От редактора. Распадение российского антропологического сообщества на несколько специализированных исследовательских се-тей с собственными журналами и исследовательскими

ИННОВАЦИИ В РОССИЙСКОЙ АНТРОПОЛОГИИ

Распадение российского антропологического сообщества на несколько специализированных исследовательских се-тей с собственными журналами и исследовательскими центрами позволяет вычленить, по меньшей мере, два крупнейших исследовательских проекта, приверженцы каждого из которых организуют самостоятельную и от-дельную область исследований. Первый из них связан с исследованиями конфликтов и толерантности, межэтни-ческих отношений и способов их правового и политиче-ского регулирования, а также с исследованиями нацие-строительства (истории национальных движений) и ло-кальных национализмов, наконец, с изучением роли вла-сти в устроении многонациональной империи. По своей сути и истории своего развития – это имперский проект, восходящий исторически и идеологически к проекту со-здания советского народа, или, в современной термино-логии – российской нации. Обозначение этого проекта как имперского не подразумевает в данном случае кри-тики, но лишь подчеркивает его универсалистское и ан-тикоммунитаристское содержание.

Второй проект, помещая в фокус своих интересов куль-туру, а точнее – культуры с их особенными ритуалами, обычаями, символами, фольклором, – в политическом отношении остается важнейшим ресурсом для местных национализмов и исторически уходит корнями в роман-тический национализм XIX века (в российском случае – в идеологию народничества).

Оба эти проекта составляют выраженную специфику российской антропологии, но вряд ли могут рассматри-ваться как современные или отвечающие уровню разви-тия антропологического знания сегодня. Помимо этого, они ведут в теоретический тупик, уводя российскую ан-тропологию из мира актуальных человеческих практик в интеллектуально спонсируемые ими миры практик “ар-хаического модерна”, войти с которыми в постсовремен-ную экономику знаний оказывается задачей неразреши-мой.

Близость к идеологиям империо- или нациестроительства наносит также эпистемологический урон нашей по пре-имуществу дескриптивной дисциплине, поскольку раз-мывает самый ее фундамент, высокой эпистемической ценностью в котором наделяются именно факты. Неиз-бежное при такой близости идеологическое давление во-влекает дисциплинарную фактографию в калейдоскоп политически ангажированных интерпретаций, где факты превращаются в “факты” или в “т.н. факты”, а сам статус

факта подвергается девальвации. Это отчетливо видно не только в этнологических нарративах, но у наших соседей – историков и археологов. В последнем случае, посколь-ку археология – дисциплина командная и во все возрас-тающей степени междисциплинарная, где требуется со-гласование результатов точных, биологических и соци-альных наук (на результат работают представители дю-жины, а то и более дисциплин – помимо самих археоло-гов, антропологи, генетики, палеобиологи и т.д.), – поли-тические игры с интерпретацией наносят престижу науки особый урон, ведь именно здесь всякие уступки идеоло-гии вступают в открытое противостояние с научно выве-ренной хронологией.

Авторы ряда обзоров, в которых предпринималась оцен-ка современного состояния российского социального и гуманитарного знания полагают, что ситуацию в них можно охарактеризовать либо как стагнацию, либо как недостаточно быстрое «догоняющее» развитие, что, по их мнению, и обуславливает периферийное положение этих дисциплин при сравнении их с положением в аналогич-ных дисциплинах в Европе и США. Ср., например, такие высказывания: отечественная социология погружена в «пережевывание тем трансформации, стратификации, “постсоветского” человека и советского наследия» (Вах-штайн 2011); «социология в поисках своего теоретиче-ского основания, объяснительных схем и моделей вы-нуждена сегодня обращаться либо к философии, либо к таким смежным дисциплинам, как теория литературы,

