Сердце и крест

Перевод М. Урнова

Бэлди Вудз потянулся за бутылкой и достал ее. За чем бы на тянулся

Бэлди, он обычно... но здесь речь не о Бэлди. Он налил себе в третий раз, на

палец выше, чем в первый и во второй. Бэлди выступал консультантом, а

консультанта стоит оплатить.

- На твоем месте я был бы королем, - сказал Бэлди так уверенно, что

кобура его скрипнула и шпоры зазвенели.

Уэб Игер сдвинул на затылок свой широкополый стэтсон и растрепал

светлые волосы. Но парикмахерский прием ему не помог, и он последовал

примеру более изобретательного Бэлди.

- Когда человек женится на королеве, это не значит, что он должен стать

двойкой, - объявил Уэб, подытоживая свои горести.

- Ну, разумеется, - сказал Бэлди, полный сочувствия, все еще томимый

жаждой и искренно увлеченный проблемой сравнительного достоинства игральные

карт. - По праву ты король. На твоем месте я потребовал бы пересдачи. Тебе

всучили не те карты... Я скажу тебе, кто ты такой, Уэб Игер.

- Кто? - спросил Уэб, и в его бледно-голубых глазах блеснула надежда.

- Ты прннц-консорт.

- Полегче, - сказал Уэб, - я тебя никогда не ругал.

- Это титул, - объяснил Бэлди, - который в ходу среди карточных чинов;

но он не берет-взяток. Пойми, Уэб, это клеймо, которым в Европе отмечают

некоторых животных. Представь, что ты, или я, или какой-нибудь голландский

герцог женится на персоне королевской фамилии. Ну, со временем наши жены

становятся королевами. А мы - королями? Черта с два! На коронации наше место

где-то между первым конюхом малых королевских конюшен и девятым великим

хранителем королевской опочивальни. От нас только и пользы, что мы снимаемся

на фотографиях и несем ответственность за появление наследника. Это игра с

подвохом. Да, Уэб, ты принц-консорт. И будь я на твоем месте, я бы устроил

междуцарствие, или habeas corpus, или что-нибудь в этом роде. Я стал бы

королем, если бы, даже мне пришлось смешать к черту все карты.

И Бэлди опорожнил стакан в подтверждение своих слов, достойных Варвика,

делателя королей.

- Бэлди, - сказал Уэб торжественно, - мы много лет пасли коров в одном

лагере. Еще мальчишками мы бегали по одному и тому же пастбищу и топтали,

одни и те же тропинки. Только тебя я посвящаю в свои семейные дела. Ты был

просто объездчиком на ранчо Нопалито, когда я женился на Санте Мак-Аллистер.

Тогда я был старшим; а что я теперь? Я значу меньше, чем пряжка на уздечке.

- Когда старик Мак-Аллистер был королем скота в Западном Техасе, -

подхватил Бэлди с сатанинский вкрадчивостью, - и ты был козырем. Ты был на

ранчо таким же хозяином.

- Так было, - согласился Уэб, - пока он не догадался, что я пытаюсь

заарканить Санту. Тогда он отправил меня на пастбище, как можно дальше от

дома. Когда старик умер, Санту стали звать "королевой скота". А я только

заведую скотом. Она присматривает за всем делом; она распоряжается всеми

деньгами. А я не могу продать даже бычка на обед туристам. Санта -

"королева", а я - мистер "Никто".

- На твоем месте я был бы королем, - повторил закоренелый Монархист

Бэлди Вудз. - Когда человек женится на королеве, он должен идти с ней по

одной цене в любом виде - соленом и вяленом, у повсюду - от пастбища до

прилавка. Многие, Уэб, считают странным, что не тебе принадлежит решающее

слово на Нопалито. Я не хочу сказать ничего худого про миссис Игер - она

самая замечательная дамочка между Рио Гранде и будущим рождеством, - но

мужчина должен быть хозяином в своем доме.

Бритое смуглое лицо Игера вытянулось в маску уязвленной меланхолии.

Выражение его лица, растрепанные желтые волосы и простодушные голубые глаза

- все это напоминало школьника, у которого место коновода перехватил кто-то

посильнее. Но его энергичная мускулистая семидесятидвухдюймовая фигура и

револьверы у пояса не допускали такого сравнения.

- Как это ты меня назвал, Бэлди? - спросил он. - Что это за концерт

такой?

- "Консорт", - поправил Вэлди, - "принц-консорт". Это псевдоним для

неважной карты. Ты по достоинству где-то между козырным валетом и тройкой.

Уэб Игер вздохнул и поднял с пола ремень от чехла своего винчестера.

- Я возвращаюсь сегодня на ранчо, - сказал он безучастно. - Утром мне

надо отправить гурт быков в Сан-Антонио.

- До Сухого озера я тебе попутчик, - сообщил Бэлди. - В моем лагере в

Сан-Маркос согнали скот и отбирают двухлеток.

Оба companeros (1) сели на лошадей и зарысили прочь от маленького

железнодорожного поселка, где в это утро утоляли жажду.

