Часть четвертая

— Спасибо за то, что пришли, — сказала Сара в тот вечер, открывая дверь Уиллу Боннеру.

Он шагнул внутрь коттеджа, и ее пронзило чувство, что он слишком велик для этого места. Слишком высокий, слишком широкоплечий, слишком настоящий, и вообще слишком…

Фрэнни была в восторге от возвращения домой. Она весь день провела с Уиллом и с Авророй. Уилл предложил взять ее на ночь, поскольку Сара не должна была вернуться домой раньше девяти. Это было бы правильно, правильнее, чем просить его привезти собаку, но Сара была не в том состоянии ума.

— Уилл, я вам очень благодарна, — сказала она, и ее голос звучал исключительно спокойно.

— Не за что. — Он стоял с бейсбольной кепкой в руке и смотрел на нее. Он ожидал объяснений и, без сомнения, гадал, что произошло.

Сара поймала его взгляд. Единственное, что ей оставалось, — это сообщить: «Я беременна».

Вот. Слова сказаны. Новость, которую ей сообщил доктор, теперь повисла в воздухе, создавая невидимую, но неотвратимую реальность. Это было мгновение, которое изменило все — ее будущее, ее мечты, жизнь, которая, она думала, у нее будет. Она много раз воображала себе это, но не представляла, что первым сообщит эту новость почти незнакомцу.

К его чести, он воспринял эту новость довольно хорошо.

— Стоит принести поздравления?

— И да и нет. Я хочу сказать, это что-то, чего я хотела. Но… не сейчас. — Она все еще слышала слова доктора.

Она была беременна.

Неожиданно, невероятно, потрясающе беременна.

Это была воплощенная мечта. Это был ее самый ужасный кошмар. Она все еще была в шоке. Беременность была последнее, чего она ожидала. Точно, в последние несколько недель были определенные симптомы. Она думала, что ее задержка объясняется тем, что она перестала принимать хломид, и считала, что ее тошнит и у нее странные вкусы от расстроенных нервов. Сегодня она узнала, что всему этому была причина, и она не имела никакого отношения ни к концу ее брака, ни к началу новой жизни. Ребенок.

— Не могу сказать, как я благодарна вам и Авроре за то, что помогли мне сегодня, — сказала она. На мгновение она почувствовала себя словно в нереальности. Вот она стоит с мужчиной, которого когда-то обожала и ненавидела всей своей страстной подростковой душой. — Пожалуйста, присаживайтесь. Я хочу сказать, если у вас есть время.

Его сомнения были полны многозначительности. Они были незнакомцами, они были такими всегда. Не важно, сколько прошло времени со школы, она все еще была таинственной цыпочкой с хрупкими плечами, а он — похожим на бога атлетом.

— Спасибо, — сказал он и уселся на застеленную синелью софу.

— Могу я предложить вам что-нибудь выпить?

— Я в порядке.

— У меня нет пива, но есть бутылка пино…

— Сара.

Она глубоко вздохнула:

— Я болтаю.

— Присядьте. — Он взял ее за руку и потянул на софу рядом с собой. — Послушайте, — сказал он, — чтобы это было ясно, — я хочу, чтобы вы знали, что я на сто процентов уважаю вашу частную жизнь.

— Насчет меня, ах… — Во рту пересохло. Она едва могла это подумать, однако выговорила: — Насчет того, что я беременна.

— Это целиком и полностью ваше дело.

Очень дипломатично. Он, вероятно, знал все скандалы между жителями в районе его пожарной части. Он объяснил, что в его положении он иногда должен налетать на людей неожиданно, с тем чтобы спасти тех, кто попал в беду. Он знал, у кого странные сексуальные игрушки в спальне и кто никогда не моет кухню или не возвращает книги в библиотеку.

— Я должна рассказать вашей сестре. Как вы, наверное, знаете, я ее клиентка.

— Вы с ней друзья?

— Нет. Она потрясающая, но это не то.

— Я думаю, сейчас вам нужен друг в большей степени, чем адвокат. Вы уверены, что хорошо себя чувствуете?

— Немного устала, но в остальном я в порядке. — Она посмотрела на него одновременно с любопытством и подозрением.

— Что? — спросил он.

— Бывали времена, когда Уилл Боннер разнес бы сплетню по всей округе.

— Это было много лет назад. — Он не отрицал, что старый Уилл так и поступил бы. — Люди меняются. Я изменился. И что бы вы ни намеревались делать в своей ситуации, это, безусловно, ваше личное дело.

Это замечание напугало ее. Она осознала его значение, затем яростно потрясла головой:

— О, я рожу этого ребенка. Я оставлю его. Никаких вопросов на этот счет.

И вопросов не было. Она слишком долго хотела этого и слишком много над этим работала.

— Тогда, я думаю, имеет смысл принести поздравления. — Он улыбнулся ей так искренне, что она моргнула.

— Спасибо. После доктора вы первый, кто меня поздравил. — Она сделала паузу. — Моему отцу это не пришло в голову.

— Я уверен, что он был обеспокоен тем фактом, что его дочь попала в скорую помощь.

— Я так не думаю. Просто вы заставляете меня чувствовать себя лучше в этой ситуации. — Она была не только очарована им, но и заинтригована. — Я не ожидала такого от вас.

Он рассмеялся.

— Я должен счесть это комплиментом, несмотря на то что, может быть, вы не это имели в виду. — Он расслабился на мягкой софе и выглядел так, словно всю жизнь провел здесь. — В любом случае, если вы хотите поговорить или хотите чем-то поделиться…

Она гадала, не отвисла ли у нее челюсть до полу. Уилл Боннер, протягивающий ей руку дружбы? Что не так на этой картинке?

Может быть, это часть его работы — проверять истеричных беременных женщин и убеждаться, что они в порядке.

Она почувствовала, как он смотрит на нее, и осознала, что не ответила. Когда она собралась с духом, это был вопрос:

— Почему?

— Почему — что?

— Почему вы пригласили меня исповедаться перед вами?

Против ее воли она чувствовала, что он притягивает ее взгляд как магнит. Его широкие плечи выглядели так, словно могли выдержать весь груз мира.

— Вы здесь одна. И вы только что получили важное известие.

— Вы исключительно добрый человек, — сказала она, изучая его. Так же отлично выглядит, подумала она. Новый, улучшенный внутри! — Когда это случилось? Где гот Уилл Боннер, который называл меня устричной девочкой?

Он развел руками, ладонями кверху.

Поправка, подумала она. Он выглядит не так, как в школе. Он выглядит намного лучше. Он наполнился разумом и чувством, и его улыбка глубокая и искренняя, и она идет изнутри. Его глаза — ореховые, как она без труда вспомнила, — в уголках окружены морщинками, они добавили характерности внешности, которая когда-то выглядела чересчур совершенной.

— Я в самом деле называл вас устричной девочкой?

— Вы и вся баскетбольная команда.

— У нас были прозвища для всех девчонок. Поверьте мне, вам могло повезти еще меньше. А я ведь был персонажем ваших комиксов.

— Если это имеет значение, я сожалею об этом.

— Не жалейте. Может быть, то, что я видел себя в комиксах, сделало меня лучшим, чем прежде, человеком.

— Этим вы обязаны своим родителям, а не моим рисункам.

— Разве вы слушались родителей, когда учились в школе?

— Я едва помню, чтобы я разговаривала с ними.

— Мой случай.

Пустая болтовня. Она, Сара Мун, болтает ни о чем с Уиллом Боннером. В школе он был такого сорта человеком, на которого вы смотрели и думали, что у него впереди большое будущее. Она обычно фантазировала о нем. Она и любая другая девочка из школы.

— Я хочу, чтобы вы знали, что можете сказать обо всем Авроре. Она, наверное, не знает, что подумать.

— Да, она хотела поехать со мной, но я заставил ее остаться дома. Сегодня школьный вечер. Но не мне сообщать ваши новости.

Она почувствовала, как по ее щеке поднимается жар, как ртуть в термометре.

— Аврора потрясающая, — проговорила она. — Вы должны безмерно ею гордиться. — Она подумала, сколько раз она изучала фотографию Уилла и Авроры в кабинете Брайди. Сара не установила связи между крошечным ангелом на картинке и почти взрослой дочерью Уилла. Люди оставляют фотографии в рамках на веки вечные, подумала она. Потому что им лень их поменять или потому что они хотят остановить время?

