О речи короля Англии

Из всех невинных страстей, волнующих человеческий разум, наиболее распространенным является любопытство. Все человечество охвачено им, и оно вызывает у нас желание знать обо всем, равно как о том, что касается нас, так и о том, что не касается.

Хотя Америка недосягаема для всяких попыток ее поработить, а ее повседневно возрастающие авторитет и богатство не дают оснований для тревоги, она все же осталась во власти любопытства; прихоть узнать о речи человека, спесиво угрожающего поставить ее на колени, явно сочеталась у нее со спокойной уверенностью, совершенно безразличной к содержанию самой речи. О ней справлялись с улыбкой, читали со смехом и отвергали с презрением.

Но так как даже врагу следует отдать дань справедливости, то нужно сказать, что он хорошо справился с этой речью, насколько это могло позволить ему затруднительное положение [Англии]. И хотя едва ли хоть одна строка правдива в ней, за исключением печальной истории Корнуэльса, речь эта все же способна ввести в заблуждение обманутую Палату общин и народ Англии, на которых она и была рассчитана.

«Война, – говорится в речи, – все еще, к несчастью, затягивается по вине неутолимого честолюбия, которое побудило наших врагов начать ее и которое все еще препятствует мне в моих искренних стремлениях и энергичных усилиях, направленных к восстановлению общественного спокойствия».

Как легко злоупотреблять истиной и словами, когда люди в своей закоренелой испорченности научились пренебрегать справедливостью. Тот самый человек, кто начал войну и с самым угрюмым высокомерием отказался отвечать и даже слушать смиреннейшую из всех петиций, кто поощрял своих офицеров и свою армию к самой дикой жестокости и к самым бессовестным грабежам, кто, с одной стороны, подстрекал индейцев, а с другой – негров и призывал любую помощь дьявола в своих деяниях, теперь с показным сожалением смеет бить нас нашим же оружием, приписывая нам собственное злодейство. Все это может сравниться лишь с низостью произнесшего эти слова.

«В благородной ошибке больше мужества, нежели в подлой правоте», это выражение я некогда употребил в одном случае, и это в равной мере применимо теперь. Мы испытываем нечто похожее на уважение к последовательности даже в ошибках. Мы оплакиваем добродетель, совращенную на путь порока, но порок, который прикидывается добродетелью, особенно отвратителен. Среди различного рода притворства, преподанного лицемерием и усвоенного людьми, ничто не вызывает большего омерзения, чем вид опечаленного порока, изворачивающегося с помощью явной лжи, дабы принять облик благочестия, на который у него нет никакого права.

«Но, говорится в речи, я не оправдал бы доверия, коим облечен монарх свободного народа, не отплатил бы по достоинству моим подданным за их неизменную и горячую преданность моей личности, семье и правительству, если бы согласился пожертвовать либо ради моего собственного стремления к миру, либо ради временного облегчения их участи «теми существенными правами и коренными интересами», от поддержания и сохранения которых должно главным образом зависеть будущее могущество и безопасность этой страны».

Человек, чье невежество и упрямство вовлекало и продолжает вовлекать нацию в самую безнадежную и расточительную из всех войн, теперь смеет подло льстить ей, именуя свободным народом, и ставить свое преступление себе в заслугу, прикрываясь их существенными правами и коренными интересами народа. Воистину это способно опозорить даже испорченную натуру. Чего же он страшится? Не того ли, что они отошлют его назад в Ганновер? Почему же сикофант дополняет здесь лицемера и человек, претендующий на власть, опускается до уровня смиренного и покорного сочинителя докладных записок?

О том, что представляют собой эти существенные права и коренные интересы, от которых будущее могущество и безопасность Англии должны главным образом зависеть, нет даже намека. Это не более чем слова, воздействующие лишь на слух и только на это рассчитанные.

Но если эти слова имеют хоть какое-нибудь отношение к Америке, то они равносильны позорному признанию, что Англия, которая когда-то претендовала на роль ее протектора, теперь стала от нее зависеть. Британский король и министерство постоянно выставляют то огромное значение, которое Америка имеет для Англии, с целью подстегнуть нацию к продолжению войны. Однако, на какую бы почву эта идея ни опиралась, она должна была бы побудить их не начинать войны и, следовательно, продолжая так действовать, они покрывают себя позором, ибо приводимые ими доводы являются прямым осуждением их прежней политики.

