2015-05-18
625
Сегодня проблемы души и тела задает не столько философия, сколько массмедиа. Это заставляет отвлечься от вопросов об их сущности и сосредоточиться на вопросе, какими методами, практиками они формируются. Неверно рассматривать их как нечто готовое Ї природное, божественное или дьявольское. Современные практики работы с телом и душой обнаруживают, что наши желания и аффекты во многом являются искусственными.[k3]
С одной стороны, мы видим нарастание скепсиса в отношении традиционных практик гуманизации. С другой стороны, наблюдается взрыв интереса к телу и желаниям. Фитнес, медицина, эстетическая хирургия Ї все это новейшие практики формирования тела. Они свидетельствуют о пришествии чего-то нового? С одной стороны, забота о своей внешности столь же древняя, как и человек. С другой стороны, очевидно, что искусство представлять себя на сцене жизни охватило широкие массы и стало главным занятием современного человека. Посмотришь на некоторых теледив и диву даешься: люди это или боги? Они обладают новым искусственным телом, которое является продуктом хирургии, фитнеса и аэробики, диетики и парфюмерии.
Производство желаний тоже поставлено на поток. Сегодня слово «экономика» означает нечто противоположное тому, что она описывала раньше: вместо реального производства Ї символическое, вместо экономии и накопления Ї трата, вместо обмена Ї дар, вместо потребности Ї соблазн. Все это подорвало прежние технологии аскезы, экономии, откладывания потребления. Сегодня люди живут по формуле: чего бы мне еще пожелать? Как известно, душа Ї это вместилище аффектов. Поэтому во всякой культуре происходила нормализация желаний и влечений. Раньше они табуировались. Сегодня эти запреты сброшены. Звучат новые лозунги: «освобождайтесь», «растабуируйтесь». Но что же пришло взамен? Какие новые коды пришли на смену галантности, наконец, просто вежливости и приличному поведению? Происходит прямая (помимо рефлексии) кодификация тела и нормализация аффектов.
Что такое «новая чувственность»? Очевидно, с телом что-то происходит. Оно уже не конструируется как тело рабочего. Сегодня приличные деньги не зарабатываются тяжелым непосильным трудом. Иногда это пугает. Но все же надо помнить, что если раньше один человек мог прокормить двух, трех, пятерых, семерых (как у Щедрина), то сегодня, благодаря индустриализации и автоматизации, доля физического труда значительно уменьшилась. При этом раздувается сфера символического производства. Поскольку на теле уже не лежит нагрузка, подобная той, которую символизировали атланты, держащие на своих плечах глобус, то и разговоры о теле и всякого рода упражнения, развивающие его выносливость, должны остаться в прошлом. На самом деле наблюдается интенсивное развитие культуры тела.
Причина в том, что время труда и время развлечений сегодня уравнялось. При этом свободное время тратится в основном на чувственные удовольствия. Тренд на развлечения вошел в резонансе с разгрузкой труда. Сегодня горожане охотно участвуют в строительстве финансовых пирамид, и все меньше желающих осваивать рабочие профессии.
В качестве реакции философам необходимо позаботиться о восстановлении старых или введении новых техник тела, которые бы сделали нас жизнеспособными относительно независимо от уровня образования, способности к рефлексии и осуществления правильного морального выбора. Надо развивать не только религиозные, но и социальные и культурные техники. Хорошее воспитание всегда понималось как такое, которое получено в глубоком детстве. Послушность, вежливость, уважение к старшим, терпение, усидчивость и т. п. качества являются фундаментом, на котором строится высокая культура.
Начать следует с таких человеческих качеств, как мужество и терпение. Дефицит по этой части в современном обществе очевиден. Раньше терпение культивировалось как средство против страдания, точнее, это способ жить с болью, унижением, несправедливостью. Оно воспитывалось во всех культурах. Уже обряд инициации сопровождался тяжелыми испытаниями. Греки тоже подвергали молодых людей закаливанию, гимнастике, словесным атакам, заставляли их участвовать в состязаниях. При этом слово «агон» означало страдание и соревнование одновременно. Человек приучался выносить не только физическую, но «метафизическую» нагрузку ― заботу о семье, друзьях и государстве.
Греки культивировали мужество и терпение. При этом мужество имело пассионарный характер. Когда терпение иссякало, а его хватало не на долго, мужчины впадали в ярость. Ницше писал о балансе аполлонического и дионисийского в античной культуре. Аристотель намекает в «Поэтике» на патетический строй души, и при этом подчеркивает меланхолию. Греки переживали страсть как нечто господствующее над людьми. Очевидно, что Ахилл был рабом такого рода страсти, ибо впал в неистовство. Это состояние ярости и гнева греки называли «меносом». Для него характерен временный наплыв энергии, идущей либо от коварных и безжалостных демонов, которые толкают к преступлению, либо от богов, которые ведут на подвиг.
Платон осуждал музыку именно за то, что она приводит человека в состояние «меноса». Но он признавал и благотворное влияние экстаза, посредством которого человек соединяется божеством. Неистовство, идущее от богов, прекраснее человеческой рассудительности. Весьма двойственно Платон относился к вакхическим обрядам. Вроде бы с их помощью добивались очищения, однако ему не нравилось, что это достигалось оргиастическим путем. Во всяком случае, два раза в году дионисийский ритуал освобождал греков от накопившейся энергии инстинктов. Трудно сказать, способствовало это упадку или расцвету культуры греков. Может быть, это была плата за излишнюю рационализацию.
