Чернышевский. Экономич. Взгляды и социализм. Под влиянием социалпстич

Экономич. взгляды и социализм. Под влиянием социалпстич. доктрин, роста стихийной освободит, борьбы крестьян, а также первых самостоят, выступле­ний рабочего класса Ч. сформировался как идеолог крест, демократии, один пз основоположников рус. народничества. Социализм был для Ч. единственно последоват. формой демократизма. Продолжая ре-волюц.-демократич. традиции рус. обществ, мысли, программа Ч. представляла собой попытку, вслед за Герценом, найти решение нац. задач России на пути некапиталистич. развития. Отличаясь шпротой ц ра­дикализмом в постановке «российской проблемы», концепция Ч. во многом предвосхищает те вопросы социальной теории и политпч. практики, к-рые были научно разработаны в марксизме.

Ч. отмечал сдвиги в социальной ситуации сер. 19 в. по сравнению с эпохой бурж. революций, когда еще можно было говорить о единстве интересов народа и «среднего сословия» — буржуазии. В 19 в. интересы «среднего сословия» полностью разошлись с интере­сами «простолюдинов», так что в Англии они уже ведут себя «...как две разные партии», а во Франции «...не­нависть между простолюдинами и средним сословием... произвела в экономической теории коммунизм» (Полн. собр. соч., т. 7, 1950, с. 39). Изучение полптич. эконо­мии и новейшей истории приводит Ч. к мысли, что корни противоположности между бедными и богаты­ми, «высшим сословием» и «простолюдинами» в совр. обществе лежат в каппталнстнч. частной собственно­сти. Имея в виду экономич. работы Ч., Маркс назвал его великим рус. ученым и критиком, мастерски вы­явившим несостоятельность бурж. политэкономии (см. К. Маркс и Ф. Энгельс, Соч., 2 изд., т. 23, с. 17—18).

Критикуя бурж. политич. экономию, Ч. устанавли­вает относительный, исторически ограниченный ха­рактер капиталистич. произ-ва (см. Полн. собр. соч., т. 9, 1949, с. 412—13). Крупное произ-во, меняющее коренным образом «характер производительных про­цессов», а вместе с ним и «характер труда», вскрывает несоответствие «формы наемного труда» потребностям экономич. развития общества. Изменить ситуацию можно лишь путем трансформации существующей эко­номич. структуры произ-ва в направлении «формы товарищества». Социализм для Ч.— это формула на­иболее эффективного устранения пороков существую­щей экономич. формы, однако, будучи социалистом-утопистом,Ч. рассматривает социализм не как обществ, закономерность, а лишь как рацион, экономич. устрой­ство, выгодное для большинства общества.

Философская и социологич. концепция. Новый подход к вопросам истории и общества Ч. связывает с антропологич. материализмом Фейербаха, к-рого счи­тает отцом новой философии. Преодоление Фейерба­хом гегелевской системы представляется Ч. наиболее полной и радикальной критикой идеализма и метафи­зики. В лице Фейербаха класснч. нем. философия со­вершила самоотрицание, «...сбросила свою прежнюю схоластическую форму метафизической трансцен-дентальности и, признав тождество своих результатов с учением естественных наук, слилась с общей теориею естествоведения и антропологиею» (там же, т. 3, 1947, с. 179). Видя заслугу классич. нем. философии в том, что она сформулировала прежде всего идею единства законов, Ч. считает, что совр. естествознание доказы­вает это единство уже не умозрительно, а «...посред­ством самого точного анализа фактов...» (см. там же, т. 7, с. 254). Применительно к антропологии единство законов природы означает, по Ч., единство «натуры человека», признание того, что явления «материально­го порядка» и «нравственного порядка», несмотря на их различие, не противоречат друг другу.

Проблемы теории познания разрабатываются Ч. ■(особенно в 70—80-х гг.) гл. обр. в связи с критикой аг-

ностицизма. Сторонник Фейербаха, Ч. утверждал, что как формы чувств, восприятия, так и законы мыш­ления сходны с формами объективно-реального суще­ствования предметов. Понимание Ч. практики как критерия истинности знания — важный шаг вперед в матерпалистич. гносеологии сравнительно с тео-ретико-позиават. концепциями Герцена и Белин­ского. Ч. ценит общее «...всей немецкой философии со времени Канта...» воззрение на истину как на «...верховную цель мышления» (там же, т. 3, с. 207) п даже усматривает в диалектич. методе Гегеля свод правил научного, объективного познания, бла­годаря к-рым «...являлось полное, всестороннее исследование и составлялось живое понятие о всех действительных качествах предмета» (там же); однако диалектика как логика, как теория познания остается за пределами его теоретич. интересов.