«Благоприятное положение дел в Ост-Индии, – говорится в речи, – и благополучное прибытие многочисленных торговых судов в мое королевство должны принести вам удовлетворение».

Тот факт, что дела не везде обстоят совсем так же плохо, как в Америке, может отчасти послужить причиной для успокоения, но уж никак не для торжества. Лучше иметь одну сломанную ногу, чем две, но все же это не источник радости: и пусть даже дела в Ост-Индии выглядят всегда так же благоприятно, они все же хуже, чем в начале, и у них нет перспективы когда-либо улучшиться. Впрочем, надо было еще сообщить о печальной истории с Корнуэльсом, и ее следовало предварить сладчайшим вступлением.

«Но в течение этого года, – говорится далее в речи, – мои неутомимые усилия сохранить обширные владения моей короны не сопровождались успехом, равным справедливости и благородству моих намерений». Пусть мир судит о том, в чем состояли справедливость и благородство вступления в войну с Америкой; неслыханное варварство, с которым она велась, не должно быть стерто из памяти ханжескими сетованиями лицемера.

«И с великой тревогой я сообщаю вам, что военные события оказались весьма неблагоприятны для моего оружия в Виргинии и закончились потерей моих войск в этой провинции». Что же до нас, то мы сожалеем, что не всех их постигла та же участь.

«С моей стороны было сделано все необходимое, – говорится в речи, – чтобы подавить дух мятежа, который наши враги сумели разжечь и поддержать в колониях, и чтобы вернуть моим обманутым подданным в Америке то счастье и процветание, которое они имели в прошлом благодаря должному повиновению законам».

Выражение «обманутые подданные» стало настолько пошлым и презренным и это тем более, что мы видим, как эти подданные берут в плен сразу целые армии, что здравомыслящий человек из одного желания не быть осмеянным воздержался бы от его употребления. Но самая наглая ложь в этой части [речи] – это сведение процветания Америки к неверным причинам. Истинным источником процветания Америки были исключительное трудолюбие ее поселенцев и их потомков, их тяжелый труд и упорная работа. Прежняя тирания Англии помогла заселить Америку, а доблесть пришельцев преобразила ее. Спросите человека, который расчистил путь в глуши своим топором и теперь владеет землей, обогащающей его, и он поведает вам, как трудился он, не покладая рук в поте лица своего, с благословения небес. Пусть только Британия предоставит Америку самой себе – она ничего другого не просит. Она достигла величия без ведома и вопреки воле Англии и имеет право на беспрепятственное пользование благами созданного ею богатства.

«Я прикажу, – говорится в речи, – представить вам сметы будущего года. Я полагаюсь на вашу мудрость и гражданский дух в деле изыскания тех средств, каких потребует состояние наших дел. Среди многих тяжелых последствий, связанных с продолжением нынешней войны, я искреннейшим образом сожалею о дополнительном бремени, которое неизбежно возложит она на моих верных подданных».

Странно, почему нации приходится пройти столь тяжелый и извилистый путь и расходовать такую массу средств, чтобы приобрести ту долю благоразумья, на которую хватило бы и часа размышления. Конечное торжество Америки над каждой попыткой острова победить ее было столь же естественно заложено в самой природе вещей, как будущее превосходство исполина над карликом проступает уже в его младенческих чертах. В какой мере само провидение, имея в виду цели, которых никакая человеческая мудрость не могла предвидеть, допустило такие необычайные ошибки, это остается пока тайной, сокрытой в лоне времени, и должно оставаться таковой до тех пор, пока грядущее не произведет его на свет.

«В ведении этой великой и важной борьбы, – говорится в речи, – которой мы заняты, я сохраняю твердую веру в покровительство Божественного провидения, а также полное убеждение в правоте моего дела. Я не сомневаюсь, что с помощью и поддержкой моего парламента доблестью моего флота и армии, в мощном, объединенном и воодушевленном напряжении способностей и ресурсов моего народа, я смогу восстановить благодеяния надежного и почетного мира для всех моих владений».

Король Англии является одним из самых легковерных [людей] в мире. В начале этой борьбы он провел закон, лишающий Америку защиты английской короны, и хотя провидение на протяжении семи лет лишало короля своего покровительства, этот человек еще до сих пор ни в чем не сомневается. Подобно фараону на краю Красного моря, он, сам того не замечая, поспешно устремляется в пучину, которая смыкается над его головой.

