2015-04-20
568
Глава 17 (Перевод Elen)
Драко спрашивает у Поттера какое сегодня число и не знает, что сказать, когда Поттер отвечает: «Шестнадцатое августа». Он болел слишком долго, почти два года, что кажется нереальным, пока спустя два дня он не выкарабкивается из постели, чтобы самостоятельно принять душ.
Ноги дрожат, и Драко опускает на них взгляд. Тонкие, бледные и атрофированные: он бы не узнал их, если бы не родинка на правом колене. Вода под ногами скапливается лужицей и кружится серым водоворотом, прежде чем исчезнуть в сливе.
Кое-что он еще помнит. Вот как заклинание для бритья, которому научил отец много лет назад. Его лицо исхудало, черты заострились, в уголках глаз стало больше морщинок. Он смотрит в тусклое зеркало, которое хмурится в ответ и тянет:
– Иди, поешь что-нибудь, а?
В холле пахнет пирогами, запах тянется из кухни на лестницу.
– С каких это пор Поттер печет пироги? – бормочет он. Странно ощущать ворс ковра под ногами, да и колыхание мантии вокруг ног – такое сильное отличие от простыни и пижамы, к которым он привык.
Лестница скрипит под его шагами. Кто-то смотрит на него из гостиной, оторвавшись от телевизора, и говорит:
– Папочка?
Драко нужна секунда, чтобы понять: Виола. Да, он видел ее довольно часто, но ни разу – в полном сознании. Ее лицо расплывалось у него перед глазами от судорог и боли в животе или от лихорадки, или от дремоты. Он едва узнает ее, эту неуклюжую девочку, уже подростка, одетую в зеленую блузку, немного натянувшуюся на начавшей набухать груди.
Он останавливается, когда видит два больших глаза, выглядывающих из-за спины Виолы.
– Джеймс, – бормочет он, глаза ребенка становятся размером с чайные блюдца и темнеют, как озеро Хогвартса. Своими грязно-коричневыми волосами и мягкими округлыми чертами лица он не походит ни на Поттера, ни на Драко, его скорее можно принять за Лонгботтома, чем за Малфоя.
Виола поворачивается к брату и говорит:
– Все в порядке, это всего лишь папочка, – но Джеймс не приближается, слегка съеживается, когда Драко подходит к ним. Его грудь сжимается, дыхание становится прерывистым, затрудненным, потому что он понимает, что случилось. Ведь его дети должны были броситься к нему с распростертыми руками, радуясь, что ему стало лучше и он может ходить, возвращаясь к нормальной жизни.
Слышится, как на кухне падает кастрюля, и хлопает дверь.
– Какого черта ты делаешь? – раздается громкий голос, прежде чем дверь снова закрывается с противным скрипом.
Драко оборачивается и видит Абрахаса, сильно выросшего, усмехающегося домовому эльфу. Эльф держит в руках форму для пирога и что-то, напоминающее заварной чайник.
– Папа? – шепчет Абрахас, – я не думал…
– Все в порядке, – сказал Драко, его голос ломается, – что бы ни дал мне Поттер, оно сработало.
– Зелье Снейпа, – говорит Абрахас. Его глаза перемещаются с Драко и темнеют, когда он наблюдает, как домовой эльф ставит пирог на стол, чтобы остудить. Сын отодвигает стул и садится на него верхом, лицом к спинке, свешивает длинные руки, и кивает головой: – Оно сработало.
– Значит, Поттер заставил Снейпа приготовить зелье?
– Да, – говорит Абрахас, но его голос звучит глухо, даже более отстраненно, чем выражение лица.
Драко открывает рот, чтобы еще что-то спросить, но неловко запинается. Он вздыхает и садится рядом с Абрахасом, его колени трещат, отвыкнув от движения.
– Это что-то новое, – говорит он, изогнув губы при виде домового эльфа, который, казалось, совершенно игнорировал Драко, пробегая на цыпочках и принимаясь неистово тереть грязную кастрюлю в раковине.
– Не совсем так, – говорит Абрахас, – Добби здесь уже давно.