— Я горжусь.

Продолжая разговаривать, она молчаливо настаивала. «Не заставляй меня тянуть из тебя твою историю щипцами».

Он ничего не сказал.

— Так что я предполагаю, что она ваша приемная дочь, — попыталась Сара.

Он кивнул:

— Я женился на ее матери летом после окончания школы. Юридически усыновил Аврору через пару лет после этого. Иногда я чувствую себя больше ее старшим братом, чем отцом.

Он не сказал, что случилось с ее матерью.

Ты не станешь спрашивать, подумала она.

— Что в вашем взгляде? — спросил он.

— Я на вас не смотрела.

— Смотрели, точно. Я видел. О чем вы думаете?

— О том, что вы сказали о матери Авроры. Это будет занимать меня долгие часы, я буду гадать что да как.

— Да? — Он повернулся на софе и встретился с ней взглядом. — Насчет чего вы будете гадать?

— Аврора сказала мне, что вы с… женой по-настоящему близки, но она теперь живет в Вегасе.

На мгновение он застыл. Затем уронил локти на колени и переплел пальцы.

— Это только половина правды. Марисоль действительно живет в Вегасе.

— А другая половина?..

— Авроре было трудно принять наш разрыв.

Он был другим, когда говорил о своей дочери. В нем были глубина и нежность, Сара и не подозревала, что он на это способен.

— Мне жаль, — спокойно сказала она. — Я прошу прощения за то, что затронула больную тему.

Он продолжал смотреть на свои руки.

— Она меня бросила. Такое случается.

Между ними установилась новая тишина. Она была не неловкой, но полной мягкого понимания.

Разговаривая с ним, Сара чувствовала себя до странного в безопасности. И ей определенно нужно было поговорить. Он был абсолютно прав, когда заметил раньше, что ей нужен друг. Она ощущала сверхъестественную потребность рассказать ему, что она чувствует теперь, когда ее брак кончился и в ту же минуту началась новая жизнь. Сегодня она не смогла поговорить с отцом — он был слишком встревожен и ощущал себя не и своей тарелке, чтобы анализировать и рассуждать. С Уиллом она чувствовала, что взорвется, если не даст словам вырваться наружу, и казалось, он это превосходно понимает. Он делал одну вещь — слушал, полностью погрузившись в процесс. Она гадала, чувствует ли он то же мгновенное расположение, как и она, или он просто старается быть милым. Это не имело значения. Были вещи, которые она не могла больше хранить в себе.

— Мы с Джеком отчаянно хотели завести детей, — сказала она. — Джек мой бывший муж, вернее, скоро станет таким.

Уилл ничего не сказал. Да ей это было и не нужно.

— Хотите услышать кое-что странное? — предложила она.

— Разве у меня есть выбор?

— Нет, если вы остаетесь на софе.

— Я никуда не тороплюсь. Расскажите мне кое-что странное, Сара Мун.

— Это так странно, что практически нечто космическое. — Она была словно грешник, который не может сдержаться на исповеди.

Он откинулся назад и охватил руками колено.

— Попытайтесь рассказать мне.

— Я забеременела не оттого, что спала со своим мужем.

— Я здесь не для того, чтобы судить вас. — Он подвинулся на софе так, чтобы видеть ее. Легкий румянец на его щеках был до странного мил.

— Подождите, это не то, что вы думаете. Я забеременела не оттого, что спала с кем-то.

— Я не могу сообразить, к чему вы клоните. — Теперь он, вероятно, думает, что она сошла с ума.

— Дело в том, что я на девяносто девять процентов уверена, что мой ребенок был зачат в тот самый момент, когда рухнул мой брак. Я думаю, это знак или что-то вроде.

Он молчал. На лбу образовались складки.

— Простите, — сказала она. — Я не должна была вываливать все это на вас.

— Я просто пытаюсь уяснить себе механику… ну, вы понимаете.

Его лицо покраснело еще больше.

Она была до странного очарована его смущением.

— Мы проходили лечение от бесплодия. Это была наша двадцатая попытка. День зачатия был последним днем, когда мне делали искусственное осеменение. — Она заколебалась. — Не слишком ли много информации для вас?

— Возможно. Но не позволяйте этому остановить вас.

Она и не собиралась останавливаться.

— Так что, когда я проходила процедуру, Джек был кое с кем еще. — Мими Лайтфут, подумала она. Мерзкая Мими Лайтфут. — Не могу поверить, что я выставила на обозрение все это грязное белье.

— Меня не так легко шокировать, — заверил он ее, и, нрав он был или нет, она поверила ему.

— Вот что было, когда мечта всей жизни превратилась в реальность. — Она покачала головой. — Это, должно быть, звучит для вас как безумие.

— Что, исполнение мечты? Такое случается не каждый день.

Она испустила вздох облегчения.

— Спасибо. Так что теперь если и нужно принимать какое-либо решение, так это насчет того, когда и как сказать Джеку о том, что я беременна, и изменит ли это отношения между нами. Я хочу сказать, я должна подумать о воссоединении ради ребенка Это была первая мысль, которая пришла мне в голову. Разве ребенок не заслуживает шанса вырасти с обоими родителями в одном и том же доме?

— Вы спрашиваете меня или размышляете вслух?

Она вспыхнула, припомнив его обстоятельства.

— Второе. И у меня пока нет ответов. Все произошло слишком быстро, чтобы я могла рассуждать спокойно. — Она схватила с кушетки подушку и прижала ее к себе, потому что ей нужно было за что-то ухватиться. — Это такая вещь, о которой ты фантазируешь — снова и снова, — как ты получаешь известие о том, что беременна, и говоришь мужу, и представляешь себе выражение его лица. Это всегда так ярко и так романтично. — Она почувствовала свежий приступ гнева по отношению к Джеку Он ограбил ее и в этом тоже.

— Мой совет? — спросил Уилл и не стал ждать ее реакции. — Не торопитесь с любым решением. А тем временем будьте счастливы из-за ребенка.

— Такой сумасшедший выбор, — сказала она. — Не могу представить, какой будет моя жизнь, что бы я ни решила.

Он улыбнулся ей ободряюще:

— Не сомневаюсь, что вы справитесь. Вы молоды и здоровы, и у вас будет ребенок. Это в любом случае хорошо.

Слова ободрили ее и заставили воспарить. Она была поражена, когда обнаружила, что все еще сидит рядом с ним на софе, а не парит где-нибудь в облаках.

— Спасибо, — прошептала она. — Я наконец начинаю чувствовать, что это и в самом деле лучшая новость из всех, какие я когда-либо получала.

— У меня для вас еще совет, — сказал он. — Я никогда не был раньше в вашей ситуации, но я знаю, на что похож развод. Уверьтесь, что вы не позволите себя довести. Сходите с ума. Бейте посуду. Бросайте вещи.

— Вы шутите.

— Разве похоже, что я шучу? Вы будете поражены, как хорошо влияет на ваше настроение швыряние вещей и битье посуды.

— Я не сердита. Я счастлива из-за ребенка. Я хочу сказать, это будет серьезный вызов, но это и вправду благословение, и я… счастлива. Не сердита.

— Вы рассердитесь, и это нормально. И если вы и в самом деле не хотите потерять его и причинить ему вред, обратите свой гнев на внешние объекты. Хотите, я принесу вам коробку фарфора из дешевого магазина?

— Я справлюсь и без этого. Но спасибо. — Она почувствовала, что он смотрит на нее. — Что?

— У вас чудесная улыбка. Не помню этого о вас.

— Я не была милой и редко улыбалась.

Он кашлянул.

— Сомневаюсь. — Он изучал ее с выражением, которого она не могла понять. — Так что, вы будете в порядке? — спросил он.

— Черт, это сложный вопрос. Сегодня вечером, я думаю, мне будет хорошо. Это был по-настоящему странный день, и хорошо, что есть с кем поговорить. Я собираюсь сделать все, чтобы быть в порядке.

— Это хорошо, Сара. Я здесь, чтобы помочь. Помните об этом.

Она свернулась клубком на софе.

— Я буду помнить.

Она чувствовала себя с ним уютно и была благодарна за напоминание, что она не одна.

