Новые переводы сонетов Шекспира

Непростая история переводов сонетов Шекспира на русский язык насчитывает 130 лет. После завоевавших всеобщее и заслуженное призна­ние переводов С. Маршака (1948 г.) почти два десятилетия другие пере­водчики как будто не решались вступить с ним в соревнование. Но с се­редины 60-х годов начинают появляться новые переводы, в которых за­метно стремление более адекватно передавать многосложность, глубину и барочную изощренность шекспировской лирики.

В 1977 г. в «Шекспировских чтениях» был опубликован перевод всех шекспировских сонетов, сделанный А. М. Финкелем. В 1984 г. издатель­ство «Радуга» выпустило сонеты Шекспира отдельной книгой — в перево­дах С. Маршака, с приложением лучших переводов, принадлежащих дру­гим поэтам. В помещенной там же статье А. Зорина отмечалась потреб­ность в переводах, которые переселяли бы не Шекспира к нам, а нас к Шекспиру.

Сегодня над сонетами Шекспира работают многие поэты-переводчики. Вниманию читателей предлагается несколько переводов, выполненных С. Заславским, Е. Лопатухиным, В. Рыжковым, И. Фрадкиным, Л. Шлосбергом, Д. Щедровицким. Последнему также принадлежит новый перевод шекспировской поэмы «Феникс и Голубь», название которой ранее всегда переводилось неверно.

Переводы С. Заславского

2

Когда твой лоб возьмет в кольцо осады

Сорокалетья возраст роковой

И красота столь гордого наряда

Вдруг обернется сорною травой,

Когда подступит старость без отрады.

Как вспомнишь ты, поникнув головой,

О днях былых, о прелести живой

Когда-то столь стремительного взгляда!

О, если бы, на сына указуя,

Ты б с гордостью тогда воскликнуть смог:

«Вот мой ребенок, в чьих глазах живу я,

И с ним я злую старость превозмог!»

И кровь твоя, что стынет с каждым днем,

Вновь жарко вспыхнет в мальчике твоем.

И Время, что с улыбкой создает

Земные совершенные черты,

Урочный совершая оборот,

Становится убийцей красоты.

Без устали идет за годом год,

Ведя за летним солнцем снегопад.

В стволах бескровных цепенеет лед;

Подрубленный морозом, гибнет сад.

Когда бы не остался аромат

В темнице драгоценного стекла,

Все б выстыло, что радовало взгляд,

И память о прекрасном умерла.

Но сок цветов не склонен к забытью

И в новой сути плоть хранит свою!

Взгляни на солнца алую главу,

Что ввысь приподнимает небосвод.

Здесь каждый глаз, как будто божеству,

Ему земную почесть воздает.

Потом оно поднимется в зенит

И станет зрелым светом золотым

И блеском полдня взор заворожит

Всех, кто следит и следует за ним.

Когда же вниз с высокой точки той

Она сойдет, теряя пыл и стать,

Как старец с колесницы золотой,

Кто это солнце станет замечать?

Прозри с крутого склона зрелых лет:

Лишь в солнце сына твой воскреснет свет!

Когда я вижу, как легко стереть

С лица земли и обратить во прах

Надменной славы царственную медь:

И обелиск, и пышный саркофаг,

Когда смотрю я, как растет прилив

Вод, затопивших сушу, и опять

Твердь восстает, собою потеснив

До срока усмирившуюся гладь,

Когда бессилье старческих держав

Так зримо мне,— одним я одержим:

Что это время, всех и вся поправ,

Расправится и с другом дорогим.

Повсюду смерть. Я молча слезы лью.

Она лп пощадит любовь мою?

Но будь уверен: если близок срок,

Когда меня лишат последних прав,

Останусь жить в дыханье этих строк

Я близ тебя, забвенья избежав.

Ты в них увидишь и поймешь опять,

Чем именно я был одушевлен.

Распад сумеет плоть мою отнять,

Но связи нашей не затронет он.

И потому, когда пойду под нож

И станет труп добычею червей,

Лишь оболочки тесной сгинет ложь,

Что недостойна памяти твоей.

А истинная сущность — вот она,

Душа, что вся тебе посвящена.

Переводы Е. Лопатухина

Пускай же те, с кем нянчатся плеяды,

О почестях и званьях говорят;

Моя Любовь — других мне звезд не надо -

Одна мне светит много лет подряд.

При короле блистают фавориты.

Протянут к солнцу каждый лепесток.

Но, если августейшее сердито

, Их жребий жалок, если не жесток.

Как ни был бы велик военачальник,

Бывают пораженья на войне.

И вот уже в изгнании печальник;

Страницы славы корчатся в огне.

Но мне мой путь Любовью заповедан.

Я не предам и сам не буду предан.

