Наступление на украинизаторов

ОБОЗНАЧИВШАЯСЯ ТЕНДЕНЦИЯ свертывания украинизации требовала официального закрепления. 18 ноября 1933 г. был созван объединенный пленум ЦК и ЦКК КП(б)У, рассмотревший, помимо итогов прошедшего сельскохозяйственного года, итоги и ближайшие задачи проведения национальной политики на Украине.

Подводя идеологическую базу под разворачивающуюся борьбу с «националистической угрозой», украинское партийное руководство особо подчеркивало значение внешнеполитического фактора. По их мнению, основная угроза исходила от Германии и Польши. «Установление фашистской диктатуры в Германии, – говорилось в резолюции пленума, – прямая поддержка русских и украинских белогвардейцев германскими фашистами и английскими твердолобыми, открытая пропаганда отторжения Украины от Советского Союза в германской фашистской печати, публичные выступления ответственных польских фашистских кругов… за антисоветский блок Польши с фашистской Германией и, наконец, борьба между польскими и германскими фашистскими кругами за гегемонию в лагере украинской контрреволюции – все это безусловно стимулировало контрреволюционную активность остатков разгромленных капиталистических элементов на Советской Украине»{575}.

Действительно, советское политическое руководство крайне беспокоила реакция западноукраинских общественных сил на политику большевиков в УССР. Западная Украина резко отреагировала на политику репрессий и массового голода, который достиг кульминации летом 1933 г. Об этом, в частности, свидетельствовало нападение на советское консульство во Львове 21 октября 1933 г., в результате которого активистом нелегальной Организации украинских националистов М. Лемыком был убит секретарь консульства А. Маилов, а другой сотрудник получил ранение{576}.

Сталинское руководство требовало от Варшавы запретить деятельность польских «прометеистов» и принять самые жесткие меры по поводу антисоветских настроений на Западной Украине. Поскольку эти требования Польша удовлетворить никак не могла, наметившееся было улучшение польско-советских отношений (в июле 1932 г. был заключен пакт о ненападении между СССР и Польшей) вновь сменилось сворачиванием политического сотрудничества.

К тому же наметилась нормализация польско-немецких отношений. Попытки Берлина договориться с Варшавой (польско-немецкая декларация о ненападении была подписана 26 января 1934 г.) рассматривались в Москве как начало сговора, который развяжет руки Польше относительно Украины и станет началом совместного похода против СССР{577}. Как известно, в начале 1934 г. было объявлено о переносе столицы УССР из Харькова в Киев, при этом сообщалось о польско-германских замыслах положить конец существованию украинской советской государственности.

Ноябрьский пленум 1933 г. положил официальное начало антинационалистической кампании на Украине: «КП(б)У проглядела и своевременно не вскрыла усиленного проникновения украинских националистических элементов, остатков разгромленного классового врага в руководящие органы колхозов, МТС, в различные советские, земельные, культурные органы и даже в партийные организации для вредительства и контрреволюционного саботажа мероприятий партии и советской власти. Контрреволюционные элементы… пользуясь флагом украинизации, осуществляли буржуазно-националистические методы взаимного отчуждения трудящихся различных наций и разжигания национальной вражды».

Роль главного «украинского националиста» была отведена покойному Скрыпнику. «Линия Скрыпника» и «возглавляемого им уклона» была направлена, по словам Косиора, на «ослабление хозяйственных, государственных и культурных связей Украины с другими советскими республиками, на ослабление Советского Союза», на «максимальный отрыв украинского языка от русского, на замену сходных с русскими слов в украинском языке польскими, чешскими, немецкими» и, наконец, на «насильственную украинизацию школы»{578}.