— Вот что мне любопытно: вы не покидали Гленмиура. Я всегда думала, что вы уедете куда-нибудь далеко-далеко.

— Я планировал это, но планы меняются. В любом случае мне пора. — Он уперся руками в колени.

Фрэнни уныло смотрела на него.

Не уходи, подумала Сара.

— Конечно, — сказала она.

Он подошел к столу и написал что-то на листке бумаги.

— Мои номера. На станции, домашний и мой мобильный.

Он протянул ей листок.

Она поблагодарила и пошла проводить его до грузовика.

— И передайте спасибо Авроре. Она сегодня была великолепна.

— Звоните в любое время. Вам не нужен повод. — Он наклонил голову и с любопытством оглядел ее. — Разве я сказал что-то смешное?

— Нет. — Сара не могла с собой ничего поделать. Он заставлял ее улыбаться. — Это просто — вы лучший пожарный, которого я когда-либо встречала.

Когда Аврора бралась за домашнее задание по социологии и взяла интервью у Сары Мун, она и не думала, что все обернется так драматично. Теперь она гадала, не получит ли от учителя за это дополнительные бонусы. Или выложит эту историю на школьный веб-сайт, как интервью Глиннис с отцом Авроры. Конечно, учительница захочет знать, чем закончилась история со скорой помощью, а у Авроры не было ответа на это. Ее отец сказал ей, что это дело Сары и она, если захочет, объяснит ей, что случилось. Или нет.

Ее отец превосходно умел хранить секреты. Люди думали, что, поскольку он капитан, он проводит все свое время в борьбе с огнем. Но, кроме того, он получал просьбы выловить обручальное кольцо из канализации или расспросить детей, которые попали в места, где их не должно было быть. Однажды Этан Паркер взобрался на городскую водонапорную башню и слишком испугался, чтобы слезть с нее, так что ее отец отправился снимать его. Мама Эдди один раз попросила его вытащить птиц из ее каминной трубы и открыла дверь в шелковом пеньюаре. Глория позволила этому случиться.

— Как насчет поиграть в один-один? — Отец открыл заднюю дверь и бросил в нее баскетбольный мяч.

— Я занята, делаю уроки. — Она подошла к двери и бросила мяч в корзину. Благодаря отцу она была в хорошей спортивной форме. Было невозможно, оставаясь его ребенком, не быть отлично подготовленным в баскетболе, бейсболе, футболе и лакроссе.

— Мы оставим время для уроков, — уверил он ее, дотягиваясь до мяча.

Она отступила и повернулась, чтобы блокировать его.

— Тебе потребуется целый вечер, чтобы побить меня. Когда она была маленькой, он ей поддавался. Позже он подталкивал ее и бросал ей вызов. Когда тебя растит парень, одно хорошо — это означает, что тебя автоматически принимают все бандиты в школе. И когда они с отцом играли, они разговаривали. По какой-то странной причине беседа удавалась им лучше, когда они пытались победить друг друга.

— Как случилось, что ты никогда не говорил мне, что знаешь Сару Мун со школы? — Она провела подачу и бросила мяч в кольцо.

Он схватил мяч, чтобы отразить атаку.

— Я бы не сказал, что я знаю ее. Я знал, кем она была. Мы учились в одном классе.

— Так что дай мне угадать, — сказала Аврора, следя за ним, хотя это и было бесполезно. — Ты был бандитом, а она была паинькой.

Ее отец задумчиво вел мяч.

— Что заставляет тебя думать, что она была паинькой?

Аврора улыбнулась. Он попался на крючок.

— А то! Люди, которые вырастают в художников или в компьютерных гениев, всегда бывают в школе паиньками. Или чудаками. Большинство художников — чудаки. Какой была она?

— Чудачкой, я полагаю. — Он сделал обманное движение, ведя мяч за спиной. — Для человека, который никогда не учился в старших классах, ты, похоже, много чего знаешь об этом.

Она добралась до мяча.

— Ты вчера вечером смотрел ее комиксы в Интернете, — сказала она. — И оставил страницу открытой.

— После того как я отвез ее в больницу, мне стало любопытно, вот я и посмотрел ее страничку.

Аврора сделала выпад за мячом, но отец уклонился Иногда она не знала, что у него на уме.

— Почему? — спросила она. — Почему тебе стало любопытно?

Он сделал легкий выпад, потом забросил мяч в кольцо. Вот так.

— Большинство ребят, которые были в школе чудаками, выросли в интересных людей.

— Итак, на что она была тогда похожа?

— Она обычно рисовала комиксы, — уклончиво ответил ее отец, позволяя ей ухватить мяч в отдаче.

— Как для школьной газеты, ты хочешь сказать?

Сара не упомянула об этом в интервью.

Он покачал головой:

— Это были подпольные комиксы. Ты знаешь, что это такое?

— Они были порнографическими? — Она вела мяч то одной рукой, то другой, хотя и понимала, что это технически нечестно.

Щеки ее отца покраснели.

— Нет, не могу поверить, что это первое, что ты подумала. Комиксы были сатирические, как бы ты сказала. Они были противоречивые. Она высмеивала школьную администрацию и других учеников.

— Ха-ха. Ты хочешь сказать, что она высмеивала тебя. — Она попыталась сострить, но острота получилась плоской.

— Она делала из меня болвана с коэффициентом интеллекта речного камня. Она обычно смеялась над людьми, которые выглядели слишком удовлетворенными или самодовольными.

Аврора отобрала мяч. Ее тревога о Саре Мун отлегла.

— Почему же никто ее не остановил?

— Это было увлекательно, даже тогда. Ребята передавали друг другу экземпляры ее рисунков в ту же минуту, как они появлялись на свет.

— Итак, если ты развлекался, ты мог выйти из положения.

— Некоторое время так оно и было.

— Мне стоит помнить об этом. — Она попробовала другой рывок, он прошел неудачно, она распласталась на асфальте подъездной дорожки и свалилась в розовые кусты.

Ее папа просигналил «время» и вытащил две банки газировки из холодильника. Они сидели на задних ступеньках, в прохладе вечернего воздуха.

— Я смотрела альбом выпускников в бабушкином доме, — призналась Аврора. — Там не так много информации о Саре Мун, но куча всего о тебе. — Ее отец был по-настоящему золотым мальчиком, он выглядел слишком хорошим, чтобы это было правдой. Он был таким симпатичным, что это смутило ее.

— Тебе, должно быть, страшно наскучило у бабушки с дедушкой, раз ты полезла в старые альбомы, — сказал он.

— По большей части там скучно, — согласилась она и глотнула газировки. Она не могла объяснить, с чего ее потянуло к старым книгам в студии бабушкиного дома и почему фотографии и небрежно написанные записки от друзей заинтриговали ее. Она предположила, что это, должно быть, потому, что папа на самом деле не очень много рассказывал о себе.

— Ты что-нибудь выяснила? — спросил он. — О Саре, я имею в виду.

— Ничего интересного. Она красила волосы в черный цвет.

— Я думал, я это помню.

— Что ты вообще ей сделал?

— Не помню. Я, наверное, дразнил ее. Я тогда дразнил всех и каждого.

Аврора глотнула еще газировки и позволила газу сформироваться в твердый шарик у нее в животе. В подходящий момент она его выдохнула с долгой отрыжкой.

Ее папа посмотрел на нее.

— Неплохо, — сказал он, затем сделал глоток и отозвался еще более долгой и громкой отрыжкой.

Аврора гадала, заинтересовала ли его отца Сара Мун. Может быть, он думает пригласить ее на свидание, — от такой возможности Авроре захотелось нахмуриться. Она ненавидела, когда он ходил на свидания. Не то чтобы она думала, что он все еще верен ее матери. Это, как и мама, давным-давно прошло. Аврора не хотела, чтобы он ходил на свидания, потому что это означало, что его у нее крадут. Она никогда ему этого не говорила. Это заставило бы ее выглядеть совершенно избалованным ребенком.

А она не была избалованной. Она просто не хотела делить своего папу ни с кем другим. Такого и без того хватало. Каждые несколько дней он покидал ее. Несмотря на то что она знала, что это его работа и что он вернется к ней в конце каждой смены, она ненавидела, когда он уходил.