Моей влюбленной Музы не супруг,

Ты волен безо всякого смущенья

Ей изменять сегодня, милый друг,

Чужие принимая посвященья.

Красив, учен — и, как ни славословь,

Мои стихи твоей не стоят славы.

И потому другими вновь и вновь

Воспетым быть — твое святое право.

И все же знай, когда тебя предаст

Другой поэт, впадая в риторичность,

Твой верный друг правдиво передаст

Правдивой красоты своеобычность.

Румяна малокровному годны.

Здоровой красоте они вредны.

Возненавидь — но в нынешние дни,

Да, в эти дни всеобщей неприязни,

Когда судьба мне ставит западни

Поторопись назначить время казни.

И не давай мне горя превозмочь,

Пускай оно поглубже занозится,

Пускай под утро ветреная ночь

Не дождиком — потопом разразится.

Не завершай толпу ничтожных мук,

Нет, я хочу, чтоб с самого начала

Моя судьба с твоим уходом, друг,

Предел моих страданий отмечала.

Чтоб все потери, что еще остались,

В сравненье с этой — мелочью казались.

Кто предками кичится меж людьми,

Кто щегольством, кто силою телесной,

Кто соколом, кто псом, кто лошадьми,

А кто монетой — звонкой, полновесной.

Всяк сообразно нраву своему

Находит в чем-то высшее блаженство,

Но мне все эти блага ни к чему,

Любимый друг, земное совершенство.

Твоя любовь ни с платьем, ни с казной,

Ни с родословной пышной не сравнится.

Прекрасный друг, покуда ты со мной,

Вся радость мира в грудь мою стучится.

Тобой одним богат влюбленный разум.

Покинь меня — он обнищает разом.

Мне с каждым днем все тяжелей открыть

Всю силу нарастающего чувства.

О самом сокровенном говорить

На всех углах — бесстыдное искусство.

Любовь была свежа и дни ясны.

Я пел и пел, приветствуя все это.

Так песни соловьиные с весны

Звучат в садах до середины лета.

Как трогал душу маленький певец,

Журча во тьме ночного палисада!

Потом привыкли... Песен под конец

Уже никто не слушал без досады.

И он умолк. И я теперь молчу.

Тебе наскучить песней не хочу.

Я ошибался, написав: «Люблю

И не смогу сильней тебя любить я».

Я недооценил любовь мою.

Я не сумел предугадать событья.

Я наблюдал: на кару не скупясь

, Ломая судьбы, сокрушая троны

И красоту затаптывая в грязь,

Сгибает время самых непреклонных.

И потому, боясь играть с огнем,

Я не сказал: «Люблю тебя без меры».

Зачем я жил одним коротким днем?

В грядущий день —зачем глядел без веры?

Любовь — дитя, и я забыл, прости,

Что дети могут быстро подрасти.

Минувший век смуглянок пе ценил:

К ним равнодушье было беспредельно.

А нынче белокурым свет не мил

Их красота считается поддельной.

И женщины, чтоб моде угодить,

Хоронят красоту под слоем краски

Осмелишься естественною быть,

На улицу не выйдешь без опаски.

Глаза твои и волосы черны,

Как траур по матронам и девицам

, Что прелести природной лишены,

Но в париках прекрасны, как царицы.

Все без ума от этой черноты,

И все хотят такою быть, как ты.

Переводы В. Рыжкова

Когда я слышу бой часов печальный

Иль вижу сумрак в светлых небесах,

И лепестка фиалки цвет прощальный,

И белый локон в черных волосах,

И рощи голые — приют крестьянских стад

В полдневный зной; и нивы уж пустые,

Снопы на дрогах, сложенные в ряд,

И бледный цвет и бороды седые.

Тогда невольно думаю о том,

Что час придет, краса твоя увянет

И возродится новая потом,

Когда тебя, увы, уже не станет.

Все косит Время острою косой:

Дай детям жизнь, чтоб с Ним вступили в бои.

Как молодой неопытный актер,

Боясь сфальшивить, роли забывает,

Как сильный зверь — гроза саванн иль гор —

Летит стрелой и сердце утомляет,

Так я, пугаясь многословья фраз,

Не нахожу достойных слов признанья,

И жар любви, который не погас,

Приносит мне сердечные страданья.

Так пусть поэмы скажут за меня

Про сердца крик и жар его любовный

И просят пусть ответного огня

Простой строкой, не фразой многословной.

Учись читать любви язык немой

И слышать взглядом чувство за строкой.

Слова, развеявшие мглу,

И воссиял средь мрака свет,

Когда добавила, любя:

«Я не люблю... но не тебя».

С тобою я весной в разлуке был,

Когда, в наряд цветущий облачась,

Апрель-красавец все омолодил

И с ним, смеясь, Сатурн пустился в пляс.

