Философская антропология А. Хомякова

Историософская антиномия свободы и необходимости является для мыслителя одновременно и основной антиномией души. Однако она не может быть отправной в структуре духовной жизни человека, посколь­ку сама определяется иными категориями. Свобода первичнее необхо­димости: только будучи изначально свободным, человек в состоянии осуществлять духовный выбор. Даже если необходимость оказывается сильнее человека, принуждая его поступать вопреки собственной воле, то и в этом случае сохраняется возможность внутренне соглашаться или не соглашаться с происходящим, оценивать его положительно или от­рицательно и т.д. То есть внутренняя свобода сохраняется. Отсюда ясно, что в основе выбора внутренних предпочтений лежит направленность воли. Но чем определяется направленность воли? В ответе на этот воп­рос А. Хомяков далек от точки зрения рационализма, полагающего, что разум имеет полную власть над волей. Конечно, воля без разума слепа, поэтому бессильна. Но речь может идти не о приоритете разума над волей, а об их единстве. Так возникает одна из центральных идей хомя-ковской концепции — понимание человека как «водящего разума», или «разумеющей воли»². Иначе говоря, только некая целостность мысли и воли, разума и хотения обеспечивает последовательность и целостность как процесса мышления, так и действия. В свою очередь, мышление и действие вместе составляют внутренне единый процесс, обеспечивают целостность структуры личности. «Водящий разум», или «разумеющая воля», предохраняет личность от распада на отдельные составляющие — разум, волю, эмоции и т.д.

Вместе с тем единство разума и воли — только одна сторона цело-

¹ Войтыла Кароль (Иоанн Павел II). Любовь и ответственность. М., 1993. С. 63. ²См.: Хомяков А.С. Соч. Т. 1. С. 283.

стности духовной жизни, наиболее легко обнаруживаемая. Более глу­боким является «живое знание» (см. ранее о методе А. Хомякова), ба­зирующееся на непосредственной данности. Человеку присуща спо­собность непосредственного схватывания действительной жизненной реальности. Непосредственно (а не опосредованно) дана жизнь в не­расчлененности, в ее движении, в ее собственной стихии. Непосред­ственную данность А. Хомяков часто обозначает термином «вера». Од­нако из контекста ясно, что речь идет не о субъективной увереннос­ти, а о металогической¹ способности, или интуиции. Интуиция (в терминологии А. Хомякова — «вера») первична. Она обеспечивает из­начальное единство духовной жизни и целостность личности. Интуи­ция есть переживание и сопереживание.

Целостность и единство, данные интуицией, имеют тенденцию к распадению, когда в дело вступает рассудок. Рассудок — это аналитичес­кая способность. Она предполагает мысленную операцию отстранения от самого себя, от непосредственной данности. Рассудок ищет позиции стороннего наблюдателя. Но операция отстранения чревата распадени­ем первоначальной целостности духа. Это переход на абстрактную точку зрения, на точку зрения «вообще». Первоначальная целостность распа­дается на субъект, т.е. «я», и объект, т.е. нечто чуждое. Вследствие такого распадения рассудок получает возможность открывать законы научного типа, обнаруживать общие закономерности. Законы и закономерности имеют, однако, абстрактный характер, они всегда вычленяют и рас­сматривают отдельную сторону предмета изолированно от других. Тем самым имеет место отрыв от реальности, разрыв «живознания». Духов­ный мир личности двоится на субъект и объект: «познание рассудочное не обнимает действительности познаваемого; то, что в нем мы познаем, уже н е содержит первоначала в полноте его сил»².

А. Хомяков признает неизбежность и полезность рассудка в соста­ве духовной жизни. Однако он постоянно и горячо протестует против того, чтобы рассматривать рассудок в качестве единственной или глав­ной способности. Если подобное имеет место, то возникает абстракт­ная рассудочность, холодная и безжизненная закрытость (герметич­ность) человеческого «я». Отношение такого «я» к окружающему миру характеризуется стеной непонимания, отчужденности. Человек теряет способность к свободному творческому поиску и к восприятию окру­жающего в живой стихии жизни. Блестящей иллюстрацией этих хомя-ковских идей служат знаменитые строки Ф. Тютчева о России, если иметь в виду, что, по А. Хомякову, то же самое можно и нужно ска­зать не только о России.