Он ничего не добавляет больше, но хмурится и бросает взгляд на Драко, прежде чем встать и выйти.
Драко ощущает явную неловкость. Он хмурится, неуверенный, надо ли ему пойти за сыном и поговорить о чем-то еще или нет. Он чувствует, что не понимает теперь этого почти выросшего мальчика. Они так давно не общались.
Он выходит в сад через заднюю дверь. Прошло слишком много времени с тех пор, как он был тут в последний раз. Драко вспоминает обрывками, как Поттер помогает ему усесться в кресло, укутывая в одеяло. Он помнит подсолнухи, яркие и желтые, поле солнышек, служащих забором.
Это могло быть прошлым летом, но Драко кажется, будто это было вчера.
Если это не Поттер начал заниматься садоводством, то, значит, домовой эльф посадил на клумбах петунии, горечавки и подсолнухи, и огромное количество заполонивших все вокруг маргариток. Маленькое дерево с дикими яблоками растет посредине лужайки, а неподалеку от него – розовый куст, усыпанный цветами нежно-розового цвета.
Сад не такой, как в Малфой Мэнор, но имеет свой собственный причудливый вид, и, по-видимому, хорош для дома Поттера.
Драко замечает небольшое движение под деревом и спускается с крыльца. По светлым волосам он понимает, что это его старшая дочь, но когда Пирра обернувшись, смотрит в его сторону, он вместо того, чтобы окликнуть ее, говорит:
– Мама?
Потому что в тот момент она была его матерью, окруженная хрупкими расцветающими бутонами, пахнущая суглинком, туберозами и лавандой, острыми цветочными запахами и домом. И эта легкая улыбка принадлежала его матери. Улыбка, предназначавшаяся только ему и его отцу. Его семье.
– Папочка? – говорит она, и ее лицо расплывается в улыбке.
Видение исчезает так же быстро, как и пришло. Она сразу же превращается в Пирру, которая похожа на Нарциссу, кроме глаз и подбородка Поттера и открытого, мягкого взгляда. Она не аристократка Блэк.
– Папа говорил, что тебе лучше, но… – она снова улыбается, – я рада, что ты поправился. Ведь ты поправился, да?
– Мне намного лучше, – говорит Драко сквозь ком в горле. Он сглатывает и подходит, оставаясь стоять, потому что не хочет садиться рядом с ней. Ему никогда не нравилась грязь, он не любит сидеть на земле или гулять по улице. Он замечает что-то в ее руках и спрашивает что это.
– О, это? – смеется она и отбрасывает за спину журнал, растрепав страницы. – Ничего – ходят слухи, что в этом году будет Святочный бал и…
– Это неправда.
Они оба поворачиваются и смотрят на Поттера, идущего к ним.
– Это неправда, – повторяет он. – Один из авроров в моем отряде состоит в попечительском совете. Не в этом году, может быть, в следующем.
Пирра вздыхает и снова опускается на траву.
– Так много парадных мантий в этом году.
– У нее нет парадной мантии? – спрашивает Драко Поттера. – Я думал, что у нее есть те, зеленые…
Поттер пожимает плечами:
– Она выросла из них в прошлом году.
Драко ничего не говорит, лишь возвращается в дом. На пороге Поттер схватывает его за руку, мягко сжимая пальцами предплечье.
– Драко, я знаю, ты много пропустил…
– Много? – усмехается он. – Боже, я чувствую… – «Я практически не знаю этих детей». – Все равно, Поттер, – говорит он, скривив губы и выдергивая свою руку, но Поттер усиливает хватку и придвигает его немного ближе.
– Все станет на свои места, – говорит Поттер, – если тебе станет лучше, все вокруг станет лучше.
Драко ничего не говорит Поттеру в ответ на это его гриффиндорское глубокомысленное изречение. Вместо этого он фыркает и бормочет что-то насчет того, что постарается и даст семье возможность заниматься своими делами, не обременяя их заботами о себе.
* * *
Даже Поттер отдаляется.