Сам набор обвинений весьма показателен. Дальнейшее развитие событий прогнозировалось легко: постепенное усиление централизаторских тенденций и сворачивание украинизации (в первую очередь в области просвещения), недаром на пленуме подчеркивалась неразрывная связь большевистской украинизации и интернационального воспитания масс{579}. В идеологической области выдвигались следующие основные задачи: выращивание «настоящих советских украинских кадров»; укрепление руководства с помощью печати, просвещения, науки и культуры; борьба с «буржуазно-националистической контрабандой на теоретическом фронте» и укрепление связи украинской советской литературы и искусства с литературой и искусством других народов СССР{580}.

Окончательно расставил акценты в пересмотре национальной политики и украинизации XVII съезд ВКП(б), проходивший с 26 января по 9 февраля 1934 г. Заявив о «ликвидации остатков антиленинских группировок», И.В. Сталин предупреждал о живучести «остатков их идеологии», особенно «в области национального вопроса»{581}. В качестве примера была упомянута Украина: «На Украине еще совсем недавно уклон к украинскому национализму не представлял главной опасности, но когда перестали с ним бороться и дали ему разрастись до того, что он сомкнулся с интервенционистами, этот уклон стал главной опасностью»{582}.

Постышев конкретизировал положение Сталина. В первую очередь он подчеркнул несколько «особенностей классовой борьбы на Украине» (это стало аксиомой и повторялось украинскими руководителями всякий раз, когда речь заходила о контрреволюции, классовом враге и т. п.). В первую очередь на Украине «классовый враг маскирует свою работу против социалистического строительства националистическим знаменем и шовинистическими лозунгами».

Особая же ожесточенность Гражданской войны в этой республике способствовала тому, что «кулак прошел большую школу борьбы против советской власти». Здесь же «больше всего осело обломков разных контрреволюционных организаций и партий». Кроме того, Украина в силу международной ситуации «является объектом притязаний различных интервенционистских штабов». И наконец, была отмечена особенность внутрипартийной ситуации в этой республике: «Уклонисты в КП(б)У в общепартийных вопросах обычно смыкались и смыкаются с националистическими элементами в ее рядах, с уклонистами в национальном вопросе»{583}.

Постышев всячески подчеркивал остроту создавшейся на Украине ситуации. «Националистической контрреволюции на Украине» весьма способствовал «неразоблаченный в течение ряда лет» националистический уклон во главе со Скрыпником. Последний обвинялся как в теоретических, так и тактических ошибках. К первым следовало отнести «толкование национального вопроса… как самостоятельного, самодовлеющего», «подмену задачи борьбы за воспитание классового пролетарского самосознания задачей развития национального сознания», «приукрашивание роли контрреволюционной Центральной рады и украинских националистических партий», переоценку украинского вопроса в октябре 1917 г.

В своей практической деятельности Скрыпник, по мнению Постышева, также совершил ряд ошибок. Задачу борьбы на два фронта в национальном вопросе он подменял борьбой «только лишь против великорусского шовинизма», насаждая «принудительную украинизацию школ». В конечном счете его действия мешали укреплению «братского союза трудящихся народов»: «…Националистический уклон во главе со Скрыпником был прямым продолжением уклона Шуйского в 1927 г…И тот и другой работали на дело отрыва Украины от Советского Союза, на дело империалистического порабощения украинских рабочих и крестьян»{584}. В том же духе были выдержаны выступления на съезде и других делегатов с Украины: Косиора, Петровского, А.Г. Шлихтера.

Таким образом, судьба украинизации была решена окончательно, ибо, как сказал Косиор на XVII съезде ВКП(б), под ее флагом вели «свое вредительское дело» разные «контрреволюционные элементы»{585}. Искоренить эти элементы должны были многочисленные «чистки» партии – могучее орудие «укрепления боеспособности украинской партийной организации в ее борьбе за проведение генеральной линии партии против остатков кулачества, против оппортунизма и национализма»{586}. Объявленная уже в декабре 1932 г. «чистка» постепенно охватила всю украинскую компартию и продолжалась с перерывами на протяжении нескольких лет. Только за 1933 г. численность украинской парторганизации уменьшилась более чем на 100 тыс. членов{587}.

