Пабло Кортес Альфонсо II

— Держись, Хосе, не вздумай умереть, прежде чем доберешься до Майами, хорошо?

Была уже глубокая ночь, когда раздался телефонный звонок. Звонил этот аргентинец, гомик Серхио, он сказал, что на следующий день Хосе уезжает в Майами, и предложил прийти попрощаться с ним. Мне все не нравится в этом типе, Серхио: его маленькая головка с правильными чертами лица, странно гладкая кожа, женственные руки, дорогие костюмы, воняющее лекарствами дыхание — все.

— Эй, Пабло, мы должны быть благодарны Японии. Знаешь, ведь это японка везет Хосе на машине в Майами.

«Что это за история, — подумал я, — не пойму, радоваться мне или огорчаться». Это та девчонка, уж точно. А мать Хосе, моя сестра Алисия, она же ничего не знает! Она воображает, что ее сын все еще преподает танцы в Нью-Йорке. А у Хосе в голове каша вместо мозгов. Он считает себя прославленным танцором и думает, что мать примет его с распростертыми объятиями. Алисия — гордая женщина, кубинка с каталонской кровью, и при этом ужасно консервативная. Что может подумать о СПИДе женщина, которая за всю свою жизнь не выучила больше двух английских слов и сердится, когда таксисты не понимают ее испанского?

Женщина, не склонившая головы ни перед Фиделем, ни перед Батистой.

Все это ужасно меня расстраивало, я закрыл бар раньше обычного и пошел в одну из тех лавок, что открыты круглосуточно, где купил самую большую банку с ветчиной. Алисия всегда обожала ветчину, с самого раннего детства, и почему-то она особенно любила ветчину в банках. На такси я добрался до автовокзала и, со стаканчиком безвкусного кофе в одеревеневших от холода руках, стал ждать автобуса. По дороге в Квинс я пришел к выводу, типичному для моей жизненной философии: раньше или позже сестра все равно узнала бы правду, это лишь вопрос времени. В важные моменты жизни я имею обыкновение сформулировать какое-нибудь заключение, подходящее к ситуации. Наверное, это мудрость изгнанника: я отказываюсь сгибаться под тяжестью несчастий и мучиться двойственными чувствами. Удастся Киоко довезти Хосе до Майами или не удастся, но в день, когда Хосе не станет, Алисия будет ужасно горевать, и она все равно узнает, что он умер от СПИДа. Может, она уже знает. Женщины, особенно матери, все знают заранее. Хосе хочется увидеться с матерью. Значит, что бы Киоко ни пыталась сделать, хуже уже не будет.

Я приехал еще затемно. Киоко, Серхио и другие волонтеры выносили вещи Хосе и складывали их в микроавтобус. Было морозно, изо рта у них шел пар. Увидев Киоко, я хотел что-нибудь сказать, но не смог найти слов. Наши взгляды встретились, она мне широко улыбнулась, и странным образом я почувствовал себя совершенно счастливым. Мужчина всегда чувствует себя счастливым, когда ему улыбается молодая и красивая девушка, неважно, какой национальности, но в случае с Киоко это было нечто другое. Мне кажется, тут дело было не в правильности черт ее лица и не в пронзительном блеске глаз. Нечто большее двигало девушкой, заставляло ее размышлять и действовать. Не что-то туманное, не судьба. В языческой религии кубинцев, сантерии, есть бог-громовержец по имени Чанго. Ему посвящен танец, состоящий из повторяющихся движений, когда танцор ловит в воздухе могучую энергию Чанго и собирает ее в низу живота. Через Чанго танцор пытается поймать космические силы и войти в поток Вселенной, и, мне кажется, Киоко следовала именно этому потоку. Она чувствовала, думала и действовала, повинуясь сильному и естественному течению. И передавала эту энергию окружающим. Именно поэтому если она вас не замечала, то казалось, что сама Вселенная забыла о вас. Но если она улыбалась, вас охватывала необычайная радость.

Личные вещи Хосе представляли собой кучу диковинного хлама. Кипы журналов; картины, неумело написанные маслом бог весть кем; запачканные, воняющие лекарствами тряпки; вентилятор; чайник; кофейные чашки; старая одежда.

Пятнадцатиместный микроавтобус, заполненный этим хламом и несметным количеством медикаментов. стал похож на mobile home[26]для больного. У окошка висели колокольчики с прикрепленной внизу фотографией совсем еще молоденькой Алисии и маленького Хосе. Это были металлические колокольчики с таким приятным звоном, который редко услышишь. Когда закончили с вещами, Хосе забрался в машину и вытянулся на специально установленном ложе. Наконец можно было отправляться; Киоко посмотрела долгим взглядом на колокольчики.

— Держи, это ветчина для Алисии, она ее очень любит.

— Спасибо, Пабло, мама будет довольна, это верно, она обожает ветчину.

— Хосе, скажи мне правду, ты действительно не помнишь эту японку?

— Никогда в жизни ноги моей не было в Японии, поверь мне. В любом случае, говорят, японцы любезны, да? Только представь, предпринять такое путешествие, до самого Майами, специально ради меня!

Не думаю, что он мне врал, говоря так. Даже в детстве Хосе никогда не был лгуном, а какой ему сейчас прок от вранья? Однако девочки очень меняются, вырастая. Киоко было восемь, когда она танцевала с Хосе. Если бы родной отец покинул дочь в восьмилетнем возрасте и увиделся с ней вновь, когда ей стукнул двадцать один год, я не уверен, что он бы ее узнал.

— Держись, Хосе, не вздумай умереть, прежде чем доберешься до Майами, хорошо? — сказал я, взяв его за руку, перед тем как захлопнуть дверцу автомобиля.

Его руки, раньше почти черные, теперь были белыми, как мыло.

— Нет-нет, я продержусь, — ответил он, пытаясь пожать мне руку, но у него не было на это сил.

«Возможно, Хосе не протянет до конца путешествия», — подумал я и быстро закрыл дверцу, потому что почувствовал, как слезы закипают у меня в глазах.

Я отвернулся и посмотрел, что происходит у переднего сиденья: у этого гомика Серхио был растерянный вид. Киоко только что спросила, как выехать на трассу Интерстейт 95, и никто не мог ей ответить. Мне казалось, что выезд находится со стороны Нью-Джерси, но я не был уверен и остался стоять молча в стороне. В этот момент мы увидели Ральфа, подъехавшего на розовом мотоцикле с коляской. На корпусе мотоцикла была нарисована пицца. Понятно, этот тип работал продавцом пиццы. Похоже, у него самого была пицца рерреroni sausage[27]вместо головы.

— Эй, Киоко, следуй за мной, я вывезу тебя к началу трассы! — вот что он бросил ей на ходу, полностью проигнорировав меня и Серхио, после чего его мотоцикл, издавая страшный рев, удалился по улицам Квинса навстречу занимающейся заре, а за ним следом поехал ярко-красный микроавтобус Киоко.

У этого педика Серхио был грустный вид. оттого что девушка уехала, даже не обняв его на прощанье. Я тоже почувствовал себя одиноким.

VII