лингвистика и другие» (Вахштайн 2010); «политологиче-ское сообщество в России пребывает примерно в том же состоянии, что культурологическое, то есть – в … дегра-дации. … на уровне нормальной, настоящей научной теории в политологии не делается совсем или почти со-всем ничего; количество квалифицированных политоло-гов исчисляется на пальцах, … сообщество крайне раз-общено …» (Кузьмин 2009). Сокращение государствен-ных расходов на «неприбыльный сектор» образования и науки, произведенное в России в начале 1990-х гг., при-вело к падению качества образования и потере целого поколения удовлетворительно подготовленных студентов, которое могло бы пополнить исследовательские центры. Преодоление периферийного характера наших дисци-плин по мнению экспертов возможно лишь за счет более масштабного финансирования (Соколов 2008) и коренной перестройки институциональной среды научного сооб-щества; ограничение косметическими изменениями по-влечет лишь дальнейшую стагнацию (Гельман 2008).

Формальный путь сравнения различных национальных традиций антропологических исследований по названию одной и той же дисциплины представляется малопродук-тивным, поскольку, к примеру, сюжетами, доминирую-щими в российской этнологии, за рубежом занимаются историки (история национализма и национальных дви-жений), политологи (т.н. межэтнические отношения и

vi!

конфликты) и социологи (социология этнических групп). Именно поэтому для российских этнологов интересны исследования Бенедикта Андерсона, Роджерcа Брубей-кера, Пола Верта, Роберта Джераси, Жульет Кадьо, Марлен Ларюэль, Терри Мартина, Энтони Смита, Юрия Слезкина, Рональда Суни, Фрэнсин Хирш или Эрика Хобсбаума и их коллег, хотя среди этих авторов нет ан-

тропологов, и их имена практически не появляются в об-

их интересуют не традиционная культура или межэтни-ческие отношения, но занимают такие, по здешним пред-ставлениям совсем не этнографические, сюжеты как си-бирские дома культуры, бизнес-элита Чукотки, москов-ское метро и театр “Ромэн”, сети социальной поддержки у горожан или их дачи, якутская поп-музыка, отношение к телесериалам на Камчатке и проч. (Donahoe, Habeck 2011;

Thompson 2005; Lemon 1998, 2000; Ventsel 2006; Caldwell

зорах по состоянию антропологии соответствующих 2004, 2011).

национальных традиций. Российским же исследователям традиционной культуры или “этнофольклористам”, по их интересам оказываются близкими их зарубежные колле-ги из числа славистов и представителей т.н. cultural studies (культурологией это направление при переводе на рус-ский назвать нельзя, опять же по причинам несовпадения проблемных полей и интересов у российских культуро-логов с западными cultural studies). Эти исследователи также ориентируются на литературу, авторы которой ра-ботают за пределами кафедр антропологии.

Казалось бы, уж исследования наших регионалистов (у американских антропологов есть близкий аналог – area studies) можно сравнивать с исследованиями их зарубеж-ных коллег, но и здесь дело осложняют различия в про-блематике: обретающиеся на российском поле иноземные антропологи обращаются к проблемам и сюжетам, недо-статочно в нашей этнологии/этнографии легитимным –

Написанные по результатам этих исследований статьи и книги редко попадают в поле зрения российских этноре-гионоведов (их не читают, поскольку «это – не этноло-гия»). Российская антропология, как и ее зарубежные аналоги, остается синтетической дисциплиной, объеди-няющей значительное число тематических областей и специализаций, в которых выстраиваются собственные наборы междисциплинарных связей и преференций, соб-ственные подходы, методы, тезаурусы, вряд ли сводимые или интегрируемые в рамках единой и унифицирующей области дисциплинарного знания.

Помимо названных выше двух крупных специализаций российское антропологическое сообщество распадается на несколько независимых сетей, фокусирующихся на отдельных, хотя и связанных между собой предметных полях и опирающихся на различные методы исследова-

vii!

ний. Число таких субдисциплин или проблемно- пология.

тематических специализаций в рамках российской ан-тропологии в целом (если не учитывать малочисленные сообщества с 10-15 исследователями, изучающими узкие проблемы), вряд ли превышает полтора десятка.