Она должна была хотеть, чтобы он был счастлив. Она и хотела, чтобы он был счастлив — но с ней, а не с какой-то другой женщиной. Она была польщена, когда увидела, что он ищет Сару в Интернете, но теперь, когда они с Сарой встретились, Аврора была встревожена. Когда ее отец был не на дежурстве, он был нужен ей рядом, К счастью для Авроры, женщины, с которыми он встречался, долго не задерживались. Они практически все влюблялись в ее папу. Каждый, у кого хотя бы наполовину были мозги, мог видеть, что он лакомый кусочек, который к тому же был милым и забавным. Но он никогда в них не влюблялся.

Однако пару раз он был близок к этому. Там была эта работница с плантации органического чая из Гуалалы, которая носила топы из натуральных волокон без бюстгальтеров и имела нулевое чувство юмора. Она ему нравилась, но Аврора, похоже, заставляла ее нервничать, так что и она надолго не задержалась. О, и еще эта модель из Сан-Франциско, рекламировавшая купальники. Кое-какие журналы устроили фотосессию на пляже Уайлдкэт, и все модели и персонал остановились в гостинце «Золотой орел». Ее отец несколько месяцев ходил на свидания с Мэгги, разъезжая по всему городу.

Это становилось серьезным, и тогда в один прекрасный день Аврора свалилась с гимнастического снаряда в школе и сломала ключицу. Ее отец отменил свидания с Мэгги, она пришла в ярость и порвала с ним. Так Аврора кое-что узнала в тот день: она имеет огромное влияние на своего отца.

Она старалась не думать обо всех тех случаях, когда она использовала свое влияние. Иногда у нее начинал болеть живот, как раз когда он приглашал женщину на свидание. В другой раз ей нужно было, чтобы папа помог ей с домашней работой. Казалось, что каждый раз, как он испытывал определенный интерес к женщине, у Авроры начинался какой-нибудь кризис и она требовала его внимания целиком и полностью.

Тетя Брайди видела ее насквозь и велела ей прекратить это. Мало что может укрыться от тети Брайди.

К счастью, ее отец долгое время никого не встречал. Никого, с кем бы у него завелась своя компания, во всяком случае.

Уилл посмотрел на часы. Они с Авророй были приглашены к его родителям на обед. Его мать приглашала всю семью — его и Аврору, его сестру с мужем — каждую пятницу вечером. Уилл всегда присутствовал, если ему позволял рабочий график. Аврора собиралась долго и тщательно. Он не представлял, что она делает в ванной в течение сорока пяти минут всякий раз, как они куда-нибудь выбирались. И в глубине души он не хотел этого знать.

— Пойдем, Аврора! — прокричал он из кухни.

— Пять минут, — ответила она.

Это он уже слышал и пять минут назад.

— Сейчас, — сказал он. — Мы уже опаздываем.

Не слишком довольная его нетерпением, она спустилась вниз. От нее пахло фруктовыми духами, каждый блестящий черный волос на месте, а косметика наложена уверенной рукой.

Косметика. На тринадцатилетней.

— Что такое? — спросила она, хватая свою огромную потрепанную сумку и ставя ее перед собой, словно щит.

— Почему ты спрашиваешь?

— У тебя так сжата челюсть, как будто что-то беспокоит тебя.

Он с усилием расслабил челюсть и что-то ей ответил. Иногда они пререкались, словно дети, и стоило начать, как невозможно было остановиться.

Похолодало не по сезону. Он потянулся к сиденью машины и достал древнюю, но чистую лиловую шерстяную куртку с кожаными рукавами и отделкой, украшенную красными буквами. Он носил ее со школы, когда заполучил эти буквы, немыслимая почесть. Следующие три года он щеголял в этой куртке, надевая куртку словно почетную мантию, а теперь она была реликвией. Она не имела для него цены, просто напоминала: «Не задирай нос». Он держал ее в грузовике и время от времени надевал туманными вечерами, когда холод пробирал его до костей.

Они сели в грузовик, и он включил радио. Из колонок понеслась песня — «Что сделала Кейт».

— Меня ничего не беспокоит.

— Это не так, точно. Давай, папа. Ты можешь мне рассказать.

— Забудь об этом.

— Почему? Почему ты мне не говоришь?

— Ты меня неправильно поймешь и рассердишься.

— Обещаю, что не буду сердиться.

Он положил руку на рулевое колесо и потянулся, чтобы убавить громкость. Иногда самое лучшее — просто успокоиться.

Она выключила радио.

— Я же сказала, что обещаю.

— Я забыл, о чем мы говорили.

— Когда доходит дело до меня, ты забываешь обо всем. Ты забываешь обо мне.

— Вот видишь? Ты уже разозлилась.

— Потому что ты больше не говоришь со мной.

— Мы разговариваем все время.

— О том, сколько молока осталось в холодильнике, и сколько дырочек у меня на обеденной карточке, и что мне задали на дом. Это не разговоры, папа. Это… просто инвентаризация.

Черт. Где она этого набралась? То ли Брайди тайком подготовила ее, то ли вторая хромосома снабдила ее этими бессмысленными, но настойчивыми вопросами?

На единственном светофоре в городе зажегся красный свет. Он затормозили на перекрестке с кафе «Белая лошадь» на углу. Вечер был в самом разгаре, кафе предлагало выпивку за полцены и устрицы на барбекю. Парни вроде него, закончившие дневную работу, сидели в кафе, играя на бильярде и глядя по сторонам, никуда не торопясь. Уилл ничего не мог с собой поделать, он почувствовал укол зависти, потому что это не были парни вроде него. Они были примерно его возраста, но он сомневался, чтобы кому-нибудь из них пришлось растить подростка. Иногда было трудно удержаться и не сожалеть о вещах, которых он был лишен.

Уилл посмотрел на угрюмую девочку рядом с ним. Падающий свет фонарей освещал ее нежный профиль, и он напомнил себе, что она оказалась в его жизни не по своей воле. И не ее вина, что мать бросила их и она осталась с Уиллом, который находил девочку-подростка более таинственной и непостижимой, чем сама Вселенная.

— Зеленый свет, — жестом показала она.

Он нажал на акселератор и выехал из города.

Аврора наклонилась вперед и включила радио.

— Ты никогда не говоришь мне, в чем дело.

Они были приблизительно в минуте езды от фермы его родителей, где он вырос и жил до девятнадцати лет, когда завел жену и ребенка и собственный дом в городе.

В конце концов, это было уже что-то. Ссора не могла длиться больше одной минуты.

— Ты действительно хочешь знать, что у меня на уме?

— Да. Я действительно хочу знать.

— Ты самая хорошенькая девочка во всем мире, и я говорю это не просто чтобы сделать тебе приятное.

— Ты мой папа. Конечно, ты должен так думать. — Ее голос смягчился. — Но все равно спасибо.

— И это заставляет меня гадать, почему ты раскрашиваешь свое лицо каждый день всей этой косметикой. — Даже не глядя на нее, он почувствовал, как она рассвирепела, и взял ее за руку. — Помни, это ты хотела знать, что у меня на уме.

— Я не раскрашиваю себя, — сказала она. — Это называется макияж.

— Ты в нем не нуждаешься. Ты гораздо привлекательнее такая, какая есть.

— Ты вечно ругаешь меня из-за косметики, — пожаловалась она.

— Почему нам не оставить эту тему, и я буду держать рот на замке?

— Папа…

— Мы приехали. — Он с облегчением въехал на гравийную подъездную дорожку родительского дома. Ему не хотелось ссориться с Авророй. Он не хотел ранить ее чувства, сообщая, что косметика делает ее слишком взрослой. А он надеялся, что она никогда не станет такой.

— Звонок спас тебя, а? — Аврора вытянула ноги и спрыгнула с грузовика. Когда она соскальзывала на землю, он заметил полоску обнажившейся плоти между ее топом и поясом джинсов.

— Аврора.

Она, без сомнения, знала, о чем он говорит, и натянула рубашку, которая не прикрывала пупка.

— Пошли, папа…

— Прикройся, — сказал он. — Мы уже говорили об этом раньше.

— Я не взяла другой рубашки.

— Делай, как тебе говорят, Аврора. Я не знаю почему, черт побери, все наши разговоры заканчиваются ссорами.

Он начал стаскивать с себя куртку, чтобы набросить на нее.