У Сухого озера, где их пути расходились, они остановили лошадей, чтобы

выкурить по прощальной папиросе. Много миль они проехали молча, и тишину

нарушали лишь дробь копыт о примятую мескитовую траву и потрескивание

кустарника, задевавшего за деревянные стремена. Но в Техасе разговоры редко

бывают связными. Между двумя фразами можно проехать милю, пообедать,

совершить убийство, и все это без ущерба для развиваемого тезиса. Поэтому

Уэб без всяких предисловий добавил кое-что к разговору, который завязался

десять миль назад.

- Ты сам помнишь, Бэлди, что Санта не всегда была такая

самостоятельная. Ты помнишь дни, когда старик Мак-Аллистер держал нас на

расстояние и как она давала мне знать, что хочет видеть меня. Старик

Мак-Аллистер обещал сделать из меня дуршлаг, если я подойду к ферме на

ружейный выстрел. Ты помнишь знак, который, бывало, она посылала мне...

сердце и в нем крест.

- Я-то? - вскричал Бэлди с хмельной обидчивостью. - Ах ты, старый

койот! Помню ли? Да знаешь ли ты, проклятая длиннорогая горлица, что все

ребята в лагере знали эти ваши иероглифы? "Желудок с костями крест-накрест"

- вот как мы называли их. Мы всегда примечали их на поклаже, которую нам

привозили с ранчо. Они были выведены углем на мешках с мукой и карандашом на

газетах... А как-то я видел такую штуку, нарисованную мелом на спине нового

повара, которого прислал с ранчо старик Мак-Аллистер. Честное слово! - Отец

Санты, - кротко объяснил Уэб, - взял с нее обещание, что она не будет писать

мне и передавать поручений. Вот она и придумала этот знак "сердце и крест".

Когда ей не терпелось меня увидеть, она ухитрялась отмечать этим знаком что

придется, лишь бы попалось мне на глаза. И не было случая, чтобы, приметив

этот знак, я не мчался в ту же ночь на ранчо. Я встречался с нею в той

рощице, что позади маленького конского корраля.

- Мы знали это, - протянул Бэлди, - только виду не подавали. Все мы

были за вас. Мы знали, почему ты в лагере держишь коня всегда наготове. И

когда мы видели "желудок с костями", расписанные на повозке, мы знали, что

старику Пинто придется в эту ночь глотать мили вместо травы. Ты помнишь

Скэрри... этого ученого объездчика? Ну, парня из колледжа, который приехал

на пастбище лечиться от пьянства. Как завидит Скэрри на чем-нибудь это

клеймо "приезжай к своей милке", махнет, бывало, рукой вот таким манером и

скажет:

"Ну, нынче ночью наш приятель Леандр опять доплывет через Геллиспункт".

- В последний раз, - сказал Уэб, - Санта послала мне знак, когда была

больна. Я заметил его сразу, как только вернулся в лагерь, и в ту ночь сорок

миль прогнал Пинто галопом. В рощице ее не было. Я пошел к дому, и в дверях

меня встретил старик Мак-Аллистер.

- Ты приехал, чтобы быть убитым? - говорил он. - Сегодня не выйдет. Я

только что послал за тобой мексиканца. Санта хочет тебя видеть. Ступай в эту

комнату и поговори с ней. А потом выходи и поговоришь со мной.

Санта лежала в постели сильно больная. Но она вроде как улыбнулась, и

наши руки сцепились, и я сел возле кровати как был - грязный, при шпорах, в

кожаных штанах и тому подобном.

- Несколько часов мне чудился топот копыт твоей лошади, Уэб, - говорит

она. - Я была уверена, что ты прискачешь. Ты увидел знак? - Шепчет она:

- Как только вернулся в лагерь, - говорю я. - Он был нарисован на мешке

с картошкой и луком.

- Они всегда вместе, - говорит она нежно, - всегда вместе в жизни.

- Вместе они замечательны, - говорю я, - с тушеным мясом.

- Я имею в виду сердце и крест, - говорит она. - Наш знак. Любовь и

страдание - вот что он обозначает.

Тут же был старый Док Мэсгров, забавлявшийся виски и веером из

пальмового листа. Ну, вскоре Санта засыпает. Док трогает ее лоб и говорит

мне: "Вы не плохое жаропонижающее. Но сейчас вам лучше уйти, потому что,

согласно диагнозу, вы не требуетесь в больших дозах. Девица будет в полном

порядке, когда проснется".

Я вышел и встретил старика Мак-Аллистера.

- Она спит, - сказал я. - Теперь вы можете делать из меня дуршлаг.

Пользуйтесь случаем; я оставил свое ружье на седле.

Старик смеется и говорят мне:

- Какой мне расчет накачать свинцом лучшего управляющего в Западном

Техасе? Где я найду такого? Я почему говорю, что ты хорошая мишень? Потому

что ты хочешь стать моим зятем. В члены семейства ты, Уэб, мне не годишься.

Но использовать тебя на Нопалито я могу, если ты не будешь совать нос в

усадьбу. Отправляйся-ка наверх и ложись на койку, а когда выспишься, мы с

тобой это обсудим.