Среди более многочисленных и традиционных для рос-сийского случая направлений антропологических иссле-дований или субдисциплин выделяются следующие: эт-нографическая фольклористика, этнографическое регио-новедение, физическая или биоантропология, исследова-ния этнической истории и этногенеза (включая т.н. этно-археологию) и история науки (этнографии, этнологии, антропологии). Все эти направления плюс юридическая антропология (субдисциплина, которая имеет своим ис-токам дореволюционные исследования в области антро-пологии права, но почти не развивавшаяся в период 1930-

70-х гг.) можно отнести к первой волне дифференциации

Сегодня мы становимся свидетелями и участниками чет-вертой волны в развитии структуры антропологического знания, хотя вести речь об институциональном оформле-нии таких новых для России направлений как антропо-логия организаций, бизнеса, спорта, туризма, медиа, тех-нологий и науки, образования, моды и досуга пока еще рано (на сегодняшний день в отношении этих областей исследований можно констатировать лишь появление первых диссертационных работ, складывание новых ав-торских коллективов и выход из печати первых публика-ций – отдельных статей и их сборников). Именно этой, последней волне дифференциации отечественного антро-пологического знания и посвящена и данная коллектив-ная монография.

Сергей Соколовский

и специализации отечественного антропологического

знания. В 1970-80-е гг. к ним присоединились этнодемо-графия, этносоциология, этногеография, этнопсихология и этнопедагогика, этнополитология и городская антропо-логия. На третьем этапе, в конце 1980-х – начале 1990-х гг., свое институциональное воплощение в виде исследо-вательских специализаций и центров получили этнопо-литология, этноконфликтология, этногендерные исследо-вания, медицинская, экономическая и визуальная антро-

Библиография

Вахштайн 2010 – Вахштайн В.С. Выступление на круглом столе «Новые тенденции в развитии социологи-ческой теории». М.: Институт гуманитарных ис-торико-теоретических исследований ГУ-ВШЭ,

viii!

2010.

Вахштайн 2011 – Вахштайн В.С. Коварный вопрос о гра-ницах в науке // Культиватор. 2011. № 2. Грани-

and Beyond. Oxford: Berghahn, 2011. 348 p.

Lemon 1998 – Lemon, Alaina. Roma (Gypsies) in the USSR

and the Moscow Teatr ‘Romen’ // Tong D. (ed.).

цы научности (http://intelros.ru/pdf/ Gypsies: A Book of Interdisciplinary Readings.

Kultivator/2/4.pdf)

Гельман 2008 – Гельман В. Ресурсы и репутации на пери-

N.Y.: Routledge, 1998. P. 147-165.

Thompson 2005 – Thompson, Niobe. The Nativeness of Settlers:

ферийных рынках: постсоветские социальные Construction of Belonging in Soviet and Contempo-

науки// Антропологический форум. 2008. № 9. С. 41-47.

Кузьмин 2009 – Кузьмин, Алексей. Академическая полито-логия в состоянии заброшенности // Русский

rary Chukotka: PhD Dissertation. Cambridge: Uni-versity of Cambridge, 2005.

Ventsel 2006 –Ventsel, Aimar. Sakha Pop Music-A Celebration

of Consuming. The Anthropology of East Europe

журнал. 2009. Review. 2006. Vol. 24, No. 2. P. 35-43. (http://russ.ru/pole/Akademicheskaya-politologiya-

v-sostoyanii-zabroshennosti).

Caldwell 2004 – Caldwell, Melissa L. Not by Bread Alone: So-cial Support in the New Russia. Berkeley: Universi-ty of California Press. 2004. xv, 242 pp.

Caldwell 2011 – Caldwell, Melissa L. Dacha Idylls: Living Or-ganically in Russia’s Countryside. Berkeley: Uni-versity of California Press. 2011. xxi, 200 pp.

Donahoe, Habeck 2011 – Donahoe, Brian; Habeck, Joachim Otto (eds). Reconstructing the House of Culture: Com-munity, Self, and the Makings of Culture in Russia

От этой надписив отличье Мойград высок души величьем