'

' Греческая приставка «мета» (букв, «после») используется, как правило, в значении «над», «сверх», т.е. для обозначения «второго этажа», строящегося на базе первого.

² Хомяков А. С. Соч. Т. 1. С. 278.

Умом Россию не понять, Аршином общим не измерить. У ней особенная стать, В Россию можно только верить.

Здесь «ум» — это и есть то, о чем говорит А. Хомяков, имея в виду рассудок. «Верить» — явно означает «постигать интуитивно», т.е. не­посредственно и жизненно, переживать и сопереживать. По А. Хомя­кову (и по Ф. Тютчеву также), «понять» равносильно «сопереживать» или «сочувствовать». Без этого невозможно подлинное постижение не только России, но и вообще чего бы то ни было: любой другой страны с особой культурой и духом, другого человека, природы, Космоса и т.д., если мы хотим постичь их в целостности и особенности, а не вых­ватить отдельную черту или остановиться на свойствах, объединяющих данный предмет с другими. Рассудок же действует строго в обратном направлении — он ищет «общий аршин». Иначе говоря, он оперирует абстрактными категориями, стремясь подвести все богатство данности под определенную общность. От рассудка ускользает особенное, то, что отличает данный предмет от остальных. Именно особенное составляет суть предмета, поскольку является основой его бытия, оправдывает его отдельное существование. «Особенная стать» есть то, что составляет стер­жень бытия, без которого оно превращается в небытие. В отсутствие отличительных черт, делающих предмет несопоставимым с другими ни по каким параметрам, ему остается раствориться в окружающем мире, т.е. уйти в небытие. Это относится не только к внешним предметам, но прежде всего к самому человеку. Постичь что-либо в его несопостави­мости ни с чем — значит продвинуться на пути постижения и строи­тельства собственной личности. Здесь, по А. Хомякову, возникает но­вый этаж духовной структуры — разум.

Разум есть преодоление рассудка и возврат к «живому знанию», т.е. к интуиции. Однако мыслитель обращает внимание, что разум в отличие от интуиции есть осознание отрицательного опыта рассудка. Это восстановление единства души. Оно знаменует переход к созна­нию: «Сознание есть разум в его отражательности или, если угодно, в его восприимчивости»¹. Восстанавливается целостность духовной жиз­ни вообще. Отрицательный опыт рассудка сказывается в том, что он открывает, чего же конкретно рассудку недостает и что присутствует, но не осознается на уровне интуиции («веры»), а именно любовь.

Любовь содержится в «живознании» уже на уровне интуиции. Но осознается она только разумом, который тем самым становится «жи­вым» разумом. Такой разум способен исполнить то, что было недоступ­но рассудку. Любовь преодолевает отстранение, произведенное рассуд­ком, деление духа на субъект.и объект. Любовь есть способность сделать

¹ ХомяковА.С. Соч. Т. 1. С. 345.

то, что ранее было внешним, частью меня самого. Действие любви вос­станавливает целостность духа. Оно же открывает мне «особенную стать» (пользуясь выражением Ф. Тютчева) другого. Действие любви «запреща­ет» останавливаться на изолированных и абстрактных чертах другого, побуждая вникнуть в их единство. Через любовь познание перестает су­ществовать в своей самодовлеемости, превращаясь в органическую часть моего отношения к миру. Выясняется, что познание всегда окружено поступками, действиями, эмоционально-импульсивными реакциями. Оно находится внутри этого окружения, составляя сравнительно не­большую его часть и будучи всего лишь его специфической формой.