Социологич. учение Ч. исходит из антропологиче­ского принципа в его применении к «нравственным», т. е. обществ, наукам. «...Основанием всему, что мы говоримо какой-нибудь специальной отрасли жизни,— писал он,—...должны служить общие понятия о на­туре человека, находящихся в ней побуждениях к дея­тельности и ее потребностях» (там же, т. 9, с. 829). Согласно этой установке индпвпд есть первичная ре­альность, несущая в себе все свойства «человеческого», а общество представляется как множество отд. людей, взаимодействующих друг с другом. Законы существо­вания общества выводятся как производные от законов частной жизни людей. Критерий эффективности об­ществ, системы — возможность для индивида реализо­вать изначальные устремления своей «натуры». Исходя из этих идей, Ч. критикует современную ему социаль­ную науку за отвлеченный морализм и односторонний психологизм, игнорирование материальных человеч. потребностей, имеющих «великую важность» (см. там же, т. 4, 1948, с. 740). Разрешение противоречия между потребностями человека «вообще» н социальными усло­виями его деятельности для Ч. не просто акт теоретич. разума, но прежде всего практич. необходимость изме­нить условия присвоения благ, реформировать отно­шения собственности. Антропологич. принцип высту­пает у Ч. принципом критики и теоретич. преодоле­ния бурж. науки, хотя Ч. и не в силах еще последова­тельно провести метод историзма, преодолеть точку зрения абстрактной «нормы», субъективного должен­ствования.

Антропологизм впервые, как кажется Ч., дает всеоб­щий критерий науч. построения, к-рый Ч. усматри­вает в соответствии теории с «требованиями челове­ческой природы», с интересами «человека вообще», «без всяких подразделений». Общечеловеч. интерес, по Ч., находит свое воплощение в интересе большинства об­щества, т. е. в требованиях «простолюдинов», трудя­щихся классов. Т. о., «антропологич. принцип» в «нравственных науках», по мысли Ч., при последоват. его проведении совпадает с принципами социализма.

Ч. полагает, что принадлежность людей к миру природы достаточно жестко детерминирует «сущность» человека, равно как и «сферу человеческих побужде­ний к действию». Никакой иной «натуры» кроме той, к-рая подразумевается биопсихич. конституцией ин­дивида, у людей нет и быть не может. Принципиальным свойством человеч. «натуры» Ч. вслед за франц. про­светителями 18 в. и Фейербахом считает стремление к удовольствию. В своей повседневности человек руко­водствуется выгодой, «расчетом пользы», и из этой установки рождается воля к действию. Иначе говоря, какие бы цели человек ни выставлял на передний план в своих действиях, он верен собств. «натуре» — «...поступает так, как приятнее ему поступать, руко­водится расчетом, велящим отказываться от меньшей выгоды или меньшего удовольствия для получения

ЧЕРНЫШЕВСКИЙ

большей выгоды, большего удовольствия» (там же, т. 7, с. 285). Принцип интереса, «расчета», «обычая» Ч. кладет в основу нового, антропологич. понимания ис­тории, к-рое кажется ему последовательным преодоле­нием идеалистического. Однако на деле антропология Ч. оставалась, по словам Ленина, лишь неточным, сла­бым «описанием материализма», не поднявшим­ся до анализа обществ, природы человека и обществ, стимулов его деятельности (см. Соч., т. 38, с. 72).

Учение об и стор и ч. процессе. Исто-рич. наука для Ч. не исчерпывается простым объясне­нием отд. фактов в строго детерминированном ходе событий. Знание законов истории он стремится пре­вратить в программу практич. деятельности, разраба­тывает на его основе политику и мораль. Социальный оптимизм обосновывается у Ч. наличием в истории постоянно действующих законов, сопоставимых с за­конами естествознания. Таков «закон прогресса», к-рый, по Ч., является «чисто физической необходи­мостью». Ритм социального развития подразумевает, правда, и регрессивные периоды, но они становятся «...все менее и менее продолжительными...» (Полн. собр. соч., т. 9, с. 616). Прогресс Ч. связывает с раз­витием науки: «...создаваемое ею знание ложится в основание всех понятий и потом всей деятельности человечества, дает направление всем его стремлениям, силу всем его способностям» (там же, т. 4, с. 5). Однако, переходя к анализу механизма конкретных историч. ситуаций, Ч. задумывается о том, что эгоизм, тщесла­вие, узкокорыстные интересы, традиции и закостенев­шие догмы, пожалуй, влияют на ход событий гораздо больше, чем разум и добрая воля, что во всемирной истории действовали до сих пор по преимуществу сле­пые стихийные силы, к-рые только должны еще по­лучить рацион, направление.