Я считаю, будет разумно предположить, что эта часть речи составлялась до поступления известий о взятии в плен Корнуэльса, ибо она, конечно, не имеет никакого отношения к действительному положению [англичан] во время ее произнесения. Но как бы то ни было, для нас это не имеет значения. Наша линия тверда. Наш жребий брошен, и Америка, дитя судьбы, подходит к своей зрелости. Нам ничего не остается, как только, действуя смело и быстро, быть готовыми к войне или к миру. Америка слишком велика, чтобы уступать, и слишком благородна, чтобы наносить оскорбления; тверда в несчастье и великодушна в победе; сохраним же незапятнанной приобретенную нами репутацию, дабы показать грядущим векам пример несравненного величия духа. В деле и значении Америки есть нечто приковавшее к ней внимание всего человечества. Мир видел ее мужество. Ее свободолюбие, ее рвение в защите свободы, правота ее требований и постоянство ее мужества завоевали ей уважение Европы и обеспечили ей поддержку самой мощной державы этой части света.

Теперь ее положение таково, что куда бы она ни бросила свой взгляд – в прошлое, настоящее или будущее – везде возникают новые доводы, убеждающие ее в том, что она права. В ее поведении по отношению к врагу нет никакой затаенной злобы. В ее душе не осталось чувства [причиненной] несправедливости. Нетронутая честолюбием и чуждая стремления к мести, она в своем развитии была отмечена провидением, которое на каждой ступени борьбы благословляло ее успехом.

Но пусть Америка не питает себя обманчивой надеждой и не считает дело сделанным. Малейшее упущение в приготовлениях и малейшая нерадивость в исполнении приведет только к продлению войны и увеличению расходов. Если наши враги способны находить утешение в несчастье и черпать силы из чувства отчаяния, то насколько же больше надлежит это делать нам: ведь с победой мы завоюем континент, и в наших руках уже залог успеха.

Сделав в предыдущей части свои замечания по нескольким вопросам, содержащимся в этой речи, я перейду теперь к замечаниям по вопросам, которых она не содержит.

В ней нет ни слова относительно союзов. Либо несправедливость Британии слишком разительна, либо ее положение слишком отчаянно, либо то и другое вместе, чтобы какая-нибудь соседняя держава могла прийти к ней на помощь. В начале конфликта, когда Англии приходилось воевать только с Америкой, она получала наемные войска из Гессена и других мелких германских государств; на протяжении почти трех лет Америка, молодая, неопытная, недисциплинированная и необеспеченная, боролась против британской мощи, поддержанной двадцатью тысячами иностранных войск, и захватила в плен целую армию. Память об этом должна вселять в нас уверенность и величие духа и провести нас через все остающиеся трудности, сохраняя в нас чувство удовлетворения и бодрости. Что значат мелкие страдания сегодняшнего дня в сравнении с тяжелыми испытаниями минувшего? Было время, когда все наши дома и очаги находились под угрозой, когда каждый час был часом тревоги и волнений, когда рассудок, измученный беспокойством, не знал отдыха, и все, кроме надежды и силы духа, покидало нас.

Полезно оглянуться на эти события, чтобы возродить в памяти времена тревоги и картины тяжких страданий, ушедших в прошлое. Тогда каждая расходная статья казалась незначительной перед страхом быть побежденными и позором быть покоренными. Мы не торговались по пустякам и не возражали против необходимых и неизбежных расходов на оборону. Каждый нес свою долю страданий и смотрел вперед с надеждой на счастливые дни и спокойную жизнь.

Возможно, самые большие опасности, которым может быть подвергнута любая страна, возникают из своего рода мелочности, которая иногда незаметно овладевает духом, считающим, что опасность миновала. И эта опасная ситуация характерна в настоящее время для весьма своеобразного кризиса Америки. Что бы она прежде отдала, дабы быть уверенной в том, что ее сегодняшнее положение будет таким, какое оно есть? И все-таки, мы, кажется, не придаем этому [положению] должной ценности и не принимаем необходимых энергичных мер, чтобы его упрочить. Мы знаем, что без трудностей и расходов ни нас не будут оборонять, ни мы сами себя не сможем защитить. Мы не имеем права ждать этого и не должны к этому стремиться. Мы – народ, который в силу своего положения отличается от всего мира. Мы сплотились на общей почве общественного блага и, каково бы ни было наше бремя, мы несем его в наших собственных интересах, на свой страх и риск.

