосый блондин с ярко-синими глазами и немного детским выражением лица – почему и пользовался большим успехом среди женской половины Дурбана.
– Доброе утро, Ян.
– Доброе утро, Джок, – Ян начал что-то яростно строчить на листе бумаги.
– Что пишем?
Ян глянул на меня: – Рапорт об увольнении.
У меня глаза на лоб полезли. Ян пользовался всеобщим уважением в подразделении.
– Почему?
– Я намерен жениться. Сам понимаешь, такая жизнь – не для семейного человека.
Я был вынужден согласиться. С момента прибытия в ЮАР я свою супругу видел считанные разы, а мои дети называли меня «дядя папа».
– И чем думаешь заняться на гражданке?
– Я намерен стать священником.
Я оторопел. Кинув взгляд на кисет, я спросил: – А с ухом что будешь делать?
Он глянул вниз: – А, да пусть будет.
Ян остался верен своему слову – по завершении операции он вышел в отставку и стал священником. Меня всегда интересовало – что бы сказали его прихожане, если бы узнали о содержимом кисета?
Мой снаряжённый взрывчаткой патрон сработал успешно: радио перехват подтвердил гибель террориста ЗАНУ от разрыва автомата. Этот трюк я потом проделывал еще несколько раз – и каждый раз с успехом. Террористы ЗАНУ, как и предсказывали родезийцы, оказались никакими вояками. Очень часто в бою они бросались бежать, разворачивая свои автоматы и стреляя за спину, наугад. Один из наших остряков заметил, что он не столько боится пули, на которой написано его имя, сколько пули адресованной «всем, кого это касается».
Гибель Кокки наз здорово разозлила. Теперь мы минировали все, что только можно – в первую очередь трупы. Противник стал проявлять изрядную осторожность и умудрялся находить ловушки. После одной из засад, когда мы убили шесть боевиков ЗАНУ, мы решили попробовать новый способ. Одному из терров мы отлезали голову и прикопали ее в песке – со стороны это выглядело как будто человека похоронили заживо. Затем мы написали на песке «Привет от коммандос смерти!» и т.п. Тела мы по обычаю заминировали, но при этом пошли на небольшую хитрость: под обезглавленный труп терра мы установили противотанковую мину. Трюк сработал на ура. Саперы ФРЕЛИМО, расчищавшие место боя, обнаружили и сняли все противопехотные ловушки – но умудрились не заметить противотанковую мину под безголовым трупом. Они погрузили тела убитых на грузовик, тронулись – и наехали прямо на противотанковую мину. Итог понятен.
Ближе к концу нашего рейда мы как-то ввязались в бой у железной дороги, к югу от Мапаи. Мы натолкнулись на шестерых вооружённых террористов. Четверых мы уложили сразу, двое кинулись бежать. Я так полагаю, к этому моменту, мы стали слишком самоуверенны – потому что бросились их преследовать и не заметили как влетели в расположение куда большей банды. Я увидел силуэт метрах в 30 от меня, открыл огонь, и не заметил, что рядом со мной был еще один боевик. Он выстрелил в меня с расстояния трёх метров. Заметив его, я развернулся и влепил ему две пули в грудь. Он завопил и рухнул наземь. Я попытался шагнуть к нему, но внезапно понял, что не могу сделать и шагу. Глянув вниз, я увидел, как по бедру течёт кровь. Первой моей реакцией был дикий гнев. Я перевёл АК на автоматический огонь, разрядил в терра половину магазина и запрыгал к ближайшему кустарнику. Оперевшись на ветки, я попробовал подвигать раненой ногой. Мне повезло – пуля всего лишь прошила мягкие ткани. Боль была адская и на вид рана представляла собой сущий кошмар, но мой вес нога выдерживала.
Я подхромал к нашему командиру – капитану-новичку, недавно прибывшему из Дурбана: – Босс, меня ранили!
Похоже, он испугался даже сильнее, чем я: – Джок, не пори чушь, ты о чём?
Я показал на бедро, по которому медленно текла тёмно-красная кровь: – Босс, я не шучу.
– Беги за железку, мы тебя прикроем, – он повысил голос. – Джок ранен, прикройте его!
Огонь вокруг меня усилился, я счастливо дохромал в относительно безопасную зону по другую сторону железной дороги. Мне по-быстрому оказали первую помощь, но вокруг все еще шёл бой, так что первоочередной нашей задачей было стряхнуть противника. Следующие два дня я провёл, ковыляя по бушу на раненой ноге, поскольку эвакуировать меня не представлялось никакой возможности – нас постоянно донимали мобильные группы ФРЕЛИМО. Наконец прилетел вертолет с двумя «Хантерами» – они прикрывали эвакуацию, нанося удары по «фредам». Когда вертолет со мной на борту набрал высоту, я увидел, как на моих друзей горохом сыпятся мины. Я ощущал себя дезертиром.