Драко обижается на непринужденность общения того с их детьми, на то, что дети не знают, как себя с ним вести, даже когда он перестает лежать весь день в постели, а проводит все свое время внизу. Он не знает, чем заняться. Домовой эльф готовит, убирает и не собирается никуда уходить.
– Разве ты не можешь избавиться от этого эльфа? – с жалобными нотками в голосе интересуется он у Поттера.
Но тот, кажется, не слушает его. Он фыркает и переворачивает страницу квиддичного журнала.
– Добби не хочет уходить.
– Добби? – переспрашивает Драко. Имя кажется ему знакомым, но он не в состоянии ни терпеть эльфа, ни позволить ему заботиться о себе.
Он сходит с ума, особенно когда Пирра, Абрахас и Виола уезжают в Хогвартс. Джеймсу только-только исполнилось два года – слишком мало даже для того, чтобы ходить в подготовительный класс. Он относится к Драко с благоговейным ужасом и пятится, робея, стоит Драко приблизиться к нему.
Когда Поттер уходит на работу, Драко и Джеймс остаются дома одни с эльфом, мелькающим на заднем плане, стирающим белье, надев чехол для чайника и носки на обвислые уши. Драко хочет знать, где он прячет эти чехлы, чтобы сжечь их. Они терзают его глаза своим безобразным видом и ужасной расцветкой.
– Итак, чем вы сегодня занимались с Джеймсом? – спрашивает Поттер каждый чертов вечер за ужином.
Драко смотрит на домового эльфа, подающего ему тушеную курицу с клецками.
– Не облей меня! – рявкает он, когда половник дрожит в тоненьких лапках.
– Малфой! – огрызается Поттер. – Он старый!
Домовой эльф издает странный звук, кланяясь. Поттер говорит:
– Не беспокойся об этом, Добби, – и забирает кастрюлю и половник у эльфа, который тут же сбегает в другую комнату.
– Мне не нравится такое положение вещей, – говорит Драко.
– Я нанял его, когда ты болел, – отвечает Поттер.
Джеймс молча смотрит на них синими глазами. Драко удивляется, от кого он их унаследовал, потому что и у него, и у Поттера цвет глаз другой. Иногда в отдаленном уголке сознания даже появляется странная мысль, а точно ли этот мальчик, который не произносит ни слова, его сын, или это подмененный ребенок вейлы из сказок, которые ему читали в детстве.
Если это и не была на самом деле сказка.
– Домовых эльфов не нанимают! – протягивает Драко. Он кладет еду на тарелку и усмехается в сторону двери.
Поттер игнорирует его, и они проводят остаток вечера в молчании, пялясь в радостно бормочущую коробку, которая в одно и то же время и ужасна, и безумно захватывающа. Когда маггловская игра, которую Поттер называет "футбол", закончилась (причем победа ни одной из команд не радовала Поттера, к удовольствию Драко), он нажимает кнопку на пульте и выключает коробку.
– Я ложусь спать, – объявляет Поттер.
Драко прищуривает глаза, но идет следом.
Он не помнит, когда они в последний раз касались друг друга. Он помнит, как их пальцы переплетались, как иногда его лба касались губы, он помнит, что когда был болен, Поттер что-то шептал ему на ухо, и слышал печальные вздохи, но не помнит, когда в последний раз они целовались.
Он хочет, чтобы Поттер касался его снова, но сердится и негодует, что пропустил время, когда волосы Поттера поседели на висках, что особенно заметно при искусственном свете. Он сердится еще больше, когда видит, что Поттер разглядывает фотографии на полке, не только их детей (неподвижные маггловские снимки), а движущиеся, изображающие его друзей, старые и поблекшие, пожелтевшие по краям, фотографии Грейнджер и Уизли и этой голубоглазой девчонки Луны, но главным образом мелкой Уизли.
– Ты спал с ней? – спрашивает он однажды, когда Поттер закрыл за собой дверь.
– Что? – вскидывает голову Поттер. – О чем ты?
– Когда я был болен… ты спал с ней?
Поттер качает головой и пялится в потолок.
– Боже, ну теперь-то что?