Гуманитарии с ужасом воспринимают римский культ «хлеба и зрелищ». Они видят в нем бестиализацию человека. Но на самом деле кровавые зрелища отвлекали людей от внутренних драм. Наблюдая за убийством, они не убивали сами. И еще один важный момент: бои гладиаторов напоминают о неизбежности смерти. Победив, ее можно отложить, но это не гарантирует от будущего поражения. Жизнь одного продолжается за счет убийства Другого, который воспринимался как противник. Современность добавила к этому жестокий секс, насилие, азартные игры и спекуляцию на бирже. Но принцип прежний: победи или умрешь.
Христианство решает проблему смерти, обещая бессмертие тем, кто посвятил себя Богу. Оно создает культ страдания, что меняет характер терпения. Это довольно-таки странная конструкция, которую мы уже слабо понимаем. Ницше вывел ее из мировоззрения рабов. Ключевский приписал страдание и способность получать от него наслаждение русскому народу в целом. На самом деле христианское терпение не сводится к мазохизму. Во-первых, христиане восставали против угнетения: не все, как Борис и Глеб, смиренно шли на казнь, именно христианские идеалы подпитывали революции. Во-вторых, даже если христианское мужество проявляется в смирении, непротивлении и терпении, то эта пассивность проявляется как стимул для чувства сострадания.
Возьмем литургию. В храм приходят страдающие, обиженные, обездоленные люди. В ответ им рассказывают о муках Христа. И сострадая ему, люди прощают несправедливость, забывают обиды. Таким образом общественная связь, солидарность на время восстанавливаются. Люди идут домой, на рынок, там опять ругаются и дерутся, потом приходят в храм и снова обнимаются и целуются. Так что страдание и сострадание ― весьма эффективные формы связи людей. Отсюда государственное значение религии. Теория обманщиков-жрецов явно не объясняет функций религии в обществе. Она, действительно, связывает общим страданием и состраданием, покаянием и прощением. Дефицит по этой части у нас очевиден.
Терпение и мужество в современном обществе под воздействием дисциплинарных практик трансформируются в сдержанность, самодисциплину, предусмотрительность и расчетливость. По Веберу, цивилизованный человек является продуктом соединения капитализма с протестантской этикой. Но есть и другие объяснения. Н. Элиас считал мотором цивилизации придворное общество, где на место непосредственной разрядки чувств симпатии и антипатии, пришло сдержанное учтивое поведение. Например, наиболее нетерпеливо и эгоистично мужчина ведет себя за столом и в постели. Пользование ножом, вилкой, салфетками, превращение жирного куска мяса в подобие художественного произведения ― все это делает поведение человека во время приема пищи вполне приемлемым для другого человека. Что касается любовных утех, они организуются галантными речами и правилами учтивого поведения. Техника работы по созданию тела как машины терпения задается механизмами дисциплины и муштры. Они используются не только в казарме, но в школе и на фабрике. Разного рода бальные танцы и манеры благородных девиц ― это ведь тоже своеобразные технологии по формированию телесной сдержанности и самодисциплины. В результате мужество ― это не пассионарный порыв, а методичная служба. Точно так же терпение, как самоконтроль и самодисциплина, больше не связанно с удовольствием от страдания.
Сегодня каждый заботится о собственном комфорте. Люди думают о доходах и расходах, о теле, о здоровье, о наслаждении и развлечении. И вместе с тем, несмотря на заботу о себе, они по-прежнему оказываются рабами общественных функций и кодов. Как говорил Хайдеггер, никто не принадлежит сам себе, его живут другие. Эти несколько темные слова означают, что все мы воспитаны так, чтобы выполнять необходимые общественные роли. Кроме того, буквально во всем, и не только в труде, но и в отдыхе, даже когда едим или целуемся, мы делаем это по общепринятым кодам, и социально значимым нормам.
Таким образом, можно говорить как об усилении, так и трансформации техник души и тела. Машиной терпения и ожидания когда-то был дом. Раньше люди жили в ужасающей тесноте. Трудно представить, как они переносили вид и запах друг друга. Конечно, дело не обходилось без конфликтов, но они протекали не за дверьми спальни, а на виду у всех, и поэтому не заканчивались смертельным исходом. Судя по всему, сегодня нам труднее всего переносить тело Другого. Если граждан античного полиса связывали воедино телесная дружба и философия, то сегодня мы уже не способны терпеть Другого на близком расстоянии. Абстрактная любовь к дальнему есть, а конкретной любви к ближнему нет.
Фитнес, эстетическая хирургия, парфюмерия, сексология и психотерапия предпринимают усилия для того, чтобы превратить Другого в источник наслаждения. Тем самым Другой исчезает. Мы даем ему право на существование лишь постольку, поскольку он удовлетворяет нашим требованиям. На самом деле следует уважать право Другого быть другим. И это означает реанимацию способности терпения. Например, если мужчины и женщины не равны, не надо одних превращать в подобие других. Пусть женщины остаются женщинами, и мужчины не должны подчинить их своей логике. Они имеют право и на каприз. С некоторой долей юмора можно утверждать, что философу-мужчине, если он рационален и расчетлив, педантичен и аккуратен, нужна не обязательно красивая, но капризная и даже вздорная женщина. Именно благодаря ей он откроет для себя истину бытия. Но для этого нужно поистине воловье терпение. К сожалению, приходится признать дефицит терпения и сострадания. Причина тому ― установка на свободу и независимость. Современное общество освобождается от бедности и насилия, изобретает способы анестезии, обеспечивает благоденствие и достаток. Но заодно сбрасываются и забота о родине, семье и детях, т. е. о том, что наши предки терпеливо несли на своих плечах.