На Украине, как и во всей стране, господствовала удушливая атмосфера взаимного недоверия, подозрительности, доносительства. Массовые репрессии 1930-х гг. проходили на фоне нараставшей военной опасности, а в общественное сознание активно внедрялся мотив уничтожения «пятой колонны». Были арестованы сотни тысяч хозяйственных, партийных, военных работников. Быстро менялось и подвергалось репрессиям советское и партийное руководство национальных республик.

Если раньше на Украине на официальном уровне делали различия между «великодержавным шовинизмом» и «местным национализмом» и выясняли, откуда исходит «главная опасность», то теперь положение изменилось. В постановлении ЦК КП(б)У от 3 ноября 1934 г. говорилось о «новой тактике русских великодержавных шовинистов и украинских националистов, поддерживаемых всей контрреволюцией», заключающейся в создании ими общего блока на «платформе отрыва Украины от СССР», «ослабления позиций СССР и возврата власти помещиков и капиталистов»{588}.

В период репрессий 1930-х гг. любой партийный или советский работник в стране рисковал подпасть под подозрение «компетентных органов». На Украине особую опасность представляло обвинение в «укрывательстве» и «пособничестве» «контрреволюционному блоку националистов и троцкистов». В постановлении от 3 декабря 1934 г. прямо говорилось о наличии «внутри отдельных партийных организаций» различных «оппортунистических, либеральствующих гнилых элементов», прямо смыкающихся с националистами и троцкистами{589}.

Особо подозрительными для партийного руководства были научные и учебные учреждения: «ЦК КП(б)У считает, что деятельность остатков контрреволюционного блока националистов и троцкистов в отдельных научных и учебных учреждениях в течение последнего года является прямым результатом недостаточной бдительности со стороны отдельных партийных организаций»{590}. «Недостаточно бдительными» оказались партийные организации ВУАМЛИНа, Института красной профессуры, Харьковского университета, Луганского института народного образования, поскольку они допустили «совместную разработку украинскими националистами и троцкистами антисоветских учебников и других литературных работ по социально-экономическим дисциплинам, выпущенных в 1931-1932 гг.». Речь шла о работах по политэкономии, философии, теории советского хозяйства, истории Украины таких ученых, как И. Гуревич, М.В. Чичкевич, П.С. Осадчий, М.И. Свидзинский, и других{591}. Националистические тенденции были обнаружены и в редколлегии Украинской советской энциклопедии, где «классовые враги, вредители и контрреволюционеры… использовали УСЭ как свою организационную и финансовую базу»{592}, а также в ряде культпросветучреждений. Так, художественный руководитель театра «Березиль» Л. Курбас под лозунгом «независимого искусства» проводил политику изоляции театра от «нашей советской социалистической действительности»{593}.

Не обошло вниманием руководство КП(б)У и положение на «украинском языковедческом фронте», причем разоблачение национализма в языкознании стало составной частью антискрыпниковской кампании. Сигналом к ее началу послужила статья А.А. Хвыли в «Коммунисте» от 4 апреля 1933 г. о необходимости «большевистской бдительности» в деле создания украинской советской культуры. 24 апреля Хвыля написал докладную записку Косиору и Постышеву, в которой говорилось о «большой вредительской работе» «украинской контрреволюции» «в вопросах создания украинской терминологии» и о «ликвидации общеизвестных в украинском и русском языках» научных и технических терминов{594}.