Благоухал цветами пышный сад,

Но я не мог красавцев собирать.

Под пенье птиц я был тоской объят,

Историй летних я не мог писать.

Ни лилий нежно-белые цветы,

Ни роз багрянец я не воспевал:

Они казались тенью красоты,

Когда лишь ты — ее оригинал.

Казалось мне — весной зима царит,

Ведь тень твоя тебя не заменит.

Люблю сиянье твоих черных глаз.

Тобой забытый, я их видел рядом,

Они со мной скорбели в трудный час

И боль мою снимали нежным взглядом.

Ты мне поверь: ни солнца первый луч

Так серый небосвод не украшает,

Ни свет звезды, пробившийся из туч,

И вполовину мрак не разгоняет.

Как те глаза, что жалостью горят.

О, если б сердце скорбь по мне познало,

Твоя б душа сквозь траурный наряд

Вокруг себя сиянье излучала!

Я бы сказал: прекрасен черный цвет,

Когда сквозь скорбь он излучает свет.

Устами — перлами Любви —

Мне, кто мечтал о ней в те дни

И душу б ей отдал свою.

Она сказала: «Не люблю».

Я содрогнулся, и она,

В глазах увидев боли крик,

Вдруг стала жалости полна,

Кляня себя за свой язык.

И вновь сказала: «Не люблю»,

Но ласково шепнула вслед

Слова, развеявшие мглу,

И воссиял средь мрака свет,

Когда добавила, любя:

«Я не люблю... но не тебя».

Переводы И. Фрадкина

Мир — это сцена: судьбы на мгновенье

Выходят чередою на помост,

И — промелькнет прекрасное виденье

Под стропш оком всемогущих звезд.

Мы, как цветы, растем и увядаем

Под тем же небом и, отжив свое,

Навеки красоту, увы, теряем,

И память лет не сохранит ее.

И юность оттого еще прекрасней,

И я тревогой вечною объят:

Чтоб темнотой окутать день твой ясный,

Идут войною Время и Распад.

Сам Времени войну я объявлю: Я кровь твою строкою обновлю.

Ведут глаза и сердце смертный бой.

Никак не поделить им клад прекрасный:

Взор вожделеет обладать тобой,

А сердце, споря, с этим не согласно.

Оно твердит, что взору ты незрим,

Грудь для тебя — надежная темница,

Но глаз-ответчик в спор вступает с ним:

«Нет! Красоте от взора не укрыться!»

Ответчика заслушав и истца,

Суд мыслей, что душе обязан рвеньем,

Довел достойно дело до конца

И кончил эту ссору примиреньем.

Владеет сердце сердцем с этих пор,

А глаз владеет тем, что видит взор.

Твой раб, ужели я не поспешу

Исполнить каждое твое желанье?

Я верно прихотям твоим служу

И целый день во власти ожиданья

. Ты, властелин, со мной, слугою, крут —

Звучит «прощай», и вот опять разлука!

Но не кляну томительных минут,

Пускай невыносима эта мука!

Не смею дать ревнивым мыслям ход —

Я — бедный раб и ничего не стою;

Я только думаю: «Как счастлив тот,

Кто неразлучен в этот миг с тобою!»

Любовь безумна и не рвет оков:

В тебе не видит никаких грехов.

Ты для меня — как хлеб для бедняка,

Как долгожданный ливень для пустыни,

А я — как тот скупец у сундука,—

Нет драгоценней для него святыни,

Когда он ворожит над сундуком:

То он открыто золотом гордится,

То кладом наслаждается тайком,

То спрячет — похитителя боится.

Так я: то объедаюсь за троих,

То голодаю, жду подачки — взгляда.

Я счастье получил из рук твоих,

И ничего иного мне не надо.

Ты рядом — нет богаче никого,

А без тебя — навек лишен всего.

Моя подруга Муза оскудела —

Палитры красок не хватает ей,

И я хвалу отбрасываю смело

: Простой сюжет во много раз сильней.

Меня не осуждая за молчанье

И глядя в зеркало, сумей понять

: Тебя, столь совершенное созданье

, Мой вялый стих не в силах передать.

Да разве не позор, не грех жестокий

, Мешая краски, диво исказить?!

Я на перо нанизываю строки,

Пытаясь красоту изобразить,

Но в зеркале твое отображенье

Куда прекрасней моего творенья!

Ты музыкою, Музыка моя,

Пленяешь слух, касаясь милых клавиш,—

Летают пальцы: изумляюсь я,

Как льющейся мелодией ты правишь.

Танцуют клавиши и невзначай

Срывают с нежных пальцев поцелуи;

Я — мне принадлежащий урожай

Снять не могу и весь горю, ревнуя.

Я дерзость клавиш не могу терпеть:

К тебе, нежнейшей, смеют прикасаться!