Здесь мы должны сделать остановку с тем, чтобы «заземлить» уро­вень изложения. Поставим ряд простых вопросов относительно смыс­ла того, что утверждает А. Хомяков. В самом деле, он хочет убедить нас, что без любви познание невозможно, любовь есть единственный стимул и главное условие познания. Не превращается ли мыслитель в фантазера, выдавая благие пожелания за действительность? А что де­лать, если в наличии не любовь, а ненависть или равнодушие к пред­мету познания? И так ли уж обязательно любить? Призывов к любви, братству и т.д. раздается немало, но в жизни все обстоит скорее на­оборот... Как ответить на эти сомнения с позиции концепции, разви­ваемой А. Хомяковым? Прежде всего, относительно равнодушия. Рав­нодушие действительно не может быть ни стимулом, ни условием познания. Если вы равнодушны к предмету, то познание вообще не состоится, ибо предмет для вас словно и не существует. Познание тогда произойдет разве что под воздействием внешнего принуждения и сведется к усвоению уже готовых формул. Следовательно, вариант с равнодушием отпадает. Иное дело ненависть. Означает ли тезис А. Хо­мякова, что следует волевым усилием превратить свою ненависть к предмету в любовь? Нет, не означает. Превращение ненависти в лю­бовь посредством воли — вещь невозможная. Ни к чему, кроме фаль­ши и лицемерия, оно не приводит. Но тогда кажется, что философ основательно неправ, поскольку он либо запрещает ненавидящим нечто изучать (это не в его власти), либо отрицает то, что ненависть к предмету изучения может быть стимулом к познанию не хуже любви?

Действительно, можно привести немало примеров того, как не­нависть или, например, чувство обиды становится мощнейшим дви­гателем познания, превращая последнее в своеобразную форму мще­ния. В истории мысли немало людей, написавших целые научные трак­таты и движимых при этом отрицательными эмоциями, а отнюдь не чувством любви. Это, кстати, относится и к исследователям славяно­фильства и творчества самого А. Хомякова. На что же рассчитывал мыслитель, призывая к познанию лишь с позиций любви и утверж­дая, что именно такое познание только и может быть плодотворным?

Дело прежде всего в том, что философ не только призывает. Он говорит о том, что «общение в любви» есть закон познания. В «работе

познавания» неизбежно соучаствуют моральные силы души. Раз это так, то важна установка на любовь, способность к любви. Эта установка не должна дать нам забыть, что познание, помимо всего прочего, есть еще и моральный акт, форма нашего отношения к людям, привносящая в мир нечто не нейтральное в нравственном отношении, а доброе или злое. Хотя нам и может казаться, что мы заняты «только наукой», толь­ко познанием, но в действительности, осуществляя познание и обна-родуя итоги изысканий, мы неизбежно вносим в мир либо раздор и разлад, либо способствуем его гармонизации и гуманизации межчело­веческих отношений. Конечно, мы не в состоянии предвидеть всех по­следствий совершенного нами. Но дело не в этом. Суть в том, чтобы не забывать, что такие последствия неизбежны. «Нам не дано предугадать, чем наше слово отзовется», — сказал поэт. Но мы нравственно обязаны предугадывать, ибо от этого может зависеть очень многое.

Идеей, объединяющей антропологические взгляды А. Хомякова в единое целое, является идея соборности. Она вообще является одной из центральных для его творчества. «Наиболее ценные и плодотворные мысли Хомякова содержатся в его учении о соборности», — замечает Н. Лос-ский¹. Соборность означает сочетание свободы и единства многих людей на основе их общей любви к одним и тем же абсолютным ценностям. Соборность понимается А. Хомяковым прежде всего как соборность цер­ковная, но не только. Помимо церковного, она имеет еще несколько аспектов. Во-первых, соборность есть наиболее фундаментальный прин­цип общественной организации. Элементы соборности содержатся в лю­бом жизнеспособном обществе. На них основывается и через них прояв­ляется тот самый общинный дух, который столь высоко ценил А. Хомя­ков и его единомышленники. Во-вторых, понятие соборности специфическим образом трактуется мыслителем применительно к ант­ропологии. Здесь соборность есть внутренняя согласованность всех ду­шевных сил: разума, рассудка, органов чувств, эмоций и т.д. Собор­ность — это преодоление разделенности души на субъект и объект. Та­кое преодоление достигается силой любви.