– Ты не мог в течение двух чертовых лет трахать свой собственный котел, – тянет слова Драко.
Ему хочется казаться безразличным, но он слышит, как в голосе проскальзывают злые визгливые нотки, вперемешку с подозрением и беспокойством. Он стискивает зубы и садится на кровать, матрац прогибается под его весом.
– Ты мне совершенно не доверяешь? – низким голосом интересуется Поттер.
Он стягивает носки и расстегивает мантию, отбрасывая ее в кучу на полу.
– Ты сказал, что прошло два года, – говорит Драко сквозь зубы.
– Да, – отвечает Поттер, тоже стиснув зубы. Он на коленях ползет по кровати и валит Драко на спину, сцепляя бледные руки над головой того. – Два гребаных года я каждый вечер думал, что проснусь рядом с твоим остывшим мертвым телом, Малфой. Поверь мне, но я не озаботился ни о чем большем, кроме как иногда подрочить правой рукой.
Драко моргает.
О.
Глаза Поттера блестят, отсвечивая в глубине смертельным заклинанием, но затем он поворачивается и выпускает руки Драко. Блондин трет запястья и откидывается на подушки, нахмуренно разглядывая красные отметины, болевшие и начинающими синеть.
Он касается пальцами плеча Поттера, собираясь что-то сказать, но слова застревают комом в горле. Поттер дергает плечом, сбрасывая его руку.
– Когда ты прекратишь быть полной задницей, тогда, может быть, мы будем трахаться, – бормочет Поттер. – А до тех пор…
Драко ждет продолжения, но Поттер молча перекатывается на свою сторону и поворачивается к нему спиной.
* * *
Сначала он признается себе, что скучает по Поттеру.
Он просыпается по утрам и слушает, как Поттер перед уходом в Министерство принимает душ. Драко удивляется, когда это Поттер стал пользоваться камином также часто, как и маггловской подземкой. Он смотрит на блики света, мерцающие из-под двери душа, когда Поттер двигается там, моется, бреется, чистит зубы.
Он закрывает глаза, как только щелкает дверная ручка, и Поттер входит в спальню, чтобы взять мантию или изредка брюки и рубашку. Он ждет, что тот скажет "До свидания", быть может, коснется его, но Поттер просто закрывает за собой дверь и уходит вниз завтракать.
Драко хочет заставить себя сказать Поттеру, что скучает по нему, но не может. Они живут в одном доме, спят в одной постели, но он чувствует, что между ними огромное расстояние.
Потом он признается себе, что хочет Поттера.
Понять это не трудно, и приходит это понимание вполне естественно, особенно, когда Драко закрывается в спальне в середине дня, толкаясь в кулак, упершись лбом в стену, пока с хрипом не кончает.
Проснувшись, он может кончить, перекатившись на подушку Поттера, и вдохнув слабый аромат одеколона, мыла и пота, член Драко всегда встает от этого запаха.
Он смотрит на домового эльфа, который что-то бормочет про себя в другом углу комнаты насчет Поттера, неизменное "Хозяин Гарри Поттер", и закрывает глаза, иногда представляя лицо Поттера так ясно и живо в его сознании, как наяву, а порой, наоборот, потускневшим и призрачным. Поттер, который когда-то касался его, трахал, лизал живот и время от времени сосал член, этот образ подрагивает и расплывается, и Драко все больше впадает в отчаяние, вспоминая его каждый день.
Затем он признается себе, что Поттер не знает, что с ним делать.
Это трудно. Драко хочется, чтобы все было, как до появления Джеймса, до болезни, но теперь этого нельзя изменить. У него нет хроноворота и, когда он отправляет совиной почтой заказ в торговый центр на Диагон Аллее, сова возвращается с коротким ответом, что Министерство больше не поставляет хроновороты.
Драко ходит по дому и не отдает сове угощение из кармана мантии. Та клюет его в палец и немедленно улетает, а Джеймс смотрит на него торжествующими и упрямыми глазами, прекратив раскрашивать картинку.
– Почему ты ненавидишь меня? – спрашивает он, падая на диван рядом с сыном.