Они мертвы, бессильны пламенеть:

Пора местами с ними поменяться.

Ты наглым клавишам не потакай:

Дай пальцы им, а губы — мне отдай!

Переводы Л. Шлосберга

Я полюбил себя. И верный взгляд,

И вся душа, и все ее частицы

Полны собой и о себе грезят,

И нет надежды этих чувств лишиться.

И нет лица прекрасной моего,

И нет души, столь искренной и твердой;

Познал я цену этого всего

И выше всех взошел над миром гордым...

Но что это? В дыму зеркал седых

Я вижу лик с морщинистою кожей;

И стынет сердце, и свело язык...

Как два лица одной судьбы несхожи!

Твоей красы я положил мазки

На черное лицо моей тоски.

Когда и ты измеришь эту боль,

И Время-друг предстанет злом смертельным,

И твое сердце чашею пустой

Подымет над лицом в рубцах и тенях;

К обрыву ночи утро подойдет

И отшатнется в ужасе предвечном,

И лучших черт блистающий налет

Спадет, как маска, перед этой встречей —

В тот час, в тот миг я вырву свой клинок,

И вскрикнет сталь кривых ножей забвенья,

Чтоб никогда разящий меч не смог

Прервать твой путь в веках и поколеньях.

Бессмертен ты меж черных строк листа.

Он — точно ночь, где скрыты все цвета.

Но будь мудра во гневе. Не дави

Презрением безмерным на молчанье —

И образ боли, жаждущий любви,

Не станет словом горя и отчаянья.

Когда б я мог тебя учить уму,

Тогда б я научил святым обманам;

Смертельному больному, и тому

Врач обещает обезболить раны.

Меня отвергни — я сойду с ума

И в бешенстве вину твою открою;

А искаженный мир, где правит тьма,

Упьется сумасшедшей клеветою.

Но не бывать на свете пиру зла,

Когда б хоть внешне ты честна была!

Тебя глазами полюбить нельзя —

Они заметят тысячи изъянов,

Но сердцу до безумия желанно

Все то, что взглядом презираю я.

Ни слух, разбитый голосом твоим,

Ни нежность, что к животным чувствам склонна,

Ни привкус еле влажных губ твоих,

Меня к тебе влекущий неуклонно —

Все пять умов, пять человечьих чувств

Не вытравят из сердца глупой страсти,

А дом твой горд, бесчеловечен, пуст...

Я — осужденный раб надменной власти.

За преданность награда мне одна —

Навечно мною боль обретена.

Переводы Д. Щедровицкого

Сам — музыка для слуха, отчего же

Ты, музыке внимая, все грустней?

Сласть любит сласть, со счастьем счастье схоже,

А здесь печаль — и радость рядом с ней!

Наверно, в звуках стройного порядка

Душе смущенной слышится упрек,

Они корят настойчиво и сладко:

Зачем ты сам доселе одинок?

Смотри — согласья узы, словно семьи,

Связуют звуки: каждая струна

Поет для всех, в согласии со всеми —

Как муж, дитя, счастливая жена...

Сколь много звуков! Но едина суть:

«Неправ избравший одинокий путь».

Твоих измен беспечных череда,

Когда ты забываешь обо мне,

При красоте твоей, в твои года,

Среди страстей, естественна вполне.

Ты добр — тебя в полон берут шутя,

Красив — тебя легко завоевать;

К желаньям жен, о женщины дитя,

Легко ли равнодушным пребывать?

Увы! Ты и меня не пощадил.

Твоей красе и юности упрек

Я шлю за то, что ты в избытке сил

Две чести разом опорочить смог:

Ее — своей красою соблазнив,

Свою же — мне с подругой изменив.

Его лицо есть память о былом:

В то время, как цветок, жила в природе

Краса, а не сверкала над челом,

Как днесь — ее внебрачные отродья.

В те дни власы златые мертвеца

Живым не отдавали, состригая

Для увенчанья нового лица,

Чтоб смертью украшалась жизнь другая.

В нем ожил век античности святой,

Тот мир, что был когда-то прост и целен:

Цвела весна своею красотой,

Ни у кого не похищая зелень.

Есть силы, что красу сию хранили,

Чтоб мы подделку с древностью сравнили.

Две страсти — безнадежность и блаженство

Всегда со мной, по обе стороны:

Дух добрый — муж, краса и совершенство,

А злобный демон — в образе жены.

Чтоб скорбью низвести меня до ада,

Стремится ведьма ангела прельстить

И, спесью замарать невинность рада,

Святого хочет в беса превратить.

Боюсь, что худшее уже свершилось,

И понимаю, на свою беду:

Мой друг с моей подругой — подружились,

И он, наверно, у нее в аду.

Пойму, что мне предчувствие не лжет,

Когда злой ангел — доброго сожжет.