— Я только что вспомнила, — сказала она, залезая в сумку. — Я взяла свитер.

— Соображаешь, — усмехнулся он. — Ты приготовилась к тому, что у меня будут возражения.

Тед и Нэнни, колли его родителей, с лаем уже бежали им навстречу. К перилам на крыльце были прислонены велосипеды, принадлежащие Брайди и Эллисону. Его сестра и ее муж разъезжали повсюду на велосипедах, тренируясь для какой-то гонки в триатлоне.

Тетя Уилла Лонни, у которой был маленький авиабизнес, вышла поздороваться. Последние два десятка лет она отвечала за перевозку цветов с фермы и других местных заведений туда, где они были нужны.

— Я бы хотела остаться и посидеть с вами, — сказала она, — но у меня еженедельная поставка в этот отель в Вегасе.

— Лас-Вегас? — навострила уши Аврора. — А я могу поехать?

— Конечно. — Тетя Лонни сказала с легкой улыбкой. — Я люблю компанию.

Уилл постарался не показать, что этот разговор встревожил его Аврора время от времени летала со своей двоюродной бабушкой в Де-Хэвиленд-Бивер. Когда доходило до ее матери, ребенка охватывала надежда, несмотря на то, что Марисоль не трудилась больше звонить даже в день ее рождения.

Шэннон Боннер вышла на крыльцо, чтобы поздороваться с ними и попрощаться с сестрой.

— Бабушка! — подбежала к ней Аврора. В долю секунды она превратилась из несносного младенца в обыкновенного ребенка.

Уилл от всей души желал, чтобы она оставалась такой. Дети были его любимыми представителями человеческого общества. Пока она оживленно болтала с бабушкой,

Уилл попрощался с тетей Лонни и остановился погладить собак. Нэнни состарилась, бока ее ввалились, ей было уже четырнадцать лет. Тед был вполовину ее младше и наполнен неутомимой энергией, свойственной колли. Он носился кругами и прыгал на Аврору до тех пор, пока мать Уилла не приказала ему сесть.

Его родители поразительно соответствовали стилю графства Марин. Они встретились в Беркли, с честью окончили колледж и сбежали в Марин, чтобы жить поближе к земле. Вооруженные высшими отметками в политологии и социологии, они подписались на «Новости Матери-земли» и «Роллинг стоун» и стали фермерами.

Не очень успешными, во всяком случае поначалу. Они отказались использовать для урожая химикаты и искусственные удобрения, и повезло им не сразу.

В конце концов, столкнувшись с банкротством, они нашли вид растений, которые, будучи легальными, приносят хороший доход, — цветы. Климат и почва превосходно подходили для пасхальных лилий, звездочетов и амариллисов и целой радуги других разных цветов. С ростом района бухты они получали массу заказов. Хотя Боннеры так и не сколотили состояния на своих цветах, они, как правило, сводили концы с концами, а о большем и не мечтали.

Брайди и Уилл росли в атмосфере естественности, просвещения и безусловной любви. Каждый в своем роде сделал блестящую карьеру в школе, и их ожидало превосходное будущее.

Когда вместо того, чтобы поступить в Стэнфорд или Беркли, Уилл предпочел осесть в Гленмиуре с женой и ребенком, люди качали головой и сочувствовали. «Бедные Агнус и Шэннон Боннер», — говорили они. У Уилла весь мир был под ногами, и он отверг его одним махом. Его родители, должно быть, были в ужасе.

Люди, которые так думали, не знали Боннеров. Они не понимали, что успехи детей никогда не были их программной установкой. Агнус и Шэннон не ходили на вечеринки с коктейлями, чтобы похвастаться достижениями своих детей, академическими, атлетическими или социальными.

Все, что они хотели для Уилла и Брайди, было так просто, что это казалось непостижимым для большинства родителей графства Марин, — они желали им счастья.

Вместо того чтобы увидеть в Авроре и Марисоль бремя, Боннеры восприняли их как благословение. Насколько мог сказать Уилл, его родители никогда не думали с сожалением о том, что могло бы быть. Они никогда не напоминали ему многозначительно о будущем, которое могло бы у него быть.

Конечно, были учителя, консультанты и тренеры в школе, которые так никогда и не простили ему, что он повернулся спиной к учебе, спортивным контактам, шансу соревноваться с лучшими. К счастью, Уилл не имел обязательств ни перед кем, кроме своей семьи.

Черт, он так счастлив, думал он, глядя на свою мать и Аврору. Взявшись за руки, они вошли в дом и выглядели скорее как лучшие подруги, чем как бабушка и внучка. Его мать носила длинные волосы, и на ней были джинсы и связанный вручную свитер.

Она была маленькой, немногим выше Авроры. Люди всегда удивлялись, как такая крошечная женщина, как Шэннон, может быть матерью здорового, шести футов роста Уилла Боннера… пока они не встречали Агнуса. Тогда они понимали.

— Привет, здоровяк, — прогудел Агнус, когда Уилл вошел в дом. — Как дела?

Они углубились в разговор на обычные темы — погода и политика — за обедом, состоявшим из лазаньи и салата из домашних овощей.

— Аврора не в настроении, — сказала Брайди. — Я вижу, как она закатывает глаза.

Аврора вспыхнула, но не стала отрицать своего плохого настроения.

— Просто дела и погода. Две вещи, с которыми ничего нельзя поделать.

— Что бы ты хотела обсудить? — покладисто спросила Шэннон.

Аврора пожала плечами:

— Ненавижу, когда я единственный ребенок.

— Ты знаешь, ты можешь всегда пригласить с собой подругу, — сказала ее бабушка.

— Это совсем другое. — Она показала вилкой на Брайди и Эллисона. — Вы, ребята, должны завести ребенка. Тетушка моей подруги Эдди завела ребенка, и это самая классная вещь на свете, и она теперь все время присматривает за малышкой.

— Работа для меня, — сказала Брайди.

Эллисон в ту же минуту произнес:

— Мы должны подождать.

Они обменялись взглядами, и Уилл был уверен, что эта тема поднимается не в первый раз.

— Думаю, вам стоит на это решиться, — посоветовала Аврора.

Уилл спрашивал себя, не знает ли она о ситуации с Сарой Мун больше, чем он ей рассказал. Несмотря на то что у него было разрешение Сары рассказать Авроре о беременности, он не упоминал об этом при дочери, но, может быть, она узнала сама.

— Значит, ты любишь малышей? — заинтересовалась Шэннон.

— В качестве кузенов. И не все время.

— Знаете, что самое забавное с детишками? — весело спросил Эллисон. — Стоит их завести, и они все время оказываются рядом.

После ужина Аврора и Брайди быстро убрали со стола, чтобы посмотреть «Американский идол». Уилл, его родители и зять растянулись в комнате с телевизором, причем Уилл не понимал, что другие находят в этом шоу. Они были членами клуба, к которому он больше не принадлежал — благодарение Богу.

Оставив своих родителей и Эллисона за кофе и разговорами, он ушел в студию, прилегающую к гостиной. Студия, которая использовалась как офис компании, была уставлена тысячей книг, хранящихся на стеллажах, купленных в местной библиотеке, когда ее реконструировали.

Комната дышала воспоминаниями, среди книг на полках стояли «Краткий оксфордский словарь английского языка» и полное собрание сочинений Эвелла Гиббонса.

Расти сыном интеллектуалов и политических активистов не казалось Уиллу чем-то из ряда вон выходящим. Он провел много часов за дубовым столом, делая домашние задания, пока родители трудились над конторскими книгами за соседним столом. Он все еще помнил луч света, исходящий из затененной зеленой лампы, и скрип карандаша на грубой второсортной бумаге своего блокнота.

Чувствуя себя неприкаянным, он подошел к книжной полке и вытащил школьный альбом — «Космос». Он положил альбом на стол и углубился в него. Многие страницы были исписаны поздравлениями от людей, которых он едва помнил, — Скай Кэймерон? Майк Рудольф? — и то и дело попадались записочки о чувствах, которые давным-давно увяли. «Не забывай Лауру Лэнд, приятель!» Он в самом деле забыл о ней. «Друзья до гроба», — утверждал кто-то по имени Джимми 3., которого Уилл не видел с выпускного вечера.