Джеймс ничего не говорит и уходит на кухню. Во время обеда Драко обнаруживает его под столом, домовой эльф сидит рядом с ним с подносом сэндвичей и тыквенным соком.
Он ненавидит, что Поттер избегает его. Иногда вечерами Драко специально останавливается в двери, заставляя Поттера протискиваться мимо него. Они танцуют друг перед другом, пока Поттер не прошмыгивает сбоку, когда Драко поскальзывается.
– Прости, – бормочет Поттер, выдавливая извинение, какое он мог бы дать любому.
Драко все это безумно расстраивает. Он в сотый раз расчесывает волосы. Затем мажет из полупустой баночки мягкого душистого крема из аптеки Адлера шею, запястья, пупок. Он перестает оскорблять домового эльфа, когда Поттер дома, но тот все еще продолжает смотреть на него стеклянными пустыми глазами.
Драко словно призрак в собственном доме.
И он, черт возьми, устал от этого.
* * *
Деревья сбросывают листву и дрожат, замерзая от холодного дождя, когда Драко поздним осенним утром спрашивает у Джеймса, где Поттер держит пергамент и перья.
Драко ожидает увидеть пустой взгляд сына, но приятно удивлен, когда вместо этого Джеймс, сдвигая брови в одну линию, думает мгновение, прежде чем подарить отцу ожидаемый пустой взгляд.
В конце концов, он отрывает полоску бумаги от брошенной Джеймсом книжки-раскраски и пишет цветным карандашом: «Я скучаю по тебе».
Он сует записку в зимнее пальто Поттера, которое тот забыл надеть, уходя утром в Министерство, но должен будет надеть позже. Потом он чувствует себя очень глупо и краснеет, когда думает о глупости своего послания и когда Поттер приходит домой вечером, Драко размышляет о том, а не вытащить ли записку из кармана, порвать на клочки и сжечь Инсендио, но не трогается с места.
Поттер надевает теплое шерстяное пальто на следующий день. И когда они ужинают этим же вечером, он морщит лоб словно Джеймс, глядя, как Драко пододвигает ему морковь, пытаясь заставить руки не дрожать.
– Ты?.. – начинает говорить Поттер вечером, раздеваясь.
Драко замирает, внутри него все сжимается, но Поттер только качает головой и больше ничего не произносит.
Драко просыпается, когда еще не рассвело, раньше, чем Джеймс или Поттер и вырывает еще один лист из книжки-раскраски Джеймса, пишет цветным карандашом прямо на лбу нарисованного льва: «Я тебя хочу». Он тщательно сворачивает листок вчетверо и прячет его в нагрудный карман пальто Поттера, проверяя, чтобы он не выглядывал наружу.
Весь день он волнуется, когда думает о своих словах. Он хочет взять их обратно. Он не должен умолять, в его семье никто никогда не умолял, он ненавидит чувство неуверенности, и хочет знать, что думает Поттер, знать наверняка, потому что надеется, что Поттер сейчас тоже волнуется так же, как и Драко, и может быть он возбужден и хочет вернуться домой и трахать Драко до тех пор, пока от его крика не задрожат стены.
Вместо этого, Поттер за столом бросает на него долгие озадаченные взгляды, и после того, как уложил Джеймса спать, прочитав ему сказку, спрашивает:
– Ты… оставлял мне записку?
Он трет висок и ждет от Драко ответа.
Тот проглатывает ком в горле и пытается не обращать внимания на то, что краска прилила к лицу:
– Почему бы я сделал это? – тянет он слова, в то время как внутри него все кричит: «Да, дуралей! Кто же еще мог это сделать?»
В постели Поттер на него не набрасывается, вместо этого, как и каждую ночь, поворачивается на бок, и оставляет Драко лежать, глядя на потолок, на его плечи и темные волосы, мучаясь пониманием, что он так больше не может. Ему как тяжело и больно от понимания.
Он проходит в ванную, закрывает дверь заклинанием и плюхается на крышку унитаза, застонав так громко, что даже Поттер должен был его услышать. Когда он слышит, как матрац скрипит под весом тела Поттера, гасит свет и плетется назад в постель, на свою холодную и одинокую половину.