Бэлди Вудз надвинул шляпу и скинул ногу с седельной луки. Уэб натянул

поводья, и его застоявшаяся лошадь заплясала. Церемонно, как принято на

Западе, мужчины пожали друг другу руки.

- Adios, Бэлди, - сказал Уэб, - очень рад, что повидал тебя и

побеседовал.

Лошади рванули с таким шумом, будто вспорхнула стая перепелов, и

всадники понеслись к разным точкам горизонта. Отъехав ярдов сто, Бэлди

остановил, лошадь на вершине голого холмика и испустил вопль. Он качался в

седле. Иди он пешком, земля бы завертелась под ним и свалила его. Но в седле

он всегда сохранял равновесие, смеялся над виски и презирал центр тяжести.

- Услышав сигнал, Уэб повернулся в седле.

- На твоем месте, - донесся с пронзительной издевкой голос Бэлди, - я

был бы королем.

На следующее утро, в восемь часов, Бэд Тэрнер скатился с седла перед

домом в Нопалито и зашагал, звякая шпорами, к галерее. Бэд должен был в это

утро гнать гурт рогатого скота в Сан-Антонио. Миссис Игер была на галерее и

поливала цветок гиацинта в красном глиняном горшке.

"Король" Мак-Аллистер завещал своей дочери много положительных качеств:

свою решительность, свое веселое мужество, свою упрямую самоуверенность,

свою гордость царствующего монарха копыт и рогов. Темпом Мак-Аллистера

всегда было allegro, а манерой - fortissimo. Санта унаследовала их, но в

женском ключе. Во многом она напоминала свою мать, которую призвали на иные,

беспредельные зеленые пастбища задолго до того, как растущие стада коров

придали дому королевское величие. У нее была стройная крепкая фигура матери

и ее степенная нежная красота, смягчавшая суровость властных глаз и

королевски-независимый вид Мак- Аллистера.

Уэб стоял в конце галереи с несколькими управляющими, которые приехали

из различных лагерей за распоряжениями.

- Привет! - сказал Бэд кратко. - Кому в городе сдать скот? Барберу, как

всегда?

Отвечать на такие вопросы было прерогативой королевы. Все бразды

хозяйства - покупку, продажу и расчеты - она держала в своих ловких

пальчиках. Управление скотом целиком было доверено ее мужу. - В дни "короля"

Мак-Аллистера Санта была его секретарем и помощником. И она продолжала свою

работу разумно и с выгодой. Но до того, как она успела ответить,

принц-консорт заговорил со спокойной решимостью:

- Сдай этот гурт в загоны Циммермана и Несбита. Я говорил, об этом

недавно с Циммерманом.

- Бэд повернулся на своих высоких каблуках.

- Подождите, - поспешно позвала его Санта. Она взглянула на мужа,

удивление было в ее упрямых серых глазах.

- Что это значит, Уэб? - спросила она, и небольшая морщинка появилась у

нее между бровей. - Я не торгую с Циммерманом и Несбитом. Вот уже пять лет

Барбер забирает весь скот, который идет от нас на продажу. Я не собираюсь

отказываться от его услуг. - Она повернулась к Бэду Тэрнеру. - Сдайте этот

скот Барберу, - заключала она решительно.

Бэд безучастно посмотрел на кувшин с водой, висевший на галерее,

переступил с ноги на ногу и пожевал лист меокита.

- Я хочу, чтобы этот гурт был отправлен Циммерману и Несбиту, - сказал

Уэб, и в его голубых глазах сверкнул холодный огонек.

- Глупости! - сказала нетерпеливо Санта. - Вам лучше отправляться

сейчас, Бэд, чтобы отполдничать на водопое "Маленького вяза". Скажите

Барберу, что через месяц у нас будет новая партия бракованных телят.

Бэд посмотрел украдкой на Уэба, и взгляды их встретились. Уэб заметил в

глазах Бэда просьбу извинить его, но вообразил, что видит соболезнование.

- Сдай скот, - сказал он сурово, - фирме...

- Барбера, - резко докончила Санта. - И поставим точку. Вы ждете еще

чего- нибудь, Бэд?

- Нет, мэм, - сказал Бэд. Но прежде чем уйти, он замешкался ровно на

столько времени, сколько нужно корове, чтобы трижды махнуть хвостом; ведь

мужчина - всегда союзник мужчине; и даже филистимляне, должно быть,

покраснели, овладев Самсоном так как они это сделали.

- Слушайся своего хозяина! - сардонически крикнул Уэб. Он снял шляпу и

так низко поклонился жене, что шляпа коснулась пола.

- Уэб, - сказала Санта с упреком, - ты сегодня ведешь себя страшно

глупо.

- Придворный шут, ваше величество, - сказал Уэб медленно, изменившимся

голосом. - Чего же еще и ждать? Позвольте высказаться. Я был мужчиной до

того, как женился на "королеве" скота. А что я теперь? Посмешище для всех

лагерей. Но я стану снова мужчиной.

