Россия как транцендентная цивилизация

Второй важнейшей особенностью России является трансцендентный характер русской культуры. В рамках трехмерной мета‑онтологической модели для России, как и для Запада, отправной/конечной точкой является мир людей. Однако обход осуществляется в противоположных направлениях: Евро‑Атлантическая цивилизация сначала связывает мир людей с миром вещей (рациональная, предметная деятельность), а затем мир вещей с миром идей. Для русской культуры характерно первичное связывание мира людей с миром идей (иррациональная, информационная деятельность).

Таким образом, наши различия с Западом очень существенны. Но:

• уровень домена лежит между ПОЛИСОМ и НОМОСОМ и, как правило, очень трудно обнаружим (особенно, в те периоды истории, когда Россия занимает привычную для себя нишу Империй и существует на иерархическом уровне КОСМОСА);

• еще сложнее определить “направление обхода” мета‑онтологической доски – различается не столько сама деятельность, сколько трансцендентное обоснование этой деятельности, которое, как правило, не рефлектируется.

То есть при минимальном желании Россию можно воспринять как “неправильный Запад” и приступить к исправлению ошибок. Проблема, однако, в том, что исправить “ошибки”, вытекающие из цивилизационной парадигмы, практически невозможно: за каждым исправлением будет вырастать новая задача.

Так, при всем желании невозможно инициализировать в России западное отношение к авторскому праву. И, равным образом, – восточное отношение к государству. Внутри некоторых пределов устойчивости (как показал опыт монголо‑татарского нашествия, эти пределы очень широки) при любых операциях с русским социумом будет восстанавливаться доменная структура общества и трансцендентный характер его существования.

Это обстоятельство, наряду с выраженным кризисом Евро‑Атлантической общности, ставит на повестку дня вопрос о самостоятельной русской (северной) цивилизации: ее провозглашении, ее парадигмальных принципах, ее жизненных форматов и производственных стандартов.

Санкт‑Петербург – “окно в Европу” или город‑миф

Такое провозглашение может, на мой взгляд, состояться только в Санкт‑Петербурге, городе инноватики, городе имперских смыслов, трансграничном городе.

Петербург можно и должно рассматривать в качестве примера города, который правильно размещен на мета‑онтологической “доске”. Как и всякий живой город, он социален и материален. Как очень немногие города, он образует собственную “астральную проекцию” на мир идей, “небесный Санкт‑Петербург”. Более того, Санкт‑Петербург [ c.601] нарочито трансцендентен, нарочито литературен. Даже для наших гостей с запада Санкт‑Петербург – это город‑текст.

В действительности, возможно, дело обстоит даже сложнее.

Применение системного оператора к миру идей позволяет выделить три уровня высокоструктурированной информации.

Простейшим из них является уровень Текста. Тексты создаются при помощи символов, обретают литературную, живописную, музыкальную или иную семиотическую форму. На уровне текстов существуют такие информационные конструкты, как голем, эгрегор, душа города. На этом уровне естественное превращается в искусственное и наоборот.

Глубже расположен уровень Мифа, заархивированного в текстах нарративами, а в коллективном бессознательном – архетипами. Известно, что структурообразующих Мифов существует всего два: о бродяге, умирающем на Голгофе, и о страннике, потерявшем свой дом и скитающемся в Средиземном море.

Мифы порождают столь сложные информационные объекты, как динамические сюжеты. И здесь более чем уместно вспомнить, что Петербург – в ряду таких городов, как Александрия и Константинополь, – сам по себе образует динамический сюжет.

Мифы смешивают возможное и невозможное, модифицируя вероятности. Создаются мифы при помощи языка образов (паттернов).

Санкт– Петербург представляет собой город‑миф “по построению”. Он остается таковым и сегодня, и, очень может быть, скоро мы будем говорить не о реальном Петербурге вещей и зданий и не об объективном Петербурге обывателей и гениев, но о мифологическом Петербурге. Городе сюжетов и текстов. [ c.602] Наконец, еще выше находится уровень сказки, о котором мы не знаем практически ничего, кроме того, что на этом уровне смешивается живое и неживое.

Северная цивилизация станет явью, если Санкт‑Петербург откажется от амбиций имперской столицы, от снобизма столицы культуры и даже от мифа столицы Петра. Тогда город проникнет на уровень сказки и превратит мертвые цивилизационные принципы в живую ткань бытия.

Сергей Переслегин

[ c.603]