Было одно фото, которое он помнил ясно, — он и пятеро других парней из бейсбольной команды. После выпускного вечера они вшестером совершили путешествие, которое навсегда изменило планы Уилла. Смеющиеся и заполненные нахальной самоуверенностью, они направились на юг, к границе, чтобы отметить веху окончания школы.

По дороге домой друзья Уилла сказали ему, что он сошел с ума. Он загубил свою жизнь ради двух незнакомок.

Но Уилл видел в них вовсе не незнакомок. Это были его жена и дочь.

Он перелистал страницы в начало альбома — портреты из средней школы. Портрет Уилла был снимком в профиль, силуэтом на вершине скалистого гребня, солнце освещает его со спины. Он держит руки, словно поддерживая само солнце. Хвастун, подумал он.

Переворачивая странички, он нашел Сару Мун. Было странно, что его сердце забилось в волнении, когда он увидел ее имя. Он нахмурился, изучая ее фотографию, изображение несчастливой девочки с колючими волосами, пламенным взглядом, с руками сложенными решительно перед собой, словно щит.

Рядом с ее фотографией вместо списка достижений была нарисована полуоткрытая устрица с двумя глазами, глядящими из темноты, и надписью: «Может быть, это немного, но это все, что я смог придумать». Она была молчаливым наблюдателем, прячущимся в тени, отмечающим нюансы человеческого поведения, которые позже станет еще ярче отображать в своем искусстве.

С нынешней перспективы Уилл ясно почувствовал, что она, может быть, самая интересная ученица в этом альбоме.

Он задумался, каково это было — стать мишенью громких саркастических идиотов, каким был и он. Теперь, когда Аврора быстро приближалась к этому возрасту, он начинал тревожиться, как она справится с переходом в девятый класс.

С того момента, как он отвез Сару в больницу, он не мог выбросить ее из головы. По причинам, которые он сам не мог назвать, он продолжал думать о ней. Это было, вероятно, из-за Глории и всех ее разговоров. Ее замечания задержались у него в сознании, словно надоедливое зернышко пшеницы застряло в зубах.

Найти кого-то…

Поджигателя, вот кого он должен найти. А не мечтать о чертовом свидании с беременной женщиной.

Но теперь мысль пустила корни, и он с трудом мог от нее избавиться. Он то и дело возвращался к тому вечеру в ее доме, к их странной честной беседе и к шоку желания, которое он не ожидал испытать. Если бы он не знал себя лучше, он бы сказал, что соблазняет Сару Мун. Когда он патрулировал окрестности, обнаружил себя проезжающим мимо коттеджа Мэй, и он обращал особое внимание на серебряно-голубой «мини», когда видел его припаркованным у бакалеи или почты.

Несколько раз Уилл видел ее в городе. Она всегда была одна. Он начал узнавать ее голубую ветровку и быстрый, целеустремленный шаг, и то, как морской бриз треплет се короткие белокурые волосы.

Он попросил — практически он умолял ее — позвонить ему. Она не позвонила, в чем была определенная ирония и напоминание о школе. Возвращаясь туда мыслями, он понимал, что не обращал внимания ни на кого. Весь мир вращался вокруг Уилла Боннера.

В библиотеку вошла его мать, в руках у нее была подарочная керамическая чайная чашка. Почти автоматически Уилл захлопнул альбом.

— Все в порядке? — спросила она.

— Конечно.

Она взглянула на альбом на столе:

— Ты искал кого-то?

— Да. — Он никогда не говорил маме ничего, кроме правды. Врать не было смысла. Она была настоящим телепатом в своей способности определять ложь или отговорки.

— Сару Мун.

— О? — Она оперлась о библиотечный стол и скрестила ноги и лодыжки. — Аврора говорила мне, что ты отвез ее в поликлинику. Все в порядке?

— С ней все будет хорошо.

— Вы никогда не были с ней друзьями в школе, не так ли?

Уилл сухо рассмеялся.

— Я издевался над ней из-за того, что она выращивает устриц. Она меня ненавидела от всей души.

Его мать подняла бровь.

— Ты в этом уверен?

— Я был одним из главных героев ее комиксов, помнишь?

— Это означает, что она была в тебя влюблена.

— Вряд ли. Она была странной, как и все изгои.

— А теперь она вернулась.

Уилл поставил книгу обратно на полку.

— Ты когда-нибудь думала об этом, мама? О том, чего я должен был добиться в жизни вместо того, что произошло со мной на самом деле?

— Все время. — Она глотнула чаю. — Люди всегда сомневаются в том, правильный ли путь они выбрали в жизни. Это в человеческой природе.

В тот день, когда Уилл привез Марисоль и Аврору домой, он отчаянно желал, чтобы родители подсказали ему, что делать. Они, конечно, этого не сделали. Вместо этого мать спросила его: «Что подсказывает тебе твое сердце?»

— В любом случае, с чего это у тебя приступ ностальгии? — спросила его мать. — Из-за того, что Сара Мун вернулась?

— Может быть. И… Аврора. Она окажется старшеклассницей прежде, чем мы глазом успеем моргнуть. — Он покачал головой. — С ума сойти.

В наступившем молчании они услышали, как участник соревнований «Американский идол» начал исполнять «Нескованную мелодию». Сквозь дверной проем Уилл мог видеть своего отца и Эллисона, которые смаковали зрелище и были теперь в таком же восторге, как Аврора и Брайди.

— Она растет так быстро, — сказала его мать с мягкой улыбкой.

— Слишком быстро, черт возьми, — пробормотал Уилл.

— Все в порядке?

— Мы слишком много ссоримся, — признал он. — Я никогда не думал, что такое случится. В одну минуту все хорошо, а в следующую мы уже спорим о чем-нибудь.

— Ты взрослый. Борись с искушением побраниться с ребенком.

— Легче сказать, чем сделать. Однако я этого не понимаю. Аврора — мое сердце. Я умру за нее, мама. Но в последнее время между нами то и дело пробегает черная кошка, меня это тревожит, потому что это я вырастил ее. Когда она была младше, я понимал, что заставляет ее раздражаться. Когда у нее что-нибудь болело, я делал так, чтобы ей стало легче. Когда она злилась, я заставлял ее смеяться. Мы всегда были по одну сторону дороги.

— А теперь она словно незнакомка и себе на уме.

— Она меняется так быстро, а я совсем один.

— Сынок, каждый мужчина, у которого есть дочь, проходит через это. Ты хорошо справляешься. Просто помни, что девочкам в ее возрасте отец нужен больше всего на свете.

— Она то и дело начинает разговоры о матери.

— Ты не думал связаться с Марисоль и…

— Нет. — Уилл сделал рукой движение, словно отрезал чего-то в воздухе. — Она отлично знает, где мы находимся. Наш адрес и номер телефона не изменились с тех пор, как она ушла. — Он наклонил голову и подумал, похожа ли отговорка на ложь. Чего он никогда не мог рассказать своей матери — и Авроре — это то, что Марисоль была с ним на связи. И Боже помоги ему. Он держал этот контакт в секрете. Не было смысла говорить Авроре, что Марисоль регулярно звонит ему, потому что она звонила, только когда ей нужны были деньги, а не ради своей дочери.

Еще один голос из «Американского идола» взял высокое вибрато и застрял там, отчаянно колеблясь.

— Как Глория? — спросила его мать.

— Как всегда, плохо.

— Все еще настаивает, чтобы ты ходил на свидания?

— Все время. Она думает, что это пойдет на пользу и мне и Авроре.

На долю секунды его мать скользнула взглядом по альбому. Шэнн Боннер ничего не делала случайно, и Уилл знал это.

— Перестань, мама. Теперь еще ты.

— Я не сказала ни слова.

— Я слышал тебя очень ясно.

— Она из чудесной семьи, — подчеркнула его мать.

— Она разводится. Для меня это звучит не так уж чудесно. — Он подумал о затруднительном положении Сары и добавил: — Ты даже не представляешь себе, насколько ей нет до меня дела.

— У вас потрясающий брат, — сказала Сара Брайди при следующей встрече.

— Я тоже всегда так думала.

Сара изучала фото Уилла и Авроры, которое, как она теперь понимала, было сделано лет пять назад. Он очень мало изменился. Рядом с ним Аврора выглядела крошечной и хрупкой, и этот контраст подчеркивал то, что Уилл мягко оберегает ее.