Санта пристально взглянула на него.

- Брось глупости, Уэб, - сказала она спокойно. - Я тебя ничем не

обидела. Разве я вмешиваюсь в твое управление скотом? А коммерческую сторону

дела я знаю лучше тебя. Я научилась у папы. Будь благоразумен.

- Короля и королевы, - сказал Уэб, - не по вкусу мне, если я сам не

фигура. Я пасу скот, а ты носишь корону. Прекрасно! Я лучше буду

лорд-канцлером коровьего лагеря, чем восьмеркой в чужой игре, Это твое

ранчо, и скот получает Барбер.

Лошадь Уэба была привязана к коновязи. - Он вошел в дом и вынес сверток

одеял, которые брал только в дальние поездки, и свой плащ, и свое самое

длинное лассо, плетеное из сыромятной кожи. Все это он не спеша приторочил к

седлу, Санта с побледневшим лицом следила за ним.

Уэб вскочил в седло. Его серьезное, бритое лицо было спокойно, лишь в

глазах тлел упрямый огонек.

- В близи водопоя Хондо в долине Фрио, - сказал он, - пасется стадо

коров и телят. Его надо отогнать подальше от леса. Волки задрали трех телят.

Я забыл распорядиться. Скажи, пожалуйста, Симмсу, чтобы он позаботился.

Санта взялась за уздечку и посмотрела мужу в глаза.

- Ты хочешь бросить меня, Уэб? - спросила она спокойно.

- Я хочу снова стать мужчиной, - ответил он.

- Желаю успеха в похвальном начинании, - сказала она с неожиданной

холодностью. Потом повернулась и ушла в дом.

Уэб Игер поехал на юго-восток по прямой, насколько это позволяла

топография Западного Техаса. А достигнув горизонта, он, видно, растворился а

голубой дали, так как на ранчо Нопалито о нем с тех пор не было ни слуху, ни

духу. Дни с воскресеньями во главе строились в недельные эскадроны, и неделя

под командою полнолуний вступали рядами в месячные полки, несущие на своих

знаменах "Tempos fugit" (2), и месяцы маршировали в необъятный лагерь годов.

Но Уэб Игер не являлся больше во владения своей королевы.

Однажды некий Бартоломью с низовьев Рио-Гранде, овчар, а посему,

человек незначительный, показался в виду ранчо Нопалито и почувствовал

приступ голода. Ex consuetudine (3) его, вскоре усадили за обеденный стол в

этом гостеприимном королевстве. И он заговорил: будто из него извергалась

вода, словно его стукнули аароновым жезлом... Таков бывает тихий, овчар,

когда слушатели, чьи уши не заросли шерстью, удостоят его внимания.

- Миссис Игер, - тараторил он, - на днях я видел человека на ранчо

Сэко, в округе Гидальго, так его тоже звали Игер, Уэб Игер. Его как раз

наняли туда в управляющие. Высокий такой, белобрысый и все молчит. Может,

кто из вашей родни?

- Муж, - приветливо сказала Санта. - На Сэко хорошо сделали, что наняли

его. Мистер Игер один из лучших скотоводов на Западе.

Исчезновение принца-консорта редко дезорганизует монархию. Королева

Санта назначила старшим объездчиком надежного подданного по имени Рэмси, -

одного из верных вассалов ее отца. И на ранчо Нопалито все шло гладко и без

волнений, только трава на обширных лугах волновалась от бриза, налетавшего с

залива.

Уже несколько лет в Нопалито производились опыты с английской породой

скота, который с аристократическим презрением смотрел на техасских

длиннорогих. Опыты были признаны удовлетворительными, и для голубокровок

отведено отдельное пастбище. Слава о них разнеслась по прерии, по всем

оврагам и зарослям, куда только мог проникнуть верховой. На другие ранчо

проснулись, протерли глаза и с неудовольствием поглядели на длиннорогих.

И в результате однажды загорелый, ловкий, франтоватый юноша с шелковым

платком на шее, украшенный револьверами и сопровождаемый тремя мексиканскими

yaqueros (4) спешился на ранчо Нопалито и вручил "королеве" следующее

деловое письмо:

"Миссис Игер. - Ранчо Нопалито. Милостивая государыня!

Мне поручено владельцами ранчо Сэко закупить 100 голов телок, двух- и

трехлеток, сэссекской породы, имеющейся у Вас. Если Вы можете выполнить

заказ, не откажите передать скот подателю сего. - Чек будет выслан Вам

немедленно.

С почтением Уэбстер Игер,

Управляющий ранчо Сэко".

Дело всегда дело, - даже я чуть-чуть не написал: "особенно" - в

королевстве.

В этот вечер сто голов скота пригнали с пастбища и заперли в корраль

возле дома, чтобы сдать его утром.

Когда спустилась ночь и дом затих, бросилась ли Санта Игер лицом в

подушу, прижимая это деловое письмо к груди, рыдая и произнося то имя,

которому гордость (ее или его) не позволяла сорваться с ее губ многие дни?