Несчастье и опыт научили нас системе и методу; мероприятия для ведения войны подчинены власти и порядку. Доля каждого штата установлена, и я намерен в будущей статье показать, каков их объем, а также необходимость и преимущества энергичного выполнения своей доли.

А пока я закончу эту статью примером британского милосердия, из Истории Англии Смолетта, том XI, стр. 239, напечатанной в Лондоне. Это покажет, насколько мрачно положение закабаленного народа и насколько одна только действенная оборона есть залог безопасности.

Мы все знаем, что род Стюартов и Ганноверский дом боролись за английскую корону. Род Стюартов стоял на первом месте по линии престолонаследия, но успех выпал дому Ганновера.

В июле 1745 г. Карл, сын изгнанного короля, высадился в Шотландии, собрал небольшую армию, во всяком случае не превышавшую пяти или шести тысяч человек, и совершил несколько попыток восстановить свои права. Покойный герцог Кемберлендский, дядя нынешнего короля Англии, был послан против Карла и 16 апреля следующего года разбил его наголову в Шотландии, под Кэллоденом.

Успех и власть – это единственные положения, при которых можно проявить милосердие, те же, кто проявляет жестокость, одержав победу, могут с такой же легкостью проявить другие низменные пороки.

«Тотчас же после решающей битвы под Кэллоденом герцог Кемберлендский овладел Инвернессом, где тридцать шесть дезертиров, осужденных военным трибуналом, были приговорены к казни. Затем он откомандировал несколько отрядов с целью опустошения этого района. Один из отрядов задержал леди Макинтош, и в качестве пленной отослал ее в Инвернесс, разграбил ее дом и угнал скот, несмотря на то, что ее муж был в то время на правительственной службе. Замок лорда Ловат был разрушен. Французские пленные были высланы в Карлейль и Пэнрит; Килмарнок, Балмерино, Кромарти и его сын лорд Маклеод были отправлены морем в Лондон, а те, кто занимал более низкое положение, были заключены в разные тюрьмы. Маркиз Туллибардин вместе с братом графа Дэнмор и Маррэем, секретарем претендента, были схвачены и перевезены в лондонский Тауэр, куда был заключен по подозрению [и] эрл Тракуэр; а старший сын лорда Ловат был заточен в Эдинбургский замок. Словом, все тюрьмы Великобритании, от столицы до севера, были заполнены этими несчастными пленниками, и огромное число их собралось в корабельных трюмах, где они погибали самым жалким образом из-за недостатка воздуха и моциона. Некоторые вожди мятежников бежали на двух французских фрегатах, которые подошли к берегу Лохабера примерно в конце апреля и вступили в бой с тремя кораблями Его Британского величества, заставив их отступить. Другие сели на корабль, стоявший у берега Бюкэна, на котором отправились в Норвегию, а оттуда в Швецию. В мае герцог Кемберлендский продвинулся со своей армией в [шотландские] горы, вплоть до форта Эгастус, где он расположился лагерем и выслал повсюду отряды с целью выследить беглецов и опустошить страну огнем и мечом. Замки в Кленгари и Лочиэль были разграблены и сожжены, каждый дом, лачугу или жилище без различия постигала та же судьба, весь скот и съестные припасы были вывезены. Мужчины или расстреливались в горах подобно диким животным, или умерщвлялись холодным оружием даже без подобия суда. Женщины, присутствующие при зверских убийствах своих мужей и отцов, были подвергнуты грубому насилию, а затем изгнаны нагими вместе со своими детьми на голодную смерть в бесплодных полях.

Целую семью заперли в амбаре и сожгли дотла. Те, кто осуществлял эту месть, проявили такое усердие в выполнении своего дела, что через несколько дней в пределах пятидесяти миль нельзя было найти ни дома, ни хижины, ни человека, ни животного; повсюду царили разрушение, молчание и отчаяние».

Я привел здесь читателю один из наиболее потрясающих случаев жестокости для того, чтобы он запомнил и глубоко осознал, какие тяжелые бедствия и разрушения обрушились бы на него, если бы Англия подчинила себе Америку. Я сделал это также для того, чтобы показать и дать ему почувствовать, насколько важно, ради его личной безопасности, чести, интересов и благополучия всего общества, не упускать и не откладывать ни одного мероприятия, необходимого для обеспечения безопасности земли, на которой мы имеем счастье жить.

Американский кризис

XIII