Брайди прокашлялась, и Сара вспыхнула.

— Он рассказал вам, что случилось со мной?

— Нет. — Брайди наклонилась вперед, сложив руки на столе. — Что-то такое, о чем я должна знать?

Сара кивнула, хотя ее накрыла волна признательности к Уиллу. Он сдержал слово, сказав, что ее состояние — это ее дело. Она скрестила руки на животе. Итак, видимых свидетельств беременности пока нет, однако она чувствовала себя другим человеком. Более нежным и уязвимым, полным удивления.

— Я беременна, — сказала она Брайди.

Ее адвокат отодвинула блокнот и откинулась на стуле.

— И это счастливая новость?

— Безусловно, — ответила Сара. — Я хочу сказать, я испугалась, и это безумие, но это то, чего я хотела и о чем мечтала так долго. — Она быстро объяснила обстоятельства зачатия. — Конечно, я не представляла, что окажусь в таком положении, когда это наконец случится…

— Это будет чудесно. Я уверена. — Брайди улыбнулась. Сара была поражена сильным впечатлением семейного сходства.

— Итак, что теперь? — спросила она. — Я полагаю, я должна сказать Джеку.

Брайди кивнула:

— Вопрос поддержки ребенка вступает в силу.

Сара нервно глотнула воды из бутылки, которую теперь всегда носила с собой, и высказала мысль, которая тревожила ее всю ночь:

— Может ли он требовать опекунства?

— Он никогда его не получит, но визиты возможны.

— Я боялась, что вы это скажете.

— Вы ожидаете проблем? Он представляет угрозу для ребенка?

— Не физическую, конечно, хотя, честно говоря, я не знаю, чего ожидать, — признала Сара. — Я была не права насчет многих вещей… — Она посмотрела на свои руки на коленях. Чернила впитались в пальцы ее правой руки. Она рисовала все утро. — Когда мне следует рассказать ему?

— Вскоре. Мы запишем в вашей страховке, что обстоятельства изменились. Беременность входит в страховку, так что тут не будет проблем.

— Я позвоню ему сегодня.

— Вы чувствуете себя хорошо, Сара?

— Да. Я не знаю, что бы я делала без вашей племянницы и вашего брата, которые отвезли меня в больницу. — Она посмотрела на фотографию в рамке, стоявшую на полке. — Я была так удивлена, увидев Уилла. Почему вы не сказали мне, что он в Гленмиуре?

— Мне не приходило в голову, что вам это интересно.

— Мы учились в одном классе в школе…

— Как и Вивиан Пайерс. Она все еще здесь, — сказала Брайди. — И Марко Монтенья. Он побывал моряком и вернулся с Ближнего Востока инвалидом. Я могу вам изложить весь список, если хотите.

— Я вас поняла. Однако с Уиллом другое дело. Он ваш брат. — Саре хотелось спросить о матери Авроры, но она боялась, что Брайди насторожится.

— Хорошо. — Брайди сделала пару пометок в блокноте. — Я рада, что вы двое восстановили связь.

— Поначалу у нас было не очень много общего. Я бы не сказала, что в школе мы были друзьями.

Брайди не поднимала взгляда от своих заметок.

— Может быть, вы станете друзьями теперь.

Сара направилась к городской пристани, где скамейки вдоль дока глядели на бухту, великолепное местечко, чтобы посидеть и посмотреть на горизонт, размышляя о трудных предметах. Это было также одно из немногих мест, где работал мобильник. Она знала, что должна сделать этот звонок, но маленький серебристый телефон в ее руке был тяжелым, как свинец, и холодным.

Она прошла мимо матери с дочерью, которые делали покупки через окошко магазина, оживленно болтая, обсуждая выставленные сумки ручной работы. Она мгновенно смогла определить, что это мать и дочь, не из-за очевидного семейного сходства, но из-за близости между ними. У них была одинаковая осанка, когда они наклонялись изучить что-то в витрине, и они одновременно повернулись, чтобы посмотреть друг на друга.

Неожиданный приступ ностальгии охватил Сару. «Я беременна, мама, — подумала она. — И я никогда не скучала по тебе больше, чем сейчас».

Бабушка и тетя Мэй обняли ее, когда она сообщила им новость. Они сияли счастьем и говорили правильные вещи. Но в центре всех эмоций Сара ощущала — и ничего не могла с собой поделать — огромную зияющую дыру. Беременность — это чудо, которым жена должна поделиться с мужем, а потом с матерью.

Ее охватило головокружение и сентиментальное чувство. Ребенок. У нее будет ребенок, и она отдала бы все на свете, чтобы поделиться этой новостью со своей матерью. Она представила себе заброшенный станок в доме отца, на котором все еще была натянута кашемировая ткань, цвета розы весной.

— Сегодня, мама, — прошептала она. — Я расскажу тебе о своих мечтах сегодня вечером.

Джек может подождать, решила она, убирая телефон. Она вошла в бакалею и купила базовый набор еды — яйца, лимоны, апельсины, картошку, яблоки, брокколи, еду для собаки. Она все еще была склонна испытывать тягу к странным вещам, но была решительно настроена позаботиться о себе.

— Мой холодильник будет виртуальным монументом великой пищевой пирамиды, — поклялась она.

Выходя из магазина, она прошла еще мимо трех женщин, в надежде, что они не заметили, как она разговаривает сама со собой. Очевидно, нет, они были слишком заняты друг другом. Все три женщины были настолько привлекательные и стильные, что вполне могли бы принадлежать к составу актрис «Секса в большом городе». Три подружки, которые смеялись и болтали. Подружки. Но теперь у нее была концепция. «Я беременна, — хотелось ей сказать им. — Разве это не замечательно?»

Она подумала, не позвонить ли парочке друзей в Чикаго, чтобы сообщить им новость. Но большинство этих друзей были дружны с Джеком «навеки». И они не шутили. В мире Джека связи устанавливались в юном возрасте и выдержали испытание временем.

«Здесь, — подумала она, чувствуя тошноту и жжение злости в животе. — Теперь я готова. Я могу сделать этот звонок».

Она решила поехать куда-нибудь в более укромное местечко. Она знала, где именно ее телефон получит хороший сигнал от башен маяка Поинт-Рейз. Пока она ехала, размышляла о том, что ее ребенок растет здесь, окруженный поразительной красотой морского берега, волнами, разбивающимися о вздымающиеся утесы, таинственным туманом, окутывающим берег моря, и зеленой тенью лесов. Она в первый раз позволила себе нарисовать мысленную картинку настоящего ребенка, босого и легкого, словно фея, бегущего по цветущему полю или играющего в песке на залитом солнцем пляже. Она улыбнулась воображаемому ребенку, зная, что она идеализирует его, но для чего еще бывают мечты наяву?

Она въехала на гравийную парковку рядом с болотистым местечком с похожей на зеркало лагуной и толстым тростником, бахромой окаймляющим воду. Ожидая, пока ее соединят с номером Джека, она смотрела на голубую цаплю на ножках-палочках, бродящую по мелководью. Неподвижная, словно статуя, птица ловила рыбу, отлично зная, что наилучший способ исполнить задачу — это ничего не делать. Она, похоже, даже не дышала, но Сара представила, как бьется ее сердце, когда ее глаза-бусинки исследуют чистые воды бухты в поисках добычи. Она подумала, сколько готова ждать цапля?

— «Дэйли констракшнз». — Миссис Бродски, исполнительный секретарь Джека, была одной из тех верных друзей, которые были преданы семье «навеки».

— Это Сара. Мне нужно поговорить с Джеком, пожалуйста. — Она вытащила маркер, который всегда лежал в сумочке.

— Я посмотрю, свободен ли он, Сара. — В голосе миссис Бродски звучало неодобрение. Нет сомнения, что она и все остальные полагают, что Джек — жертва, отвергнутый своей странной женой из Калифорнии.

Автоматически Сара вытащила лимон из пакета с покупками, стоявшего на сиденье рядом с ней. Она представила себе круглолицую, с кислым выражением лица миссис Бродски, которая говорит: «Я посмотрю, свободен ли он».

