Задание № 14 (1)

Иосиф Бродский

Речь в шведской Королевской академии при получении Нобелевской премии

Уважаемые члены Шведской академии, Ваши Величества, леди и джентльмены,

я родился и вырос на другом берегу Балтики, практически на ее

противоположной серой шелестящей странице. Иногда в ясные дни, особенно

осенью, стоя на пляже где-нибудь в Келломяки и вытянув палец на северо-запад

над листом воды, мой приятель говорил: "Видишь голубую полоску земли? Это

Швеция".

Конечно, он шутил: поскольку угол был не тот, поскольку по законам

оптики человеческий глаз может охватить в открытом пространстве только

двадцать миль. Пространство, однако, открытым не было.

Тем не менее, мне приятно думать, леди и джентльмены, что мы дышали

одним воздухом, ели одну и ту же рыбу, мокли под одним -- временами

радиоактивным -- дождем, плавали в одном море, и нам прискучивала одна хвоя.

В зависимости от ветра облака', которые я видел в окне, уже видели вы, и

наоборот. Мне приятно думать, что у нас было что-то общее до того, как мы

сошлись в этом зале.

А что касается этого зала, я думаю, всего несколько часов назад он

пустовал и вновь опустеет несколько часов спустя. Наше присутствие в нем,

мое в особенности, совершенно случайно с точки зрения стен. Вообще, с точки

зрения пространства, любое присутствие в нем случайно, если оно не обладает

неизменной -- и, как правило, неодушевленной -- особенностью пейзажа:

скажем, морены, вершины холма, излучины реки. И именно появление чего-то или

кого-то непредсказуемого внутри пространства, вполне привыкшего к своему

содержимому, создает ощущение события.

Поэтому, выражая вам благодарность за решение присудить мне Нобелевскую

премию по литературе, я, в сущности, благодарю вас за признание в моей

работе черт неизменности, подобных ледниковым обломкам, скажем, в обширном

пейзаже литературы.

Я полностью сознаю, что это сравнение может показаться рискованным

из-за таящихся в нем холодности, бесполезности, длительной или быстрой

эрозии. Но если эти обломки содержат хоть одну жилу одушевленной руды -- на

что я нескромно надеюсь, -- то, возможно, сравнение это достаточно

осторожное.

И коль скоро речь зашла об осторожности, я хотел бы добавить, что в

обозримом прошлом поэтическая аудитория редко насчитывала больше одного

процента населения. Вот почему поэты античности или Возрождения тяготели ко

дворам, центрам власти; вот почему в наши дни поэты оседают в университетах,

центрах знания. Ваша академия представляется помесью обоих: и если в будущем

-- где нас не будет -- это процентное соотношение сохранится, в немалой

степени это произойдет благодаря вашим усилиям. В случае, если такое

ви'дение будущего кажется вам мрачным, я надеюсь, что мысль о

демографическом взрыве вас несколько приободрит. И четверть от этого

процента означала бы армию читателей, даже сегодня.

Так что моя благодарность вам, леди и джентльмены, не вполне

эгоистична. Я благодарен вам за тех, кого ваши решения побуждают и будут

побуждать читать стихи, сегодня и завтра. Я не так уверен, что человек

восторжествует, как однажды сказал мой великий американский соотечественник,

стоя, как я полагаю, в этом самом зале; но я совершенно убежден, что над

человеком, читающим стихи, труднее восторжествовать, чем над тем, кто их не

читает.

Конечно, это чертовски окольный путь из Санкт-Петербурга в Стокгольм,

но для человека моей профессии представление, что прямая линия -- кратчайшее

расстояние между двумя точками, давно утратило свою привлекательность.

Поэтому мне приятно узнать, что в географии тоже есть своя высшая

справедливость. Спасибо.