Или же, со свойственной ей деловитостью, она подколола его к другим бумагам,

сохраняя спокойствие и выдержку, достойные королевы скота? Догадывайтесь,

если хотите, но королевское достоинство священно. И все сокрыто завесой.

Однако кое-что вы все-таки узнаете.

В полночь Санта накинув темное, простое платье, тихо выскользнула из

дома. Она задержалась на минуту под дубами. Прерия была словно в тумане, и

лунный свет, мерцающий сквозь неосязаемые частицы дрожащей дымки, казался

бледно-оранжевым. Но дрозды-пересмешники свистели на каждом удобном суку,

мили цветов насыщали ароматом воздух, а на полянке резвился целый детский

сад - маленькие призрачные кролики. Санта повернулась лицом на юго-восток и

послала три воздушных поцелуя в этом направлении. Все равно подглядывать

было некому.

Затем она бесшумно направилась к кузнице, находившейся в пятидесяти

ярдах. О том, что она там делала, можно только догадываться. Но горн

накалился и раздавалось легкое постукивание молотка, какое, верно, можно

услышать, когда купидон оттачивает свои стрелы.

Вскоре она вышла, держа в одной руке какой-то странной формы предмет с

рукояткой, а в другой - переносную жаровню, какие можно видеть в лагерях у

клеймовщиков. Освещенная лунным светом, она быстро подбежала к корралю, куда

был загнан сэссекский скот.

Она отворяла ворота и проскользнула в корраль. Сэссекский скот был

большей частью темно-рыжий. Но в этом гурте была одна молочно-белая телка,

заметная среди других.

И вот Санта стряхнула с плеч нечто, чего мы раньше не приметили, -

лассо. Она взяла петлю в правую руку, а смотанный конец в левую и

протиснулась в гущу скота.

Ее мишенью была белая телка. Она метнула лассо, оно задело за один рог

и соскользнуло. Санта метнула еще раз - лассо обвило передние ноги телки, и

она грузно упала. Санта кинулась к ней, как пантера, но телка поднялась,

толкнула ее и свалила, как былинку.

Санта сделала новую попытку. Встревоженный скот плотной массой толкался

у стен корраля. Бросок был удачен; белая телка снова припала к земле, и,

прежде чем она смогла подняться, Санта быстро закрутила лассо вокруг столба,

завязала его простым, но крепким узлом и кинулась к телке с путами из

сыромятной кожи.

В минуту (не такое уж рекордное время) ноги животного были спутаны, и

Санта, усталая и запыхавшаяся, на такой же срок прислонилась к стене

корраля.

Потом она быстро побежала к жаровне, оставленной у ворот, и притащила

странной формы клеймо, раскаленное добела.

Рев оскорбленной белой телки, когда клеймо коснулось ее, должен был бы

разбудить слуховые нервы и совесть находившихся поблизости подданных

Нопалито, но этого не случилось. И среди глубочайшей ночной тишины Санта,

как птица, полетела домой, упала на кровать и зарыдала... Зарыдала так,

будто у королев такие же сердца, как и у жен обыкновенных ранчменов, и будто

королевы охотно сделают принцев- консортов королями, если они прискачут

из-за холмов, из голубой дали.

Поутру ловкий, украшенный револьверами юноша и его vaqueros погнали

гурт сэссекского скота через прерии к ранчо Сэко. Впереди девяносто миль

пути. Шесть дней с остановками для пастьбы и водопоя.

Скот прибыл на ранчо Сэко в сумерки и был принят и пересчитан старшим

по ранчо.

На следующее утро, в восемь часов, какой-то всадник вынырнул из

кустарника на усадьбе Нопалито. Он с трудом спешился и зашагал, звеня

шпорами, к дому. Его взмыленная лошадь испустила тяжелый вздох и закачалась,

понуря голову и закрыв глаза.

Но не расточайте своего сострадания на гнедого, в мелких пежинах,

Бельсхазара. Сейчас на конских пастбищах Нопалито он процветает в любви и в

холе, неседлаемый, лелеемый держатель рекорда на дальние дистанции.

Всадник, пошатываясь, вошел в дом. Две руки обвились вокруг его шеи, и

кто-то крикнул голосом женщины и королевы: "Уэб... О Уэб!"

- Я был мерзавцем, - сказал Уэб Игер.

- Тс-с, - сказала Санта, - ты видел?

- Видел, - сказал Уэб.

Один бог знает, что они имели в виду. Впрочем, и вы узнаете, если

внимательно прочли о предшествующих событиях.

- Будь королевой скота, - сказал Уэб, - и забудь обо всем, если можешь.

Я был паршивым койотом.

- Тс-с! - снова сказала, Санта, положив пальчик на его губы. - Здесь

больше нет королевы. Ты знаешь, кто я? Я - Санта Игер, первая леди

королевской опочивальни. Иди сюда.

Она потащила его с галереи в комнату направо. Здесь стояла колыбель, и

в ней лежал инфант-красный, буйный, лепечущий, замечательный инфант,

нахально плюющий на весь мир.