Затем Сара маркером нарисовала лицо Джека на яйце. Когда женщина из комиксов заговорила, она смотрела прямо на Джека, спрашивая его глазами, желает ли он поговорить со своей неуправляемой женой. Они не разговаривали в последнее время. Все общение шло через адвокатов. Всего несколько месяцев назад такое развитие событий могло бы показаться невозможным, но теперь…

— Сара! — Джек резко схватил трубку.

Ее маркер истекал кровью на поверхности яйца, создавая неожиданную кляксу в середине. Может ли яйцо получить яйцом по физиономии?

— У меня новости, — сказала она, пририсовывая к кляксе хвостик. Теперь это выглядело как головастик. Или сперматозоид. — Это вроде как странно.

— Какие еще новости? Все странно с тех пор, как ты уехала.

Сара сжала зубы. Она ухитрилась великолепным образом забыть обстоятельства своего отъезда. Его голос звучал обиженно. Пострадавшая сторона.

Она взяла один из апельсинов и нарисовала еще одного Джека, с озадаченным выражением на лице.

— Я беременна, — сказала она. — Я только что узнала.

Джек погрузился в молчание, что с ним бывало нечасто.

— Нет, черт! — наконец отозвался он.

— Нет, — отреагировала она, не давая своему голосу задрожать. Она не предполагала, что этот разговор обернется так. Где нежность, любопытство, радость? — Шутить на этот счет было бы проявлением исключительно плохого вкуса.

— Почему? Твои комиксы ухитрились сделать шутку из моего брака.

Болезненное, шокирующее молчание установилось между ними. Вот почему предпочтительней было общаться через адвокатов. Каждый раз, как Сара и Джек разговаривали, они находили новый способ задеть друг друга.

— Может быть, на этот раз это тебя не касается? — Она продолжала рисовать методично, не думая. Через несколько минут на каждом яйце и фрукте было лицо, одно и то же, но с разными выражениями. Выстроенные в коробке, яйца были похожи на болельщиков на бейсбольном матче. Она осмотрела пакет с картошкой. Мистер картофельная голова, подумала она.

— Отлично. У тебя будет ребенок, и это меня не касается — Его тон был издевательским — Так что, он мой? — спросил Джек.

Она отодвинула телефон от уха. Она не могла поверить. Она слабо слышала его голос, он продолжал что-то говорить. Каждой жилочкой своего тела ей захотелось выбросить телефон подальше, в воду, но она уже выбрасывала телефон во время беседы с Джеком, и это ничего не изменило. Ей все еще нужен был телефон, и Джек все еще был ослом.

Вместо этого она села поудобнее и посмотрела на птицу. Она летела, как стрела, выпущенная из лука. Голова цапли что-то исследовала под водой, а потом появилась, в клюве ее билась сияющая рыба. Птица проглотила все еще бьющуюся рыбу и затем поднялась, словно морской планер, набирая скорость и высоту, ее огромные крылья махали сильно и уверенно.

С привычной аккуратностью Сара выключила телефон и положила его в сумку. Затем она завела машину и ехала, пока не смогла ехать дальше. Маяк Пойнт-Рейз был в дальнем конце никуда, стоя как часовой над громадным Тихим океаном. Она остановилась в местечке, где избитые непогодой утесы поднимались над яростным морем и знаки предупреждали, чтобы она не подъезжала слишком близко к краю обрыва. «Приближайтесь с осторожностью, особенно в ветреных условиях» — было написано крупными буквами.

Она припарковалась и вышла из машины, чувствуя, как ветер обдувает ее, поднимая полы куртки и трепля ее волосы. Она подошла к краю утеса и долгое время стояла гам, пока не замерзла, загипнотизированная видом громадных валов, разбивающихся о скалы и рассыпающихся бриллиантами. Некоторые из брызг были такими густыми, что в них появлялись радуги, быстрые и неясные, одна за другой. Звук моря складывался в странную и неотразимую музыку, которая говорила ей о том, что она должна принять свои чувства.

Она смотрела на черную ворону, которая подняла раковину моллюска и бросила ее на камни и повторяла процесс снова и снова, пока раковина не раскололась и птица не получила свою награду. Маленький кусочек пищи, казалось, стоил усилий, потому что ворона тут же подхватила другую раковину.

Возвышаясь над краем бездны, она ощущала одновременно могущество и уязвимость. Ветер трепал ее одежду и наклонял пучки анемонов у ее ног.

«Это я?»

Слова Джека, казалось, развеяло ветром, они превратились в шепот и стали завыванием, которого она не могла избегнуть. Господи боже, он в самом деле сказал это. Ее ярость стала глубже, она стала ядом, который распространялся по всему ее организму, угрожая разрушить ее и новую жизнь у нее внутри, если она позволит ему поглотить себя. Она глубоко вздохнула, наполняя легкие туманом и морским воздухом, резким от соленых брызг разбивающихся волн. Она протянула руки перед собой и расправила их, словно крылья. Она больше не чувствовала себя уязвимой, но полной сил и могущества.

Затем она вспомнила о совете, который дал ей Уилл Боннер. «Злитесь. Швыряйте вещи».

Она вытащила пакет с покупками, вытащила одно яйцо с лицом Джека и бросила его. Яйцо описало превосходную дугу в небе. Затем оно разбилось о скалы внизу, и волны понесли устроенный беспорядок в море.

Она взяла другое и бросила его. «Берите это. И то». Одно за другим она с силой бросала яйца, а когда они кончились, она перешла к лимонам, апельсинам и картошке. С каждым броском яд в организме испарялся, словно его высасывало море.

Через минуту пакет был пуст. Ее плечи болели, мышцы на руках устали и расслабились, а разум ее успокоился.

Как Уилл и обещал.

— Первое, что Джек спросил, — его ли это ребенок, — сообщила Сара группе поддержки. — И я наконец поняла, что некоторые из вас говорили о гневе. До того момента я не осознавала, как я разгневана на самом деле. Я так хорошо похоронила это чувство, что и не знала, как оно глубоко, пока он не сказал этого.

Группа приняла это в молчании, но ее это успокаивало, словно глоток воздуха. Она начала рассчитывать на эту группу, это было общество раненых душ, помогающих друг другу выжить. Она рисовала их себе всех вместе, сбившихся в кучку в лодке жизни в темном, штормовом море.

— Я думала раньше, что я страшно зла на Джека, — сказала она. — Теперь я думаю, что эта ярость была только вершиной айсберга.

— Некоторые из нас ходят сюда годы. — Женщину звали Мэри Б., она была среднего возраста и вела себя уверенно и с достоинством. — Этому есть причина. Если ты имеешь дело с яростью, то сама ты никогда не узнаешь ее глубины. Ей просто нет выхода. Нужно просто исследовать се. Вот для чего создана эта группа.

Сара кивнула, осознавая свое смущение.

— Честно сказать, я даже не знала, что я чувствую насчет своего будущего, но я сделаю все, чтобы быть счастливой.

— И это хорошо, — одобрила Мэри. — Не позволяй другим людям украсть у тебя твое счастье.

— Спасибо. Время не слишком подходящее, но это то, о чем я мечтала долгое время, — улыбнулась Сара и села в тихом размышлении. Она в самом деле чувствовала восторг, хотя он был смешан с неуверенностью и иногда даже с паникой. И тем не менее с того дня на утесе она обнаружила, что ей легче справляться со своими эмоциями, даже с гневом. Может быть, думала она, секрет счастливой жизни заключается в том, чтобы научиться невредимым проходить через периоды несчастья.

После того телефонного звонка Джек перезванивал ей несколько раз, но она никогда не отвечала, так же как и на звонки его матери, Хелен, или его сестры Меган. Она уничтожала их сообщения на автоответчике, не слушая их, и заблокировала свой электронный адрес. Согласно Брайди, адвокат Джека утверждал, что его клиент сожалеет о своей реакции на эту новость и желает взять назад свои развернутые обвинения. Джека застали врасплох, и он хочет обсудить с ней возникшие вопросы.

Она не хотела ничего обсуждать. Она начала видеть схему в его отступлениях, которые случались, когда оказывалось, что за все нужно платить определенную цену.

Она сказала Брайди, чтобы та внесла в документы платежи по поддержке ребенка.

Поддержка ребенка. Саму эту идею было трудно принять. Как и мысль об опеке и визитах. Все в этой ситуации было трудно переварить. С того момента