Драко не понимает, Поттер правда не догадывается или притворяется.
Утром, после того как домовой эльф убрал со стола за Джеймсом, Драко забирается на старый чердак. Там в углу размещается целая куча пыльных коробок и множество бумаг, там же сидит старая сова Поттера с белоснежным оперением.
Он привязывает свиток к ее ноге и чешет за ухом.
– Будь хорошей птицей и доставь это Поттеру, – говорит он, прежде чем открыть окно и выпустить птицу.
В какой-то момент Драко думает, что сова настолько состарилась, что упадет на тротуар, но она расправляет крылья и летит над домами.
Он отказывается думать об этом, кроме как за ужином, когда Поттер давит бобы на тарелке, точь-в-точь, как Джеймс, Драко чувствует тошноту.
Он лежит в постели, тяжело дыша. Затем дверь открывается и закрывается, Поттер бормочет "Нокс!" и комната погружается в темноту. Драко закрывает глаза.
Поттер плюхается на кровать, заставляя матрац прогнуться, и Драко перекатывается к нему. Его дыхание обжигает Драко ухо, когда он говорит:
– Я весь день был возбужден, с тех пор, как получил твое письмо.
Открыв глаза, он хочет сказать что-нибудь, но Поттер закрывает ему рот и целует его жестко, жестко и глубоко, так что Драко стонет ему в рот, когда язык вторгается в его рот, заявляя свои права горячим влажным поглаживанием, намеком на что-то, чего он так ждал случится, и что случится скоро.
Он жалобно стонет, когда Поттер сжимает его запястья над головой и ложится на него. Член Поттера оставляет мокрое пятно на его животе, даже слой ткани между ними не предотвращает этого. Он вжимается в бедра Драко, и Драко толкается ему навстречу, задыхаясь от сладкой боли и болезненной сладости всего этого.
– Я… Боже, Поттер, – стонет он, когда язык Поттера вылизывает его шею, задерживаясь на пульсирующей точке, в то время как его руки нащупывают мантию Драко, сминая ее, расстегивая пуговицы, и стягивают, обнажая тело.
– Тебе правда хочется этого так, как ты говорил? – спрашивает Поттер, стискивая зубы и постанывая, когда Драко в свою очередь возится с его мантией, нащупывая его член сквозь ткань, сжимая и дергая его, и пытается сдвинуть партнера ниже, ниже. Он обхватывает Поттера ногами и выгибает спину, отчаянно желая быть заполненным.
– Да, – подтверждает он между поцелуями, его дыхание сбивается, когда пальцы Поттера прохаживаются по его животу, между ног, обхватывают член, накрывают яички и проникают дальше.
– Ты влажный, Драко, – говорит Поттер, волосы падают ему на лицо, когда они целуются, их тела соединяются, как будто ничто не забылось за все это время. Возбуждение, желание, хотение, потребность вырастают внутри Драко, и он дрожит, прижимаясь членом, прижимаясь всем телом. Он двигает бедрами и задыхается, вжимаясь в подушки и простыню спиной, вцепившись в спину Поттера, когда тот входит в него, задыхаясь и выдыхая со стоном его имя. Он видит огненно-белые тени между мокрыми опаляющими поцелуями и рваными толчками, бедра дрожат, выкрикиваются имена, и Драко сжимается, дрожит и обвивается вокруг Поттера, когда Поттер падает на него, тяжело, горячо, и жестко трахая его, так что матрац содрогается под их телами и Драко позволяет себе
просто
кончить.
– Я люблю тебя, – говорит он потом.
Нависая над ним, Поттер широко открывает близорукие мерцающие в темноте глаза.
– Если бы ты умер, – говорит он, покрывая щеки Драко, его брови, подбородок, подрагивающие веки легкими, щекочущими кожу поцелуями. – Если бы ты умер, я бы тоже умер.
Драко сильнее впивается пальцами в спину Поттера, держась за него и отказываясь отпускать.