- На этом ранчо нет королевы, - повторила Санта. - Взгляни на короля. У

него твои глаза, Уэб. На колени и смотри на его высочество.

Но на галерее послышалось звяканье шпор, и опять появился Бэд Тэрнер с

тем же самым вопросом, с каким приходил он без малого год назад.

- Привет! Скот уже на дороге. Гнать его к Барберу или...

Он увидел Уэба и замолк с открытым ртом.

- Ба-ба-ба-ба-ба-ба, - закричал король в своей люльке, колотя кулачками

воздух.

- Слушайся своего хозяина, Бэд, - сказал Уэб Игер с широкой усмешкой,

как сказал это год назад.

Вот и все. Остается упомянуть, что когда старик Куин, владелец ранчо

Сэко, вышел осмотреть стадо сэссекского скота, который он купил на ранчо

Нопалито, он спросил своего нового управляющего:

- Какое клеймо на ранчо Нопалито, Уилсон?

- Х-черта-У, - сказал Уилсон.

- И мне так казалось, - заметил Куин. - Но взгляни на эту белую телку.

У ней другое клеймо сердце и в нем - крест. Что это за клеймо?

---------------------------------------------------

1) - Приятели (испан.).

2) - Время бежит (лат.).

3) - По установленному обычаю (лат.).

4) - Ковбой (испан.).

Выкуп

Перевод М. Урнова

Я и старикашка Мак Лонсбери, мы вышли из этой игры в прятки с маленькой

золотоносной жилой, заработав по сорок тысяч долларов на брата. Я говорю

"старикашка" Мак, но он не был старым. Сорок один, не больше. Однако он

всегда казался стариком.

- Энди, - говорит мне Мак, - я устал от суеты. Мы с тобой здорово

поработали эти три года. Давай отдохнем малость и спустим лишние деньжонки.

- Предложение мне по вкусу, - говорю я. - Давай станем на время

набобами и попробуем, что это за штука. Но что мы будем делать проедемся к

Ниагарскому водопаду или будем резаться в "фараон"?

- Много лет, - говорит Мак, - я мечтал, что если у меня будут лишние

деньги, я сниму где-нибудь хибарку из двух комнат, найму повара-китайца и

буду себе сидеть в одних носках и читать "Историю цивилизации" Бокля.

- Ну что ж, - говорю я, - приятно, полезно и без вульгарной помпы.

Пожалуй, лучшего помещения денег не придумаешь. Дай мне часы с кукушкой и

"Самоучитель для игры на банджо" Сэпа Уиннера, и я тебе компаньон.

Через неделю мы с Маком попадаем в городок Пинья, милях в тридцати от

Денвера, и находим элегантный домишко из двух комнат, как раз то, что нам

нужно. Мы вложили в городской банк вагон денег и перезнакомились со всеми

тремястами сорока жителями города. Китайца, часы с кукушкой, Бокля и

"Самоучитель" мы привезли с собой из Денвера, и в нашей хибарке сразу стало

уютно, как дома.

Не верьте, когда говорят, будто богатство не приносит счастья.

Посмотрели бы вы, как старикашка Мак сидит в своей качалке, задрав ноги в

голубых нитяных носках на подоконник, и сквозь очки поглощает снадобье

Бокля, - это была картина довольства, которой позавидовал бы сам Рокфеллер.

А я учился наигрывать на банджо "Старичина-молодчина Зип", и кукушка вовремя

вставляла свои замечания, и А-Син насыщал атмосферу прекраснейшим ароматом

яичницы с ветчиной, перед которым спасовал бы даже запах жимолости. Когда

становилось слишком темно, чтобы разбирать чепуху Бокля и закорючки

"Самоучителя", мы с Маком закуривали трубки и толковали о науке, о добывании

жемчуга, об ишиасе, о Египте, об орфографии, о рыбах, о пассатах, о выделке

кожи, о благодарности, об орлах и о всяких других предметах, относительно

которых у нас прежде никогда не хватало времени высказывать свое мнение.

Как-то вечером Мак возьми да спроси меня, хорошо ли я разбираюсь в

нравах и политике женского сословия.

- Кого ты спрашиваешь! - говорю я самонадеянным тоном. - Я знаю их от

Альфреда до Омахи (1). Женскую природу и тому подобное, - говорю я, - я

распознаю так же быстро, как зоркий осел - Скалистые горы. Я собаку съел на

их увертках и вывертах...

- Понимаешь, Энди, - говорит Мак, вроде как вздохнув, - мне совсем не

пришлось иметь дело с их предрасположением. Возможно, и во мне взыграла бы

склонность обыграть их соседство, да времени не было. С четырнадцати лет я

зарабатывал себе на жизнь, и мои размышления не были обогащены теми

чувствами, какие, судя по описаниям, обычно вызывают создания этого пола.

Иногда я жалею об этом, - говорит Мак.

- Женщины - неблагоприятный предмет для изучения, - говорю я, - и все

это зависит от точки зрения. И хотя они отличаются друг от друга в

существенном, но я часто замечал, что они как нельзя более несходны в

мелочах.