Три недели я провёл вне строя и возвратился обратно как раз к самому значительному шоу – операции «Молот», массированная атака на укрепленные позиции боевиков к югу от города Мапаи. Собственно штурм осуществляла ударная часть – 2-я рота Родезийской Легкой пехоты – а мы выступали как подразделения, блокирующие отход боевиков.
Мы вылетели на «Алуэттах»; переда нами шли два «Хантера» с 1000-фунтовыми бомбами и «Канберра» с 500-фунтовыми. Сначала отбомбилась «Канберра», за ней «Хантеры», наши вертолеты трясло и швыряло от ударных волн. Когда пыль немного улеглась, мы высадились; над нами просвистела «Дакота» из которой посыпались десантники 2-й роты.
Порой в войне есть свое (пусть и ужасное) очарование. В такие моменты ты испытываешь чистую незамутненную радость оттого, что принадлежишь к этой грозной силе.
Нашей главной задачей было перехватывать и уничтожать боевиков, которых на нас гнали Легкие пехотинцы. Моей группой командовал сержант-африканер по имени Дэйви. Мы едва успели высадиться, как он засек какое-то шевеление прямо перед нами.
– Джок, это терры! За мной!
Я рванул за ним вдоль по узенькой тропинке, которую мы должны были блокировать. Пулемётный расчёт мы оставили на месте, чтобы они нас прикрыли в случае чего. Буш был практически пуст, почти до самой границы лагеря боевиков. И тут я заметил, что среди деревьев что-то двигается. Дэйви также это заметил, вскинул свой R4 и выстрелил. Я припал на одно колено и также выпустил короткую очередь по тёмному силуэту, выделявшемуся на зеленом фоне листвы. Фигура упала, и в эту секунду я увидел, что у нее светлые волосы. Вскочив на ноги, я потянул ствол автомата Дэйви вниз – он уже был готов добить упавшего.
– Не стреляй. Похоже, это наши.
Перед нами выросли фонтанчики земли – кто-то дал по нам очередь из автомата. Мы мгновенно прыгнули в разные стороны. Я услышал голоса, кричавшие что-то по-английски. Перекатившись на спину, я увидел круживший над нами вертолет, связался с ним и с помощью пилотов смог установить связь с группой, что находилась перед нами. Мы осторожно приблизились друг к другу. Это оказались родезийские саперы, которых по ошибке высадили прямо в центр лагеря боевиков. Тот, кого я подстрелил оказался американцем, его замазанное камуфляжной пастой лицо все время кривилось от боли. Оба моих выстрела попали в цель – одна пуля в плечо и одна в локоть. Мне стало не по себе.
– Я прошу прощения, – пробормотал я. Даже я понимал, что звучит мое извинение, по меньшей мере, бестолково.
Американец усмехнулся: – Это не твоя вина, приятель. Мы просто очутились не там, где надо.
Я подумал, что он навсегда останется инвалидом и его рука уже не будет действовать нормально. Он похлопал меня по плечу: – За все надо платить, в том числе и за то, что оказался не в то время не в том месте. Цена, правда, больно высока. Превратности войны, приятель, превратности войны… – Он погрузился в вертолет и на прощанье показал нам большой палец, прежде чем навсегда улететь.
Мы вновь заняли свои позиции. Хотя 2-я рота находилась в самом центре лагеря, интенсивной стрельбы мы не слышали, только спорадические выстрелы.
На самом деле операция «Молот» закончилась провалом, несмотря на то, что формально она была проведена безукоризненно. Несколько сотен боевиков, которые еще за два дня до десанта были в лагере, просто напросто ускользнули. Число убитых терров составило 10 человек – впоследствии, кое-кто из родезийцев называл эту операцию не иначе как «Лажа за 6 миллионов долларов».
Наше пребывание в Родезии подошло к концу. За пять месяцев мы полностью уничтожили пути проникновения боевиков в южную часть Родезии – тем самым, мы спасли сотни фермеров. Мы потеряли двоих человек убитыми – уничтожив при этом в прямых боестолкновениях 154 террориста (по данным радиоперехвата, еще 25 погибло от наших мин). И это всё мы проделали на одном из самых сложных ТВД в Африке. Мы пришли на "Русский Фронт" и ушли оттуда почти в том же составе – нас сменял 5-й РДО. Наши братья по оружию из Родезийской САС – одни из лучших солдат, с которыми мне довелось служить – в качестве благодарности преподнесли нам памятные настенные таблички с изображением эмблемы САС; это считалось официальными наградами, поскольку к медалям, по понятным причинам, они нас представить не могли. Сейчас, когда я пишу эти строки, эта табличка висит над моим столом.