Основные претензии Хвыля предъявлял к работе скрыпниковского ведомства, главным образом к Государственной комиссии для разработки правил украинского правописания при Наркомпросе УССР. «Эти общие в украинском языке с русским языком термины ликвидировали, – писал Хвыля, – выдумывая искусственные, так называемые украинские самобытные слова, не имевшие и не имеющие никакого распространения среди широких многомиллионных рабочих и колхозных масс»{595}. В качестве примера Хвыля приводил замену слова «петит» в украинском языке на слово «дрібень», «сектор» – на «витинок», «сегмент» – на «утинок», «экран» – на «застувач», «экскаватор» – на «копалка», «штепсель» – на «притичку», «аэрографию» – на «марсознавство», «атом» – на «неділка», «завод» – на «виробня»{596}. По мнению Хвыли, такие нововведения крайне недопустимы, как и предложенная ранее Скрыпником реформа украинского алфавита по введению двух латинских букв для обозначения звуков «дз» и «дж» (соответственно «S» и «Z»){597}.

Действительно, реформирование украинского языка нередко шло путем замены «русизмов» «исконно украинскими» словами, зачастую образованными от слов, имеющихся в западнославянских языках (польском и чешском). Если раньше на подобные случаи нередко смотрели сквозь пальцы, то в первой половине 1930-х гг. ситуация в корне изменилась. «Процесс создания украинской научной терминологии, направление развития украинского научного языка -пошло по линии искусственного отрыва от братского украинскому языку – языка русского народа, – делал вывод Хвыля. – На языковедческом фронте националистические элементы делают все, чтобы между украинской советской культурой и русской советской культурой поставить барьер и направить развитие украинского языка на пути буржуазно-националистические. Это делалось для того, чтобы, пользуясь украинским языком, воспитывать массы в кулацко-петлюровском духе, воспитать их в духе ненависти к социалистическому отечеству и любви к казацкой романтике, гетманщине и т. п.»{598}

Докладная записка Хвыли стала основанием для создания (буквально на следующий день) при Наркомпросе специальной Комиссии для проверки работы «на языковедческом фронте». Из библиотек Украины были изъяты произведения «националистического характера» Б. Антоненко-Давидовича, Дм. Гордиенко, Н. Кулиша, П. Капельгородско-го, И. Лакизы, А. Олеся, В. Пидмогильного и других{599}.

Резкие изменения наметились и в системе школьного образования. Если во второй половине 1920-х гг. ЦК КП(б)У в принудительном порядке создавал для национальных меньшинств УССР школы с преподаванием на родном языке и с гордостью рапортовал об этом на партийных форумах, то в середине 1930-х гг. партийные начальники были озабочены случаями «принуждения украинского и русского населения посылать своих детей в польские, чешские и другие национальные школы»{600}.

Лейтмотивом многочисленных выступлений партийных деятелей в печати стал тезис о «принудительной украинизации», приведшей к насильственному вытеснению русского языка из школьного образования. Подобные «искажения ленинской национальной политики» приводили к национальной замкнутости как украинцев, так и представителей других национальных меньшинств в УССР и создавали благоприятные условия для деятельности как украинских, так и немецких, польских и прочих националистов.

Весной 1933 г. Политбюро ЦК КП(б)У поддержало предложение Наркомпроса УССР «провести перепись детей по признаку родного языка» в рабочих центрах и некоторых городах Харьковской, Донецкой, Винницкой, Черниговской, Киевской, Днепропетровской, Одесской областей{601}. Через несколько месяцев, в августе 1933 г., Политбюро ЦК КП(б)У обязало Наркомпрос подготовить материалы о перераспределении «школьной сети в национальном разрезе»{602}. В апреле 1934 г. оргбюро ЦК КП(б)У создало специальные комиссии из представителей партийных и комсомольских организаций, Наркомпроса и органов госбезопасности, которые должны были к 1 июня проверить национальные районы и школы и очистить их от «антисоветских элементов». Подготовительная работа в этом направлении уже была проведена, и в период с марта 1933 по январь 1934 г. из школ были уволены около 4 тысяч учителей-«националистов», причем «чистка» коснулась в первую очередь польских и немецких учебных заведений{603}. В украинизации и украинизаторах большевистское руководство отныне совершенно не нуждалось, но публично перемена официального курса была провозглашена лишь в 1938 г.