- Кажется мне, - продолжает Мак, - что гораздо лучше проявлять к ним

интерес и вдохновляться ими, когда молод и к этому предназначен. Я прозевал

свой случай. И, пожалуй, я слишком стар, чтобы включить их в свою программу.

- Ну, не знаю, - говорю я ему, - может, ты отдаешь предпочтение бочонку

с деньгами и полному освобождению от всяких забот и хлопот. Но я не жалею,

что изучил их, - говорю я. - Тот не даст себя в обиду в этом мире, кто умеет

разбираться в женских фокусах и увертках.

Мы продолжали жить в Пинье, нам нравилось это местечко. Некоторые люди

предпочитают тратить свои деньги с шумом, треском и всякими передвижениями,

но мне и Маку надоели суматоха и гостиничные полотенца. Народ в Пинье

относился к нам хорошо. А-Син стряпал кормежку по нашему вкусу. Мак и Бокль

были неразлучны, как два кладбищенских вора, а я почти в точности извлекал

на банджо сердцещипательное "Девочки из Буффало, выходите вечерком".

Однажды мне вручили телеграмму от Спейта, из Нью-Мексико, где этот

парень разрабатывал жилу, с которой я получал проценты. Пришлось туда

выехать, и я проторчал там два месяца. Мне не терпелось вернуться в Пинью и

опять зажить в свое удовольствие.

Подойдя к хибарке, я чуть не упал в обморок. Мак стоял в дверях, и если

ангелы плачут, то, клянусь, в эту минуту они не стали бы улыбаться.

Это был не человек - зрелище! Честное слово! На него стоило посмотреть

в лорнет, в бинокль, да что там, в подзорную трубу, в большой телескоп

Ликской обсерватории!

На нем был сюртук, шикарные ботинки, и белый жилет и цилиндр, и герань,

величиной с пучок шпината, была приклепана на фасаде. И он ухмылялся и

коробился, как торгаш в преисподней или мальчишка, у которого схватило

живот.

- Алло, Энди, - говорит Мак, цедя сквозь зубы, - рад, что ты вернулся.

Тут без тебя произошли кое-какие перемены.

- Вижу, - говорю я, - и, сознаюсь, это кощунственное явление. Не таким

тебя создал всевышний, Мак Лонсбери. Зачем же ты надругался над его

творением, явив собой столь дерзкое непотребство!

- Понимаешь, Энди, - говорит он, - меня выбрали мировым судьей.

Я внимательно посмотрел на Мака. Он был беспокоен и возбужден. Мировой

судья должен бать скорбящим и кротким.

Как раз в этот момент по тротуару проходила какая-то девушка, и я

заметил, что Мак словно бы захихикал и покраснел, а потом снял цилиндр,

улыбнулся и поклонился, и она улыбнулась, поклонилась и пошла дальше.

- Ты пропал, - говорю я, - если в твои годы заболеваешь любовной корью.

А я-то думал, что она к тебе не пристанет. И лакированные ботинки! И все это

за какие- нибудь два месяца!

- Вечером у меня свадьба... вот эта самая юная девица, - говорит Мак

явно с подъемом.

- Я забыл кое-что на почте, - сказал я и быстро зашагал прочь.

Я нагнал эту девушку ярдов через сто. Я снял шляпу и представился. Ей

было этак лет девятнадцать, а выглядела она моложе своих лет. Она вспыхнула

и посмотрела на меня холодно, словно я был метелью из "Двух сироток".

- Я слышал, что сегодня вечером у вас свадьба? - сказал я.

- Правильно, - говорит она, - вам это почему-нибудь не нравится?

- Послушай, сестренка, - начинаю я.

- Меня зовут мисс Ребоза Рид, - говорит она обиженно.

- Знаю, - говорю я, - так вот, Ребоза, я уже не молод, гожусь в

должники твоему папаше, а эта старая, расфранченная, подремонтированная,

страдающая морской болезнью развалина, которая носится, распустив хвост и

кулдыкая, в своих лакированных ботинках, как наскипидаренный индюк,

приходится мне лучшим другом. Ну на кой черт ты связалась с ним и втянула

его в это брачное предприятие?

- Да ведь другого-то нету, - ответила мисс Ребоза.

- Глупости! - говорю я, бросив тошнотворный взгляд восхищения на цвет

ее лица и общую композицию. - С твоей красотой ты подцепишь кого угодно.

Послушай, Ребоза, старикашка Мак тебе не пара. Ему было двадцать два, когда

ты стала - урожденная Рид, как пишут в газетах. Этот расцвет у него долго не

протянется. Он весь пропитан старостью, целомудрием и трухой. У него приступ

бабьего лета - только и всего. Он прозевал свою получку, когда был молод, а

теперь вымаливает у природы проценты по векселю, который ему достался от

амура вместо наличных... Ребоза, тебе непременно нужно, чтобы этот брак

состоялся?

- Ну ясно, - говорит она, покачивая анютины глазки на своей шляпе. - И

думаю, что не мне одной.

- В котором часу должно это свершиться? - спрашиваю я.

- В шесть, - говорит она.