По возвращении в Дурбан командование части устроило нам торжественный приём; кроме того, каждому предоставили три недели отпуска. И во время отпуска ко мне заглянул майор из нашей части и рассказал, что сейчас происходит формирование нового подразделения спецназа, предназначенного для морских операций. Эта часть катастрофически нуждается в младших командирах. Интересует ли меня это предложение? Я было насторожился, поскольку выдающимся пловцом я бы себя не назвал. Майор выложил козырную карту: эта часть будет задействована в самых серьёзных и секретных операциях, куда более важных, чем все операции, проведённые до этого спецназом. Более он ничего не сообщил, но этой фразы хватило, чтобы я дал свое согласие вступить в новую часть.
4-й Разведывательно-диверсионный отряд предполагалось разместить в заливе Сальданья-Бэй, что рядом с Фреденбургом в Капской провинции. Просто так в новую часть никого не брали – необходимо было пройти испытание. В моем случае это был переход на яхте «Роза ветров» из Дурбана в Кейптаун (а это 800 морских миль). Из Дурбана мы отплыли тихим тёплым вечером. Но эта безмятежность быстро закончилась – не прошло и восьми часов, как на нас налетел шторм силой в 8 баллов. Вокруг бушевала ярящаяся пенная масса, а волны, казалось, задались целью разбить нашу посудину в щепки.
Я откровенно признаюсь, что это довольно страшное ощущение – быть на маленькой яхте ночью в шторм. Когда ты видишь, как на тебя идет волна, то первая мысль, что приходит в голову: ну вот сейчас-то нас и накроет. Волна вздымается над бортом, в следующую секунду яхта взлетает на гребень, спустя еще мгновение опять падает вниз – как будто кто-то забавляется нашей посудиной как игрушкой, швыряя ее туда и сюда. Что было еще хуже, меня начало жестоко тошнить. В морской болезни есть только две стадии – первая: ты реально боишься погибнуть, и вторая: ты боишься остаться в живых. Спать в свободные от вахты часы не представлялось возможным – да и просто отдохнуть было нереально. Я едва устроился в узкой койке и поудобнее повернулся, как набежавшая волна двинула в борт с такой силой, что меня просто выкинуло. Во время вахты я всегда привязывал себя к яхте – я до ужаса боялся, что меня смоет за борт, а в таких условиях это означало верную гибель.
Когда мы подошли к Ист-Лондону, то погода опять изменилась – море внезапно успокоилось и стало напоминать тихий прудик в сельской части Англии. На подходе к гавани нас окружили дельфины. В лунном свете их тела блестели, а фосфоресцирующая вода, казалось, покрывала их тела серебром. Попискивая и свистя, они резвились вокруг яхты. Такие моменты безмятежной красоты запоминаются навсегда.
Место для новой части, специализирующейся на морских операциях, оказалось идеальным – заброшенная китобойная станция на острове. Остров естественным образом обеспечивал безопасность, ну а кроме того, мы могли тренироваться и планировать операции без лишних любопытных глаз. Все новые члены РДО прошли водолазную подготовку, за которой последовал курс управления малыми судами. После этого мы всем личным составом отрабатывали высадку на берег, вступление в бой и т.д. За четыре месяца мы превратились в слаженную боевую машину – и во многом это было достигнуто благодаря нашему харизматичному лидеру, командиру отряда подполковнику Малькому Кингорну. Кингорн был выдающимся человеком – ростом под два метра, худощавый и немного сутулый, с изощрённым чувством юмора, он в свое время проходил стажировку в подразделении израильских морских коммандос. Именно общение с ними и подтолкнуло его к тому, чтобы сформировать 4-й РДО СпН ЮАР. Кингорн поставил себе целью сформировать лучший военно-морской спецназ в мире – и безжалостно к этой цели шёл.
В любом небольшом подразделении слухи кружат постоянно, наше исключением не являлось. В нашу часть был откомандирован лейтенант-англичанин из южноафриканских ВМС – по-английски он говорил безупречно, без малейшего африканерского акцента. Он частенько исчезал на несколько дней – понятно, что, скорее всего на разведку, но о деталях нам не докладывали.
В самом конце 1978 года 15 бойцов отряда, в том числе и меня, вызвали на инструктаж. На школьной доске, висевшей на стене, было написано: «Операция «Молоковоз»». Подполковник Кингорн оглядел нас и сказал: – Господа, нам предстоит изменить ход истории.
2015-05-05
565
