37. Кризис нашего времени
сти потрясли весь мир. Представление было столь блистательным, что миллионы наблюдателей почувствовали глубокое отвращение к старомодной музыке капиталистической системы и помешались на коммунистическом модернизме. В самой России миллионы слушателей и участников умерли в процессе исполнения. Миллионы других погрузились на самое дно человеческого отчаяния и, измученные и полумертвые, взмолились о конце своего безнадежного и безрадостного существования. Прочим же миллионам, угодившим в социальные отбросы, осталось только взывать о помощи, не находя ни сочувствия, ни поддержки. Фестиваль все еще продолжается, с помпой и со все новыми фокусами и сюрпризами. Пропитав всю землю России, обильная красная кровь потекла через ее границы на земли наблюдателей этого «изумительного эксперимента».
Десятки других участников — Турция и Венгрия, Австрия и Германия, Болгария и Румыния, Испания и Португалия, Абиссиния и Манчжоу-Го, страны Центральной и Южной Америки, Япония и Аравия, Палестина и Египет, Сирия и Афганистан — тоже справили свои кризисные фестивали4. Некоторые, например центрально- и южноамериканские оркестры, дают представления каждый вечер, другие, например Абиссиния и Манжчоу-Го, сыграли на собственных похоронах. Между тем громадная Индия тоже предприняла определенные шаги, чтобы выйти на сцену своего гала-концерта. В течение нескольких лет необъят- | ный индийский оркестр репетировал. На первой репетиции симфония исполнялась pianissimo5. Затем на смену пришло moderate6 ненасильственного сопротивления, все чаще и чаще прерываемого резким staccato7 пулеметов и барабанов, бомб и ударов полицейских дубинок. Едва ли могут быть сомнения, что скоро мы услышим fortissimo8 этого оглушительного фестиваля.
Если же обратить свой слух к Европе, то и без всякого коротковолнового радиоприемника можно услышать сколько угодно кризисных концертов. Один день сцену занимают фашисты; другой — коммунисты; потом — гитлеровцы; за ними — Народный фронт: красные рубашки, черные рубашки, коричневые рубашки, рубашки серебряные, голубые, зеленые. В какой-то момент на первой полосе — испанский кризис; в другой — французский или австралийский. И все это — под аккомпанемент новостей о потрясениях английского фунта, американского доллара, французского франка или немецкой марки. Затем идут
сообщения о «сердечном сотрудничестве» и «взаимопонимании» между Китаем и Японией, о благословенном избавлении Абиссинии от самой себя, о советской демонстрации «мирной политики» или же заявлении о «нерушимости договоров» со стороны правительства, которое нарушило все соглашения, и о других образцах подобной «международной солидарности и доброй воли». На какое-то мгновение они делают превосходную рекламу этому домашнему доктору-гомеопату — Лиге Наций9, — о которой в противном случае давно бы забыли, или призывают «пастырей народов» собраться еще на одной из бесконечных международных конференций, чтобы «урегулировать неотрегулированное», — после чего, как правило, там, где была лишь одна «неотрегулированность», возникает целая дюжина новых.
До самого 1929 г. благословенная Страна Пилигримов10 не знала моды на кризисы. Мы предпочитали слушать кризисные оркестры из других стран, а у себя дома наслаждались главным образом andante cantabile u «сладостного процветания». С конца 1929 г. наш вкус, кажется, изменился. Процветание, по крайней мере на время, впало в немилость. Кризисная музыка завладела и нашим воображением. По любому радио мы слышим теперь почти исключительно либо «классические», либо «эстрадные» версии кризиса промышленности и сельского хозяйства, занятости и безработицы, образования и морали, сообщения о биржевых крахах и банкротствах банков; мы слышим adagio lamentosol2 промотанного богатства; marche funebre|3 и in memoriam14 угасших надежд; requiem15 по исчезнувшим удачам; allegro non troppo16 ропота недовольных; crescendo17 критики существующего порядка и время от времени scherzo18 участников «голодных маршей», «сидячих забастовок» и сто/ Лновений между полицией и радикалами. С опозданием на несколько лет мы тоже приобрели вкус к новой музыке. Это лишь несколько вариаций на основную тему сегодняшней симфонии истории. А вся их совокупность — неисчислима. Не только экономическая и политическая системы — кризисом охвачены все важнейшие аспекты жизни, уклада и культуры западного общества. Больны его плоть и дух, и едва ли найдется на его теле хоть одно здоровое место или нормально функционирующая нервная ткань.
Мы как бы находимся между двумя эпохами: умирающей чувственной культурой нашего величественного вчера и грядущей идеациональной или идеалистической культурой созидаемого завтра. Мы живем, мыслим, действуем на закате сияющего чув-
790 Часть 8. Культура, личность и поведение
ственного дня, длившегося шесть веков. Лучи заходящего солнца все еще освещают величие уходящей эпохи. Но свет медленно угасает, и в сгущающейся тьме становится все труднее ясно различать и надежно ориентироваться в обманчивых сумерках. На нас и на будущие поколения начинает опускаться ночь этого переходного периода со своими кошмарами, пугающими тенями, душераздирающими ужасами. За ней, однако, занимается заря новой великой идеациональной или идеалистической культуры, встречать которую придется уже, вероятно, людям будущего.
Итак, до сих пор история развивалась по сценарию «Динамики». Великий кризис чувственной культуры представлен в ней во всей его суровой реальности. Буквально на наших глазах эта культура кончает самоубийством. Если она не умрет при нашей жизни, то все же едва ли оправится от истощения своих творческих сил и ран саморазрушения. Полумертвая-полуживая, она может растянуть свою агонию на десятилетия, но ее весна и лето все равно прошли.
В этих условиях великая задача нашего и следующих поколений состоит не в безнадежном воскрешении того, чего уже нет, а в решении других проблем: во-первых, сделать этот переходный dies irae, dies iliaI9 как можно более безболезненным и, во-вторых, составить конструктивные планы для будущего общества и будущей культуры. Любой дальновидный план будущего социокультурного порядка должен лежать по ту сторону «старого режима чувственной культуры» и быть устремленным навстречу новому режиму идеациональной или идеалистической культуры. Без такой радикальной перемены никакое подлинно конструктивное и созидательное общество в будущем невозможно.
Вот каково, на мой взгляд, наше местонахождение на дороге истории. Свидетельство всех предыдущих глав указывает именно в эту сторону. Мы же считаем, что наш вывод находится в непримиримом противоречии с другими существующими диагнозами.
Прежде всего он резко противоречит всем теориям «постепенного», «разумного» и «упорядоченного» прогресса. Не понимая, что их культ прогресса устарел, целое сонмище интеллектуалов, гуманитариев, пацифистски и прогрессивно настроенных салонных социалистов, либеральных министров, профессоров, политиков, миллионы образованных обывателей, завсегдатаев различных клубов — все еще исповедуют эту веру. Они смотрят