Я сразу решил, как поступить. Я должен сделать все, чтобы спасти Мака.

Позволить такому хорошему, пожилому не подходящему для супружества человеку

погибнуть из- за девчонки, которая не отвыкла еще грызть карандаш и

застегивать платьице на спине, - нет, это превышало меру моего равнодушия.

- Ребоза, - сказал я серьезно пустив в ход весь свой запас знаний,

первопричин женских резонов, - неужели нет в Пинье молодого человека...

приличного молодого человека, который бы тебе нравился?

- Есть, - говорит Ребоза, кивая своими анютиными глазками, - конечно,

есть. Спрашивает тоже!

- Ты ему нравишься? - спрашиваю я. - Как он к тебе относится?

- С ума сходит, - Отвечает Ребоза. - Маме приходится поливать крыльцо

водою, чтобы он не сидел на нем целый день. Но завтра, думается мне, с этим

будет покончено, - заключила она со вздохом.

- Ребоза, - говорю я, - ты ведь не питаешь к старичку Маку этого

сильного обожания, которое называют любовью, не правда ли?

- Еще недоставало! - говорит девушка, покачивая головой. - По-моему, он

весь иссох, как дырявый бочонок. Вот тоже выдумали!

- Кто этот молодой человек, Ребоза, который тебе нравится? -

осведомился я.

- Эдди Бэйлз, - говорит она, - Он служит в колониальной лавочке у

Кросби. Но он зарабатывает только тридцать пять долларов в месяц. Элла Ноукс

была раньше от него без ума.

- Старикашка Мак сообщил Мне, - говорю я, - что сегодня в шесть у вас

свадьба.

- Совершенно верно, - говорит она, - в шесть часов, у нас в доме.

- Ребоза, - говорю я. - Выслушай меня! Если бы Эдди Бэйлз имел тысячу

долларов наличными... На тысячу долларов, имей в виду, он может приобрести

собственную лавочку... Так вот, если бы вам с Эдди попалась такая

разрешающая сомнения сумма, согласилась бы ты повенчаться с ним сегодня в

пять вечера?

Девушка смотрит на меня с минуту, и я чувствую, как ее организм

охватывают непередаваемые размышления, обычные для женщин при таких

обстоятельствах.

- Тысячу долларов? - говорит она. - Конечно, согласилась бы.

- Пойдем, - говорю я. - Пойдем к Эдди!

Мы пошли в лавочку Кросби и вызвали Эдди на улицу. Вид у него был

почтенный и веснушчатый, и его бросило в жар и в холод, когда я изложил ему

свое предложение.

- В пять часов? - говорит он. - За тысячу долларов? Ой, не будите меня.

Понял! Вы богатый дядюшка, наживший состояние на торговле пряностями в

Индии. А я покупаю лавочку старика Кросби - и сам себе хозяин.

Мы вошли в лавочку, отозвали Кросби в сторону и объяснили все дело. Я

выписал чек на тысячу долларов и отдал его старику. Он должен был передать

его Эдди и Ребозе, если они повенчаются в пять.

А потом я благословил их и пошел побродить по лесу. Я уселся на пень и

размышлял о жизни, о старости, о зодиаке, о женской логике и о том, сколько

треволнений выпадает на долю человека.

Я поздравил себя с тем, что я, очевидно, спас моего старого приятеля

Мака от приступа второй молодости. Я знал, что, когда он очнется и бросит

свое сумасбродство и свои лакированные ботинки, он будет мне благодарен.

"Удержать Мака от подобных рецидивов, - думал я, - на это не жалко и больше

тысячи долларов". Но особенно я был рад тому, что я изучил женщин и что ни

одна меня не обманет своими причудами и подвохами. Когда я вернулся домой,

было, наверно, половина шестого, Я вошел и вижу - старикашка Мак сидит

развалившись в качалке, в старом своем костюме, ноги в голубых носках

задраны на подоконник, а на коленях - "История цивилизации".

- Не очень-то похоже, что ты к шести отправляешься на свадьбу, - говорю

я с невинным видом.

- А-а, - говорит Мак и тянется за табаком, - ее передвинули на пять

часов. Известили запиской, что переменили час. Все уже кончено. А ты чего

пропадал так долго, Энди?

- Ты слышал о свадьбе? - спрашиваю я.

- Сам венчал, - говорит он. - Я же говорил тебе, что меня избрали

мировым судьей. Священник где-то на Востоке гостит у родных, а я

единственный в городе, кто имеет право совершать брачные церемонии. Месяц

назад я пообещал Эдди и Ребозе, что обвенчаю их. Он парень толковый и

как-нибудь обзаведется собственной лавочкой.

- Обзаведется, - говорю.

- Уйма женщин была на свадьбе, - говорит Мак, - но ничего нового я в

них как-то не приметил. А хотелось бы знать структуру их вывертов так же

хорошо, как ты... Ведь ты говорил...

- Говорил два месяца назад, - сказал я и потянулся за банджо.

---------------------------------------------------------

1) - От альфы до омеги. Омаха - город в штате Небраска.