Выдвинув «расчет личной выгоды» в качестве одного из «главных руководителей человека», Ч. преодолевал границы традиц. миросозерцания, принимавшего вы­ставляемые напоказ идеальные побудит, мотивы за конечные причины историч. событий. В своих историч. трудах (Предисловие к рус. переводу «Всемирной ис­тории» Шлоссера, «Борьба партий во Франции при Людовике XVIII и Карле X», «Франция при Людовике-Наполеоне», «Июльская монархия», «Граф Кавур» и др.) Ч. вскрывает подлинные пружины политич. событий, показывая, насколько мало действит. стрем­ления партий определялись их офиц. лозунгами. Ч. сумел рассмотреть классовое деление современного ему общества и в столкновении интересов эксплуата­торов и эксплуатируемых, капитала и труда увидеть самый глубокий мотив обществ, борьбы. Выступление пролетариата в 1848, несмотря на его кратковремен­ность, знаменовало для Ч. начало новой эпохи в исто­рии — эпохи самостоят, действия нар. масс. Впервые у «массы простонародья» или, по крайней мере, «...у довольно больших отделов ее...», констатирует Ч., проявились еще неясные, неосознанные тенденции «...к коренному ниспровержению существующего эко­номического порядка, тенденции, казавшиеся сход­ными с коммунизмом» (там же, т. 9, с. 348). Трезвый мыслитель, Ч. понимал, что в лице «работников» европ. народы делают самые первые шаги в борьбе за новое экономич. устройство, что «...главная масса еще и не принималась за дело, ее густые колонны еще только приближаются к полю исторической деятельности» (там же, т. 7, с. 666). Объем работы, связанной с вве­дением в жизнь социалистам, начал, настолько гро­маден, что нельзя обольщаться надеждами на скорое торжество нового обществ, строя. Тем не менее, счи­тает Ч., начало уже положено: движение масс стало реальным фактором, к-рый историч. теория должна осмыслить и постоянно учитывать. Превратить эти догадки в стройную науч. концепцию Ч. не может:

его мысль непрерывно наталкивается на противоречия, связанные с трудностью понять в российских усло­виях специфич. природу пролетариата и выделить в нерасчлененности российского социального целого гл. субъект историч. процесса. Образуется порочный круг: Ч. знает, что гл. источником бедствий масс является эксплуататорский строй, обрекающий боль­шинство народа на темноту и невежество. Однако движение масс только тогда может добиться успеха и уничтожить существующий порядок, когда «низший класс» приобретет «привычку мыслить», способность судить о вещах «своим умом по своим интересам». Пытаясь разорвать эту замкнутую цепь причин и следствий, Ч. обращается к просвещению и постули­рует решающую роль науч. знания в историч. процес­се; в то же время он признает, что «...мысль сама по себе слишком слаба перед тяготением действительно­сти, убеждение в огромном большинстве людей оказы­вается бессильно перед житейскими надобностями» (там же, т. 9, с. 483). Эти трагич. противоречия отра­жали не столько личную непоследовательность Ч., сколько (и гл. обр.) бессилие всего домарксовского материализма решить проблему историч. деятельности масс вне и помимо классовой борьбы пролетариата.

Опыт революций показал Ч., что в жизни каждого народа бывают «минуты энергических усилий, отваж­ных решений», когда невежеств. массы поднимаются на самоотверженную борьбу. Каким бы кратким по вре­мени ни был революц. период, чем бы он ни завершил­ся, именно этим минутам обязано общество своим движением вперед (см. там же, т. 6, 1949, с. 11—12). Революц. периоды для Ч.— это время историч. твор­чества, когда «...делается девять десятых частей того, в чем состоит прогресс...» (там же, с. 13). Вместе с тем мысль Ч. напряженно работает над разгадкой пара­докса историч. прогресса, когда после кратковремен­ного успеха массы прокладывают путь господству нового эксплуататорского класса. События итал. Рисорджименто и победа партии Кавура убедили его в том, что «люди крайних мнений... работают не в свою пользу». Хотя общество продвигается вперед именно усилиями решит, прогрессистов, плоды победы, как правило, достаются «умеренной партии». Верный сво­ему антропологич. принципу, он усматривает причину этого явления в господстве «рутины» над жизнью боль­шинства (см. там же, т. 7, с. 670—71). Революция тре­бует инициативы и огромного духовного напряжения, к чему не привыкло большинство. В результате — уста­лость, апатия массы благоприятствуют победе людей типа Кавура — людей «партии рутины». Наиболее ра­дикальные деятели скоро утомляют массу своим ак­тивизмом и «сложностью» и отбрасываются ею как «...не соответствующие неопределенности ее тенден­ций, вялости ее желаний» (там же, с. 672).

Понимание Ч.«парадокса революций», однако, не при­водит его к пессимистич. прогнозам. Сложный, маят-никообразный характер историч. прогресса, движе­ние с рецидивами, с громадной растратой сил, когда «грошовый результат достигается не иначе, как рас­тратой миллионов», служит для Ч. основанием для трезвого — «сурового взгляда» на течение историч. дел п «перспективы близкого будущего».

Теория общинного социализма. Социализм как ведущая тенденция всемирно-историч. развития, по Ч., представляет собой фокус современности. В 19 в., пишет он, уже невозможно одновременно считать себя современным ученым и «...сомневаться в окончатель­ном торжестве нового стремления к союзному произ­водству и потреблению...» (там же, т. 4, с. 741). С этой новой т. зр. меняется значение общинного земле_г владения, сохранившегося в России вследствие ряда объективных неблагоприятных обстоятельств и исто­рич. неподвижности нации. «...Общинное владение